Белла испытывала признательность «фонтаноголовым» за свое омоложение, но инопланетная наука не была всемогущей. Дни летели с обычной стремительностью. Пожалуй, даже быстрее – ведь распорядок жизни вернулся к привычному, земному. Круговорот повседневности – сон, бодрствование, сон – назойливо напоминал: всегда нужно делать и успевать больше, еще и еще, в дне не хватает часов, в неделе – дней. Никто не мог, положа руку на сердце, признаться, что и в самом деле ощущает себя бессмертным. Пока никто не пришел к «фонтаноголовым» за вторым омоложением, и, хотя Белла не сомневалась, что инопланетяне не откажут в просьбе, оставалось неясным, возможно ли повторять процедуру бесконечно. И, как ни странно, насильственная смерть отнюдь не стала менее ужасной. То, что некогда восьмидесятивосьмилетней старухе казалось приемлемым риском, теперь виделось глупостью – ведь на кону столь многое! Белла страшилась любого дела, подразумевавшего перелеты, – хотя за все существование колонии повлекшая смерть авария случилась лишь единожды. В установившейся атмосфере дружелюбия и всепрощения угроза от сторонников Барсегян либо разбойных элементов была низкой, как никогда. Тем не менее Белла тратила часы на обеспечение системы безопасности, будто за каждым углом скрывался убийца с ножом, снайпер либо отравитель.

Прошли месяцы, новое тело сделалось знакомым, удобным и привычным до такой степени, что приходилось напоминать себе о его новизне. Белла закопалась в работу, испытывая свою выносливость. И немалую часть времени посвятила кубу. Однако, несмотря на быстрое продвижение поначалу в нескольких направлениях исследований, вскоре они уткнулись в тупик.

Черный куб упорно не желал раскрывать свои тайны. Даже сверкающие новые инструменты, созданные человечеством до Порога, могли лишь царапнуть поверхность этой тайны. Исследователи узнали удручающе мало по сравнению с тем, что смогла почти на ощупь выяснить Светлана. Пока лучшей гипотезой оставалось предположение о том, что куб – образчик чрезвычайно продвинутой самовозобновляющейся наносистемы, работающей на уровне куда более глубоком, чем атомарный уровень китайской технологии в наноплавильнях. Возможно, куб функционировал на фемтометровом, ядерном уровне, а может даже, его репликаторы использовали фундаментальные структурные единицы пространства-времени. Ник Тэйл сказал, что работать с такими материями – это будто делать токарный станок из мокрого спагетти.

Но подобные сложности явно не смущали создателей куба.

Белла так и не сумела представить, кем они могли быть. Ничто в допороговой истории человечества не указывало на существование нации либо группы, способной создать артефакт вроде такого куба. Но если они и смогли, оставался крайне смущающий вопрос о том, как изделие попало на орбиту вокруг Януса.

Тут неловко даже и задаваться вопросом, зачем это сделали.

Белла временами заглядывала в лабораторию, где Офрия-Гомберг с коллегами изучали артефакт. Он хранился в белой комнате, глубоко во льду. Обставленный со всех сторон датчиками, куб казался абстрактной гранитной скульптурой из высоколобой галереи искусств.

И что-то в нем будило странные чувства глубоко в душе, трогало, тянуло к себе, шептало подсознанию. Так тянет к себе темная вода, подталкивая сделать лишний шаг, упасть.

Но Белла не хотела упасть в черный куб, боясь того, что он может открыть ей.

Расследование смерти Мередит Бэгли тоже забуксовало, сперва разогнавшись так многообещающе. Белла по-прежнему верила, что определила всех троих преступников, но более не считала возможным убедить суд записями в журнале ремонта скафандров. Харта Дуссена уже не достать, но остальных Белла твердо решила отдать правосудию. И зло подумала, что, если подозреваемые обнаружат признаки смертельного недуга до того, как успешно завершится расследование, придется заставить негодяев встать в очередь на омоложение.

Делу требовались новые доказательства. Журнал ремонта скафандров сам по себе не сработал бы. Единственным доказательством, способным убедить скептично настроенный трибунал, были бы лог-файлы, показывающие, кто тогда выходил на дежурство. Эти-то файлы пока и не обнаружили. Возможно, они случайно затерялись, испортились либо стерлись при умирании флекси. Но не слишком ли подходящая случайность? Вдруг логи удалили ради укрывательства преступников? Любой из трех подозреваемых хотел бы уничтожить эти файлы – но имели ли возможность? Да уж вряд ли. Но кто-то же распоряжался лог-файлами. Не исключено, Перри тут в состоянии помочь. По крайней мере, он знает, смогли бы заинтересованные лица забраться в систему и стереть файлы или нет.

Белла напомнила себе обязательно поговорить с Перри. И обрадовалась, заодно удивляясь тому, что так долго не приходила эта мысль. С ним всегда было хорошо говорить. Все годы изгнания он не оставлял ее, старался помочь, нередко в ущерб своим отношениям со Светланой. Конечно, многое изменилось за последние двадцать лет, но при редких встречах Белла никогда не ощущала враждебности с его стороны. Он же понял, что не Белла вызвала отстранение Барсегян от власти, а вернувшийся Джим Чисхолм. И конечно, Белла отнюдь не строго обошлась со Светланой и ее сторонниками. Никто из них не оказался в изгнании на дальнем конце сверхпроводящего кабеля, только со льдом и тишиной за компанию. Конечно, она удалила их от всякой ответственности, лишила власти, но обошлась справедливо. Даже самый злобный критик не обвинил бы ее в сведении счетов, а Перри отнюдь таковым не был.

