Сын Земли.
13.
За окном с легким шелестом раскачивались кроны широколистных деревьев, отдаленно напоминающих пальмы, и звук этот успокаивал, заставлял расслабиться, забыть о боли и тревоге.
Если перегнуться через подоконник, можно было разглядеть выложенные каменными плитками дорожки, аккуратно подстриженные клумбы, а еще дальше — океан, синий-синий, точно поле, заросшее миллионами незабудок.
Но вставать Роберту пока не разрешали, и пейзаж за окном он видел только один раз, в тот день, когда его только привезли сюда.
Когда-то это место называлось «Дом отдыха „Залив“, но после начала войны сменило имя на „Первый тыловой госпиталь“. Вместо отдыхающих тут появились деловитые врачи, библиотеки и процедурные приспособили для операций, а в коридорах запахло лекарствами и кровью.
— Эх, хорошо, — один из соседей Роберта по палате, чернокожий малый по имени Марек, зевнул. — Так бы век тут и оставался…
Голос его звучал довольно уныло. Роберт знал, что Марек полностью оправился от раны, и что через пару дней его отправят на Эброн.
— Да, планета хорошая, — согласился другой раненый, прозванный «Сахарным» из-за совершенно седых волос.
В сочетании с молодым лицом это выглядело дико.
Атлантис стал одной из первых земных колоний. На нем не нашлось полезных ископаемых, зато выяснилось, что мягкий климат и полное отсутствие агрессивной флоры и фауны искупает этот недостаток с лихвой.
Атлантис превратился в мир-курорт, миллионы землян и обитателей других колоний загорали под его ласковым солнцем, катались на водных лыжах и ныряли на поразительно красивых рифах.
Война пока не явилась сюда, но выслала разведчиков — боль и смерть.
Дверь отворилась и внутрь заглянула улыбающаяся девушка в белом халате, оглядела раненых.
— Как вы тут? — голос этой сестры оставался жизнерадостным всегда, даже когда она находилась около умирающего, и за это все без исключения обитатели их отделения любили ее, чисто и искренне, без малейшего признака похоти.
— Отлично, Жанна, — ответил Марек и сел на кровати так, что та скрипнула.
Роберт кивнул, Сахарный улыбнулся и даже четвертый обитатель палаты прохрипел что-то из-под скрывающих лицо бинтов.
— Вот и хорошо! — почти пропела девушка, заправляя под шапочку выбившийся темный локон. — А то господин заведующий обход затеял. Скоро будет у вас. Так что будьте хорошими мальчиками, ладно?
— Без вопросов, — ответил Сахарный.
Где он поседел, никто не спрашивал, но каждый слышал, как молодой человек с белыми, как молоко, волосами и бровями кричит по ночам.
Роберт и сам несколько раз просыпался в холодном поту, ощущая, как колотится сердце. Царящая вокруг тишина, нарушаемая лишь храпом и сопением, казалась жуткой, давящей, хотелось ощутить надежную тяжесть бронекостюма, а в руки взять автомат…
Об этих приступах Роберт не рассказывал никому.
Жанна выпорхнула из палаты, а еще через пять минут дверь открылась. Внутрь шагнул заведующий госпиталем, высокий и носатый, точно верблюд. Блеснули старомодные очки.
Среди раненых заведующего ласково именовали Профессором.
— Так, что тут у нас? — спросил он голосом раскатистым и бодрым до отвращения.
— Вот… — лечащий врач, ухитрившийся протиснуться сбоку, шепнул что-то на ухо начальству.
— Ага, — Профессор повернулся к Сахарному. — Как ваше плечо? Приступы боли повторяются?
Разговаривая с каждым раненым, заведующий обходился двумя-тремя фразами, потом изрекал что-либо умное в сторону лечащего врача и, довольный результатом, переходил к следующей «жертве».
Роберт, как расположившийся дальше всех от двери, оказался последним. Профессор долго рассматривал его ногу, затем покачал головой и сказал:
— Попробуйте лизетиновую терапию. Должно помочь. И полный покой для конечности! Иначе…
Дальше пошла какая-то медицинская белиберда, столь же непонятная обычному человеку, как язык урду.
— Фу, пронесло, — прошептала Жанна, глядя в спину выходящему в коридор начальству. — Так, ты что сидишь, давай на диагностику!
Последняя фраза относилась к Мареку.
Заворчав, тот спрыгнул с кровати и выбрался в коридор. Жанна поправила одеяло на замотанном в бинты солдате и, повернувшись к Роберту, одарила его строгим взглядом.
— А ваши процедуры мы проведем чуть попозже, — сказала девушка. — Сейчас я позову санитаров…
Роберт ничего не сказал, только вздохнул.
