Эпилог

Хромис попросили обождать снаружи, пока идет голосование. День ее важнейшего выступления клонился к вечеру, и хотя солнце еще освещало крышу здания Конгресса, заставив ледник засиять начищенной золотистой бронзой, внизу, у закрытых тенями предгорий и ложбин, уже зажглись огни. Теплый бриз на балконе был заботливо срежиссированной иллюзией. Казалось, будто он веет из тропиков, лежащих двадцатью двумя километрами ниже, неся запах специй от рыбацких деревень у ближайшего берега огромного озера. На деле балкон наглухо закрывала невидимая стена фемтомашин, заодно обеспечивавшая защиту почти от любого мыслимого покушения. Хотя политических убийств в Конгрессе Кольца Линдблада, если верить записям, не случалось уже три с половиной тысячи лет, диссидентствующих элементов хватает и сейчас. Чтобы убедиться, достаточно расспросить добрых граждан Болиголова после явления магистратов, отправленных восстановить общественный порядок.

Хромис подумала о том, как происходит голосование. Она ощущала, что реакция на ее речь оправдала все ожидания. Хромис не отклонилась от намеченного плана, не запнулась, не потеряла ритм. Красноперка вставил реплику в идеально подходящее время, отыграл свою роль мастерски. Никто не пытался затмить ее предложение чем-нибудь равным по масштабу. И никто из традиционных оппонентов не возразил, пока она была в зале. Несомненно, их сдерживало благоговение перед личностью Благодетельницы. Возразить значило продемонстрировать свое непочтение к Белле Линд, сомнение в том, что она заслуживает чрезвычайной благодарности. На это она и рассчитывала, но тем не менее вздохнула с облегчением. Однако не было и оваций. Даже выходя из комнаты, Хромис не могла определить в точности настроение делегатов. Отсутствие вопросов и всякого сопротивления могло означать и безразличие, усталую скуку. Оставалось лишь надеяться, что нет. Хромис допускала многое, но не возможность крушения своего плана на рифах равнодушия и апатии.

Не в первый раз с начала путешествия на Новую Флоренцию Хромис ощущала спокойное присутствие Благодетельницы рядом, словно Белла Линд стояла здесь же, на балконе, весьма заинтересованная результатами голосования. Наверное, невозможно подолгу думать о ком-либо без того, чтобы он не приобрел некую степень реальности. И вряд ли кто-то думал о Белле Линд больше, чем Хромис. Некогда Благодетельница была отдаленной, схематически очерченной исторической фигурой. Теперь она ощущалась человеком из плоти и крови – будто Хромис встречалась с ней несколько раз. И чем сильнее ощущалось присутствие Беллы, тем больше она обещала себе не подвести призрака, вызванного к жизни ее усилиями.

Над головой зажигались первые звезды. Отсветы от ледяной шапки истребили всякую надежду увидеть Млечный Путь, но Хромис представляла, куда надо смотреть. Где-то там ожидала Белла.

За спиной открылась дверь. На пороге стоял Рад. Он принес новости от делегатов. Хромис всмотрелась, изучая его лицо, и ощутила, как невидимый компаньон, Белла Линд, ускользнул прочь, деликатно покинув друзей.

– Новости не слишком хороши?

– Извини. Голосование едва не завершилось в твою пользу, но…

Он развел руками.

– Расскажи.

– Сорок три – «за», сорок девять – «против», семь воздержавшихся.

– Черт!

– Хромис, тебе почти удалось. Поражение не сокрушительное, отнюдь. Будет еще один шанс.

– Я знаю, но… черт побери!

Разочарование не захлестнуло ее всесокрушающей волной, но накатило мелкой, мягкой зыбью.

– Ты заронила зерно. Будем надеяться, что оно прорастет в полудюжине делегатов.

– Красноперка, я ожидала выиграть в этом раунде. И никак не думала о таком равенстве голосов. А вообще я готовилась к окончательному решению. Если поражение – то сокрушительное. Если победа – безусловная, мощная. И в том и в другом случае я приняла бы судьбу как должное и вернулась либо торжествующим победителем, либо трагично и героически проигравшим. А здесь – тусклое безразличие.

Реальность – она такая. Всегда плюет на эпические моменты.

– И как же мне помочь зерну?

– Железной волей и упорством, конечно. – Он озадаченно посмотрел на нее. – Ты что, пришла сюда только затем, чтобы покорно убраться восвояси?

– Наверное, нет.

– Благодетельница бы не сдалась так просто.

– Знаю.

Он подошел к перилам, обнял ее, утешая:

– Думаю, надо осторожно разбудить их чувство вины. Взывать к гражданской добродетели и благородству, сулить возвышенные чувства от исполнения долга – хорошо. Но действует не на всех. Чтобы расположить к себе прочих, думаю, надо упирать на то, каким увидят из будущего нынешние дела, если делегаты откажутся почтить свою Благодетельницу должным образом. Напомни им: если верить истории, когда-нибудь Конгресс Кольца Линдблада исчезнет, останутся лишь хроники наших дел.

Возможно, флуктуации на мгновение нарушили целостность фемтомашинной оболочки, а может, это только показалось. Однако Хромис готова была поклясться: ее кожи вдруг коснулся настоящий ночной холод двадцатикилометровой высоты.