Но потом случилось непредвиденное. Надо же, авария посадочного модуля! Белла позабыла позвонить Перри. Прошли недели, затем месяцы, дни полнились чередой мелких неприятностей. Дело Бэгли ушло на задний план и осталось бы там многие годы, прежде чем Белла снова обратила бы на него внимание.

Но тут из мертвых вернулся кое-кто еще.

Майк Такахаси проснулся под журчание воды и перезвон колокольчиков на ветру.

– Привет – проговорила Линд, стараясь изо всех сил, чтобы голос звучал тепло и ободряюще. – Майк, это я, Белла. Все в порядке.

Она помнила, как после пробуждения поначалу все плыло, но затем будто щелкнуло и встало на свои места. Тогда не было ни головокружения, ни дезориентации, ни ощущения лихорадочного поиска своего «я», ни трудностей со связным выражением мысли либо способностью различать и определять предметы – ничего. Оно и походило-то скорее не на пробуждение, а на открывание глаз после нескольких секунд интенсивной медитации. Правда, секунды эти включали бесконечные пространство, и время, и загадки, которые придется еще долго разгадывать.

Такахаси шевельнулся, желая сесть. Белла предложила ему одеяло, прикрыться.

– Где я? – Он оглядывался по сторонам и выглядел всего лишь слегка встревоженным. – Я не помню этого места.

– Мне трудно определить, что ты можешь узнавать, а что – нет. Потому давай начнем с самого начала. Ты помнишь «Хохлатый пингвин»?

– Конечно, – ответил он тотчас же.

– А Янус?

Майк посмотрел удивленно. Впрочем, замешательство миновало быстро.

– Да, помню.

– Мы гнались за ним. Шли на полной тяге из Солнечной системы. Ты помнишь это?

Он посмотрел на нее и проговорил очень тихо, так что пришлось напрягаться, разбирая шепот на фоне журчания и плеска воды:

– Что-то пошло не так. Я помню: что-то пошло не так.

– Да, – подтвердила она, обрадованная тем, что теперь объяснять стало гораздо проще. – Не так пошло с одним из толкачей. Он сорвался с крепления и полетел вниз, сбив по дороге второй толкач. Корабль выдержал, но баки изрядно помяло снаружи. Нам пришлось чиниться, прежде чем продолжать погоню на полной тяге. Майк, ты состоял в ремонтной бригаде.

– Что-то случилось, и очень скверное.

– Ты помнишь?

В его лице промелькнули тревога и озабоченность, будто на мгновение он все-таки вспомнил. Но затем Майк покачал головой.

– Нет. А что произошло? Почему я здесь? – Он окинул себя взглядом. – Со мной все порядке?

– Ты более чем в порядке. – Белла улыбнулась.

«Фонтаноголовые» восстановили его тело, но не стали омолаживать в сколько-нибудь заметной степени. Майк был молодым и здоровым человеком, когда его жизнь забрала камнепена.

– Все-таки я не помню случившегося, – сказал он потерянно.

– Ты упал в камнепену, застрял, скафандр стал перегреваться. Мы не могли вытащить тебя. Перри сделал все возможное, но не сработало ничего. Времени оставалось в обрез.

– Перри… с ним все хорошо?

– Да. И вы скоро увидитесь.

– И что со мной случилось?

Белла потянулась к его руке, сжала, думая, что если у нее был бы сын, то так, наверное, она утешала бы его, растерянного, отчаявшегося.

– Нам пришлось кое-что проделать с тобой. Процедуру, способную спасти тебя. Она называется «ледяной ангел». Ты помнишь ее?

– Нет, – тут же ответил он, но по мгновенно расширившимся его зрачкам Белла поняла: в глубине души Майк помнит все пережитые ужасы.

Они с самого начала опасались, что переживание успеет отпечататься в долговременной памяти.

– Райан Эксфорд заморозил тебя. У нас остался единственный выход. Другого пути не было.

– Нет, – проговорил он, и Белла ощутила, как его захлестывают отчаяние и ярость вместе с приходящими воспоминаниями. – Я не хотел умирать!

– Выбора не осталось. Нам пришлось.

Такахаси вздрогнул. Правда о произошедшем ворвалась в его рассудок и ударила, как порция яда.

– Нет! Я не умер! Этого не могло быть!

– Майк, ты умер, – повторила она со всей суровостью, которую смогла изобразить. – Но мы воскресили тебя. И теперь все в порядке.

– Нет, – проговорил он снова, но уже спокойнее.

– С тобой все хорошо. И все уже в порядке.

Такахаси вздрогнул, кутаясь в одеяло:

– Где я?

– На корабле.

Майк осмотрелся. Ничто здесь не выдавало инопланетного происхождения. Белла даже попросила «фонтаноголовых» затенить стекло и не наблюдать слишком уж заметно из-за него. Вряд ли Такахаси выдержал бы сразу все новости.

