Человекоподобная фигура в скафандре стояла у пандуса, ведущего на стеклянный корабль-канделябр. На максимальном увеличении различались детали скафандра, но за отражающей поверхностью визора не было видно лица.

На борту «Хохлатого пингвина» не имелось ничего похожего на такой скафандр, но в то же время он был определенно человеческим. Бледно-серая его поверхность казалась местами гибкой, а местами твердой, как панцирь. Шлем, перчатки и рюкзак выглядели частями единого целого. Визор плавно, безо всякой заметной границы переходил в шлем.

Существо в скафандре двинулось. Поначалу его шаги были неловкими, неуклюжими – будто куклу толкала невидимая рука. Пару раз оно замешкалось, едва не споткнувшись, но с каждым шагом ступало все уверенней. Спустившись до половины пандуса, пошло куда тверже. Его руки постоянно шевелились, пальцы сжимались и разжимались.

Существо достигло конца пандуса и ступило на «железное небо». Там замерло, повернуло верхнюю часть тела взглянуть на только что покинутый корабль. Затем продолжило идти к дыре. Замерло на самом краю, подошло к установленной там камере, нагнулось и отсоединило ее от куска гекофлекса, фиксировавшего ее на «небе». Затем подняло камеру на вытянутой руке, направило ее в сторону лица, но его по-прежнему скрывал блестящий визор.

Оно вернуло камеру на гекофлекс и вышло из ее поля зрения. Экран в шлеме Светы переключился на другую камеру, установленную под «небом» и нацеленную в отверстие. Существо перелезло через край и начало спускаться, держась за зеркальные стенки прорезанной дыры кончиками пальцев и носками ботинок, двигаясь уверенно, безо всякой спешки. Вскоре достигло нижнего края, с минуту повисело головой вниз, замерло – как наверху пандуса, только что покинув корабль.

Затем отцепилось.

Скорость оно набирало с ленивой неспешностью, обычной для всего падающего на Янусе. Но, достигнув двух десятков метров в секунду, ускоряться перестало. Скафандр медленно повернулся на сто восемьдесят градусов и пролетел двадцать километров до поверхности. Внизу странным образом затормозило и очень мягко коснулось ногами льда.

Вот существо подошло к самому большому куполу Поддырья и постучало в дверь шлюза. Стука никто не услышал, но к тому времени изображение пришельца уже было на всех флекси и экранах шлемов.

Существо выждало, затем постучало снова.

– Что делать? – спросила Дениз Надис с нотками истерики в голосе. – Оно хочет зайти!

– Так впустите! – распорядилась Света из Крэбтри. – Впустите и прикажите подождать. Я уже лечу.

Надис встретила гостей – Светлану, Перри и Эксфорда – в шлюзе, когда они снимали шлемы. В полете от Крэбтри пропала связь с «Крестоносцем», так что Светлана понятия не имела о том, что здесь происходило с момента последнего контакта.

– Мы пока просто сидим и ждем. – Надис выглядела так, будто держится лишь неимоверным усилием воли. – С тех пор как мы его пустили, это создание просто сидит за столом.

– Были попытки контакта?

За спиной Надис появился Ник Тэйл с тарелкой в руках. Он ковырял вилкой остатки обеда. Ник только что приехал в Поддырье после недельного отпуска в Крэбтри.

– С его стороны – нет. А мы не очень-то и пробовали. Решили, лучше уж подождать вас.

– Думаю, если бы оно хотело навредить нам, мы бы уже узнали, – заметил Перри.

– Этот парень меня пугает до колик. Больше мне о нем ничего знать не надо, – пробормотала Надис.

Существо сидело во главе обеденного стола, положив руки на столешницу, кончики пальцев едва соприкасались. Оно не сняло шлем. Скафандр издавал слабый ритмичный дребезжащий звук, хотя и не было заметно выходов вентиляции или решеток.

– Внутри, несомненно, что-то живое, – констатировал Эксфорд, отодвигая остатки завернутых в фольгу ленчей, чтобы освободить на столе место для своего чемоданчика.

– На скафандре нет диагностики, – заметил Тэйл.

