Подходил к концу двенадцатый год от посадки на Янусе. Онемев от изумления, Светлана сидела на самом верху Высокой Башни, над огнями Крэбтри, глядя на свежий отчет аналитиков. Те обработали данные по измерениям доплеровского сдвига. Числа получились очень неожиданные.

– Не может быть! – воскликнула она, тряся флекси. – Нам до Спики не больше восьми недель! Черт, мы должны наблюдать меньшие сдвиги! Мы должны тормозить!

– Но мы не тормозим, – сказал Ник Тэйл.

Он сидел напротив, положив руки на стол и сцепив пальцы. Света уже несколько месяцев не виделась с ним, и Ник показался на удивление сильно постаревшим. Он отпустил волосы вокруг облысевшей макушки, и те спадали белоснежной волной, придавая Нику вид неухоженного старичка-профессора.

Рядом сидела Дениз Надис, чьи косички уже подернулись сединой, а на темной коже проступили возрастные пигментные пятна, и морщины у рта сделались глубокими и резкими. Светлана невольно коснулась своего лица и ощутила чужие странные формы, каких не было еще год назад.

Даже в замедленном времени Януса все они неуклонно старели.

– Этим числам можно доверять? – спросила она.

– С измерением сдвига в синюю сторону у нас сложности, – признался Тэйл. – Тяжело заставить аппаратуру работать при таких нагрузках. К тому же мешает саботаж символистов.

– Что за саботаж? – спросила Барсегян.

– Экстремисты Фриды Волински. С тех пор как умер Грегор…

Тэйл пожал плечами, зная, что больше об этом говорить вряд ли нужно.

– Они не хотят, чтобы мы измеряли синее смещение, – поведала Надис. – В особенности после случившегося с Бобом Англессом.

Тот оставил предсмертную записку и поехал на тракторе за горизонт, к носу Януса. В последней осмысленной его передаче говорилось о яркости, о светящихся призывающих созданиях в море света. А тем временем радиация разрушала его мозг. Затем Боб говорил лишь загадками. Символисты утверждали, что на него снизошло божественное откровение и всякие его лихорадочные выкрики надо изучать и анализировать, отыскивая божественный смысл.

– Они считают измерения богохульством, – продолжила Надис. – Потому и выслали роботов из Пасти, чтобы перерезать наши кабели и разбить оборудование. Но вину свою, конечно, не признают.

– Их следовало изолировать еще годы назад, – заметила Светлана.

– Мы уже обсуждали это. – Перри поморщился. – В Пасти должен кто-то смазывать и чинить механизмы. Почему не символисты? По крайней мере, они очень усердны в работе.

Светлана скрипнула зубами и решила сменить тему:

– Расскажите мне о данных.

Надис неловко поерзала:

– Думаю, они вполне надежны. В пределах стандартной ошибки частота звездного света осталась неизменной. Либо что-то дикое происходит с пространством-временем впереди нас, либо мы не замедляемся.

На пяти g ускорения Янусу потребовалось два месяца, чтобы набрать крейсерскую скорость, с какой он полетел к Спике. Лучшие умы из их команды так и не смогли понять, как же Янус разгонял себя. Логично было бы предположить, что такой же механизм заработает в обратную сторону, тормозя спутник. Но Янусу уже оставалось меньше расчетных двух месяцев и никаких признаков начала торможения. Спутник по-прежнему несся сквозь пространство лишь на долю процента медленней скорости света.

– Если мы не замедляемся, то что случится с нами у Спики? – осведомилась Светлана.

– Думаю, об этом надо спрашивать Янус и спикан, – ответил Тэйл.

Перри откашлялся и заметил:

– Ник, было бы полезнее, если бы ты слегка сдвинул свои ремарки в более конструктивную часть спектра.

– Тогда мне нечего сказать, – раздраженно буркнул Ник. – Ты же видел последние снимки с телескопа: спиканская структура прямо впереди, ее длинная ось коллинеарна вектору нашей скорости. Замедлимся мы или нет – все равно влетим туда.

– И что тогда? Просвистим насквозь, будто крыса по трубе? – спросила Светлана.

– Без понятия. Тут хоть на кофейной гуще гадай.