А Белла хотела, чтобы они поступали к нему в очень щадящем режиме. Ей всегда нравился Майк – с того самого момента, как тот ступил на борт «Хохлатого пингвина». Такахаси был надежным работником наружной команды – как все его коллеги. Но чувствовалось в нем кое-что, помимо профессионализма: особенная спокойная скромность, так нравившаяся Белле в Гаррисоне. Они даже смеялись одинаково.

– А после Януса мы нормально вернулись? – спросил он настороженно.

Она натянуто улыбнулась. Наконец приступили к самой трудной части. Белла кивком указала на стопку одежды на ближайшем сухом камне. Стопка походила на миниатюрную плавильную печь. Большую часть вещей Такахаси давно уже утилизировали – ведь в тяжелые времена начала колонии всякий ресурс был драгоценен. Но люди сохранили кое-что как залог возвращения Майка. За оставшейся одеждой тщательно ухаживали все это время, и на ней были не слишком заметны следы старости.

– Одевайся, – велела она. – Потом я расскажу тебе все, что стоит узнать.

Такахаси плотнее завернулся в одеяло:

– А что случилось с Янусом?

– С ним случились мы, – ответила она и помогла ему встать.

Потом она рассказала ему все, отмеряя правду аккуратными щадящими дозами, как всегда поступала с людьми Крэбтри. При всякой возможности Белла уверяла, что бояться нечего, все в порядке, у него очень много друзей, которые будут вне себя от радости при виде его. Такахаси говорил очень мало. Временами повторял за ней, просил чуть подробнее пояснить, и, в общем, казалось, что услышанное его особо не волнует.

– Мы точно как швейцарская семейка Робинзонов, – подытожила она рассказ о прибытии на Янус и трудностях первых месяцев.

Но Такахаси не рассмеялся.

Такахаси и Белла ехали вниз, в Поддырье, на скоростном лифте, неслись по стеклянной трубе с проложенными вдоль нее, сверкающими хромом индукционными кабелями. Они были вдвоем в кабине – за исключением, конечно же, систем безопасности, просматривавшими каждый кубический миллиметр убранства кабины.

– Но это все случилось уже давно, – продолжила Белла. – Мы прилетели на Янусе до Спики, что заняло тринадцать лет. Большую часть этого времени летели почти со скоростью света. На Земле прошло двести шестьдесят лет.

Белла пригасила огни кабины, чтобы виднелся пейзаж за окном. Под «железным небом» всегда было темно. Снизу раскинулось Поддырье – составленный из огненных драгоценностей осьминог. Каждое щупальце протянулось вдоль своей ветки скоростного поезда к поселениям на Янусе. Хотя поезда прибывали на один вокзал и отбывали с него же, вдоль путей постоянно возникали новые строения. За горизонт убегали восемь линий, излучающие синий свет из-за встроенных неоновых ламп. Когда-то такая бесцельная растрата энергии ужаснула бы Беллу. Но уже миновали годы с тех пор, как люди перестали волноваться из-за потери лишнего киловатта.

– Вы же не за тринадцать лет построили все это, – уточнил Такахаси.

– Нет. Нам потребовалось больше времени.

– Насколько больше?

– Спустя тринадцать лет явились инопланетяне.

Он кивнул. Прежде всего ему стоило рассказать о «фонтаноголовых», хоть он и не видел их пока.

– И как давно они явились?

– Тридцать пять лет назад. То есть люди живут на Янусе уже сорок восемь лет. Мы здесь почти полвека. И нас теперь уже без малого полтысячи.

– Белла, и сколько же тебе сейчас лет? – Он посмотрел на нее.

– Я слишком стара, чтобы отвечать на этот вопрос. – Она отвела взгляд. – Впрочем, да – мне уже больше века. Я иногда и ощущаю себя ровно на столько. – Белла замолчала, предчувствуя его следующий вопрос. – Когда мне исполнилось восемьдесят восемь, а это было пятнадцать лет назад, я отправилась к «фонтаноголовым». Они омолодили меня, переставили биологические часы на время, когда мы начали гнаться за Янусом.

– Но ты не выглядишь намного старше, чем тогда.

Такахаси не принадлежал к числу типов, выдающих льстивые комплименты. Плюс к тому она не забывала смотреть в зеркало и знала, на сколько выглядит.

– Я знаю, что должна выглядеть на семьдесят, но ведь не выгляжу. Вид у меня лишь чуть более старый по сравнению с тем, как я выглядела пятнадцать лет назад, выйдя с корабля «фонтаноголовых». – Она подняла руку. – Но я недавно ощутила, как возвращается артрит. Если бы я уже не испытывала его, то вряд ли распознала бы первые признаки.

Майк рассматривал ее с нескрываемым любопытством.

– Конечно, моя память еще полностью не вернулась, но, если не ошибаюсь, на корабле ты оставалась одна.

– Да, – ответила она просто.

– Что-то изменилось за эти годы?

– Я все еще одна, – сухо проговорила Белла.

– Но ведь столько лет… – Он покачал удивленно головой. – И никого не было?

Она могла бы солгать себе и ему, но Майк заслуживал большего, чем банальная ложь.

