Глава 5. 300 километров

Глассу становилось все хуже. Раны его гноились, нога была изогнута под неестественным углом, ребра сломаны, следы от когтей даже не собирались срастаться. Фицджеральд и Бриджер уложили Гласса на шкуру медведя и стали ждать. Каждые четыре часа они сменялись. Джон Фицджеральд обдумывал то, как бы побыстрее прикончить Гласса, желательно не вызвав подозрений Бриджера. Джону было категорически нельзя возвращаться в Сент-Луис, да и в форт Аткинсон, и Кайову, и… Практически в каждом городе и форте, в котором побывал Фицджеральд, его ждали кредиторы. Джон был мошенником до мозга костей. Сам он ничего плохого в этом не видел. Склад ума такой. Игроку по натуре, Фицджеральду доставляло удовольствие обводить всех вокруг пальца. Здесь дело было даже не столько в деньгах, сколько в том сладостном ощущении власти над игрой. Ему нравился риск быть раскрытым.

Поскольку на игру нужны были деньги, Фицджеральд то и дело у кого-нибудь одалживался. Суммы брал всегда небольшие, чтобы потом не убили, ибо отдавать он, конечно, не собирался. При любом выпавшем за покером раскладе. Однако несколько кредиторов все-таки решили пойти на принцип. Их обидела не сумма, взятая в долг, а сам факт мошенничества. От них и бежал Фицджеральд, записавшись в сотню. Экспедиция – отличный повод исчезнуть на пару лет, а затем можно будет еще и вернуться с триумфом и кучей денег.

Джейми Бриджер куда более ответственно относился к необходимости ухаживать за умирающим. Признаваться самому себе в том, что ждет смерти Гласса, он не хотел. Поэтому Джейми промывал раны Гласса, кормил его, перевязывал насквозь мокрыми и грязными бинтами раны.

По очереди они с Фицджеральдом ходили на охоту. Вернее, так они по привычке называли процесс сбора ягод. Медвежьего мяса Генри им оставил предостаточно. Они завялили его на солнце, и теперь у них было более чем достаточно съестных припасов, а вот патронов было мало. То и дело Джейми казалось, что кто-то притаился в кустах. Он хватал винтовку и шел на осмотр территории. Еще ни разу такие обходы не принесли результата. Однако Гласс вряд ли врал про тот подслушанный разговор. Арикара поблизости, и вряд ли они хорошо отнесутся к встреченным трапперам из отряда Эшли. Спрятаться, учитывая еще живого Гласса, тоже не представлялось возможным. Каждый час возле умирающего превращался в настоящее испытание для нервов. Фицджеральд норовил все чаще уходить в лес. Его раздражал не только Гласс, но и Джейми. Второй даже больше. Джон слишком привык действовать в одиночку, и сейчас ему приходилось буквально каждую минуту сдерживать себя.

– Зачем ты его кормишь, а? – разозлился однажды Фицджеральд, увидев, как Джейми подносит ко рту Гласса какой-то дымящийся отвар.

– Люди должны есть, – пожал плечами Джейми.

– Угу, чтобы жить. А чтобы умереть, им есть не нужно. Ты продлишь его жизнь и наши мучения, понимаешь? Это не милосердие, а издевательство.

Доля правды в словах Фицджеральда была. С другой стороны, Джейми знал, что поступает правильно. Или нет?..

Спустя три дня наконец случилось то, чего так боялся Бриджер. Вдалеке заслышались нехарактерные для леса шорохи. Фицджеральд и Бриджер были рядом с Глассом. Джон приложил палец к губам и показал на заросли в десятке метров от них. Бриджер кивнул и двинулся к Глассу. Фицджеральд успел схватить Джейми за шиворот и буквально швырнул в нужную сторону. Бриджеру хватило ума не произнести ни звука. Опасливо оглянувшись, он все-таки полез в заросли.

Несколько индейцев арикара прошествовали мимо них. Предводитель отряда остановился при виде Гласса. Он внимательно изучил ранения, покачал головой и двинулся дальше. Фицджеральд не смог скрыть досады. Он надеялся, что хоть у индейцев хватит духу пристрелить их с Джейми подопечного.

Когда индейцы скрылись из виду, Джон резко вскочил на ноги и двинулся в сторону берега реки.

– Ты куда? – оторопел Джейми.

– Я больше не намерен ждать, Бриджер. Ни один человек не стоит того, чтобы я отдавал за него жизнь. Он мне не сын и не отец, чего ради?

– Приказ… – не нашел ничего лучше ответить Джейми. – Мы должны похоронить Гласса и нагнать свой отряд, – напомнил он.

– Ну так давай похороним, – пожал плечами Джон. Внимательно посмотрев на Джейми, он немного смягчился. – Давай хоть могилу заранее выроем, чтобы времени не терять.

Это было разумное предложение. Бриджер и Фицджеральд рыли могилу целую вечность. Земля здесь была слишком твердая и насквозь усеянная сеткой корней деревьев и кустарников. Бриджер был рад этому занятию. Оно все-таки отвлекало от тягостной миссии, плюс к тому давало отсрочку для принятия решения.

Наконец неглубокая яма была готова. Гласс был все еще жив.

– Бриджер, я тебе не указ. Хочешь – оставайся, а я пошел, – заявил Фицджеральд.

– Я тоже, – твердо заявил Бриджер. Фицджеральд усмехнулся:

– Тогда собери его вещи.

– Зачем?

– Мы же должны доказать Генри, что выполнили миссию. Без винтовки и ножа Гласса нам точно не поверят, – пригрозил Фицджеральд.