Надис подалась вперед, наклонилась и забарабанила пурпурными ногтями по столу:

– Может, механизм замедления будет другим?

– Любопытно, – заметила Света, изобразив ободряющую улыбку.

– Янус в Солнечной системе был один. Ему приходилось полагаться лишь на себя, чтобы разогнаться до нужной скорости. Но впереди все может быть по-другому. Возможно, спиканская структура – сама механизм торможения.

– Ник, а ты что скажешь по этому поводу?

– Гипотеза не хуже любой другой.

– А как насчет шипов? – спросил Перри. – Как они вписываются в гипотезу о замедлителе?

– Без понятия, – ответил Тэйл просто.

– Тут совпадения невозможны, – упорствовал Перри. – Два месяца до торможения – и тут эти штуки лезут сквозь лед. Должна быть какая-то связь.

Ожидая, пока Ник осчастливит всех ответом, Светлана посмотрела на карту с последними данными о росте шипов.

С открытия первого обнаружилось еще девятнадцать таких же, отдаленных друг от друга на приблизительно равные расстояния. Огромные, похожие на иглы конструкции лезли сквозь поверхность, сдвигая машины, ломая лед, оттесняя все на своем пути. Будто растущие зубы мудрости. Они сверкали новыми иероглифами, опровергающими лучшие теории лингвистов. Шпили вздымались все выше, пока их основания не достигли километра толщиной, а острия не оказались в двадцати километрах над поверхностью. Пара их, пронзивших ледяную шапку на корме, виднелась и с Крэбтри. На месте прежней темноты сияли косые клинья пастельных тонов. Они висели над горизонтом, будто ледяное полярное сияние. Вдоль стен тянулись лавовые потоки, ныряющие под шпили. Круглые сутки по потокам несся груженый транспорт. Наверное, внутри обелисков происходило неведомое строительство.

– Ник? – напомнила Света.

– Если хотите гадания на кофейной гуще – будет вам гадание. Но не пеняйте потом.

– Не будем.

– Скорее всего, связь есть. Янус готовится к чему-то. Вероятно, к торможению, которого мы так ждем. Возможно, эти пики – части механизма, который застопорит нас, как только мы нырнем в трубу. А может, они вовсе не для того.

– Ну хоть что-нибудь определенное! – взмолилась Света.

– Рано или поздно узнаем, – отозвался Тэйл, обреченно пожимая плечами.

Светлана подумала о приближающейся решетчатой трубе впереди, ее шпангоутах и лонжеронах, ее невообразимой поверхности: самое малое в миллион поверхностей Земли, и каждая единица из этого миллиона может поддерживать жизнь миллиардов разумных существ – конечно, если спиканская идея допустимой плотности населения сравнима с человеческой.

Но не исключено, что там вовсе нет спикан, а лишь их древние послушные машины. И возможно, будет нелегко разобраться, что есть что.

По спине пробежал холодок. Мрачная все-таки перспектива. Света поблагодарила Тэйла с Надис и отпустила их. Затем подошла к окну, зябко охватив себя руками, словно межзвездный холод просачивался сквозь стекло. Отдаленные шпили мигали лихорадочно и зловеще. Перри ожидал молча, оставив ее наедине с мыслями.

– Я боюсь, – выговорила она в пустоту, будто рядом не было никого. – Боюсь, что мы совершили ужасную ошибку.

Она услышала шаги за спиной, увидела его тусклое отражение в стекле. Перри обнял ее, крепко прижал к себе. Увы, его объятия не смогли прогнать ее страх.

– Хорошо, что вы рассказали мне, хотя новости, конечно, не самые лучшие, – произнес Крэйг Шроуп.

Он и Светлана сидели в офисе Высокой Башни, в административном отделе Внутреннего управления. Офис с деревянными полками вдоль стен, забитыми стопками бумаг и дел, полностью отдали Шроупу. Он проводил тут почти все время, занимаясь процедурными вопросами Отдела юстиции. Одинокое занятие, но именно такое устраивало его более всего. Несмотря на годы реабилитации, его эмоциональное равновесие оставалось хрупким, и он ощущал себя комфортно лишь с немногими. Светлана не без высокомерной гордости числила себя одной из избранных. Конечно, близкими друзьями они вряд ли станут, но просто нормальное вежливое общение с ним было огромным шагом вперед по сравнению с прежним положением дел.

