– Откуда это? – в недоумении смотрел на Калафа Буил.

На деревянном полу дома сэгата под войлоком был вычерчен странный рисунок. Несколько окружностей сплетались в диковинный цветок, который разворачивал лепестки в разные стороны заостренными стрелками, их жала шевелились и подрагивали.

– А я откуда знаю? – морщился Калаф. – Я в гости к Даиру не напрашивался. Он твоим другом был, Буил, а не моим. Вы тут с ним пропускали по кубку одисского в конце недели. Меня не угощали!

– Подожди, Калаф, – повысил голос Юайс, который шаг за шагом обходил комнатушку, пока не остановился в дальнем углу. – Ты права, Гаота. Рисунок единственный. Скажи, Калаф. Если не ты – кто мог зайти в этот дом без Даира? Не после его смерти, а до.

– Так… – задумался Калаф. – Братья по храму – они вернуться должны со дня на день, но… Без Даира – нет. А так-то, просители иногда бывали у Даира. Он был хорошим сэгатом. На всякую просьбу откликался.

– На ночь запирал дом? – спросил Юайс.

– Обязательно, – громыхнул щеколдой Буил. – Мне случалось заглядывать к нему поздно, но никогда я не заставал дверь открытой. А уж в последние три года, как появились эти строители…

– Хорошо, – вернулся к входной двери Юайс. – Но ведь кто-то оставил эту пакость?

– Что с ней теперь делать? – спросил Буил. – Стирать? Боязно как-то. Шевелится. Что за дрянь такая?

– Это порча, – вздохнул Юайс. – И я очень боюсь, что таких рисунков в городе немало.

– Я могу увидеть все, – прошептала Гаота.

– Не вздумай, – покачал головой Юайс. – Сиди тихо и незаметно. Твоим усилиям еще придет срок.

– Может, выпилить кусок пола да сжечь? – предложил Калаф. – И войлок можно обрезать. А то и вовсе заменить. Распустить его на куски для малых келий?

– Бесполезно, – не согласился Юайс. – Еще предложи выпилить кусок площади, на которую падает солнечный луч. Его-то ты не выпилишь? Порчу можно только снять.

– Я могу попробовать, – подала голос Гаота.

– Тсс, – погрозил ей пальцем Юайс. – Не время для проб. Ошибки недопустимы. Я тоже мог бы попробовать, но третья проверка мне тоже ни к чему… Эх, если бы я не стал трогать Цая – может быть, не было бы и проверок… Ладно, сейчас Глума привезет мастера. Надеюсь, он поможет. Пока главное – выяснить, кто это мог сделать.

– Дверь всегда на замке, на окнах – ставни! – начал загибать пальцы Калаф. – Выпить, правда, Даир любил, но вот только с Буилом…

– Он меру знал, – проворчал Буил. – Я уж упасть готов был порой, а он всегда посмеивался только. Вытаскивал меня за шиворот на свежий воздух, встряхивал да отдавал стражникам, чтобы до дома доставили. И всякий раз недопитое передавал с ними же, мне на опохмел! А здесь – ни единой склянки с вином. Ни полной, ни пустой!

– Он болел? – спросила Гаота.

– Он сгорел! – повысил голос Буил.

– Подожди, – выпрямился Юайс. – Он недужил в последний месяц?

– Так, чтобы без памяти валяться, нет, – махнул рукой Буил. – Это ж надо войлок задрать, чертить и разлиновывать? Или как?

– Или как, – кивнул Юайс. – Эта погань не выведена ни краской, ни углем. Она посажена. Семечко обронено, вот из него эта картинка и выросла. Тут и минуты хватит. Бросил, пропел заклинание – и все, дело пошло. Дальше – сама дойдет. Главное, чтобы сырости не было да люди ходили, ими она питается. Болью их. Так что только под крышей и только там, где ходят люди.

– Спину у него схватывало, – наморщил лоб Буил. – Ну так я привел к нему лекаря одного. Так он один не оставался… Трое нас было. Бросили одеяло на пол. Уложили Даира. Лекарь намял ему спину. Да, пропел что-то. Ну так спина-то и прошла!

– Что за лекарь? – спросил Юайс.

– Так у Транка остановился, – пожал плечами Буил. – Как его… Толстяк… Из Тэра. Бляха еще у него здоровенная и острая. Корп!