К тому, что дважды в день его катают в процедурную, где многострадальную конечность подвергают изощренным, продолжительным и, как считается, лечебным «пыткам», он потихоньку начал привыкать.
Поднос был снабжен четырьмя ножками, чтобы ставить на кровать, и бортиком, не позволяющим тарелкам и чашкам сползти. Не хватало только пульта управления и стереоэкрана.
— Приятного аппетита! — сказала Жанна, нажимая сенсор у подоконника.
Шторы с легким шелестом разошлись, фрамуга повернулась, и в палату ворвался пахнущий свежей листвой ветер. От брызнувших в лицо солнечных лучей Роберт невольно прищурился.
— Спасибо, — проговорил он, берясь за ложку.
— Не за что, — сестра улыбнулась и подсела к раненому в бинтах, чтобы покормить его.
Марек и Сахарный, как «ходячие», питались в столовой.
— Сомий хвост! — сняв крышку с миски, Роберт обнаружил в ней надоевшую за последние дни гречневую кашу.
— Ешьте, что дают, — вздохнула Жанна, ловко вставляя куда-то в бинты трубочку и заливая в нее питательную смесь. — Говорят, что скоро снабжение урежут и поставки сократятся…
Роберт жевал разваристую кашу, обильно сдобренную маслом, запивал апельсиновым соком и думал, чем именно раненых будут кормить в случае сокращения поставок: травой? выловленной в морях Атлантиса рыбой?
— …а она ему и говорит — ну и дурак ты! — дверь открылась, и в палату шагнул гогочущий Марек.
— Забавно, — за ним порог переступил Сахарный. — Ты когда, сегодня выписываешься?
— Точно, — Марек помрачнел. — Через полчаса должен явиться на транспортировочный пункт.
— Ну не грустите, — Жанна улыбнулась и принялась извлекать трубочку. — Нельзя же всю войну просидеть в госпитале?
— Это точно, хотя очень хочется, — Марек вздохнул и полез в тумбочку. Что-то грохнуло, упало и покатилось по полу. Когда Роберт повернулся, то увидел лишь торчащий из-под кровати зад соседа.
— Можно забрать поднос? — спросила Жанна.
— Конечно.
— Какие-то вы смурные, — девушка надула губки. — Хоть бы порадовались за соседа, ему сегодня бинты с лица снимут.
— Только я этого не увижу, — Марек выбрался из-под кровати.
За тем, как он собирается, наблюдали в мрачном молчании. Сахарный наверняка думал о том, что скоро его ждет та же судьба, а Роберт размышлял, сколько дней пробудет в госпитале.
— Ну, — чернокожий солдат поднялся, повесил на плечо тощий рюкзак. — Прощайте, ребята! Рад был с вами познакомиться, если повезет — после войны увидимся!
— Непременно увидимся, — пробормотал Роберт, пожимая протянутую руку.
Сахарный и Марек обнялись.
— Эх, — сказал чернокожий солдат. — Пусть тот парень, что придет на мое место, не окажется занудой…
Хлопнула дверь, стихли в коридоре шаги.
— Без вопросов присоединяюсь к этому пожеланию, — пробормотал Сахарный.
— Он ушел? — в палату заглянула Жанна. — Надо белье сменить, а то новеньких скоро обещали…
Она исчезла, но вскоре вернулась с парой пластиковых мешков и захлопотала вокруг покинутой кровати. Зашипел пульверизатор, разбрасывающий частицы антисептика, по воздуху поплыл горький запах.
— Вами сегодня займусь чуть позже, — проговорила девушка, распаковывая пакет с чистым бельем. — Сначала велено освободить вашего соседа…
— Хорошо, — безропотно кивнул Роберт.
Сосед, на карточке которого можно было прочитать «Патрик Конноли», находился в госпитале больше недели, но за это время никто из соседей по палате не видел его лица и не слышал голоса.
Сегодня должно было состояться что-то вроде знакомства.
Жанна застелила кровать, полюбовалась на дело собственных рук и исчезла, чтобы вернуться в компании двух санитаров и лечащего врача — сутулого чернобородого типа с непроизносимым индийским именем, которое больные сократили до короткого Радж.
— Ну, приступим… — сказал он.
Санитары ухватились за кровать и выкатили ее в коридор.
— Интересно, каким он окажется? — спросил Роберт, когда поскрипывание колесиков стихло в коридоре.
— Рыжим, веснушчатым и наглым, — хмыкнул Сахарный. — Без вопросов. Ирландцы другими не бывают… У нас во взводе их было двое, вот помню…
Спокойное только что лицо перекосило жуткой гримасой. Сахарный захрипел, точно астматик во время приступа, щеки его побагровели, а глаза полезли из орбит.