– Я хотела, чтобы ты знал: мы ничего не скрываем от тебя, – сказала Света. – Я уверена, ты уже многое знаешь. Но честно говоря, мы не имеем ни малейшего понятия о происходящем.

– Вы уже дали этому имя?

– «Железное небо», – ответила она сухо.

Вскоре после достижения двадцатикилометровой высоты шпили изменились снова. Оконечности их – три верхних километра – набухли, разрослись и затем раскрылись вдоль невидимых швов, подобно бутонам: шестью радиальными лепестками, окаймленными слабо светящимися потоками лавы. Будто не замечая гравитации, лепестки протянулись на три километра от шпилей, затем принялись расти, расползаясь как нефтяные пятна.

В следующие два месяца они закрывали все больше неба, пока их края не встретились и не соединились, образовав гнетущий черный потолок в двадцати километрах над поверхностью. Небо исчезло. Лавовые потоки пропали. Хотя иероглифы продолжали светиться на шпилях, потолок оставался кромешно-черным, как и отгороженный ими космос.

– Сквозь него вообще ничего не видно? – спросил Шроуп, захлопывая папку с делом.

Бумага там была толстой, выращенной в наноплавильне, обложку же позаимствовали из старого учебника фирмы «Термоядерные реакторы „Локхид-Хруничев“», озаглавленного «Краткое пособие по запуску токамака».

– А ты слышал, что мы можем?

– Всего лишь неподтвержденные слухи.

– Лживые слухи. Увы, мы не видим ничего. Потолок поглощает абсолютно все. И мы не ловим никакого эха от происходящего снаружи.

– А наши флаеры?

– Глухо. Если они еще снаружи, мы не получаем от них ничего.

– Это беспокоит вас?

– Конечно беспокоит. А как еще, по-твоему, я должна реагировать на такое?

– А мне оно на удивление безразлично, – выговорил Шроуп равнодушно. – Здесь я иногда по нескольку дней не вижу внешнего мира. Знаете, юридическая работа поедает время, как машина.

Он отложил папку. Метафорически и буквально закрыл дело Мередит Бэгли. Продолжали ползти слухи, что ее смерть – не просто жуткая случайность во время техобслуживания огромного передаточного механизма. Светлану бесил малейший намек на то, что смерть эта могла произойти из-за ее не высказанного вслух желания видеть Мередит мертвой. Потому Барсегян подрядила Шроупа расследовать это дело, изучить все собранные данные. Он отлично справлялся с такими задачами. Именно его чутье позволило ему справиться с неразберихой на Шалбатане.

И вот Шалбатанский Бультерьер заключил: в смерти Мередит нет ничего подозрительного. Слухи, возможно, будут ползти и дальше, но здесь Отдел юстиции бессилен.

– Твоя работа важна и нужна, – сказала Светлана, – но она – лишь часть целого. А мне необходимо видеть все. Какой смысл в Отделе юстиции, если не останется мира, каким можно управлять?

– Не все так уж плохо, – попытался успокоить Шроуп. – Это всего лишь небо.

– Оно не позволяет коснуться себя. Мы посылали флаеры – оно отталкивает их.

– Будем надеяться, это делается ради нашего блага, – ответил Крэйг, с лихорадочной, невротической скоростью щелкая кнопкой шариковой ручки. – Разве непохоже?

– У меня клаустрофобия. Я привыкла плавать в море и была хорошим дайвером. Меня никогда не пугала вода – сколь угодно черная, глубокая и холодная. Но я всегда любила ясное голубое небо над головой. И ненавидела все закрывающее его.

– По-моему, сейчас не хуже, чем раньше. Мы уже давно не видели над головой звезд.

– Но раньше мы ведь могли улететь, если бы захотели.