– Однажды я попыталась. Он был хороший человек. Один из лучших в Крэбтри. Мы были вместе всего несколько месяцев…

Наверное, Такахаси услышал неладное в ее голосе, поскольку спросил тут же:

– Что с ним произошло?

– Ничего. Он жив, здоров и поблизости. У нас просто не получилось.

– Извини.

– Извиняться не за что. Моя вина. Я тащу слишком много прошлого за собой.

Кабина замедлилась над вокзальной площадью Поддырья, с ее променадами, рядами бутиков и ресторанов. После долгого молчания Такахаси спросил:

– Они омолодят тебя снова?

– Лучше бы, если бы омолодили, – ответила она. – Впереди еще столько работы.

Такахаси восстанавливался хорошо, и на шестой неделе после воскрешения Белла подумала, что уже безопасно ввести его в колонию. И решила организовать вечеринку в его честь.

Праздник устроили вечером в самой большой оранжерее Крэбтри. Лампы чуть приглушили, купол потолка усеяли огоньками в виде звезд. На самых высоких деревьях висели гирлянды бумажных фонарей: красных, золотых, зеленых. Из скрытых динамиков лилось хоровое пение. Белла выбрала Арво Пярта из каталога записей – она нашла запись этого эстонского композитора среди вещей Такахаси.

Белла посчитала жизненно важным не исключать никого, и потому на вечеринку явился почти каждый взрослый колонист, не занятый срочной работой. Люди бродили и разговаривали среди душистой спокойной летней полночи. Летучие фонарики следовали за гостями, пока те добродушно не отмахивались, прогоняя летунов. Роботы-дворецкие держались незаметно, выступая из сумрака меж деревьями лишь затем, чтобы предложить напитки и сладости либо при случае помочь.

Хозяйка слишком уж нервничала, чтобы радоваться вечеринке, но время шло, и стало ясно, что все удалось. Такахаси отлично справлялся с обрушившимся на него общим вниманием, спокойно переходил от одной группки к другой, повторял одни и те же истории, терпеливо смеялся тем же добродушным шуткам. Он временами отходил к подвернувшемуся дереву, в тень, побыть немного в одиночестве, но всякий раз, когда Белла заговаривала с Майком, тот заверял: все отлично и вечеринка ему в общем и целом нравится. Его зачаровало разнообразие костюмов – восемьдесят лет моды, какой он еще не видел. Несмотря на разницу стилей, вечерняя атмосфера и мягкий свет фонарей создавали чувство общности.

– Как тебе музыка? – спросила Белла, когда они вдвоем с Майком уселись на скамью в компании лишь одного летучего фонарика. – Мы нашли твой старый шлем, посмотрели на статистику запросов. Ты много слушал Арво Пярта.

– Он замечательный. А главное, он не Пуччини.

– Пуччини?

– Я умер, слушая «Турандот». Кто еще может похвастаться таким?

Белла коснулась рукой его колена:

– Майк, я знаю: это все нелегко для тебя. Но ты обязательно выдержишь. Ты же шахтер.

– И толкаю лед, – ответил он с уверенностью, показавшейся чуть нарочитой.

Он смотрел на молодую женщину рядом с ближайшей группкой гостей. Светящееся, с рисунками неонового сияния платье с очень глубоким вырезом на спине. Оно скорее раскрывало, а не прятало тело. Свет фонарей играл мягкими бликами на плечах и изгибе спины. Белла попыталась вспомнить имя женщины, но не смогла.

– Не стоило так уж стараться ради меня.

– Думаю, стоило.

– Конечно, я признателен, но разве все возвращающиеся удостаиваются такого приема?

– Ты – не все, – сказала Белла с ноткой легкого упрека. – Мы не ожидали твоего возвращения. И потому оно стоит праздника.

– Вы все пережили столько трудностей. Честное слово, я почти ощущаю себя мошенником, отлынивавшим от всей важной работы.

– Брось это, а то я специально буду резка с тобой, если заподозрю, что ты и в самом деле так думаешь.

Такахаси принял предложение робота-дворецкого долить вина в бокал. Их сделали в наноплавильне: чудеса хрустального изящества, ножки сплетены из десятков нитей не толще волоса, легких, как инверсионный след реактивного истребителя.

– Когда ты привезла меня с корабля, – заговорил он, имея в виду посольство «фонтаноголовых», – то сказала, что на «Хохлатом пингвине» мнения разошлись и команда отнюдь не единодушно согласилась опускаться на Янус.

– Все это случилось давным-давно. Нет смысла ворошить старое.

– Я слышал, именно ты привела «Хохлатый пингвин» сюда и решила не пробовать вернуться домой.

– А что бы ты сделал на моем месте?

Такахаси посмотрел сквозь стекло бокала на привлекательную женщину.

– Думаю, в то время я бы не согласился, но сейчас, глядя с высоты прошедших лет, уверен: ты поступила правильно. Вы бы не вернулись домой. «Глубокая шахта» и ООЭ не стали бы спасать нас.

– Да, взгляд из будущего очень помогает здравомыслию. Жаль, что не все проявили его в нужное время.

– А Светлана посадила тебя в тюрьму. Наказала за спасение всех нас.