Когда они уже собирались уходить, Бриджер заявил, что Гласс, как любой другой человек, достоин быть похоронен в могиле. Фицджеральд молча пожал плечами и подхватил Гласса за руки. Верхние конечности у него были хотя бы без такого количества кровоточащих ран.

Бриджер кинул шкуру медведя на дно импровизированной могилы и помог Джону уложить туда еще дышащего Гласса. Затем они решили закидать тело палой листвой и дерном, чтобы была хоть какая-то отметка о месте захоронения. Закапывать Джон посчитал ненужной и неприятной тратой времени. Перед отправкой Джейми осторожно подошел к куче трепещущих на ветру палых листьев и начал тихо молиться.

– Ты сейчас молишься перед могилой человека, которого ты похоронил заживо? – саркастически поинтересовался Фицджеральд.

– Да, – с вызовом ответил Джейми. Джон пожал плечами и отправился собирать все, что могло понадобиться в дороге. Когда Джейми закончил с молитвой, Фицджеральд подошел к куче листвы и пробормотал:

– Лучше бы тебе не просыпаться, Гласс.

Два траппера быстрее, чем это было необходимо, отправились к реке. Они без препятствий перешли ее вброд и, не оборачиваясь, отправились в сторону Йеллоустона. Во всяком случае, Эндрю Генри со своими ребятами шел именно по этой дороге.

Гласс остался лежать в могиле, на шкуре убитого им животного. Фицджеральд основательно изучил личные вещи Гласса, выкинул из кожаного вещевого мешка все, что показалось ему бесполезным, положил туда нож Гласса с витиеватыми узорами на ручке и зашнуровал. На свободное плечо повесил знаменитую винтовку траппера. Поговаривали, что она чуть ли не волшебная и что ее изготовили в мастерской самого Жана Лафита.

Хью Гласс точно осознавал одно: ему здесь не место. Какое-то время он провел без сознания. Падающая с листьев роса позволяла не мучиться от жажды, но она же и промочила все тканые участки одежды, а также бинты и обувь. От этого озноб усилился троекратно. Он не хотел чувствовать этот холод. Даже если это последние минуты его жизни. Лучше он будет смотреть на солнце, чем умирать от промозглого холода. Неимоверным усилием воли он все-таки заставил себя приподняться на локтях и выползти из могилы. Как только он заметил солнечные лучи перед собой, силы покинули Гласса.

Траппер вот уже несколько часов лежал без сознания. Он лишь наполовину выбрался из собственной могилы. Гласс лежал на спине, а ноги его все еще находились в «заботливо» выкопанной Бриджером яме. Отряд убитого вождя арикара прошел мимо него. Один из индейцев остановился и стал задумчиво разглядывать раны белого мужчины. С удивлением поняв, что тот еще жив, индеец решил воззвать к духам и попросить их позаботиться о Глассе. Каждый человек заслуживает достойной смерти, тем более человек, на теле которого столько боевых ран. Индеец исполнил обряд и двинулся дальше.

Неизвестно, сколько прошло времени, прежде чем Гласс вновь пришел в сознание. Первое, что он почувствовал, было жжение его ран. Казалось, кто-то специально, сантиметр за сантиметром, расковыривает их. Каждое прикосновение приносило мучительный укол боли, но затем отчего-то становилось легче. Гласс попытался поднять глаза. Оказалось, что это не так-то просто. Веки были словно свинцовые. Прищурившись, траппер заметил, что чья-то тень загораживает его от холодных лучей уже стоящего высоко солнца. Присмотревшись, он понял, что это волк. Инстинкты сработали первыми. Гласс, как мог, сгруппировался и откатился в сторону. Поскольку берег был пологим, неудивительно, что траппер свалился прямо в бурную реку.

Ледяная вода моментально вернула траппера в реальность. Слишком яркие дневные краски резали глаза, а раны, казалось, кипели от боли. Волк задумчиво посмотрел на траппера и решил побежать прочь. Спустя несколько часов Гласс горько сожалел о том, что не убил зверя. Сейчас же Гласс благодарил посланное небом животное. Волк не просто вернул его из беспамятства. Осмотрев себя, Гласс понял, что животное вылизывало его загноившиеся раны от червей и личинок. Все пропитанные кровью раны буквально кишели насекомыми. Благодаря «заботе» Бриджера вместо того, чтобы греться на солнце, Гласс был надежно укрыт мокрой листвой и ветками. Тело его промокло, раны еще сильнее нагноились, а насекомые приняли его за труп. Ладно, когда люди списывают тебя со счетов, но насекомые – это уже перебор. Траппер усмехнулся собственным мыслям и принялся сдирать с себя одежду и грязные бинты, сделанные из разорванных рубашек.

Шумные воды реки промыли раны. Несмотря на самое начало сентября, вода здесь была ледяной. Это было очень кстати. Тело тут же онемело, и ноющая боль исчезла. Правда, течение начало сносить его в сторону, подальше от могилы. Дальше по курсу показался высокий порог, который в своем нынешнем состоянии траппер просто бы не пережил. Гласс начал отчаянно цепляться за берега, но, как ни старался, не мог выбраться из воды. Ухватиться за берег оказалось просто невозможно. Буквально в метре от порога, уводившего воды притока Гранд вниз на добрый метр, Гласс ухватился за корягу и кое-как выбрался на берег. После чего он вновь потерял сознание. Очнулся лишь вечером от дикого озноба.

