Книга: Век самопознания. Поиски бессознательного в искусстве и науке с начала XX века до наших дней
Назад: Глава 24 «Вклад зрителя»
Дальше: Глава 26 Как мозг регулирует эмоции и эмпатию

Глава 25
Биология «вклада зрителя»: моделирование чужой психики

Алоиз Ригль и Эрнст Гомбрих исходили из того, что картину заканчивает зритель: глядя на портрет, он эмоционально реагирует и пытается понять, что рассказал художник об облике и внутреннем мире модели. Биологические механизмы, участвующие в реакции зрителя на портрет, включают не только системы восприятия и эмоциональных реакций, но и систему эмпатии.
Системы восприятия, эмоций и эмпатии, составляющие биологические основы “вклада зрителя”, входят в число социальных структур мозга. Мы реагируем на портреты оттого, что биологически запрограммированы испытывать эмпатию, а также эмоции. Когда два человека разговаривают, каждый имеет некоторое представление о том, куда клонит собеседник. Когда мы смотрим на портрет, мы сразу получаем некоторое представление об эмоциональной жизни изображенного – в той степени, в какой художнику удалось о ней рассказать. Распознав эмоции человека на портрете, мы способны на них реагировать. Эта способность позволяет нам не только реагировать на произведения искусства, но и проникать в чужие мысли и чувства.
Ута и Крис Фрит из Университетского колледжа Лондона полагают, что функция нашей способности конструировать модели психики других людей состоит в том, чтобы предсказывать их действия и оценивать собственные мотивы. Ученые утверждают, что особенности наших социальных когнитивных способностей могут определяться прежде всего двумя факторами. Во-первых, у нас есть врожденное бессознательное стремление отслеживать разницу между собственными знаниями и знаниями окружающих. Это поощряет нас к обмену информацией. Один человек всегда знает нечто, чего не знает другой, и именно это может сделать общение продуктивным. Во-вторых, для эффективного обмена сведениями эти сведения необходимо осознавать, и поэтому то, что нам известно, представлено в мозге преимущественно в доступной для осознания форме. Когда мы видим эмоциональное состояние другого человека, реального или нарисованного, автоматически (бессознательно) активируется представление этого эмоционального состояния, включающее бессознательные физиологические реакции на него.

 