К горлу Беллы подкатил ком. Она редко теперь упоминала про изгнание и про былые распри.

– У Светы были свои причины, – проговорила Линд, наслаждаясь мгновенным ощущением величия и силы, какое дает великодушие. – Если бы я послушала ее, мы бы, скорее всего, вообще не попали в «зону захвата».

– Но у тебя были не менее веские причины не слушать ее.

– Да. Но мой поступок все же ошибка. Я надеялась искупить ее позже, но…

Она умолкла. Сказать что-либо еще в свою защиту показалось бестактным.

– Это стоило тебе дружбы со Светланой.

– Мы обычно смотрели на все одинаково. И я привыкла считать ее хорошей подругой, – произнесла Белла и замолчала, наблюдая за неторопливой жизнью вечеринки. – Но знаешь, дружбу начальника с подчиненным трудно поддерживать даже в гражданской организации. Удивительно уже то, что наша дружба продержалась так долго.

Она пожала плечами, пытаясь сделать вид, что это уже прошло, забыто и не важно.

– И как давно ты говорила с ней в последний раз?

Белла улыбнулась – вопрос совсем нетрудный:

– Мы не обменялись ни словом с тем пор, как «Хохлатый пингвин» сел на Янус.

Он покачал головой, пораженный и ужаснувшийся:

– Это почти столько же, сколько я лежал мертвым!

– Да. Кажется, так.

– Белла, это неправильно.

Она ощутила легкое раздражение. И зачем ему, едва вернувшись из мертвых, читать ей мораль? Но Белла постаралась не выдать досады.

– Майк, я пыталась. Конечно, я не просила вернуть нашу дружбу. Я даже не просила ее поговорить со мной, послать письмо. Я всего лишь хотела, чтобы она позволила мне хоть крупицу человеческого достоинства, хоть тень признания того, что я не просто зло, каким Света, очевидно, считала меня. Но я не получила ничего.

– Думаешь, она ненавидит тебя?

– Когда вдруг заканчивается по-настоящему крепкая дружба, такое часто случается.

Майк повернул бокал, глядя на вино:

– Вряд ли у мужчин бывают такие отношения. Конечно, если они не любовники. У меня никогда не случалось настолько крепкой дружбы с парнями. С одним я состоял в напарниках восемь лет. Помогал ему со скафандром, ходил с ним на вахты снаружи, напивался вместе с ним – и только через восемь лет узнал, что он женат. – Такахаси рассмеялся, качая головой. – У нас не возникало желания узнавать подобное друг о друге. А ведь мы были лучшими напарниками по наружным работам, каких я только знаю.

– Как его звали?

– Не помню уже.

Несколько минут они сидели в тишине, наедине с собственными мыслями. Белла позволила себе сигарету, первую за много недель. Люди шутили и смеялись в полумраке, лица светились возбуждением от хорошего вина и приятного общения. Малейший проблеск воспоминания о подобном празднике очень помог бы ей выдержать чернейшие дни изгнания…

Такахаси указал на мальчишку с волосами песочного цвета, стоящего вместе с группкой взрослых:

– Что за парнишка?

– Эксфорд?

– У Эксфорда – сын? – Майк нахмурился.

– Нет, этот мальчик – сам Эксфорд, – терпеливо пояснила Белла. – При последнем омоложении он пустился в крайности.

– И теперь вы доверяете лечить себя мальчишке?

– У него остались опыт и память взрослого. Думает как мужчина – просто выглядит мальчиком. Он сказал мне, что хотел по возможности отложить новый визит к «фонтаноголовым» на как можно большее время, – пояснила Белла и добавила лукаво: – К тому же Эксфорд говорит, что теперь его руки пролазят в такие отверстия, в какие никак не могли поместиться раньше.

– А они, ну, знаешь… исправили его?

– Исправили? В каком смысле? – повторила Белла, изобразив удивление.

– Эксфорд был геем.

– Насколько я знаю, он и сейчас гей. Вряд ли он находит это дефектом, подлежащим исправлению.

– Ну ладно. – Такахаси пожал плечами.

– Майк, он – прежний Эксфорд. Просто иначе упакованный. Ты привыкнешь к нему. Когда я теперь смотрю на него, едва могу вспомнить, как он выглядел раньше.

Вдруг группка людей неподалеку разошлась, и Белла увидела Светлану. Та стояла в двух десятках шагов спиной к ней и разговаривала с Перри Бойсом и молодой парой, чьих имен Белла не смогла вспомнить.

Она не удивилась, завидев бывшую подругу. Ведь ее тоже пригласили. Хотя, скорее, просто не исключили намеренно из списка. К тому же Такахаси в равной мере принадлежал и к ее кругу общения.

Но все же видеть ее было неприятно. Впервые за полвека они оказались в одном помещении, пусть и в огромном зале оранжереи. Если бы захотели, могли бы и позвать друг друга.

– Ты тоже видела ее, – сообщил Майк тихим заговорщицким голосом.

– Чему тут удивляться? Я не изгоняла ее, не запрещала ей появляться в Крэбтри.

– Вы двое собираетесь заговорить?

– Думаю, мы уже сказали друг другу все необходимое.

