Глава 21
Встреча
Вооруженный лишь знаниями и умениями, полученными за семь лет тренировок, Эван оказывается во враждебном новом мире, на враждебных новых землях. Нет ни знакомых лиц, ни безопасных убежищ, ни разговоров на родном языке. Эван учится, когда плыть по течению, когда бросать якорь, а когда показать силу, не свойственную девятнадцатилетнему юноше. Сидя у уютного камина на ферме, они с Джеком выработали оперативную легенду, которая теперь скрывает Эвана, подобно плащу. В ней больше правды, чем лжи, так что юноше проще действовать в соответствии с ней. Джек научил его разнице между актерской игрой и вживанием в роль. Эван не играет. Он искренен, его эмоции настоящие, пусть даже в основе их лежит ложь.
Миссии следуют одна за другой. Эван и Джек поддерживают связь посредством одного и того же сообщения, сохраненного в черновиках имейл-аккаунта Эвана. Таким образом сообщения не передаются по Интернету и не могут быть обнаружены или перехвачены. Из разных стран, с разных континентов Эван получает фотографии, адреса, инструкции. Он читает их, отвечает, сохраняет или стирает.
Для аккаунта, которым никто не пользуется, содержимое папки черновиков аккаунта [email protected] меняется слишком уж часто.
Эван убивает египетского агента в отеле Кении, наркобарона в бане Сан-Паоло, сирийского повстанца в кладовой магазина абажуров в Газе. В трущобах Ливана Сирота Х убирает бомбу из автомобильного салона, когда выясняет, что его цель ездит, только усадив своих детей на заднее сиденье. Эван проникает на охраняемую территорию и ликвидирует цель в ее постели – опасная импровизация, которую Джек не одобряет.
После одиннадцатого сентября количество миссий начало увеличиваться со скоростью приливной волны. На долю Эвана выпадает больше тайных операций, чем когда-либо. Он незамеченным движется по Испании, Франции, Италии, оказывая помощь не знающим о его существовании друзьям. В какой-то момент – хотя это и не был четко определенный момент времени – его псевдоним стал известен различным агентствам на определенных территориях, скрывающимся за трехбуквенными аббревиатурами. Всезнающие базы данных содержали характеристику приписываемых ему моделей поведения. Человек из Ниоткуда: убийца и террорист, разыскивается за многочисленные преступления в нескольких странах, включая Соединенные Штаты Америки. Но Эвана это не волнует. Формально его не существует вовсе. Во всем мире ни один файл не содержит его фотографий. В определенных кругах начинает циркулировать легенда о нем, ему приписывают миссии, к которым он не имел отношения. С целью его поимки осуществляются рейды – часто даже не в том полушарии, в котором Эван находится. Как минимум дважды тот, кого принимают за него, гибнет, и Человека из Ниоткуда считают мертвым до тех пор, пока очередная операция не подтверждает его бессмертия.
Лишь Джек знает правду. Он остается единственной ниточкой, которая связывает Эвана с нормальной жизнью. Для всего мира, для собственного правительства Эван – разыскиваемый преступник. Джек получает приказы от людей из высших эшелонов власти, которые остаются недосягаемыми, в полной безопасности. Эван – воплощение термина «правдоподобное отрицание». Он враг того самого государства, которому служит и которое защищает. Подшипники внутри подшипников.
Эван почти забыл о том, что есть и другие, такие же как он, пока однажды в Копенгагене утром зимой своего двадцать девятого года жизни не получил сообщение:
«Я один из нас. Хочу встретиться. “Айс-бар”. Осло». Дата и время.
И подпись: «Сирота Игрек».
Эван замирает с запиской в руке. Снежинки падают на клочок бумаги, но не тают. Он уже знает две вещи: он пойдет на встречу и не расскажет о ней Джеку.
Эван прибывает на место задолго до назначенного времени, кружит по кварталу, проверяет бар, изучает входы и выходы, лестницы и столики. У северной стены бара находится стеклянное помещение, температура в котором ниже нуля. Рядом с дверью висят шубы, которые выдают входящим мужчинам и женщинам. Внутри бутылки водки и аквавита в огромном количестве покоятся на ледяных полках. Бармен подает напитки в рюмках, сделанных изо льда.
Остальная часть бара выглядит вполне современно. Официантки разносят сельдь с пикулями и жареную оленину на деревянных дощечках. Эван занимает угловую нишу на расстоянии одного прыжка от двери в кухню и кладет рядом с собой на диванчик револьвер, прижимая его к бедру стволом вперед.