Кое-как траппер дополз до ямы, в которой пролежал неизвестно сколько, и стал осматривать ее. Ни винтовки, ни ножа, ни сумки для личных вещей и добытых шкур не было. Только шкура медведя. Хоть что-то. Гласс начал вытаскивать многокилограммовую шкуру выпотрошенного животного. Шкура была в том же состоянии, что и сам Гласс. То есть в стадии катастрофы. Траппер разложил ее на траве и решил, что за следующий день она немного подсохнет и ею станет возможно укрываться. Одежда уже была в полном порядке. Трапперы одевались почти так же, как и индейцы, так как условия их жизни были примерно одинаковыми. Одежда должна была укрывать от холода и спасать от жары. Штаны и рубаха были как раз из таких. Учитывая наличие шкуры медведя, можно было надеяться на то, что он хотя бы не умрет от холода. От голода, ран, гангрены, но не от холода.

На дне могилы остался лишь ворох листвы и дерна. Гласс стал ворошить яму веткой. Ничего полезного он не находил, как вдруг в листве что-то блеснуло. Этот латунный, сдержанный блеск сложно было с чем-то перепутать. Увеличительное стекло, понял Гласс. Фицджеральду оно действительно было ни к чему, вот тот и выбросил безделушку. Хью Гласс носил это стекло больше в память о годах пиратства, чем из необходимости, но сейчас оно действительно могло пригодиться. Вернее, днем, когда солнце будет высоко и можно будет направить его лучи к цели. Есть надежда на то, что удастся развести костер. Уже что-то.

Вот уже много дней, как он ничего не ел. Да и не хотелось ему сейчас есть. Правда, если он хотел выжить, ему нужны были силы. Гласс огляделся по сторонам. Волк убежал, а ведь можно было тогда его схватить, и сейчас бы проблемы еды не возникало. Наконец он заметил траву, которую употребляли в пищу пауни, и подполз к ней. Гадость была несусветная, но ни на охоту, ни на рыбалку рассчитывать не приходилось. Все силы Гласса уходили на то, чтобы удерживать себя в сознании.

– Еще не сдох? – попеременно наклонялись то Бриджер, то Фицджеральд, то Генри, то остальные трапперы из сотни Эшли. Гласс вздрагивал и просыпался. Увидев тот же мрачный пейзаж, он понимал: еще нет.

На следующий день шкура медведя немного подсохла. Теперь ею можно было укрываться. Нужно было подумать о том, что делать дальше. Он жив, но что с того? Еще день или два, и старуха с косой все-таки посетит его. Он умрет от голода, заражения крови, холода, лихорадки, диких зверей… Вариантов было много. Самым реальным из всех был голод.

Вдалеке краснели гроздья буйволиных ягод – так в здешних местах называли шефердию, ягоду, напоминающую по вкусу смородину. В начале сентября все берега Гранд-Ривер и ее притоков были буквально усеяны этими ягодами. Вот только на поляне, возле Гласса, она не росла.

Оглядев все свое имущество в виде шкуры медведя и увеличительного стекла, Гласс решил все-таки доползти до кустарника. По крайней мере, умрет не с голоду.

Траппер накинул на себя шкуру медведя и стал медленно подтягиваться на руках вперед. Одна нога совсем не желала слушаться, когда он пошевелил второй, та отозвалась такой болью, что Гласс едва удержался в сознании. Волочить ноги по земле тоже было не особенно приятно, но такую боль еще можно было стерпеть.

Он прополз добрую сотню метров, но до кустарника было еще далеко. Он передохнул и пополз дальше. Вскоре спасительные ягоды оказались прямо над его головой. Траппер жадно рвал гроздья буйволиных ягод и запихивал их в рот. Чуть не поперхнувшись, траппер понял, что пострадал еще серьезнее, чем думал. Через все лицо и шею шли свежие следы когтей гризли. Гласс стал ощупывать незнакомые раны на своем лице, шее и спине. Коснувшись плеча, он почувствовал новый взрыв боли и отдернул руку. Посмотрев на ладонь, он понял, что дела обстоят куда хуже, чем казалось раньше. На руке вновь были следы гноя, в котором копошилась новая партия личинок. Выдохнув, он вновь посмотрел на кустарник с ягодами.

– У меня нет права на страх, – сказал себе он, голос его звучал неестественно. От многодневного молчания и ран он охрип. Неприятный звук его речи будто нарушил гармонию окружающей его природы.

Нижние ветки кустарника опустели, а подтянуться чуть повыше он не мог. Дальше по курсу был еще один куст с ягодами. На сей раз он дополз побыстрее. Потом ситуация повторилась. Периодически он отключался, но очень скоро сознание вновь возвращалось к нему. А вместе с мыслями приходил и голод, который ягоды, казалось, только подстегивали.

Когда стало темнеть, Гласс решился оглянуться и посмотреть, сколько он успел проползти. Чуть больше километра. Единственный форт с белыми людьми, до которого Гласс знал, как добраться, располагался в 200 милях отсюда (350 километров. – Прим. ред.). Форт Кайова, откуда и началось его путешествие с Эндрю Генри. То есть в лучшем случае за год доползет, если с пути не собьется. Хотя, если удастся выйти на Гранд, будет проще, там же этот холм Грома.