– Ну вот, – пробормотал Юайс. – Все начинает сходиться. Корп… Единственный лекарь. Ходит по всему городу. Буил, во-первых, отправляй стражу к Транку. Только разговоров не заводи с этим Корпом. Единственный способ его взять, не убив, – ударить сзади по голове. Не мне тебя учить, но если что – лучше убить. Для очистки совести советую заглянуть в любой из домов, где этот лекарь старался в Граброке. Заглянуть да поднять или войлок, или ковер, или сдвинуть топчан… Увидишь похожее, вопросов не останется, думаю. Ну а потом… Потом весь город придется перевернуть. Эту погань надо вычищать.

– Как вычищать? – скривился Буил.

– Кто тут собрался вычищать? – раздался за спиной Буила знакомый голос, и, ведомый под руку Глумой, в домик Даира вошел, пошатываясь, Крафти. Под мышкой у него была зажата лопата. Увидев Юайса, старик прижал ладонь с сердцу, затем поклонился Буилу, улыбнулся Гаоте, скривился Калафу, замер, разглядывая рисунок.

– Задержались, – вздохнула Глума. – Единственному колдуну в Граброке потребовались перчатки, прошитые серебряной ниткой.

– К сожалению, в Граброке он не единственный, – заметил Юайс.

– Это точно, – поморщился Крафти, натягивая на руки явно женские перчатки. – А ты как хотела, красавица? Или думаешь – я свою жизнь на медный грош обменяю? Чую, что таких цветков расцвело в Граброке за сотню…

– Что ж ты их раньше не разглядел? – сплюнул Буил.

– Ты не плюйся, – посоветовал стражнику Крафти. – Лучше готовь палец. Мне капля крови будет нужна. На каждый цветок по капле. Твой город, если ты еще не понял, весь в крови вымазан, Буил. Тут и самый зоркий может обмануться. А уж старик-то… Ладно. Жаровня еще нужна, горящая. Можно старую, потом все одно выбросить придется. И вот… – старик неожиданно ловко сшиб с рукояти лопату, – вот таких деревяшек на каждый цветок по одной. Причем не с плетня какого-нибудь, а из рук. Чтобы захватана была. Грабли, мотыга, лопата, коса – все одно. Главное, чтобы захватана и не смоляного дерева. Не хвойная, значит. Ясно? Калаф, чего застыл-то? Вот жаровня, быстро разжигай пламя!

– Делать-то что будешь? – прошептал Буил, доставая из-за пояса нож. – Давай уж, а то пора мне. Будут тебе и лопаты, и все остальное…

– Делать… – проворчал Крафти, рассматривая собственные руки в сверкающих перчатках. – Считать буду. Если бургомистр мне ничего не заплатит, плакать не стану. А вот если бросит за каждый такой цветок по серебряному, то прослежусь.

– Буду кланяться за тебя, Крафти, – пообещал Буил, рассекая кожу на ладони.

– Запоминай, парень, – покосился на Юайса Крафти. – Надеюсь, правда, не пригодится тебе это…

Колдун поймал на конец деревяшки каплю крови Буила, тяжело опустился на колени и, выставив вперед подрагивающие руки, провел палкой в двух ладонях над рисунком. Гаота замерла. Лепестки рисунка, которые колыхались, как паутина на слабом ветру, замерли, а потом медленно потянулись за деревяшкой.

– Вот и славно, – закашлялся Крафти. – Калаф, поторопись с огнем! А теперь так…

Он медленно опустил деревяшку на пол в ладони от рисунка и начал придвигать ее. Вот одно острие коснулось палки, впилось в кровавое пятно, второе, третье, и в то же мгновение Крафти выдохнул, прошептал какое-то заклинание и начал вращать палку. И рисунок стал распускаться. Он словно наматывался на отшлифованную тысячами прикосновений рукоять. Наматывался и как будто полнил ее, оживлял, поил ядом. В миг, когда рисунок полностью оказался в дереве, рукоять уже извивалась, как отходящая от зимней спячки змея.

– Калаф!.. – прохрипел Крафти. – Помогите мне!

Юайс шагнул к старику, подхватил его под мышки, поставил на ноги. Взмокший Калаф громыхнул жаровней, на которой истлевали какие-то храмовые свитки. А старик снова выкрикнул непонятные слова и опустил в пламя то, во что обратилась палка. Огненные кольца вспухли, изогнулись и опали.

– Все, – торжественно прошептал Крафти. – Здесь все. Куда дальше?

– Стража! – закричал Буил, вышибая ногой дверь. – Все дозоры ко мне!

– Зачем ему серебряные перчатки? – спросила Гаота, когда она, Юайс и Глума вновь оказались во дворе Храма. Вечерело. Солнце уже садилось, но на площади, которая была видна через арку, горели факелы, и маляры продолжали готовить забавы к празднику.

– Колдовство это вроде яда, – заметил Юайс. – Надо иметь хоть какую-то защиту.

