Первые лучи восходящего солнца постепенно освещали город. Чудовищный, мучительный вид открывался поэтапно. Сначала горизонт за железнодорожным депо подернулся слабым сероватым светом, в котором стали видны силуэты, бродившие по окрестным пустырям и полям. Становилось все светлее, и фигуры, казавшиеся просто сгустками теней, обретали конкретные очертания – они ходили по железнодорожным путям, ковыляли мимо витрин на Мейн-стрит и мимо домов на Пекан-стрит и Дюранд-стрит. Все это напоминало слет слуг ада, Марди Гра мертвецов. Армия кусачих заполонила все закоулки города, шаталась по каждой улочке, маячила в каждой нише. Выжженные солнцем лужайки вдоль Флэт-Шолс-роуд, некогда аккуратные палисадники, обнесенные невысоким забором, теперь кишели живыми трупами. Даже в саду на арене яблоку негде было упасть – восставшие мертвецы топтали драгоценные ростки овощей, бесцельно кружили по гоночному треку и толкались в каждом проходе. Некоторые ходячие, словно движимые мышечной памятью, даже бродили по трибунам и неустанно ковыляли среди скамей, как будто в поисках потерявшихся детей и забытых вещей. Тут и там пошатывались опаленные, обожженные мертвецы – жертвы случившегося несколько недель назад большого пожара, – с которых сыпались пепел и сажа. Всеобщий хриплый плач то и дело накатывал жуткими волнами, в воздухе невидимым туманом витала мерзкая вонь – целый океан фекалий, гноя и гари.

Запах был настолько вездесущим, что большинство выживших, зажатых возле купола ратуши, сняли с себя кое-какую одежду, бесполезную во влажном и жарком воздухе Джорджии, и намотали ее на лицо, сделав своего рода маски.

– Я пи2сать хочу! – сообщил Лукас Дюпре пристроившейся в уголке Глории Пайн. Нижняя половина лица мальчишки была замотана оторванной от рубашки тканевой полосой, поэтому его детский голос был приглушен и практически тонул в шуме ветра. Огибавший купол балкончик был всего фута три шириной, но, к счастью, на нем была установлена невысокая декоративная балюстрада, которая огибала барабан. Эта балюстрада помогла выжившим избежать множества инцидентов с детьми, которые время от времени пытались залезть на купол, чтобы осмотреть окрестные леса и подать сигнал SOS кому-нибудь, кто мог оказаться рядом.

– Отведи его на другую сторону, – посоветовала Барбара, которая сидела в нескольких футах от Глории между Беттани Дюпре и одной из дочек Слокамов. В руке у нее была влажная тряпка, ветер трепал ее седые локоны. Она повернулась к Беттани и сказала: – Открывай ротик, милая.

Беттани запрокинула голову, и Барбара выжала ей в рот несколько капель воды со своей банданы, пропитанной росой, которая утром выступила на черепице. Губы девочки пересохли и растрескались, из ранок сочилась кровь. Проглотив воду, Беттани посмотрела на Барбару.

– И все? Больше воды не будет?

– Боюсь, нет, – ответила Барбара, тревожно взглянув на мужа, который сидел скрестив ноги возле купола. Его голова была обмотана тюрбаном из разорванной на лоскуты хлопковой рубашки, которую он сбросил утром. Держа на коленях винтовку, он задумчиво смотрел на далекие холмы.

Дэвид Штерн понимал, что они попали в ужасную беду. Повернувшись и взглянув на сидевшую рядом с ним Лилли, он заметил беспокойство и у нее на лице.

– Мы что-нибудь придумаем, – пробормотала она, скорее обращаясь к самой себе, чем к кому-то из собравшихся на крыше. Солнце палило, и ее светлая кожа уже начала обгорать: шея и щеки стали красными, как панцирь сваренного омара. Она смотрела на северную часть Мейн-стрит, наблюдая, как толпы монстров топтали аккуратную клумбу, которую она разбила перед своим домом. У нее перехватывало дыхание – почему-то именно эти гибнущие цветы стали для нее истинным ознаменованием рокового конца.

Томми сидел рядом с ней, ожесточенно строгая палочку перочинным ножом Гарольда Стаубэка. У него на лицо была повязана бандана. Мальчишка в основном молчал с тех пор, как они оказались на крыше, но по искрам боли в его взгляде Лилли понимала, что в душе он страдает.

Гарольд стоял возле него и опирался на медную трубу, подернутую патиной и заляпанную птичьим пометом. Даже в разорванной рубашке, с прижатым ко рту носовым платком, он казался настоящим щеголем. Он изо всех сил старался поднять дух сидящих на крыше, время от времени пел народные песни и религиозные гимны, рассказывал истории из своего детства – он рос в семье издольщика из Флориды – и развлекал детей фокусами. Но даже Гарольд уже начал уставать.

Глория отвела Лукаса за купол ратуши.

