Глава 38
Неправда, что мужчины не плачут. Уж мне-то приходилось видеть слезы даже на глазах у моих ребят. И сам пару раз ронял скупую, беспредельно горькую слезу… Разрешите не уточнять, при каких обстоятельствах. До сих пор больно и говорить, и даже думать об этом.
Так что реакция Тадеуша, хоть и была неожиданной, не шокировала. И уж тем более не возникло желания усмехнуться или пристыдить: взрослый, мол, мужчина, полковник, а раскис, словно баба! Просто деликатно отвернулся, давая возможность человеку прийти в себя.
Объяснились – и хорошо. Надеюсь, он все понял.
– Это словно безумие, наваждение какое-то! – воскликнул вдруг молодой улан. – Я ведь всем сердцем любил панну Агнешку… Точнее, и сейчас ее люблю, – торопливо поправился он. – Еще три дня назад, согласись ее родители на наш брак, не было бы в мире человека счастливее меня! А сейчас… Не представляю, как посмотрю ей в глаза! Как скажу: «Агнуся, если согласишься стать моею – знай, буду любить тебя и беречь. Но в моем сердце вечно будет кровоточащая рана! И нанесла ее не ты…» Ах, зачем, зачем я только повстречал княжну! И ведь всегда думал, что шляхтич должен быть верен своей даме сердца, что его слово нерушимо… О Езус! – Тадеуш яростно мотнул головой, будто и впрямь отгонял наваждение. – А поступил, как последний… – Его голос прервался.
– Пан не нарушил верности своей даме, – мягко уточнил я. – Разве что в мыслях, а это не грех.
– Нет, грех! – упрямо возразил поляк. – Хоть и меньший, чем на деле.
«Да, трудная это публика – истинно верующие… Ох, трудная! Ну, ничего, справимся…»
– Что же, один лишь Бог без греха, – пожал я плечами. – Пан Тадеуш выговорился, облегчил душу – это уже хорошо. И потом, даже женатый человек может искренне восторгаться другой дамой, в том нет ничего плохого. Может даже… э-э-э… в мыслях позволить себе нечто неподобающее. Лишь бы не пытался переступить черту, – внушительным голосом договорил я, глядя ему прямо в глаза.
– Поистине, странно слышать такое! – с искренним удивлением воскликнул молодой поляк. – Известно, что московиты очень ревнивы. Ведь ваших женщин даже не допускают к общей трапезе, держат чуть ли не взаперти! Лишь бы на них не падал взгляд постороннего мужчины. И вдруг пан Анджей…
– Московиты тоже бывают разными, – подмигнул я. – Будем считать, что пан Анджей слишком многого набрался от иноземцев. В том числе и от поляков. Да разве только я! Сам государь Алексей Михайлович позволяет себе расхаживать и в польском платье, и в немецком… Пан не знает об этом? Ну, конечно, нет! Ведь царь носит такую одежду только в кругу самых близких людей. Но погодите немного, то ли еще будет!.. Впрочем, это пока подождет, а вот ваша женитьба на панне Агнешке – нет. Будьте любезны, пане полковник, посвататься к ней как можно скорее. Можете считать это моим приказом. Отданным для блага самого пана Тадеуша…
– Ненавижу… Ненавижу!.. – хрипела Елена, распростертая под безжалостным сильным телом пана подстаросты.
Чаплинский лишь отвечал ликующими, гортанными звуками, похожими то ли на хохот безумца, то ли на рычание хищника. Старая, давно рассохшаяся кровать ходила ходуном, скрипя так, что даже корчмарь, пробегавший за дверью по своим делам, уважительно присвистнул, качая седой головой:
– Ишь, разошлись-то… А еще жаловалась: устала, мол, да смертельно… Ох, бабы!
Пан Адам Краливский почувствовал, что еще немного – и он сотворит что-то ужасное. Жена упорно продолжала нести прежнюю чушь, столь же упорно отказываясь объяснить: с какого, собственно, перепугу ей в голову пришла эта идея. Чуть не рыдала, заламывая руки и клянясь, что рада бы ответить, но не может. И снова потоком лились упреки и слезы… В конце концов, муж не выдержал:
– Хватит!!! Сил нет слушать эту галиматью!
Пани Катарина, осекшись на полуслове, уставилась на пана Адама с потрясением и беспредельной обидой.
– Вот что, дорогуша! – стальным голосом продолжил управитель. – Любому терпению есть предел! Или ты немедленно… повторяю, немедленно, – его голос стал наждачным, – объясняешь все, или… Или я за себя не ручаюсь! Не знаю, что с тобой сделаю!
Перепуганная пани Катарина, прикинув, что ксендз Микульский как-никак далеко, а муж, разъярившийся по-настоящему, на расстоянии вытянутой руки, выбрала из двух зол меньшее. И, глотая слезы, поминутно призывая то Матку Боску, то всех святых угодников оптом и в розницу, начала свой рассказ…
Как это ни странно, муж поверил. Наверное, потому, что за долгие годы брака изучил характер и привычки супруги вдоль и поперек. Ему было ясно: это не ложь и не фантазии. Конечно, сыграла свою роль и ссылка на княжеского духовника, с которым жена также поделилась этой новостью…
– Так ксендз ничего не ответил?! – на всякий случай переспросил пан Краливский, также глубоко озадаченный и, чего уж скрывать, испуганный.
– Ничего! Ни единого слова! – всхлипнула пани Катарина, терзая насквозь промокший платочек. – Велел лишь никому не рассказывать… А я…
– Законный муж не относится к категории «никому»! – наставительно заявил супруг. – А теперь помолчи немного, не реви! Надо подумать… Дело-то такое – сам дьявол ногу сломит…
– А-а-а! – взвыла пани Катарина так, что управитель чуть не подпрыгнул. – Не поминай его, не поминай!
– ….! – только и смог произнести пан Адам, когда сердце перестало бухать в груди кузнечным молотом и дыхание восстановилось. – Помолчи, холера, пока добром прошу!!!
Тадеуш после недолгой паузы кивнул:
– Я исполню приказ ясновельможного пана первого советника. И… – договорил он чуть дрожащим голосом, – и человека, которого я беспредельно уважаю, другом которого хочу называться. Даю слово шляхтича, что княжна Милославская с этой минуты мне как сестра, и ни о чем большем я не посмею даже мечтать… Хотя, Езус свидетель, мне будет очень трудно сдержать себя! Но шляхетское слово крепче алмаза. Пану Анджею не о чем беспокоиться. Клянусь спасением души!
Голос его дрожал все сильнее, на глазах блестели слезы, но смотрел он прямо на меня, не отводя взгляда. И это был взгляд надежного, честного человека, к которому ты не побоишься повернуться спиной в бою…
Я, улыбнувшись, протянул ему руку, Тадеуш крепко ее пожал.
– Ну как, мы поняли друг друга? – Анжела испытующе смотрела на полячку.
Агнешка молча кивнула.
– Поверь, так будет лучше! Для тебя, для меня, для твоего Тадика… Для всех! Как говорят у нас, «лучшее – враг хорошего».
– Это еще одна московитская поговорка? – тихо спросила Агнешка.
– Да, – улыбнулась Анжела.