Светлана оглянулась, будто ощутив напряженно изучающий ее взгляд Беллы. В профиль Света казалась старше, чем Белла помнила ее, даже с учетом льстящего лицам приглушенного освещения, – однако не на полвека. Барсегян по меньшей мере однажды посетила «фонтаноголовых», как и Перри. Подобно Белле, она одевалась по старинке: свободные синие джинсы, ковбойские сапоги, тенниска, на плечи наброшена коричневая кожаная куртка. Рыжая шевелюра подстрижена коротко и торчит, блестя в свете фонарей.

Женщины едва не встретились взглядами, но их закрыла друг от друга бредущая компания гостей.

Над головами акробат – Белла не смогла определить, андроид или человек, – кувыркнулся, сделал сальто, испуская из щиколоток и запястий золотистую нить. А когда он исчез за деревьями, Светлана успела уйти.

Такахаси поднял голову – к ним по аллее катилось что-то огромное.

– Эй, это же…

– Да, это Маккинли, – подтвердила Белла, довольная тем, что миновал неловкий момент. – Я надеялась, что он примет приглашение.

«Фонтаноголовый» явился в четырехметровой прозрачной сфере, не содержащей заметных глазу инструментов или систем жизнеобеспечения. Сфера перемещалась за счет колебаний двигательных щупалец. Белла подумала о давлении за стеклом и вздрогнула.

Несомненно, Маккинли заметил ее. Он – а Белла привыкла думать о нем как о мужчине – сформировал окуляр высокого разрешения и остановился рядом.

– Здравствуйте, – приветствовала она, понимая, как до смешного банально звучит это слово.

Маккинли качнулся вперед – так «фонтаноголовые» изображали кивок.

– И вы здравствуйте. И вы, Майк, тоже.

Голос показался Белле громче обычного и более похожим на человеческий. Но возможно, дело в усиливающей аппаратуре сферы?

Инопланетянин повернул окуляр к Майку:

– Я рад видеть вас здоровым и бодрым.

– Это хорошо быть здоровым и бодрым, – согласился тот. – И не верьте никому, кто станет спорить с этим. Мертвые не веселятся на вечеринках.

– И по лесу не гуляют, – выговорил Маккинли, расплетая окуляр.

– Да, не гуляют, – подтвердил Такахаси, улыбаясь.

– Все очень рады вашему возвращению. Наверное, в свое время вы были весьма популярны.

– Я уж постараюсь на этот раз не огорчать народ, – пообещал Такахаси и решительно встал с пня. – Пойду-ка я потусуюсь немного. Вы двое оставайтесь и побеседуйте, а я позже вернусь, ладно?

– Договорились, – произнес Маккинли.

Майк постучал по стеклянной сфере:

– И никаких сплетен обо мне за моей спиной!

Белла проводила его взглядом, пока Майка не обступила публика, наперебой желающая ему всего наилучшего. Хоть присутствие Такахаси и радовало, она испытала немалое облегчение, когда он оставил ее наедине с Маккинли.

– Они так рады за Майка, – поделился наблюдением пришелец. – Ему повезло, что у власти именно вы.

– Он того заслужил.

– Вы удивитесь тому, сколь многие цивилизации отнюдь не придерживаются настолько милосердных взглядов на своих слабейших членов, – выговорил Маккинли, перебирая лениво двигательными щупальцами.

– Я знаю, вы подводите меня к чему-то. И я бы сказала, это весьма логичное развитие темы разговора, как мне кажется имеющего непосредственное отношение к другим цивилизациям.

– Белла Линд, вы очень проницательная женщина, – проговорил Маккинли, странно крутанув щупальцами.

Такого она не наблюдала раньше в репертуаре его движений. Казалось, он словно оглядывается через плечо – не подслушивает ли кто? Он заговорил так тихо, что Белле пришлось наклониться к нему, – иначе не расслышать шепота на фоне хорового пения из динамиков.

– Мы кое-что обсуждали с вами недавно… до вашего омоложения…

– Недавно? Маккинли, это было пятнадцать лет назад.

Человеческое восприятие отрезков времени все еще оставалось загадочным для «фонтаноголовых». Из разговоров Белла заподозрила, что они измеряли время плотностью событий, а не количеством прошедших интервалов определенной длины. Для «фонтаноголовых» сотня ничем не примечательных лет длилась меньше, чем одна наполненная событиями минута.

– Но вы ведь понимаете, о чем я.

Подошел робот-дворецкий, настойчиво пожелавший сменить ее бокал. Белла махнула рукой, отгоняя машину.

– Наверное, «мускусные собаки».

– Я рад, что вы вспомнили. Они опять заинтересовались этой областью Структуры. Мы считаем, что их прибытие сюда в ближайшее время уже неизбежно.

– Когда мы в последний раз разговаривали об этом, «ближайшее время» насчитывало от нескольких лет до десятилетий. Надеюсь, сейчас появился шанс уточнить оценку?

– Теперь я имею в виду месяцы. Вам следует приготовиться к визиту «собак».

– Быть может, мы уже готовы. Если помните, вы говорили, что нам не стоит оставаться в состоянии раздробленности. Возможно, тогда мы и были раздробленными, но мы никогда не бывали так дружны, как теперь. Только взгляните на эту вечеринку. Здесь представители всех фракций и групп Януса – и до сих пор я не замечала ссор.