Проснулся он от того, что в глаза его стало нещадно бить солнце. День был в самом разгаре, а он не прополз и метра. Решив, что на сегодня он сделает себе выходной, Гласс начал осматривать раны. Сейчас он мог более или менее трезво оценивать все происходящее вокруг. Это и плохо. Старая рана, полученная в сражении с арикара, вновь открылась. Спину и правую половину тела покрывали следы когтей. Они выглядели уже чуть лучше, но затягиваться даже не собирались. Лодыжка на одной ноге вывихнута. Несколько ребер сломано. Каждый вздох сопровождался болью в горле, груди и животе. Левая нога была сломана, причем перелом выглядел угрожающе. Берцовая кость начала срастаться под явно неестественным углом. Гласс вновь посмотрел на высоко стоящее солнце. Он собирается умереть, сражаясь до последнего? Или он умрет ради того, чтобы жить? Солнце весело скользило по начавшей желтеть листве. Гласс достал увеличительное стекло и повертел его в руках. Ненужная безделушка радостно отразила лучи света. Он будет жить, хотя бы ради того, чтобы избавить мир от твари, похоронившей его заживо. Злость буквально обожгла ему горло. Он ненавидел Бриджера. Малодушие непростительно на Диком Западе.

– Еще не сдох? – зазвенели в ушах голоса других трапперов из отряда Генри. Они даже не удосужились шину на ногу сделать, настолько были уверены в том, что Гласс умрет. Они хотели, чтобы он умер и перестал быть для них обузой. Фицджеральд хотя бы никогда не старался изобразить благородство. Он никогда не скрывал того, что сам по себе. Все знали, что он гнилой человек. И все же Генри оставил с ним именно его. И Джейми. Мальчишку, которого Гласс чуть ли не усыновил, спасал от арикара и учил охотиться. Гласс несчетное количество времени потратил на обучение Бриджера и тысячу раз помогал ему. Джейми похоронил его заживо и даже молитву напоследок прочитал. Молодец, ничего не скажешь. Злость, будто целебный отвар, прибавила ему сил. Гласс пополз осматривать окрестности. Он нашел хворост на растопку, несколько бревен и несколько палок для того, чтобы сделать шину. Палки требовались максимально сухие, но при этом прочные и ровные. Поиск занял несколько часов, пока, наконец, Гласс не подполз к самому берегу реки. Возле воды покоилось несколько почти совсем ровных палок. Для обвязки он решил воспользоваться старыми бинтами.

Огонь никак не хотел разгораться. Лафиту бы не составило труда сделать этот трюк, а вот Гласс основательно подзабыл каперское искусство. Наконец несколько веток все-таки задымилось.

Костер уже горел. Палки для шины на ногу высохли, но Гласс никак не мог решиться на то, что должен был сделать. Он будет жить. Хотя бы ради того, чтобы очистить мир от Бриджера. Повторил он себе.

Со всей силы Гласс ударил по истерзанной ноге. Раздался жалобный хруст. Еще одно усилие, и кость вновь разломилась. В глазах потемнело, но роскоши впасть в беспамятство тот себе позволить не мог. Как можно быстрее он поставил палки параллельно ноге и наспех затянул их старыми бинтами. На большее сил не хватило. Он бросил на себя шкуру медведя и отключился на сутки.

Первым, что он увидел, придя в сознание, стали гигантские клыки гризли. Ему почудилось, что все сейчас повторится заново. Лишь через пару мгновений он понял, что это всего лишь шкура медведя. Странно, что трапперы не выломали гризли зубы. Отличные сувениры для подтверждения небылиц.

Нога выглядела заметно лучше. Вывих он вправил еще пару дней назад и сейчас уже мог почти безболезненно шевелить второй ногой. Шина надежно защищала сломанную ногу от лишних движений. Он заново перетянул шину и попытался встать. Попытка в буквальном смысле с треском провалилась. Пришлось вновь ползти за буйволиными ягодами. По дороге к кустарнику он сорвал несколько съедобных грибов. Сентябрь был в самом разгаре, и в лесу было чем поживиться. Ягоды, грибы, стебли растений…

На следующий день он вновь пополз вперед. По его расчетам, через пару километров он должен был увидеть Гранд. Там уже должно быть проще… Возможно, кто-то из индейцев или трапперов встретится…

Успокаивая себя подобными мыслями, он полз дальше. Гранд все не появлялась. Не увидел он ее и на следующий день. Один и тот же чертов пейзаж. Ярко-голубое небо, сквозь которое проглядывают очертания деревьев, пожелтевшее полотно травы, посередине которого шумная и быстрая река. Лишь течение вносило какое-то разнообразие в пейзаж. Оно изгибалось, бурлило, изменялось, воды реки то темнели, то светлели. В солнечный полдень река радостно искрилась и пенилась, по ночам приобретала вид тягучей смолы.

Однажды он привычно собирал ягоды возле реки, как вдруг землю стал сотрясать дикий грохот. Вскоре к нему стали примешиваться и другие звуки. Топот. Гласс вдруг понял, что под ним бежит стадо бизонов. Он пополз от берега. Поляна здесь обрывалась. Дальше шел обрыв метров в пять. Тысячи голов бизонов виднелись внизу. Стадо стремительно неслось вперед. Постепенно поголовье начало редеть. Сейчас должны будут появиться молодые особи и больные животные. На них есть надежда. Подняв глаза, Гласс встретился взглядом с еще одним существом, у которого были виды на молодого бизона. Волк. Вожак стаи. Он быстро потерял интерес к Глассу и стал высматривать себе жертву. Если бы он был один, то это даже не стоило бы внимания, но с ним рядом Гласс насчитал девять молодых волков. Все они были увлечены выслеживанием добычи. Гласс огляделся по сторонам и увидел достаточно острую палку. Прицелившись, он бросил ее в голову молодого бизона. Он почти попал в цель. Палка угодила чуть выше передней лапы бизона. Животное стало спотыкаться. Стая волков сориентировалась моментально. Гласс хотел было спуститься вниз, но увидел, что это бессмысленно. Волки уже будут обгладывать кости, пока Гласс доберется до бизона. Как отогнать волков?