Едва человек, с которым он должен встретиться, входит внутрь, как Эван сразу же узнает его, даже семнадцать лет спустя.
Те же рыжие волосы, то же крепкое телосложение.
Он проходит сквозь толпу, снимает зимний плащ, садится напротив Эвана. Они смотрят друг на друга. Руки Чарльза ван Скивера поросли волосами. Напротив них, в холодильнике, пьяные молодые люди, в пушистых шубах похожие на медведей, разбивают ледяные бокалы о стеклянную стену, после чего пожимают друг другу руки.
– Эван. Черт подери, а? – говорит ван Скивер. Он откидывается в кресле, осматривает зал. – Немалый путь мы прошли от приюта «Прайд-хаус», верно?
– Как ты смог найти меня?
– Ну, нас неплохо обучили. – Чарльз улыбается. – Признателен за то, что ты пришел.
– Почему Осло?
– У меня здесь миссия. – Ван Скивер подзывает официантку, заказывает два бокала аквавита, затем вновь смотрит на Эвана. – Я хотел встретиться еще с кем-то, кого не существует. Приятно иногда напоминать себе о том, что мы есть.
Официантка приносит напитки. Ван Скивер поднимает свой бокал. Стекло звенит о стекло.
– Я слышал о тебе во время тренировок, – продолжает ван Скивер. – Они, конечно, использовали кодовые имена, но я знал, что речь идет о тебе. Сирота Ноль и ты. Лучшие из лучших.
Упоминание о его репутации внутри программы «Сирота» кажется Эвану странным. Не менее странным, чем сидеть напротив кого-то, чья жизнь похожа на твою. С кем у тебя к тому же общее прошлое. Бо́льшую часть жизни у Эвана не было не то что прошлого, а и настоящего.
– У тебя был куратор? – спрашивает Эван. – И дом?
– О да, все время. Мой отец был хорошим. Он научил меня Эдиктам, тому, как нужно жить.
Эвану любопытно, ему хочется выспросить каждую деталь, но он одергивает себя, напоминая о том, что следует оставаться наготове, несмотря на это внезапно возникшее, сложно определимое чувство – если не товарищества, то по крайней мере симпатии. Он отпивает из бокала. У норвежского аквавита более густой дымный оттенок, чем у датского.
Эван с ван Скивером какое-то время общаются. Они осторожничают, но не слишком, ходят вокруг да около. Истории о миссиях, лишенные подробностей. Происшествия во время тренировок. Неприятности во время операций.
Стеклянный холодильник напротив заполняется людьми, в него набивается все больше мужчин и женщин в шубах, слышны радостные возгласы и звон ледяной посуды, но Эван едва обращает на это внимание. Слабо освещенный столик, за которым сидят они с ван Скивером, кажется тихой гаванью, отгороженной от всего мира.
Ван Скивер допивает шестой бокал. Похоже, алкоголь его не берет.
– Что мне больше всего нравится, – говорит он, – так это простота. Есть лишь приказы, и больше ничего.
Эвану становится неуютно, хотя он и не может понять почему.
– Ничего?
Ван Скивер мотает головой.
– Только выполнение приказа. Бывают задания, которые выполнять легко, как в песочнице куличи лепить, а бывает и по-другому. Вот как-то раз, значит, я на склоне холма позади здания гляжу в прицел на цель сквозь кухонное окно. Непростой выстрел – двести с чем-то метров, ветер, ограниченный угол обзора. Но я уже поймал его в прицел. Проблема была в его пацане, понимаешь? Около шести лет, сидит у него на коленях. А у нас ведь есть протоколы безопасности для работы в горах, нужно менять позицию. И все время этот пацан мне мешал. А окно возможностей закрывалось – закат был уже близко. – Он облизывает губы. – Ну, я целюсь пацану прямо в глаз. Через глаз-то отклонение у пули меньше будет. И тут я задумался.
Широкая рука ван Скивера обхватывает бокал. Он делает глоток.
Эван бывал в такой ситуации. На самой первой миссии в одной из стран Восточной Европы он прятался в канализации, целясь из снайперской винтовки сквозь дренажную решетку в глаз невинному человеку.
– И что ты сделал? – Эван подается вперед.
– Выстрелил. – Большой и указательный пальцы ван Скивера сжимают бокал, покачивая его. – Двенадцатый эдикт: цель оправдывает средства.