– Красноперка, твои слова странно близки к ереси. В особенности учитывая то, что мы собираемся отпраздновать нашу вечность и мощь.

– Хромис, десять тысяч лет – лишь песчинка, брошенная в пропасть вечности.

– Ну хорошо, хорошо, я постараюсь сыграть на ответственности перед будущим.

– Умная девочка. А еще ты могла бы подыскать кого-нибудь помимо меня, чтобы изобразить на следующем слушании «адвоката дьявола». Я, само собою, взялся бы с радостью, но вряд ли делегаты второй раз проявят снисхождение к нашей салонной игре.

– Пожалуй, ты прав.

– Не вешать нос! Учитывая обстоятельства, ты справилась очень неплохо.

– Думаешь?

– Уверен на все сто! Вне всяких сомнений, ты уже вышибла с дистанции немало конкурентов. Больше мы не услышим про орнаментированные фонтаны.

– Ну хоть что-то.

– Про кровь прозвучало отлично.

– Знаешь, а вот мне подумалось сейчас насчет того аргумента про попадание в чужие руки, который я попросила тебя выставить, – выговорила озаренная внезапной идеей Хромис. – Ведь тут можно и усовершенствовать. Сделать ключом ДНК Благодетельницы – хорошая мера предосторожности. Не зря же я летала на Марс. Но не повредит использовать и дополнительную меру. Думаю, каждая копия послания должна обладать способностью решать самостоятельно, открывать или нет содержание. Для этого потребуется известная степень разумности, чтобы понять человеческую мотивацию, оценить последствия. Копия должна принимать решения на основе увиденного.

– То есть копия должна быть человеком.

– Красноперка, нам это вполне по силам. Если рассудить здраво, было бы практически халатностью не снабдить послания полноразмерным человеческим разумом.

Мужчина задумался. Хромис наблюдала за тем, как тени внизу наливались таинственным глубоким пурпуром. Все больше поселений зажигало вечерние огни, по озеру плыли лодки, красочные и яркие, будто бумажные фонарики.

– Полагаю, я одобрю идею, – проговорил Красноперка, – но остается одна очевидная загвоздка: кто же согласится разлить свою личность в миллион бутылок для пускания вплавь по вселенским волнам? Растиражировать себя, будто дешевую бытовую мелочь?

– Уверена, доброволец найдется.

– Готов поспорить, ты его, конечно, уже определила. – Он понимающе улыбнулся.

– С этим я разберусь, когда выиграю.

– Играй на чувстве вины. Оно работает безотказно. Зря я не напомнил тебе раньше.

– Красноперка, а ведь могло и помочь. Тогда бы мы отправились праздновать сегодня вечером.

– А что нас останавливает? Мы всегда можем отпраздновать то, что не проиграли слишком уж сокрушительно.

Она улыбнулась. Умеет Красноперка поднять настроение.

– Да любой повод сгодится.

Он посмотрел в сторону прибрежной деревни:

– Кстати, я знаю одно по-настоящему замечательное местечко. Можем перенестись туда прямо сейчас.

– А мне разве не стоит вернуться и выслушать приговор?

– Думаю, тебе больше пристало гордо удалиться, не дожидаясь праздной болтовни. Пусть несчастных уже начинает грызть чувство вины.

– Ну, если ты так говоришь…

– Я так знаю. Долгие годы опыта, – сообщил Красноперка и закрыл глаза, призывая пару транспортных оболочек.

Вскоре местная фемтотехника предоставит часть себя для безопасного перемещения пары друзей.

– Ты всерьез считаешь, что Конгресс не просуществует вечно? – спросила Хромис.

– Я уже говорил: десять тысяч лет – не такое уж долгое время. Уверен, спикане тоже рассчитывали существовать вечно. Однажды их участь постигнет и нас. Мы исчезнем, наше место займут другие.

– Люди?

– Необязательно.

Прибыли оболочки, обволокли людей роем черных мотыльков, чтобы перенестись в пункт назначения. Поскольку друзья продолжали говорить, оболочки решили выждать немного, перед тем как унести их с балкона.

– Значит, все это, – Хромис обвела рукой открывающуюся с высоты панораму, – все, ради чего мы жили, что сделали, придумали, извлекли из небытия, исчезнет? Ты по-настоящему веришь в подобное?

– Было бы слишком эгоцентричным не верить. Почти всякое когда-либо жившее разумное существо принадлежало к миру, которого более нет. С какой стати нам быть исключением?

– Но дела наши пребудут.

– Если повезет. Но думаю, все идет к тому, что в конце концов не выживут и они.

– Красноперка, у тебя на редкость унылые взгляды.

– Я предпочитаю называть их здравым смыслом.

– Но если всякое наше дело обречено сгинуть, если даже самое прекрасное едва ли намного переживет нас – какой смысл продолжать суету, бороться, мучиться?

– Смысл есть. Он – самый лучший из смыслов. И состоит в том, что мы здесь и мы живы. И вокруг нас чудесный вечер последнего идеального летнего дня. – Красноперка обернулся, указал на огоньки внизу. – Так давай полетим туда и насладимся им вволю, пока он у нас еще есть.