Траппер начал метать в стаю камни. Те ловко уворачивались, даже не выпуская из зубов вверенные им части бизона. В одного все-таки удалось попасть, но это тоже не сильно ранило зверя. Все волки боятся огня. Человек тем и отличен от животного, что сумел приручить самую опасную из стихий. Стекло Лафита помогло распалить ветку ивы. Гласс метнул ею, словно факелом. Ветка упала слишком далеко. Волки испугались, но не отступили. Тогда Гласс повторил трюк еще раз. На третьей ветке стая все-таки решила отступить. Уже изрядно обглоданная туша бизона осталась ждать Гласса. Он тут же начал судорожно пробираться вниз.

Не сумев сдержаться, Гласс стал запихивать оторванные куски мяса в рот. Сырое мясо даже полезно. Пауни ели его от всех болезней. И всегда, что удивительно, помогало. Только в отношении оспы этот рецепт оказался бесполезен.

Гласс отрывал куски поменьше и вертел мясо над тлеющими ветками ивы. Голод постепенно отступал. Впервые за все это время он чувствовал приятную тяжесть в желудке. На фоне ноющих ран это показалось мелочью, недостойной внимания. Он ел и ел, пока, наконец, не выдохся. Попытавшись отдышаться, Гласс понял, что что-то не так. Последние куски комом встали в истерзанном горле, а желудок скрутила выворачивающая наизнанку боль.

Свернувшись калачиком, он пролежал рядом с тушей несколько часов. В глазах потемнело. Организм еще не привык к новому виду боли. Туша бизона рядом отчего-то вызвала улыбку. Гласс захохотал. Черт возьми. Победить гризли, вылезти из собственной могилы и проползти столько километров, чтобы умереть от отравления пойманным голыми руками бизоном. Это и правда казалось дико смешным.

Боль в желудке унялась ближе к вечеру, но еще несколько дней он так и не мог прийти в себя. Ослабленный организм из последних сил боролся с отравлением. Еле добравшись до воды, он выпил столько, сколько смог, и уснул на берегу. Через силу он заставлял себя пить, но лучше, казалось, уже не станет никогда.

Все когда-нибудь заканчивается. На третий день он проснулся все еще обессиленным, но уже готовым продолжить путь. С бизонами Гласс решил больше не рисковать.

Гласс нашел палку подлиннее и распустил один из бинтов на тонкие концы. Благо служба моряком научила его плести их из любой рухляди. Приманку нашел быстро. Рыбы здесь водилось много, но самодельная удочка не позволяла развернуться. Несколько часов понадобилось на то, чтобы поймать дохлого вида рыбешку.

Рыба несла хоть какое-то разнообразие в ягодно-травяной рацион. Поев, он пополз дальше. Теперь он старался передвигаться и днем, и ночью. Иногда он засыпал, а очнувшись, понимал, что тело его продолжало двигаться, пока мозг отдыхал. Впрочем, отдыхом эти воспаленные и искривленные злостью видения сложно было назвать. Иногда он впадал в бред наяву. Он почти слышал голоса трапперов из отряда Генри, видел их глаза, когда тот войдет в грязный бар, в котором они наперебой будут рассказывать истории о том, как тащили на себе истерзанного гризли друга.

Гласс моргал и понимал, что это лишь игры его сознания. Наконец вдалеке показалась Гранд. Широкая река выглядела здесь куда спокойнее своего шумного притока. Воды ее будто бы демонстрировали великое равнодушие ко всему в этом мире.

Гласс долго вглядывался вдаль. Тихий, утробный шум воды успокаивал и вдохновлял. Вдалеке виднелся гордый пик холма Грома. Ориентир есть, теперь он точно знал, что двигается в верном направлении.

Для того чтобы жить, нужно хотя бы попытаться встать. Гласс медленно притянул к себе сломанную ногу и осторожно установил на землю. Боль резко осадила его пыл. Теперь он попытался поставить на землю здоровую ногу. Он как можно глубже вдавил ее в глинистую землю, схватил первую попавшуюся корягу и оперся на нее. Получилось. Он стоял. Первый шаг чуть не выключил его, но второй разбудил уснувшую было злость. Она помогла вытерпеть еще шагов десять. Потом пришлось отдыхать несколько часов. Так продолжалось до тех пор, пока нога не стала выдерживать приемлемое количество времени.

Пороги на реке все еще были слишком высокими, но Гласс точно помнил, что совсем скоро Гранд должна успокоиться. Всего несколько километров и можно будет построить плот. Да и люди здесь могут встретиться. Впрочем, на людей он уповал куда меньше. Его друзья «заботливо» вырыли для него могилу, с какой стати ему помогут незнакомцы? Воспоминания о людях искажались все больше. Это слишком абстрагтное для памяти понятие. Сознание Гласса подбрасывало более конкретные образы. Лицо погибшей жены, нерожденного сына, смутный лик Питалешаро и его отца… Их вспоминать было больно, а вот лица его «друзей» из отряда Генри обжигали такой яростью, в какой он нуждался.

«Еще нет. Жив», – зло повторял он.

Берег реки поднимался вверх. По окаемке тянулись непроходимые заросли. Чтобы продолжить путь нужно было немного отклониться от русла реки. Впрочем, пик Грома, было видно со всех сторон.