Светлана ожидала, что на скафандре можно будет обнаружить хоть какие-то детали, но тот и вблизи оказался гладким и лишенным наружных структур, как и при виде с камеры. Света нерешительно коснулась предплечья: поверхность оставляла впечатление чего-то вроде неопрена, скользкая и упругая, как влажная дельфинья кожа. Света надавила. Поверхность поначалу не подалась, но затем деформировалась, образовала вмятину. Попытка царапнуть ногтем следов не оставила.

Барсегян уселась на другом конце стола, напротив существа. Перри встал за спиной жены, положив ободряюще руку ей на плечо. Эксфорд открыл чемоданчик, но пока ничего не достал из него.

– Ты ведь Джим? – спросила она, глядя на собственное отражение в стекле шлема. – Думаю, ты меня слышишь, так что… в общем, добро пожаловать домой! Хорошо, что ты опять с нами.

– Здравствуй, Белла, – выговорило существо пропущенным через усилитель голосом, напоминавшим голос Джима Чисхолма.

У нее подкатил к горлу ком.

– Я не… – заговорила она, но пальцы мужа сжали плечо, явно предупреждая: не стоит перечить. – Э-э… здравствуй.

Существо взялось обеими руками за шлем и сняло его. Он отделился от шеи вдоль тончайшего, невидимого шва – словно разорвали надвое кусок глины. Граница была резкой и чистой, будто мечом рассекли. Шлем опустился на стол.

Света глядела на того, кто раньше был Джимом Чисхолмом. Да, его лицо, но сразу не узнаешь. Приходится убеждать себя, что это именно он. Черты изменились. Джим никогда не был таким, даже перед смертью. Лицо исхудало донельзя, кожа так плотно обтянула кости, что кажется, будто виден череп под ней. Волос нет, только короткая щетина. И на лице лишь растерянность и недоумение.

– Как хорошо, что ты вернулся, – повторила она.

Он в изумлении смотрел на нее:

– Я куда-то уходил. Очень надолго…

– Но теперь ты вернулся, – сказала Света, протянула руку и коснулась его перчатки. – Ты с нами, в безопасности.

– Я был там, где холодно.

Света энергично кивнула. Неважно, что он спутал ее с Беллой, – ведь прошло много лет. Похоже, он сохранил память. И не только о лицах, но и о последней операции, проведенной доктором Эксфордом.

– Ты был «ледяным ангелом», – мягко проговорила она. – Но теперь ты воскрес. Ты снова дома, там, где твое место.

– Я рад, – ответил Джим.

Бойс наклонился, уткнув подбородок в плечо жены:

– Джим, привет. Помнишь меня?

– Да. Я помню. Перри. – Он заморгал, будто желая прочистить глаза. – Но старше теперь. Что с тобой случилось?

– То же, что и со всеми нами – исключая тебя, Джим. Тебе повезло. Ты заснул.

– И спал с ангелами, – выговорил Чисхолм.

– Привет, Джим, – подал голос Эксфорд. – Помнишь меня? Я был твоим доктором. И другом. Мы обычно проводили много времени вместе. Говорили обо всем, слушали музыку. Ты научил меня разбираться в Мингусе… Я до сих пор благодарен тебе за это.

– Райан… я вспоминаю тебя. И Мингуса. Океан Мингуса. «Берд коллз». Как море. Но это все было… – Он потупился, словно увидел нечто постыдное. – Все это было так давно. Как вы можете помнить это сейчас?

Эксфорд вынул офтальмоскоп из чемоданчика:

– Джим, ты не против, если я загляну в твои глаза?

– Нет, конечно. Пожалуйста, – разрешил он по-детски доверчиво и охотно.

Эксфорд придвинулся, осторожно тронул пальцами правой руки кожу у левого глаза Чисхолма. Взял в другую руку офтальмоскоп, посветил Джиму в глаз. Тот моргнул и неподвижно застыл. Эксфорд посветил в другой глаз, отключил офтальмоскоп и посмотрел на Светлану.

– Конечно, для уверенности мне нужно тщательно обследовать его. Перед тем как мы потеряли Джима, глиобластома сильно поднимала внутричерепное давление. Повышение сопровождается не только головными болями и рвотой, но и папиллоэдемой – отеком диска зрительного нерва. При этом выгибается наружу сетчатка. Но я не вижу ничего подобного. Сосуды сетчатки пульсируют нормально, край ее не расплывчат. Может быть, есть следы давних кровоизлияний в сетчатку, но недавнего нет ничего. Ничего такого, что можно было бы заметить.