У Эвана кружится голова от выпитого и от слов ван Скивера, но при этом он испытывает благодарность к Джеку. Он думает о том, насколько же разнятся правила разных кураторов. Их заповеди и эдикты.
– Сработало? – выдавливает из себя Эван.
– Пуля его не убила, а вот осколки черепа – да. – Ван Скивер подносит к губам бокал, но потом передумывает и ставит его на стол. – Я превратил череп шестилетнего ребенка в оружие, – говорит он, и Эвану кажется, что в его словах звучит гордость. – Мне нужно было завершить миссию. И я ее завершил. Мы не задаем вопросов. Мы получаем приказы. И следуем им.
В глазах Чарльза светится уверенность, убежденность истинно верующего, и Эван чувствует укол зависти. Так и правда куда проще. А с завистью приходит некоторая степень восхищения.
– Ты никогда не задумывался…
– О чем? – быстро спрашивает Чарльз.
Эван вращает бокал на столе, рисуя круг конденсатом. Он пытается переформулировать вопрос, задать его точнее.
– Откуда ты знаешь, что тот человек был террористом?
– Потому что я застрелил его.
Эван прикладывает максимум усилий, чтобы его реакция не отразилась на лице, но ван Скивер, похоже, все равно замечает что-то, поскольку добавляет:
– Такая уж это игра. Если тебе не нравятся правила, не стоит в нее играть. – Он отталкивает от себя бокал с остатками выпивки и поднимается, одергивая плащ. – Так уж оно есть, и все тут.
Эван остается сидеть. Несколько секунд они смотрят друг на друга, а затем Чарльз кивает:
– Увидимся еще… где-нибудь.
Он знает, что расшаркиваний на прощание не планируется, но, даже несмотря на это, торопливость, с которой ван Скивер разворачивается и уходит, застает его врасплох. В комнате-холодильнике продолжают пить и бить рюмки о пол. Ван Скивер проходит между столами и заходит в холодильник, теряясь среди тел.
Сквозь стеклянную стену Эван видит, как он обхватывает рукой за шею пьяного мужчину и оттаскивает его от остальных. Спиртное проливается им на рукава, затекает за меховые манжеты. Они пьют водку. Улыбаясь, ван Скивер шепчет что-то мужчине на ухо, и тот согласно кивает – мгновенная дружба между пьяными. Когда следующая порция рюмок разлетается об пол, мужчина вздрагивает в хватке ван Скивера. Все вокруг плещут в ладони. Кто-то забирается на барную стойку, едва не падая при этом. Ван Скивер прислоняет тело мужчины к стеклянной стене и усаживает его на пол. Спина пьяницы оставляет на стекле темный след. Его голова клонится вперед, падает на грудь, тело не шевелится. Ван Скивер снимает шапку с одного из веселящихся людей и надевает ее на голову сидящему телу, надвинув на лицо. Просто еще один дурачок, который перебрал спиртного. Его друзья смеются, указывая на него, и продолжают пить.
Ван Скивер выходит из холодильника, его широкое лицо на мгновение оборачивается к Эвану. Он подмигивает и растворяется в толпе.
Он сам сказал, что у него здесь миссия. Эвану оставалось лишь восхищаться его хладнокровием и эффективностью. Ван Скивер убил сразу двух зайцев.
Эван оставляет на столе пачку крон и уходит.
Следующие несколько месяцев встреча с ван Скивером не дает ему покоя. В самые неподходящие моменты Эван вспоминает обрывки их разговора: «Цель оправдывает средства…», «Мы не задаем вопросов…», «Потому что я застрелил его…» Как бы Эван ни старался, он не мог успокоить свою совесть, не разрешив возникшую перед ним моральную дилемму.
А в папке «Черновики» аккаунта [email protected] продолжали появляться новые задания. Летом Эван оказывается в Йемене, где идет по следу финансиста, связанного с радикальными имамами. В столь жаркий полдень, что жизнь в это время, кажется, замирает, он наконец настигает цель на прогулке в парке. Проходят часы. Эван ждет, когда цель отойдет от своей молодой жены. Наконец он удаляется в грязный общественный туалет, где Эван душит его в кабинке.
Неаккуратная работа. Цель оказывает сопротивление и в ходе борьбы ломает один из фарфоровых унитазов. Рубашка Эвана превращается в лохмотья, перепачканные кровью и по́том.