Он сунул дело на полку, втиснул между парой папок, раздувшихся от бумаг. Для колонии с населением в неполных две сотни человек, Крэбтри с пригородами производил на удивление много юридической документации. Хотя чему тут удивляться? Ведь пришлось выстраивать целую экономику с нуля, чтобы люди получали нормальные деньги за работу. Спустя двенадцать лет Высокая Башня все еще разбиралась с жалобами на неправильное распределение кредитов в самом начале заселения. В Крэбтри даже родилось что-то вроде черного рынка. Официально кофе уже давно закончился. Но если знать нужных людей, можно было найти еще не распределенные порции.

– Попытка улететь убила бы нас, – ответил Шроуп. – Если бы мы вылетели из «зоны разрежения», из защитной тени Януса, то не протянули бы и пяти минут.

– Но все-таки это возможность выбора. Я бы всегда предпочла возможность свободного выбора. А ты нет?

– Судя по поступающим ко мне делам, большинство людей здесь попросту живут обычной повседневной жизнью. К примеру, вон там, в конце, – Шроуп указал на полку, – стоит дело об установлении отцовства. На Земле бы оно разрешилось за несколько минут анализом ДНК. Здесь у нас нет машины для секвенирования ДНК. Эксфорд помогает как может, но он человек очень занятой, и я отвлекаю его лишь по жизненно важным поводам. И это лишь одно дело. А еще у нас разводы, жалобы на причинение телесных повреждений по неосторожности, обвинения в клевете и оскорблении… и даже символисты жалуются на религиозную дискриминацию.

– Они придумали свою религию на пустом месте, – произнесла раздраженная Светлана. – Черт возьми, как же не дискриминировать их?

– Однако все считают, что символисты делают хорошую работу в Пасти.

Светлана фыркнула, но согласилась:

– Может быть. Но как долго мы сможем полагаться на них? Они уже жалуются на мою жестокость. Меня не пускают в Пасть. Приходится посылать Перри.

– Я всего лишь хочу сказать, что жизнь продолжается. Возможно, «железное небо» не столь уж плохо, как вам кажется.

– Это мне и твердят наперебой. Мол, Янус еще снабжает нас энергией и материалами, ледяная шапка на месте. А если мы выжили дюжину лет, проживем и немного дольше.

Шроуп прекратил щелкать ручкой, положил ее на стол.

– Но вы в этом не уверены.

– Крэйг, мне не по вкусу нынешняя ситуация. Мне не нравится оставаться в неведении о том, что там, снаружи. Мы уже должны были прибыть к спиканской структуре.

– Может, и прибыли, – проговорил он с равнодушной отстраненностью, будто это его вовсе не волновало. – Здешняя бинарная система состоит из пары голубых звезд, горячих и очень ярких. Для людей не слишком-то полезных. Возможно, единственный смысл «железного неба» в том, чтобы спасти нас.

– Надеюсь. Просто я боюсь того, с чем мы можем встретиться на другой стороне. Если, конечно, нам выпадет шанс выбраться наружу.

Он вздохнул, откинулся на спинку кресла, сцепив руки на затылке:

– Светлана, вы так добры ко мне. Вы вытащили меня оттуда, где я застрял, и дали шанс стать другим.

Она молча кивнула. Шроуп еще верил, что Светлана сделала гораздо больше для его выздоровления за годы ступора, чем оно было в действительности. Однажды он даже рассказал ей, как повидал Беллу и как она заговорила с ним. Светлана не сомневалась: этому воспоминанию доверять нельзя.

– Я надеюсь, что помог Крэбтри хотя бы немного. Но при этом знаю, что на этой работе меня вполне можно заменить другими. Есть по меньшей мере дюжина человек, способных управиться с бумагами не хуже.

– Не знаю, право слово…

– Возможно, однажды я смогу сделаться незаменимым, – перебил он ее, покачав головой. – И не перекладыванием бумаг, а совершением чего-нибудь по-настоящему полезного. Того, чего не сможет никто другой.

– Не понимаю.

– Вы напуганы, и я не виню вас за непонимание. Но я уже побывал, затерянный, там, где страшнее всего в целой Вселенной, – в моей собственной голове. Если они явятся, я пойду встречать их. Вы можете послать меня первым. Спикане не смогут ничем испугать меня.

– Крэйг…

– Прошу, назначьте меня вашим послом. Это самое меньшее, что я могу сделать для вас.