– Но ведь она… зыбка? – удивилась Гаота.

– Это да, – согласился Юайс. – Толку от нее немного. Но порой и крохотная толика оказывается нужна. Не пробовала хватать горячий котелок с костра голой рукой? Нет? Тряпицей прихватываешь? А ведь тоже защита-то зыбкая. Еще что заметила?

– Он произносил какую-то галиматью… – пробормотала Гаота. – Не то чтобы я знала все заклинания, но это не было заклинанием. Он просто придуривался… как шут.

– Не слишком смешной шут, – улыбнулась Глума. – Но милый.

– Да, – кивнул Юайс. – Именно что бессмыслица. Но старика можно понять. Те, кто приходил к нему со своими нуждами, нуждались в представлении, и он его обеспечивал. Не удивлюсь, если узнаю, что он еще рассыпа́л огненный порошок и чудил с зеркалами.

– Но ведь не любой может так снять эту порчу? – спросила Гаота.

– Не любой, – согласился Юайс. – Я бы смог, но сделал бы это иначе. Глума смогла бы, хотя ей пришлось бы нелегко. Ты смогла бы, если бы была чуть постарше. Даже наш судья Клокс сделал бы то же самое, дай ему в руки палку и объясни все. Но это не проходит даром. Самое меньшее, что я могу пообещать какому-нибудь юному стражнику, осмелившемуся взять в руки такую деревяшку, что у него горлом пойдет кровь. Но, судя по всему, Крафти когда-то был неплохим колдуном.

– Значит, и теперь есть, – кивнула Глума, подводя лошадей. – Почему мы не торопимся в трактир? Ты думаешь, они справятся с этим Корпом без нас? Он может оказаться опасным!

– Его уже нет на месте, – проговорил Юайс, садясь в седло. – Я это понял в тот миг, когда Крафти коснулся цветка. Во всяком случае, он предупрежден. Тот, кто оставил эту пакость, уже знает о ее снятии… Не медлите, нынешней ночью, да и следующей нам вряд ли удастся отдохнуть. У них уже семь трупов!

– Кто седьмой? – насторожилась Глума.

– Ну, – Юайс развел руками, – надеюсь, он еще не труп, но этот Корп пускал кровь Дойтену.

– Он мог пускать кровь половине города! – воскликнула Глума.

– Несомненно, – согласился Юайс. – Но у Дойтена есть нечто общее с остальными жертвами. Его прикусил имни. Не убил, но нарушил его плоть. Уж во всяком случае, повлиял на его кровь.

– Это сделала девчонка! – напомнила Глума.

– Да, – кивнул Юайс. – Но разве просто так твои егеря таятся сейчас в засадах? Вероятность того, что зверь и девчонка в родстве, – велика.

– Я тебе не говорила об этом! – удивилась Глума.

– Поспешим, – усмехнулся Юайс. – Смотрите на небо. Месяц обратился в тонкий серп. Следующая ночь будет безлунной. У нас осталось мало времени. Ночь, день и, может быть, еще одна ночь. Нужно переговорить с Дойтеном и Клоксом и определиться, что мы будем делать.

– Разве ты еще не определился? – улыбнулась Глума и, подмигнув Гаоте, которая сидела на лошади с таким видом, как будто сию секунду должна обнажить меч и броситься на врага, направила лошадь к арке.

Троица лишь немногим позже дозора стражников добралась до трактира Транка, но Буил, который встретился им у входа, их не обрадовал.

– Нет вашего Корпа, – буркнул он недовольно. – Или я схожу с ума, или что-то здесь нечисто. Трактирщик его видел. Служки его видели и даже относили к нему в комнату еду, он отказался спускаться. И еда эта начата. А лекаря нет. Хотя по лестнице он не топал и, значит, из комнаты не выходил! Так что разбирайтесь сами, а я, кажется, эту ночь проведу без сна. Мои ребятки уже разыскали с десяток таких цветочков и продолжают искать. Доложусь бургомистру – и за дело. Надеюсь, наш Крафти не надорвется.

– Он заколдовал Буила? – посмотрела на Юайса Глума, когда заскрипели ворота за умчавшимися стражниками.