Едва он переодевается и возвращается в отель, как по всем каналам уже передают новости об убитом борце за права человека, лицо которого похоже на лицо мужчины, только что убитого Эваном. Сирота Х чувствует резкий приступ паранойи. Или сомнений? Сомнений он себе позволить не может.
Эван запрашивает телефонный разговор с Джеком и через два часа получает разрешение. Он связывается с Джеком посредством нового протокола связи – через одноразовые телефоны, – и тот сразу же принимается рассказывать о финансах.
– Я перевел восьмизначную сумму через остров Мэн. Она постепенно поступит на твой счет через несколько других счетов, а потом…
– Прекрати, – говорит Эван.
Джек замолкает.
– Он не был финансистом, – продолжает Эван. – Я видел по телевизору, что он был борцом за права человека.
– Так говорят в новостях. Это необязательно правда.
– Давай обойдемся без постулатов, – перебивает его Эван. – Это начинает надоедать.
Джек вздыхает.
– Утром пришлось усыпить Страйдера, – говорит он. – Он уже не мог есть. Опухоли в животе.
У Эвана сдавливает горло.
– Мне жаль.
Он слышит, как на другом конце линии кусок льда падает в стакан. Эван вспоминает, как милый пес лежал под столом, слизывая индейку с его руки. Эта собака была ему почти как брат – ну, или кто-то вроде того.
– Так что ты хочешь сказать? – врывается в его мысли голос Джека.
Эван все еще чувствует горечь. Он не привык к этому ощущению. Ему требуется пара мгновений, чтобы настроиться на нужный лад.
– Возможно, мне нужен отпуск.
– Хочешь приехать?
– Хочу в отпуск.
– Нельзя. Не сейчас.
– Новая миссия?
– Она уже у тебя в папке.
Эван сидит на кровати, скрестив ноги, на верхнем этаже ветхого отеля. Номер столь крошечный, что можно взять ноутбук с шаткого деревянного стола, просто протянув руку. Прижав телефон к уху плечом, Эван заходит на свой аккаунт. В открытое окно видны бежевые дома, перевитые веревками с сушащимся на них бельем. Воздух в комнате горячий, неподвижный.
– Подожди, – говорит Эван в трубку. – Я смотрю.
Он открывает папку черновиков. Отыскивает в ней единственный имейл. Пока открывается фотография, на экране отображается индикатор загрузки.
Эван смотрит на лицо цели, и у него спирает дыхание. В ушах шумит. Эван жмурится, потирает переносицу большим и указательным пальцами, но, когда открывает глаза, фотография не меняется.
На ней лицо Чарльза ван Скивера.
– Узнал его? – Лишь Джек может так понимать его молчание.
– Да.
– Ты говоришь из дома?
– Да. И?..
– И что?
Эван поднимается, подходит к окну, пытаясь вдохнуть свежий воздух. Но везде здесь – в номере, на улице, во всей этой высушенной стране – воздух один и тот же.
– Мы с ним однажды встречались. Я знаю. Знаю о том, кто он.
– Вы встречались? Неудачное совпадение.
– Называй это как хочешь. Если он, как и я, Сирота, почему я сейчас смотрю на его фотографию?
– Произошла утечка информации. Пара наших…
Эван слышит в голосе Джека боль.
– Что случилось? – настаивает он.
– Они переметнулись к врагу.
– Ты знаешь что-то еще?
– Нет.
– Ну что ж, если ты хочешь, чтобы я охотился на Сироту, лучше тебе заставить Вашингтон вынуть голову из задницы и дать мне конкретную информацию!
– Ее нет. Ты и сам это знаешь.
– Это не значит, что у меня нет вопросов. Шестая заповедь – или ты забыл о ней?
Эван смотрит на экран ноутбука. Он видит изображение ван Скивера, но перед его мысленным взором возникает другой ван Скивер – ребенок на асфальтированной бейсбольной площадке в тени высотного комплекса Лафайет-кортс, где они частенько собирались. Компания лоботрясов, у которых было полно времени и которым было нечем заняться.
– Я не стану этого делать, – говорит Эван. – Не стану убивать своих. Он же пришел со мной.
– Он в любом случае труп, – отвечает Джек. – От твоей ли руки или от чьей-нибудь еще.
– Это аргумент сомнительного морального качества, – говорит Эван.
Тишина. Затем Джек отвечает:
– Справедливо. Возвращайся во Франкфурт. Они пришлют кого-нибудь, чтобы прибраться за тобой.