– Конечно, это вселяет надежду.

– Ваши слова звучат не слишком оптимистично.

– «Мускусные собаки» найдут тончайшую щель и разорвут вас по ней. Из обычных соперников они могут сделать смертельных врагов и перессорить лучших друзей.

– Но склонность делиться на группы – в сути нашей натуры. – Белла была слегка озадачена.

– Наверное, вы правы, – проговорил инопланетянин с ноткой уныния, какую та не могла не заметить. – По крайней мере, сейчас дела обстоят лучше, чем раньше. Возможно, этого окажется достаточно.

– Если «мускусные собаки» так плохи, почему вы просто не заставите их уйти?

– Мы можем разубедить их, но лишь если нас попросите об этом вы.

– Что значит «разубедить»?

– Это значит, что мы подчеркнем эксклюзивную природу взаимовыгодных отношений, установленных между нами и вами. Если «мускусные собаки» не увидят возможности подорвать существующее положение дел, они, скорее всего, уйдут. – «Фонтаноголовый» замолчал, потом мрачно заметил: – Рано или поздно прибудет еще один уязвимый разумный вид. Они всегда прибывают, пусть интервалы и делаются все длинней.

– Значит, мы – еще один уязвимый вид?

– У вас есть свои слабости, но, как и у всех пришельцев, у вас есть нечто неизмеримо ценное для нас.

– Мир, принесший нас сюда.

– Вы превратили его в очень неплохой дом.

– Маккинли, мы обходимся тем, что имеем. Но это не значит, что мы собираемся провести остаток вечности здесь.

Он взмахнул задумчиво щупальцами:

– Это хорошо – строить планы.

В этот миг Белла ощутила чье-то присутствие позади. Она оглянулась и увидела Майка Такахаси с бокалом вина в руке. А в полушаге от Майка стояла Светлана.

– Майк! – выдохнула Белла, готовая обрушиться на него за вмешательство в неподходящий момент.

Но Майк поднял предостерегающе руку:

– Если недавнему мертвецу разрешается хоть одна поблажка – то позвольте мне эту. Мне очень печально видеть раздоры, расколы, политические расхождения, или как там вы зовете их. А еще больше мне жаль видеть двух бывших подруг, не способных даже поздороваться друг с другом, хотя и оказались под одной крышей. Ну, настало время сделать с этим что-то, пока оно не успело испортить всем настроение.

– Это была скверная идея, – ответила Света, не глядя на бывшую подругу.

– Согласна, – отозвалась Белла, заливаясь краской, хотя и не пила почти ничего на вечеринке. – Майк, я понимаю, ты хотел как лучше, но это не пустяковая детская ссора, какую можно исправить щепоткой волшебной пыли и добрыми намерениями.

– Ну ладно, – согласился Такахаси, отхлебнув вина. – Но позвольте мне, из праздного интереса, узнать, сколько еще вы намерены дуться друг на друга? Еще полсотни лет? Век? Или тогда вы только начнете по-настоящему?

– Мы не дуемся, – ответила Белла, чрезвычайно смущенная присутствием Маккинли при таком выяснении отношений.

– Чуть раньше на этой вечеринке я говорил с Беллой, – сказал Майк, обращаясь к Светлане. – Она согласилась, что у тебя были причины перехватывать управление кораблем. Она совершила ошибку, и скверную, не послушав тебя, и не отрицает этого.

– Ошибка тем не менее остается ошибкой, – обронила Светлана, едва шевельнув губами.

– Которую Белла согласилась признать. Но, учитывая ситуацию, в какой оказался «Хохлатый пингвин», разве ты можешь искренне отрицать то, что она приняла правильное решение, заставив корабль остаться на Янусе?

– Что не исправляет ее ошибки.

Такахаси снова поднял руку, предупреждая возражения:

– Света, тебе стоит услышать кое-что еще. Когда я разговаривал с Беллой раньше… э-э… как бы это сформулировать? В общем, она похвалила тебя за управление Крэбтри.

Он посмотрел на Беллу, ожидая подтверждения своим словам. А та покраснела еще сильнее, зная – как, несомненно, знал и он сам, – что он беспардонно солгал. Однако в частной беседе, ворча и с оговорками, Белла, возможно, и согласилась бы с утверждением Майка.

– Мы все старались изо всех сил, – проговорила Света, впервые прямо посмотрев на Беллу.

А та старалась отчаянно найти хоть какие приятные слова для бывшей подруги.

– Это ведь было так нелегко. Особенно в первые годы, до стабильной энергии из Пасти.

– Мы выжили, – отозвалась Света сварливо.

– А это потребовало умелого руководства.

Барсегян посмотрела Белле в глаза и едва заметно кивнула. Все это выглядело сугубо дипломатично и сдержанно до холодности. Но все же то был кивок. Белла не ожидала его.

– Спасибо, – чуть слышно выдохнула Света.

Глаза Такахаси блеснули в свете фонарей.

– А Светлана, со своей стороны, соглашается, что ты очень умело управляешься с делами после возвращения в Крэбтри. История с символистами – образец такта и сдержанности, – сказал он и вопросительно посмотрел на Светлану. – Ведь так?