– Не знаю, – подтолкнул Гаоту к входу в трактир Юайс. – Здесь чистое место. Удивительно чистое. Конечно, такой колдун, как Нэмхэйд, может его нарушить, но вряд ли Корп так силен. Я бы почувствовал это сразу. Здесь он может колдовать только на самого себя. Но что это за колдовство, я не могу понять… Идем…

В обеденном зале трактира вновь было пустынно, только увалень Амадан, хихикая, возился с ведром и тряпкой, размазывая грязь по полу. Из кухни доносились сытные запахи, и Гаота почувствовала, что она не отказалась бы не только от какой-то вкусной еды, а уже и от любой, лишь бы та не была чересчур противной. Привлеченные шагами постояльцев, из кухни выглянули сразу три головы – Кача, Брога и Иски, и вскоре эта шустрая трехголовость усердно накрывала на стол, не утруждая себя вопросами, что попросят на ужин гости: верно, имела на этот счет какое-то собственное мнение. Амадан бросил ведро и убежал во двор, а Юайс поймал за локоть Иску, улыбнулся конопатой девчонке, к удивлению и даже некоторой ревности Гаоты вытащил из висевшей на его боку сумки завернутые в тонкую тряпицу четыре леденца и вручил их трактирной старательнице с увещеванием поделиться с двоюродными братьями и убогим.

– Кто сейчас в трактире? – спросил он девчонку.

– Сейчас скажу, – сдвинула она брови, сунула три леденца за пояс, развернула оголовок четвертого и тут же облизала его розовым языком. – Значит, так, – на свободной руке начали загибаться пальцы, – в самом трактире – дед, он на кухне, потому что маме Тине нездоровится с утра, когда приходил какой-то страшный человек. Дядя Транк спит у себя, он в обед приложился к кувшинчику с пойлом, так что от него толку маловато. Он вообще говорит, что лучше всего было бы напиться и пить не переставая еще с недельку, пока все не закончится. Я, Кач и Брог здесь… Амадан побежал гладить осла. Егерей нету. Усатого травника нету. Палача Дойтена – нету. Судьи Клокса еще нету. Но вы трое, монашка и зеленый старик здесь. Но они тоже больные. На монашке лица не было, она руками по ограде перебирала, когда заходила в трактир. За час до вас вернулась. А зеленого старика… или не старика, не знаю уж, как с утра вместе с мамой Тиной приложило, так и всё. Он только в полдень до своей комнаты добрался. Но Кач бегал к нему. Спит. С утра еще Амадан до полудня хныкал, всех зацепило. А лекарь куда-то пропал. Брог вот только что принес поднос от него. Ничего не доел, как будто спешил куда. А как из трактира ушел, никто не видел. Всё?

– Покажи его комнату, – отпустил девчонку Юайс и с тревогой посмотрел на Глуму и Гаоту. – Пошли.

– Я знаю, где его комната, – сказала Глума. – Она через одну от моей.

– Там незаперто, – пожала плечами Иска. – И вещей никаких нет. Как будто он и не жил там.

Они стояли перед тяжелой дверью уже через минуту. Юайс дал знак Глуме отойти, а Гаоте – спрятаться за его спину, вытянул из ножен меч и начертил что-то на двери. Заключенный в окружность косой крест вспыхнул бледным пламенем и ушел в полотно двери.

– Почему ты не преподаешь колдовство? – восхитилась Гаота.

– Потому что я не колдун, – ответил Юайс и потянул на себя дверь.

Небольшая комнатушка была пуста. На столе чуть коптила лампа. Тюфяк на лежаке был свернут. Платяной шкаф с распахнутыми дверцами тоже зиял пустотой. В жестяном тазу подрагивала вода. В окно заглядывал месяц.

– Вот, – показал на едва заметные светящиеся полосы и пятна на полу Юайс.

– Что это? – не поняла Гаота.

– Следы, – ответила Глума. – Так… Это сапоги стражников. Это следы мальчишки, который забирал еду. А это…

– Он был здесь, – глухо произнес Юайс. – Стоял в углу за столом. Если и колдовал, то на самого себя. Но его никто не увидел. Возможно, он был еще во дворе, когда мы спешивались с лошадей.

– Что это за колдовство? – спросила Гаота.

– Я не колдун, – повторил Юайс и добавил, направляясь к выходу из комнаты: – Но, похоже, мне придется им стать.

Они только собрались вновь сесть за стол, как дверь открылась и в трактир ввалился мокрый и уставший Дойтен. Он увидел Юайса, Глуму, Гаоту, с облегчением выдохнул, тут же скривился, словно от боли, и вымолвил:

– Клокс убит. Мы с Басом принесли его. Он во дворе. Выловили в реке. У него вырвана глотка. И надрезана рука. Он – седьмой.

– Восьмой, – побледнел Юайс. – Глума. Давай сигнал егерям. Нечего больше караулить. Сегодня зверя не будет.

Глума кивнула, вытащила из-за пояса короткую трубку и вышла из трактира. Через несколько секунд с улицы донеслось низкое, но громкое уханье ночной птицы.