– Как всегда.
Эван вешает трубку.
Три дня спустя он звонит еще раз, набирая номер одноразового телефона из списка, который он запомнил. Джек берет трубку на кухне, Эван слышит, как работает фильтр кофейной машины.
– Нужно встретиться, – говорит он.
– Это невозможно. Твоя работа в Болгарии многих поставила на уши. За тобой могут следить.
– За мной не следят.
– Откуда ты знаешь?
– Ты сам учил меня этому.
Пауза.
– Это недозволенный контакт, – наконец говорит Джек. В его лексиконе нет слова хуже, чем «недозволенный».
– Это недозволенная жизнь. Нужно встретиться. Сейчас.
– Нет. Оставайся в Германии. Исчезни с радаров. Сейчас ты не сможешь въехать в страну.
– Я звоню тебе с пересечения Л-стрит и Коннектикут-авеню.
На этот раз пауза тянулась дольше.
– Возможно, утечка происходит с нашей стороны, – наконец говорит Джек. – Не хочу светиться. Я стараюсь не высовываться.
Работа в Болгарии. Утечка. Оправдания, нехарактерные для человека, который не привык оправдываться.
Джек молчит. Эван тоже.
Наконец Джек сдается.
– Подземная парковка на Огайо-драйв на юг от мемориала Джефферсона. Она сейчас закрыта, там проводят строительные работы. Я буду в полночь на уровне Р3. На протяжении пяти минут.
Он нажимает на «отбой».
Когда наступает ночь, Эван, засунув руки в карманы, идет вдоль берега Потомака. Цветут вишни, и, как всегда, Эван обращает внимание на то, что они почти не пахнут. Под ногами хрустят опавшие лепестки.
Эван находит парковку и несколько раз обходит это место, прежде чем приблизиться, а затем пробирается между оградительных конусов и пролазит под желтой лентой. Он обходит каждый уровень парковки, минуя ряды бетономешалок и машин, загруженных стройматериалами, спускается на уровень Р3, обследует периметр темного этажа и ждет, скрывшись за бетонной колонной. На протяжении двух часов Эван не пошевелился, оставаясь неподвижным, как и окружающие его инструменты и транспортные средства.
Ровно в полночь Джек подходит с дальнего конца уровня Р3, где, насколько известно Эвану, нет лестницы. Впрочем, это вполне подходящий фокус для человека, некогда бывшего резидентом ЦРУ. Подшипники внутри подшипников.
Шаги Джека гулко отдаются в тишине. Силуэт становится виден в свете красной лампы лифта, отбрасывая длинную тень на покрытый пятнами машинного масла пол. Джек останавливается и смотрит прямо на то место, где прячется в темноте Эван.
– Ну? – говорит он.
Эван выходит на свет. Мужчины заключают друг друга в объятия, длящиеся на одно мгновение дольше, чем следовало бы. Прошло двадцать шесть месяцев со времени их последней встречи – пятнадцати минут в карфагенском кафе. За прошедшие годы лицо Джека слегка расплылось, хотя он и остается по-прежнему в форме, ни грамма лишнего веса. Рукава синей фланелевой рубашки закатаны до локтей, на предплечьях видны мускулы. Руки бейсбольного кетчера.
Когда они разжимают объятия, Эван осматривает парковку. Прокашливается.
– Я ухожу, – говорит он.
Джек окидывает его взглядом.
– Ты не можешь уйти. Тебе это известно. Без меня ты всего лишь…
– Военный преступник. Знаю. Но я уйду в подполье.
– Мы не можем об этом говорить, – отвечает Джек. – Не здесь, не сейчас. Понимаешь? Я знаю, ты думаешь, что ты сам по себе. Но я защищаю тебя. Телефонный звонок, услуга от приятеля на паспортном контроле. Я единственный человек, который…
Из груди Эвана рвутся чувства – ему кажется, что он загнан в угол.
– Я не могу так больше!
Резкие слова эхом отражаются от бетонных стен и колонн. Эван не может вспомнить, когда в последний раз в его голосе было столько эмоций. Он вытирает рот, отворачивается.
Джек моргает. Он смотрит на Эвана так, как никогда не смотрел раньше, – взглядом родителя, который только что заметил, что его ребенок повзрослел. Глаза Джека увлажняются, губы плотно сжаты. Он не плачет, но кажется, что готов разрыдаться.