Он начал путь еще до рассвета. Пробираться сквозб заросли оказалось куда сложнее, чем двигаться строго по руслу реки. Страшнее всего было то, что пик Грома теперьотдалялся. Чтобы его увидеть, нужно было обернуться, а это приносило невыносимую боль. Без ориентира Глассу становилось не по себе. С первыми лучами солнца Гласс заметил что-то странное. Голоса людей. Настоящие, а не те, из мрачных лабиринтов памяти. Голоса звучали все отчетливее.

Вдалеке он увидел нескольких индейцев. Нужно было понять, кто они. Если арикара или сиу, лучше не высовываться, а вот если пауни или лакота, можно рискнуть. Гласс застыл и стал прислушиваться.

Наречие было незнакомым, но и не язык арикара. Уже хорошо. Гласс стал обдумывать, как лучше и безопаснее к ним подобраться. Как попросить о помощи? Да еще к тому же не зная языка? Пока он обдумывал это, в зарослях началось какое-то шевеление. Дозорные индейцы насторожились. Остальные только начинали просыпаться.

Вдруг из кустов с разных сторон послышалась стрельба. Весь лагерь индейцев заволокло дымом. Выскочило несколько всадников. Гласс успел заметить на них трапперские рубахи. Это были белые люди.

Несколько охотников из числа белых людей буквально за несколько секунд уничтожили отряд индейцев. Это очень напоминало то, как в начале путешествия с отрядом Генри на них напали манданы. Невесть откуда взявшуюся в отряде женщину привязали к поводьям и стали волочить по земле. Та извивалась и орала до тех пор, пока не ударилась о дерево. Даже в этом хаосе звуков Гласс различил ужасный хруст, с каким женщина ударилась о ствол клена. Признаков жизни она больше не подавала.

Нескольким индейцам все же удалось убежать, большую часть убили. Охотники похватали все, что посчитали ценным, и поспешили сбежать вместе с прихваченными лошадьми. Если обратиться за помощью к индейцам Гласс еще мог, то к этим, с позволения сказать, охотникам – уже не имело смысла. Слабо верилось в то, что они решат помочь умирающему. Просто прихватят еще и шкуру медведя, да и все. Возможно, если Гласс очень попросит, пристрелят его. Траппера этот вариант не устраивал. Он слишком сильно хотел выжить.

Вскоре место, где еще недавно была стоянка индейцев, опустела. Теперь на ее месте было пепелище. Когда голоса людей стихли, Гласс все же подполз к месту разгромленного лагеря. Для охотников тут больше не осталось ничего ценного, а вот для Гласса, может, и найдется. Он оказался прав. Небольшой нож, несколько полосок вяленого мяса и тряпки. Ему пригодится все.

Собрав все в небольшой мешок, Гласс поспешил убраться отсюда подальше. Больше людей ему не встречалось. К вечеру он заметил небольшой холм, внутри которого виднелось углубление наподобие пещеры. Размером яма была не больше могилы Гласса, но в ней можно было укрыться от приближающейся грозы. На входе в импровизированную пещеру ему удалось развести костер. Тепло быстро расслабило уставшие мышцы, а заодно и заставило напомнить о гноящихся ранах. Кое-как он попытался обработать их, но вскоре силы окончательно покинули его. Впервые за долгое время он уснул безо всяких сновидений, просто провалившись в беспросветно-черную бездну.

На следующий день глас вновь вышел к реке. Вдалеке виднелась вершина холма Грома, которая стала для него попутчиком и собеседником. Каждый раз, когда Гласс злился и начинал сыпать проклятиями, он бросал взгляд на холм. Тот высился вдалеке. Иногда с насмешкой, иронией, равнодушием или даже упреком. Где бы Гласс ни был, с ним всегда был гордый пик священного у индейцев холма. Интересно, почему его назвали холмом Грома?

Через пару дней Глассу выпала возможность узнать, почему холм получил такое название. Ближе к ночи тучи начали сгущаться, а деревья неожиданно зашумели. Небо заискрилось от молний, а воздух стали сотрясать раскаты грома. Гласс тут же попытался спрятаться под шкурой медведя. Бросив взгляд на холм, он застыл в оцепенении. Казалось, что холм поражает одна молния за другой, а в ответ на эти удары холм подпрыгивает и сотрясает все вокруг. Это же не может быть началом конца света? Если так, то Гласс может действительно назвать себя «везунчиком» – он первым увидит начало Апокалипсиса.

Дождь продолжался до раннего утра. Шкура медведя промокла, но воздух казался таким отчаянно холодным, что Гласс не рискнул выползать из-под шкуры гризли. Он привязал какой-то веревкой шкуру медведя себе к спине и решил обдумать дальнейший план действий.

Воды Гранд стали менее бурными, а значит, можно было подумать о плоте. По воде он будет передвигаться куда быстрее. Конечно, любой индеец посчитает своим долгом подстрелить легкую мишень, но это лучше, чем делать гордые десять шагов, после которых он падал без сил. Если уж честно, Гласс все еще надеялся на встречу с индейцами, ждал ее. Коренное население Америки всегда с уважением относилась к людям, прослывшим хорошими воинами, возможно, они его примут к себе. Хотя бы на пару дней…

Гласс стал продвигаться дальше с четкой целью. Ему нужны были доски для плота. Поиски материалов заняли несколько дней. Теперь он тратил слишком много сил, а еды становилось все меньше. Голодные боли буквально скручивали желудок. Только пойманная рыба немного примиряла его с жизнью. Рыбак, правда, из него всегда был так себе. Около недели он мастерил плот.