– И что это значит? – спросила Света.

– Мне необходимо провести все нужные тесты в Крэбтри. Просканировать мозг. Но очень похоже на то, что спикане сильно уменьшили либо вообще удалили глиобластому. – Он коснулся рукой лба Джима. – Но вот температура у него чертовски высокая. Надо вытащить его из этого скафандра и как можно скорее перевезти в Крэбтри.

– Джим, ты помнишь это место? – спросила Барсегян. – Помнишь, в каком мы находимся мире?

Он озадаченно встрепенулся.

– На Янусе, – выговорил он после раздумья.

– Да! – выдохнула она с облегчением.

Значит, даже если память его и неточна в деталях, но все-таки сохранила общую картину. А на ней, как на скелете, можно вырастить плоть с текстурой и цветом.

– Как долго? – спросил Джим.

– Мы здесь уже тринадцать лет. Ты покинул нас девять лет назад.

Впервые у него пробудился интерес к окружающему. Он неуклюже повернулся, посмотрел на стены, потолок. Кажется, это движение утомило Джима.

– Это Крэбтри?

– Нет. Мы сейчас в Поддырье. Это исследовательский форпост. Ты помнишь, как упал с «железного неба»?

– Да, – ответил он, улыбаясь, будто вспоминал нечто забавное. – «Небо». Я шел по нему.

– А потом упал в дыру, которую инопланетяне просверлили для нас.

– Я помню, как падал, – ответил он, приподнимая руку и растопыривая пальцы. – Это хороший скафандр. Лучше, чем наши прежние.

Затем резко посмотрел на Свету:

– Я не помню, чтобы «небо» было раньше.

– Его и не было, – ответила она. – Спикане построили его вокруг нас перед тем, как мы стали замедляться. Наверное, это вроде заслона, чтобы защитить нас во время торможения.

– Как давно они сделали «небо»?

– Больше года назад. Оно уже сыграло свою роль – мы прибыли в спиканскую структуру живые и здоровые. Как ты сейчас.

– Спиканскую структуру, – выговорил он с улыбкой.

– Ты помнишь ее? – спросила она, улыбаясь в ответ. – Это здорово.

Улыбка исчезла с его лица.

– Да, я помню спиканскую структуру, – проговорил он снова голосом ровным, лишенным всякого выражения.

– Так вот, мы сейчас в ней. За двести шестьдесят световых лет от дома. Но мы долетели – и живы. Мы сумели. Теперь осталось только добраться назад.

– Я помню… да, – медленно сказал он.

– Джим, успокойся, – выдохнул встревоженный Перри.

– Я… помню. – Чисхолм нахмурился.

Лицо его омрачилось и затем потеряло всякое выражение, стало пустым и мертвым, как тогда, когда он только что снял шлем. Не лицо, а скорее посмертная маска, почти лишенная индивидуальности и выразительности.

– Простите…

Светлана потянулась через стол, взяла его за руку:

– Джим, все в порядке. Я знаю, тебе сейчас очень трудно, но все будет хорошо, поверь мне. Ты теперь с друзьями. Мы позаботимся о тебе.

– Простите, – повторил он.

Из его горла вырвался всхлип, будто вокруг нее затягивалась невидимая удавка.

– Мне так жаль…

– Джим!

– Простите.

Он застонал ритмично, словно охваченный кошмаром, тяжело и хрипло дыша. Лицо исказилось мукой. Стоны сделались отчаянным криком, какого Светлана не слышала раньше и не хотела услышать больше никогда. Казалось, отчаяние Джима переросло в кромешный ужас, будто в голове просыпалось огромное, неподъемное людям знание, и стон был единственной человеческой реакцией на него.

Джим умолк, и его молчание показалось страшнее стона. Судорожно дыша, взмокший от пота, он обвел всех круглыми, полными ужаса глазами.

Затем закрыл их и обмяк, наклонившись вперед, а голова бессильно повисла, упершись в ворот шлема.