– Я хотел, чтобы ты делил мир не только на черное и белое. Я хотел, чтобы ты… оставался человеком. В этом я, возможно, подвел тебя. – Джек снова моргает, дважды, и опускает голову, глядя на носки туфель Эвана. – Прости, сынок.
Слишком поздно Эван замечает вибрацию от движущегося автомобиля. Его мышцы напрягаются. Слышится рев двигателя; включившиеся фары, подобно прожектору на караульной вышке, выхватывают из темноты кусок северной стены. В дальнем конце парковки черный джип, высекая искры, съезжает по круговому спуску с Р2.
Сквозь лобовое стекло, покрывающееся паутиной трещин, видны вспышки выстрелов. Джек хватает Эвана за руки и рывком отбрасывает к колонне. Пули выбивают из нее бетонную крошку. Эван выхватывает пистолет, перекатываясь, перемещается на другую сторону от колонны и поднимается, держа пистолет двумя руками. Джип несется на него, и он стреляет сквозь разлетевшееся вдребезги лобовое стекло.
Пуля пролетает так близко от Эвана, что обжигает ему шею, но он не шевелится, выверяя прицел. Пока что он не может видеть через лобовое стекло, но он стреляет вслепую туда, где расположены передние сиденья. Рев мотора начинает стихать, ход машины замедляется. Эван выбрасывает обойму, заряжает в пистолет следующую и продолжает стрелять до тех пор, пока у него не появляется уверенность в том, что в кабине машины не осталось ничего живого; до тех пор, пока джип, замедляя скорость, не замирает, толкнувшись передним бампером ему в ноги.
В свете зеленой лампы лифта видны два тела, лежащие ничком на приборной панели. Пули порвали их на куски.
Эван слышит стон за колонной. Джек прижимается к ней спиной. Его синяя фланелевая рубашка порвана на плече. Кровь ярко-красного цвета, артериальная. Рука Джека, зажимающая рану, полностью залита ею – кажется, что на ней красная перчатка.
Всего миг – и Эван уже на коленях рядом с ним, снимает с Джека рубашку. Алое пятно продолжает расползаться по майке, будто перевязь. Рука Джека вздрагивает, и из-под его пальцев бьет кровавый фонтан.
Джек что-то говорит. Эвану приходится сосредоточиться, чтобы его мозг воспринял эти звуки, вычленил слова, осознал их.
– Я уже мертвец, – говорит Джек. – Задело артерию.
– Ты не знаешь. Ты не можешь…
– Знаю. – Джек поднимает раненую руку и касается ею щеки Эвана – возможно впервые.
Сквозь вентиляционные шахты слышен вой полицейских сирен наверху. В воздухе пахнет опилками и медью.
– Я умру, – говорит Джек. – Не выходи из укрытия. Послушай меня. – Его тело скручивает приступ боли, но он усилием воли заставляет себя говорить. – Это не твоя вина. Я сам принял решение встретиться с тобой. Сам. Иди. Оставь меня. Иди.
Эвану кажется, что он задыхается, но потом чувствует на щеках влагу и все понимает. Звук сирен все ближе, слышатся крики.
– Нет, – говорит он. – Я не уйду. Я не…
Здоровая рука Джека тянется к поясу, слышится звук взводимого бойка. Он нацеливает на Эвана пистолет.
– Иди.
– Ты не сделаешь этого.
Джек не мигая смотрит Эвану в глаза.
– Я когда-нибудь лгал тебе?
Эван встает, отшатывается на шаг назад. Он думает о предостережениях Джека. Работа в Болгарии. Потенциальная утечка. «Не хочу светиться».
Но именно из-за Эвана он сделал это.
Эван бросает взгляд на дымящийся джип с парой неопознанных тел. Каждый вздох дается Джеку все труднее, воздух выходит из легких со свистом. Эван хотел бы, чтобы у него было больше времени, но времени уже нет. Он понимает, что фланелевая рубашка Джека все еще намотана на его руку. Эван сжимает ее в кулаке, и его ладонь намокает от крови.
Откуда-то сверху слышен визг тормозов, шаги по бетону.
– Сынок… – В голосе Джека нежность. – Тебе пора идти.
Он прижимает ствол пистолета к собственному подбородку.
Эван, делая шаг назад, вытирает слезы. Он отходит еще на шаг, затем еще и лишь тогда отворачивается.
Когда он бежит прочь, за его спиной слышится звук выстрела.