Наконец небольшая посудина стала держаться на воде. Гласс осторожно присел на нее, и та выдержала. Если бы не истерзанное горло, он бы заорал от радости.

«Еще не сдох?» – раздались в голове голоса отряда Генри.

«Нет…» – раздался разочарованный голос Джейми.

«Нет! Он жив, черт подери», – раздался звук его собственных мыслей. Он еще всех их переживет и отомстит всем, кто похоронил его заживо.

Он привычно поправил на спине медвежью шкуру, поморщился от боли в спине, схватил импровизированные весла, сел на плот и оттолкнулся от берега. Плот послушно поплыл по течению. Километров через двести будет форт Кайова. По идее, были здесь и еще форты с белыми людьми, поближе, но Гласс не знал, где они располагаются. А для того, чтобы ветер стал попутным, нужно очень точно знать, куда идти.

Река послушно несла его в нужную сторону. Казалось, что холм Грома приближается все быстрее. Впереди не было видно никаких резких порогов. Гласс счастливо откинулся на спину и стал вглядываться в очертания слишком яркого для сентября неба.

На ночь он подходил к берегу, затаскивал плот, некоторое время разрабатывал ногу и засыпал. Когда удавалось поймать рыбу, разводил костер. Утром шел добывать себе еду в лес. Пару раз срабатывали примитивные ловушки на мелкого зверя. Впрочем, луговые собачки – не самое вкусное в мире блюдо, даже в жареном виде.

Проснувшись утром, он не поверил своим ушам. Гласс сейчас отчетливо слышал человеческую речь. Языка он не понимал. Индейцы. Но ведь люди. Они должны ему помочь. Обязаны.

– Эй… – захрипел Гласс. Он сел и стал оглядываться по сторонам. Отряд индейцев уже скрылся из виду. Лишь смутные очертания пары людей и все еще звучащий здесь разговор двух индейцев в конце колонны служили доказательством того, что здесь все-таки живут люди.

– Эй, остановитесь!.. – закричал Гласс. Вместо крика получилась смесь булькающе-хрипящих звуков. Даже сам бы он толком не понял, что сказал. Тут один из индейцев обернулся и встретился глазами с Глассом. Траппер продолжать пытаться заорать.

Индеец испугался вида ползущей на него шкуры медведя, шипящей, словно змея. Он дернул за руку приятеля. Тот тоже обернулся, а через секунду они оба поспешили скрыться в толпе индейцев. Больше никто не оборачивался. Гласс больше часа ждал, что кто-нибудь за ним все-таки вернется. Наконец пришлось признать, что надежда на сострадание индейцев была глупой и бесполезной. Как всякая надежда в этом мире. Гласс с укором взглянул на скрывшийся в утреннем тумане пик холма Грома. Ничего не поделаешь, пришлось двигаться дальше. Похоже, форт Кайова – его единственный шанс. Учитывая, сколько до него километров, шанс весьма сомнительный.

На плоту передвигаться Гласс стал куда быстрее. Очень скоро он стал узнавать местность. Здесь уже нужно было быть начеку. Сиу и арикара могли встретиться на каждом шагу. Гласс кстати уже почти спокойно шел. Конечно, с помощью костылей, но это уже были не болезненные десять шагов, а вполне приличные расстояния.

Самую большую опасность представляли сейчас арикара. Если кто-то из них встретится, тут же убьет. Здесь могли встретиться лишь отчего-то задержавшиеся индейцы из деревни вождя Серые Глаза.

В тот день Гласс оставил плот и пошел вглубь леса. Здесь он собирал ягоды, когда вдруг раздались чьи-то шаги. На секунду траппер оцепенел, а затем все-таки нашел в себе силы обернуться. Метрах в ста от него были индейцы арикара. Их прически он никогда бы ни с чем не перепутал. Арикара заметили Гласса, но Хью среагировал первым. Что есть силы он побежал в чащу леса. Сломанная нога жалобно хрустнула, но желание жить было превыше любой боли.

Колтер бежал десятки километров, но не со сломанной же ногой! Гласс понимал, что это последние мгновения его жизни.

Кто-то подхватил его за шиворот. Видимо, Гласс не заметил всадника арикара, а тот нагнал его и решил лихо скальпировать голову. Как когда-то пауни убили Джона…

Вопреки ожиданиям, всадник чуть сбавил ход и умудрился закинуть Гласса на лошадь. Тот опомнился, лишь когда понял, что висит кулем, позади индейца. Его не собирались скальпировать. Пока. Траппер попытался усесться на лошадь, но из-за ноги ничего не вышло. Припомнив наречие арикара, Гласс спросил, откуда тот. Индеец ответил на языке сиу, наречии манданов. Как он здесь оказался? Хотя они же уже встречали манданов… Гласс вспомнил, как на отряд Генри напали манданы. Жестоко убили двоих и еще двоих тяжело ранили. Трапперы не были тогда уверены, что удалось хоть одного мандана подстрелить. Возможно, индеец, который его везет, как раз один из тех, кто на них тогда напал.

Пока Гласс соображал, они уже приехали. Арикара остались далеко позади. Перед ними же был частокол укреплений селения манданов. Ворота с трудом отворились, и индеец ввел лошадь с болтающимся на ней Глассом в деревню.

Воин манданов свалил на землю Гласса. Тот упал бесформенной кучей. Индеец стал изучать раны траппера. С каждой минутой на лице его проступало все большее удивление. Заметив на спине Гласса шкуру медведя, воин взял кусок шкуры в руки и внимательно изучил мех. Недоверчиво взглянув на Гласса, он молча удалился. Вернулся он минут через двадцать. Рядом с ним стоял маленький, тщедушного вида индеец. Шаман.