Мальчишка встал на верхней площадке пожарной лестницы, расстегнул комбинезон и взглянул на толпу бродящих по парковке трупов. Ветер гонял мусор по растрескавшемуся тротуару, а чудовища неуклюже шагали из стороны в сторону, то и дело натыкаясь друг на друга. Их было так много, что они напоминали косяк ужасных рыб. Некоторые слышали доносившиеся с крыши звуки и поднимали на мальчишку свои мутные глаза.

Лукас начал писать прямо на мертвецов.

Глория наблюдала за ним с угрюмым и отстраненным выражением лица. От обезвоживания мочи у парнишки было не слишком много, но ее оказалось достаточно, чтобы привлечь внимание ходячих. Они устремляли дикий взгляд в небо, словно удивленные неожиданным дождем. Мальчишка без улыбки смотрел на то, как струя ударялась о макушки изуродованных голов и стекала по истощенным телам. Судя по всему, ребенок не видел в этом ничего смешного, ничего приятного, ничего озорного.

Он просто не мог отвести взгляд.

После обеда они услышали шум. Гарольд заметил его первым, повернулся к прорезанному в куполе люку, инстинктивно выхватил свой «смит-вессон» сорок пятого калибра и навел его на люк.

– Что еще за чертовщина? – пробормотал он, чувствуя, как револьвер дрожит у него в руках.

Лилли вскочила на ноги, Дэвид подошел ближе и поднял «AR-15». Остальные расступились, смотря на старую, как будто приросшую к месту крышку. Из здания доносились скрипы и громкие хлопки, которые эхом отдавались под куполом, и дети особенно испугались, услышав их. Может, ходячие умеют ходить по лестнице? Никто не знал точного ответа на этот вопрос, но не приходилось сомневаться, что практически все городские постройки были заняты мертвецами.

– Не волнуйтесь, – довольно громко сказала Лилли, чтобы ее голос не потонул в шуме ветра. – Возможно, это просто пустяки.

– На пустяки не похоже, – пробормотала Глория, прижимая к груди одного из малышей, глаза которого блестели от страха.

– Эти твари ведь не умеют подниматься по лестницам? – спросил Гарольд, и его вопрос повис в воздухе, как токсичный газ.

– Некоторые сумели залезть на трибуны на гоночном треке, – заметила Глория.

– Сохраняйте спокойствие. – Дэвид указал винтовкой на люк и кивнул в сторону ржавой, окисленной, приросшей к месту металлической ручки. – Даже если они поднимутся по лестнице, эту дверцу им не открыть.

Приглушенные звуки становились все громче – похоже, их источник поднимался выше и выше. Были слышны шаркающие, скрипящие шаги, которые приближались к дверце в куполе. Сказать, один там ходячий или целая дюжина, было невозможно. Лилли смотрела на железную ручку. Этим люком явно не пользовались уже не один десяток лет. Прорезанный в куполе ратуши, покрытый наростами и птичьим дерьмом, в былые, славные времена он, видимо, служил уборщикам и рабочим, следящим за зданием.

– Барбара, на всякий случай, – сказала Лилли, посмотрев на седовласую матрону, – уведи детей за купол.

Барбара и Глория последовали этому совету и подтолкнули ребятишек на другую сторону барабана. Даже Томми покорно передал Лилли перочинный нож и пошел с остальными, с радостью предоставив взрослым самим разбираться с нападающими.

Шум тем временем стал еще громче – до источника звуков как будто оставалось всего несколько футов. Казалось, кто-то, шаркая, добрел до люка и остановился, а затем раздался громкий удар, от которого все на крыше вздрогнули.

– Дэвид, будь готов открыть огонь, – ровным, хоть и испуганным, голосом велела Лилли.

– Понял.

Дэвид подошел ближе к люку и навел ствол винтовки на дверцу.

Раздался новый удар, дверца люка содрогнулась, из-под петель полетела штукатурка.

– Стрелять только наверняка, – сказала Лилли, встав рядом с Гарольдом. У нее не было пистолета, но она выставила перед собой нож Гарольда, готовая в любую секунду броситься на противника.

Гарольд обеими руками сжал рукоятку револьвера и навел его на дверцу.

Бах!

– Три… два…

Дверца распахнулась, в проеме показалось исчерченное морщинами, изнуренное лицо.

– Какого черта вы тут делаете, ребят? Принимаете солнечные ванны?

– О боже… – едва слышно прошептала Лилли, не в силах пошевелиться под взглядом блестящих глаз, которые смотрели прямо на нее.

Волосы Боба Стуки были грязны как никогда, он весь был покрыт пылью и сажей, как будто целую неделю провел в битумной яме или на археологических раскопках. Он улыбнулся остальным, его глаза сверкнули от радости, вокруг них собрались мелкие морщинки.

– Ребят, вы спускаться собираетесь или мне тащить шезлонг?