— Эй, что с тобой? — Роберт потянулся к кнопке экстренного вызова.
— Все в порядке, — с видимым трудом проговорил Сахарный. — Не надо никого звать… Я просто… просто вспомнил.
Он отвернулся к стене и затих, лишь время от времени вздрагивали плечи.
Ждать возвращения Патрика Конноли пришлось недолго — вновь заскрипели колесики, дверь распахнулась, явив обтянутую белым халатом широкую спину санитара.
У сидящего на кровати человека было не лицо, а что-то вроде грубой маски из шелушащихся рубцов. Веселые голубые глаза смотрели из складок ороговевшей кожи, рот напоминал щель.
От волос, бровей и ресниц не осталось и следа.
— Здорово, парни, — сказал Патрик Конноли, когда его кровать поставили на место. — Как я рад видеть… вас видеть!
— Сомий хвост, — Роберт покачал головой. — Чудо, что глаза уцелели.
— Один из плазмоидов угодил мне прямо в харю, — губы слушались ирландца с трудом, так что соседям приходилось напрягаться, чтобы перевести его невнятное бормотание в слова. — Счастье, что я успел зажмуриться!
И палату огласил хриплый смех.
— А где ты служил? — поинтересовался Сахарный. — И что с ногами?
— Не поверишь — на Эброне, — Конноли покачал головой. — А ноги, судя по тому, что мне рассказали, побывали в лужице из расплавленного металла.
— Где ты такую нашел? — хмыкнул Роберт.
— Там, где не ожидал, — ирландец скривился, рубцы на его лице задвигались, создавая впечатление, что происходит маленькое землетрясение. — Я в боях не должен был участвовать, но форсеры отыскали нашу базу, раздолбали за несколько часов и утащили всех трупаков…
— Каких трупаков? — Сахарный сел на кровати.
— А своих. Научная база «Гравий» — вот как называлось то место, которое я охранял, прежде чем попасть сюда. Ее создали недели две назад, свезли кучу умников с большими головами…
— И они изучали форсеров? — спросил Роберт, вспоминая странный приказ не уничтожать трупы врагов, а сохранять их и отдавать специальным «научным командам».
— Ну да, — Конноли поднял руку и осторожно почесался. — Ух, зудит-то как… Не то что изучали, а потрошили, точно кур. Я несколько раз стоял на часах у лаборатории, такого насмотрелся. Кровища там хлестала, как на поле боя… А еще расковыривали их плазменное оружие, чтобы выяснить, как оно действует. Только вот не успели особо ничего понять, как форсеры заявились сами и устроили научной базе «Гравий» небольшой кирдык…
— Много кому они его устроили, — проговорил Сахарный, вновь укладываясь. — Без вопросов.
В палату заглянула Жанна.
— Так, Кузнецов, сейчас я займусь вами… — проговорила она с напускной суровостью. — А вы лежите! Рано еще вставать! А то обратно все намотаем, да еще и к кровати привяжем!
Конноли развел руками и покорно лег.
Новенький напоминал скорее труп, чем человека. Грудь его охватывала плотная повязка, дыхание было хриплым и неровным, а лицо — белым, точно маска из алебастра.
— Из ионного орудия парня приложили, — уверенно заявил Сахарный, когда дверь за врачами закрылась. — Без вопросов. И легкое задето.
— Это ты в точку попал, — заметил Конноли. — Ничего, оклемается.
Роберт, сегодня получивший разрешение вставать, осторожно спустил ноги с кровати и ухватился за подоконник. Соседи наблюдали за ним с напряженным вниманием, новичок сипел.
— Помочь? — поинтересовался Сахарный.
— Не надо, — гордо ответил Роберт.
Отвыкшая от нагрузки нога чуть не подогнулась, когда он вступил на нее, по отросшим заново нервам стегнула боль, а в коленке что-то хрустнуло, будто сломалась тонкая ветка.
Но Роберт устоял, сделал пару шагов и вытер выступившую на лбу испарину.
— Браво! — Конноли хлопнул в ладоши.
— Пока я не ходок, — бедренные мускулы ныли, точно после хорошей пробежки, так что пришлось возвращаться на кровать.
— Ничего, это пройдет, — кивнул Сахарный.
Во время вчерашнего осмотра его плечо было признано здоровым, так что завтра седому солдату предстояло покинуть госпиталь и снова отправиться туда, где раны не лечат, а получают.
В коридоре послышались возбужденные голоса, скрипнули дверные петли, и через порог ступил высокий человек в белой мантии.
— Мир вам, во имя Единого, — мягко проговорил он, покачивая головой, и блики забегали по выбритой макушке.