– Ты хорошо справилась, – подтвердила та после секундной паузы.

– Светлана также отдает тебе должное и за то, что ты не принялась изгонять прежних противников. Ты не предалась сведению мелочных счетов, но поставила во главу угла интересы колонии.

– Все же Белла лишила нас всякого влияния, – сказала Светлана.

– Это была ее прерогатива. Но я не могу не заметить, что она пригласила тебя сюда сегодня.

– Ну да, – согласилась Белла. – Мне показалось, тебе приятно будет снова увидеть Майка. Но теперь я вот думаю, зачем я пригласила его самого.

– Это точно, – подтвердила Светлана, метнув ядовитый взгляд в Такахаси. – Без него мы не конфузились бы тут.

Майк кивнул, печально улыбаясь:

– Конечно. И без моего вмешательства вы обе продолжали бы бегать друг от друга, а теперь, гляньте-ка, уже пять минут стоите рядом, и не пролилось ни капли крови. Извините, но по меркам моего недавнего прошлого это огромный прогресс.

– Но не по меркам моего, – ответили женщины в унисон.

Они переглянулись и выдали каждая по осторожному, отмеренному, вежливому смешку. Сказать друг другу было нечего. Повисла тишина – мучительная, неловкая. Самый неприятный момент за всю их нечаянную встречу. Белла подумала, что сейчас можно попросту с достоинством отвернуться и пойти к своим друзьям. На какое-то время покажется, что ситуация улучшилась. Но вскоре все вернется к прежнему состоянию.

Или прямо сейчас использовать шанс, чтобы по-настоящему все изменить, – или никогда. У Беллы в глотке было сухо, как в топке. Она открыла рот, заставляя себя выговаривать слова:

– Наверное, ты очень гордишься Эмили. Я вижу ее в Крэбтри почти каждый день. Она такая талантливая и красивая. Не знаю никого, кто бы не хвалил ее.

– Спасибо, – ответила Светлана, на этот раз по-настоящему выговаривая слово, а не выплевывая его.

Снова повисла неловкая тишина, но теперь ее нарушила Света:

– Очень любезно с твоей стороны отыскать ей такую работу.

– Да, и не беспокойся о нем, – подхватила Белла, глянув на Маккинли. – Он прекрасно осведомлен о том, что мы организовали исследовательскую группу, работающую над изучением их секретов. Если «фонтаноголовые» бросают нам изредка лишь скудные намеки, иного выбора ведь нет.

Белла увидела настоящий аналитический талант у Эмили Барсегян и позаботилась о том, чтобы девушка получила вожделенную многими позицию в группе исследования «фонтаноголовых». И хотя они добились очень немногого, Эмили винить было не в чем.

– Ей нравится работа, – сказала Света.

– Я знала, что ей понравится. Вижу очень многое от тебя в ней. – Белла скупо улыбнулась. – И чуть-чуть от себя, наверное, тоже.

– Никогда не могла делать то, что она делает сейчас, – призналась Света. – В глубине души я по-прежнему инженер.

Не думая о последствиях, Белла брякнула:

– Крэбтри нужны хорошие инженеры.

– Но я все еще очень занята.

Да, занята, но тупиковой, бесполезной технической работой, не интересной совершенно никому.

– Но может быть, тебе нашлось бы лучшее применение? Признаюсь, я не особо старалась вовлекать тебя в наши самые сложные проекты. Как я поняла, ты ведь бывала недавно в Поддырье? Видела, как продвигаются работы по «Второму ярусу»?

– Я уже тридцать пять лет не была на другой стороне «железного неба». И за все это время я лишь в третий раз посетила Крэбтри.

– Извини, – выговорила Белла потрясенно, будто все эти годы грузом свалились ей на плечи.

– Тебе не стоит извиняться. В конце концов, ты не запирала меня на тринадцать лет. Если уж на то пошло… я ошиблась с тобой. И пока это самое большее, что я могу предложить в качестве извинения.

– Я пока приму любое.

– А я… я подло обошлась с тобой в том деле с Чисхолмом. Быть может, тебя утешит то, что та моя подлость до сих пор самое больное место на моей совести. – Светлана изменилась в лице, должно быть осознав внезапно, что сказала слишком много. – Послушай, мне нужно идти, в самом деле… Я так рада, что мы поговорили. Если б меня спросили этим утром… Ну, я и представить не могла, что мы сможем пообщаться вот так. Но теперь время идти.

– Нет, – ответила Белла решительно и сурово. – Останься. Я еще хочу поговорить с тобой. Света, я не закончила.

– Ты не закончила?

– Нет. И ты – тоже. – Белла обвела окрестности взглядом. – Слушай, давай отыщем укромное местечко и посидим – только мы с тобой, без Такахаси и Маккинли.

– Хорошо, – ответила Светлана неуверенно, будто не доверяя еще бывшему врагу.

В руках у Светы ничего не было, и Белла сказала:

– Хочешь выпить? Я бы предложила сигарету, но, насколько я помню, ты не куришь.

– Спасибо, я выпью чего-нибудь.

Белла щелкнула пальцами, подзывая ближайшего робота:

– Эй, сюда!