Траппера отнесли в шатер шамана. Здесь его уложили в центре комнаты, оставив лежать прямо на шкуре гризли. Помещение было уставлено лавками, повсюду были ткани, чучела животных и самые разные предметы, о назначении которых Гласс предпочел бы не думать.

В комнате появилось две девушки. Одна из них с грохотом поставила на пол ведро теплой воды и обернулась к стоящему возле входа шаману. Тот кивнул.

Гласса перевернули на живот и начали медленно снимать шкуру медведя. А зря. Гласс уже давно не снимал ее. С тех пор, как наутро после дождя он понял, что шкура медведя прилипла к гноящимся ранам. Мех гризли, казалось, препятствовал появлению личинок и гноя, успокаивал кожу и дарил тепло. Иногда Глассу начинало казаться, что он постепенно превращается в медведя.

Сейчас с него пытались содрать шкуру гризли. Он заорал, вернее, зашипел и закашлял от боли. Девушки начали сдирать шкуру при помощи воды, снадобий и ножей. В помещении вдруг зажгли благовония, от которых стало клонить в сон. Несмотря на все болезненные манипуляции, Гласс впал в забытье. Шаман же попросил всех удалиться из комнаты и начал обрабатывать раны траппера. Следы когтей теперь не гноились. Кожа вокруг них почернела и отмерла. Вполне вероятно, что, если бы Гласс не встретил бы в тот день сиу, он умер бы от заражения крови.

Волшебные снадобья усыпили Гласса на несколько суток. Он то и дело просыпался, но вновь и вновь падал в объятия совершенно пустых снов.

Придя в себя, он начал расспрашивать индейцев о том, как добраться до форта Кайова. Оказалось, что манданы никогда о таком не слышали. Форт они знают. Небольшой такой, в паре часов отсюда. Форт Тэлбот. Отчаявшись добиться от индейцев точных координат своего месторасположения, Гласс просто попросил отвезти его в форт Тэлбот.

Индейцы исполнили просьбу человека, победившего гризли. Небольшая крепость на реке Шайенн выглядела совсем не примечательно. Здесь жило от силы человек десять. Вид Гласса говорил о себе красноречивее любого рассказа. Изголодавшись по новостям, люди обступили его и стали допрашивать. Гласс совершенно забыл, как порой неприятно общество людей. Хозяин форта очень разочаровался, узнав о том, что у Гласса нет ни денег, ни бобровых шкур. Захватывающие рассказы – очень сомнительная валюта, да и говорить этот дикий человек не желал.

– Мне нужны нож, винтовка и патроны. Уйду отсюда сегодня же, – процедил сквозь зубы Гласс, заметив разочарованную физиономию хозяина форта.

Отказать ему никто не решился. В конце концов, законы Дикого Запада никто не отменял. В такой ситуации может оказаться каждый. Нужно помогать. Написав расписку о получении товаров, Гласс попрощался с хозяином форта и в тот же вечер вновь отправился в путь.

С винтовкой и ножом он чувствовал себя куда увереннее. Хоть то был и не нож вождя скиди, все-таки вещь полезная. На третий день пути Гласс очнулся от ощущения пристального взгляда на себе. Открыв глаза, он увидел волка. Ему показалось, того самого, что вылизывал личинок на его теле, когда Гласс впервые очнулся после того, как Фицджеральд и Бриджер оставили его умирать. Присмотревшись, Гласс понял, что это всего лишь дикая собака. Почему-то вместо того, чтобы убежать, он продолжала выжидающе смотреть на Гласса. Тот уже схватил винтовку, перезарядил ее и собирался выстрелить, как вдруг увидел, что лапа собаки поранена. Точно так же, как и у него. Отчего-то к горлу подступила злость. Он сам вытаскивал себя из могилы, нечего жалеть глупое животное.

Гласс попытался прогнать собаку, но та не желала уходить. Чертыхаясь, Гласс притянул ее к себе и стал изучать рану. Она оказалась не тяжелой, но очень неприятной. Он перевязал собаке лапу и стал ждать, когда та уйдет, но псина нагло улеглась у еще тлеющих угольев костра. Плюнув, Гласс стал собираться в путь. Собака пошла следом.

Поначалу она раздражала, но потом Гласс перестал понимать, как раньше обходился без верного друга и помощника.

Тридцать восемь дней они шли до форта Кайова. Снег уже плотным полотном укрыл Великие Равнины, когда Гласс увидел вдалеке знакомые очертания форта. Собака к тому времени полностью поправилась, но отходить от хозяина хотя бы на шаг не собиралась. Завидев форт, она почему-то стала жаться к ногам Гласса. Тот не понимал, в чем дело.

Наконец они преодолели последний отрезок пути и оказались перед воротами форта Кайова. Их вышли встречать трое дозорных, поначалу принявших Гласса за индейца. Обмотанный в шкуру медведя, с густой бородой и собакой, он мало чем отличался от вождя племени манданов. Глубокие шрамы, изуродовавшие правую половину тела, лишь дополняли образ.

– Хью Гласс из сотни Эшли, – представился он дозорным. Собака возле его ног заскулила и стала пятиться назад. Дозорные посторонились и пропустили Гласса внутрь. Хью обернулся и увидел, что собака его бежит прочь от людей. Гнаться за ней было бессмысленно. Гласс минуту смотрел, как растворяется в сумраке его верный друг, а затем повернулся и зашагал в сторону знакомого бара.