— Это отец Евгениуш, — из-за плеча служителя выглянула сердитая Жанна. — Он пришел позаботиться о ваших душах.
— Истинно так, — обладатель белой мантии поставил на пол большую и тяжелую на вид сумку. — Скажите мне, дети мои, часто ли вы вспоминаете о Единой Воле, что направляет помыслы и события? Не забываете ли молиться, очищать сердце пред Ликом Единого?
Роберт смущенно потупился. Последний раз он молился еще на Земле, когда перед отправкой на войну их завезли в главный нанкинский храм, а с тех пор на религиозные мысли просто не было времени.
Трудно думать о душе, когда тебя пытаются убить.
— Вижу, что сердца ваши зачерствели от боли и ненависти, — служитель чуть заметно нахмурился. — Но ничего страшного, ведь сказано в Книге Освобождения — ненавидящий Единого да обретет путь к нему, любящий да заблудится в любви своей…
— Грешен я, отец, клянусь трилистником, — проговорил Конноли. — Убивал…
— Любой солдат может сказать то же самое, — служитель неожиданно рассмеялся. — Если желаешь поговорить наедине, сын мой, то я буду готов выслушать тебя после вечерних процедур. Это касается вас всех.
И отец Евгениуш обвел обитателей палаты взглядом, теплым, спокойным и очень добрым.
— Что до остального — не буду утомлять вас длинными речами, — услышав это, Сахарный вздохнул с облегчением. — Но на первом этаже с сегодняшнего дня начнет работать храм, и я буду служить там каждый день в соответствии с указаниями Комиссии Единства. Приходите.
— Обязательно, святой отец, — кивнул Роберт.
— Вот и хорошо, — отец Евгениуш наклонился к своей сумке, щелкнул застежкой. — А это вам подарок, чтобы вы не скучали. А то тоска разъедает душу не хуже ржавчины…
К удивлению Роберта, из сумки оказался извлечен не экземпляр Девятикнижия в подарочном издании, а самый настоящий телевизор, маленький и плоский, похожий на поднос.
— Вот, во славу всех Святых и Пророков, — проговорил служитель, прилепляя телевизор к стене.
Чмокнул вакуумный крепеж и полупрозрачный прямоугольник повис, точно муха.
— Да будет с вами мир Единого и благость его, — заметил отец Евгениуш, подхватил сумку и вышел в коридор.
— Хороший подарок, — заметил Конноли. — Только что транслируют на этой планете? А ну показывай! Настройка, каналы…
Телевизор, повинуясь голосовой команде, заработал. Экран осветился, пошел цветными пятнами, из динамиков полился мужественный голос:
— …на Эброне. Полчища врагов продолжают атаковать позиции наших солдат, но они не желают отдавать ни метра политой потом колонистов земли!
— Красиво говорит, — заметил Сахарный. — Только врет, без вопросов. Какие полчища? Форсеров много меньше, чем нас.
С небольшим опозданием появилась картинка — пейзаж изуродованного боями города.
Среди развалин возвышались редкие уцелевшие здания, виднелись столбы дыма и огрызки, оставшиеся на месте деревьев, на мостовой зияли выбоины. Бесстыдно раззявив пасть, валялся собачий труп.
— С нами согласился побеседовать один из доблестных защитников Эброна, сержант Юджин Хопкинс! — объявил диктор.
Изображение чуть сдвинулось так, чтобы собачий труп ушел из кадра, и на экране появилась круглая, точно блин рожа, украшенная сизым носом и парой бегающих глаз.
— Что вы можете нам сказать, сержант?
— Ну… мы… э, — лицо Юджина Хопкинса от умственных усилий побагровело, став похожим на свеклу-мутанта, переходящий в залысины лоб пошел морщинами. — Не отдадим ни пяди земли этим… ну… э… чудовищам!
Камера чуть отодвинулась и стала видна размещенная на грудном щитке эмблема — две переплетенные между собой молнии, темная и светлая.
— Корпус «Зевс», — заметил Сахарный. — Командиры с Земли, рядовой состав почти весь с Олимпа…
— Откуда ты знаешь? — удивился Роберт.
— Я там служил.
Изумление Роберта возросло. До сего дня сосед по палате ни разу не упомянул о том, что было с ним до попадания в госпиталь, а когда начинались разговоры-воспоминания, он просто отворачивался к стене.
Сержант Юджин Хопкинс продолжал вещать что-то о славном пути собственной боевой части, но слушать его речь, явно написанную кем-то другим, никогда форсеров в глаза не видевшим, было тошно.
Роберт поискал другой канал, но безрезультатно.
— Выключись, — проговорил Конноли, когда стало ясно, что попытки эти обречены на провал.
Телевизор погас, и в палату вернулась тишина.