Биологический механизм нашей способности улавливать эмоциональные состояния другого и реагировать на них включает две составляющих: во-первых, механизм восприятия эмоционального состояния другого и соответствующих реакций, а во-вторых, механизм восприятия его когнитивного состояния, в том числе мыслей и чувств, и соответствующих реакций. Чтобы передать эмоциональное состояние портретируемого, модернисты стремились вначале разобраться в этом состоянии, а затем в собственных эмоциональных, эмпатических и когнитивных реакциях. Оскар Кокошка, рассказывая Эрнсту Гомбриху о человеке, портрет которого он писал, говорил: его “так трудно было трудно разгадать по лицу”, что художник “машинально изобразил на собственном лице соответствующую застывшую, непробиваемую гримасу”. Гомбрих упоминал, что Кокошке “даже собственные мышечные ощущения помогали разбираться в физиогномике другого человека”.
На портретах Эрнста Рейнхольда и Рудольфа Блюмнера (гл. 9) Кокошка исказил лица и руки, чтобы передать состояние психики портретируемых, эмпатически воспринимаемое художником. Когда мы смотрим на такие портреты, мы невольно имитируем движения мимических мышц изображенных. Это подтвердили посвященные “бессознательному подражанию” эксперименты Ульфа Димберга. Профессор психологии Уппсальского университета установил: у человека, который видит (пусть недолго) чужое лицо, выражающее те или иные эмоции, наблюдаются слабые сокращения мимических мышц, воспроизводящих только что увиденное выражение. Более того, социопсихологи выяснили, что бессознательное подражание способствует пониманию и даже дружелюбию в отношении человека, выражение лица которого мы невольно имитируем.
Эта сторона подражания может участвовать и в нашем восприятии произведений искусства. Возникает вопрос, как это происходит: мы вначале интерпретируем выражение лица человека, которого видим, и лишь затем меняем соответствующим образом выражение своего лица? Или же мы машинально подражаем мимическим выражениям, которые видим, и это помогает нам понимать смысл увиденного? Крис Фрит приводит простейший пример такого подражания:
Есть простой способ сделать так, чтобы вам стало веселее, даже не глядя на улыбающиеся лица. Зажмите в зубах карандаш (раздвинув губы в стороны). Для этого поневоле придется улыбнуться, и вам станет веселее. Если же вы хотите, чтобы вам стало грустно, зажмите карандаш одними губами.
Результаты социопсихологических исследований свидетельствуют о том, что мы невольно подражаем не только чужой мимике, но также позам и жестам, к тому же представители одной социальной группы склонны подражать не равному себе, а копируют преимущественно лидера группы. Эти бессознательные процессы весьма упорядоченны и служат координации и поддержанию социальных связей. Как отмечал Ригль, этим обстоятельством успешно пользовались голландские портретисты. Глядя на их картины, зритель ощущает себя участником изображенных сцен.
Мимические выражения и жесты могут говорить не только о том, что человек переживает, но и о том, как он относится к другим. Многие проявления эмоций предназначены именно для передачи сведений о нашем эмоциональном состоянии людям, с которыми мы взаимодействуем. Например, улыбка позволяет сообщать, что мы разделяем радость, а поднятые брови – что и мы дивимся странному поведению третьего лица.
Крис Фрит сделал замечательное открытие: когда мы видим на чьем-либо лице выражение радости или страха, у нас в мозге активируются те же нейронные сети, когда мы сами испытываем радость или страх. Это открытие позволило установить нейронные корреляты (потенциальный нейронный механизм) тех эмпатических реакций на проявления эмоций, изучением которых занимались Чарльз Дарвин и Пол Экман. При этом наши эмпатические реакции обычно оказываются слабее, чем те эмоции, на которые мы реагируем, и отражают эти эмоции далеко не полностью. Особенно слабыми бывают эмпатические реакции на чужую боль.

 

Нам, существам социальным, необходимо не только умение читать мысли других людей, но и способность прогнозировать их поведение. В ее основе лежит построение модели психического состояния – понимание чужой психики, позволяющее нам представлять себе их мысли и чувства и испытывать к ним эмпатию. Для полноты таких моделей мозгу нужна и модель собственной психики: своих постоянных качеств, черт характера и пределов способностей. Возможно, либо умение формировать модели психического других людей, либо умение формировать модели собственного сознания возникло в ходе эволюции раньше, и одно создало предпосылки для другого. Возможно также, что оба умения, как часто бывает, развивались вместе, способствуя эволюции друг друга и приведя в итоге к тому высокому уровню самосознания, которым отличается Homo sapiens.
И мозг зрителя, и мозг художника создают эмпатические модели чужого сознания. Вермеер, Веласкес и Шиле с помощью зеркал раскрывали собственный внутренний мир и внутренний мир других людей. Но каким образом мозг позволяет нам читать чужие мысли? Подобно зрительной системе мозга, способной строить модели реальности на основе базовых фигур, его социальная система обладает врожденной способностью работать психологом, строя модели чужих мотивов, желаний и мыслей. Для проникновения в чужие мысли требуется и ряд дополнительных способностей, в том числе к подражанию и эмпатии. Все это необходимо для участия в жизни любой социальной группы, будь то семья, школа или организация, где мы работаем.
Для восприятия произведений искусства способность формировать модель психического состояния также совершенно необходима. Ута Фрит, одной из первых занявшаяся изучением этой проблемы, блестяще проиллюстрировала нашу потребность в такой способности картиной, воспроизведенной на обложке ее знаменитой книги “Аутизм” (рис. II–38). Вот как исследовательница описывает это полотно – “Шулера с бубновым тузом” кисти французского художника XVI века Жоржа де Ла Тура:
Мы видим четырех причудливо одетых людей: женщина и двое мужчин сидят за карточным столом, рядом стоит служанка, которая держит вино. Сами по себе эти факты ничего не говорят нам о предполагаемой драме, которая разыгрывается у нас перед глазами. Мы видим эту драму иным способом, чем изображенных людей и их действия.
Мы знаем об этой драме потому, что глаза и руки персонажей красноречиво о ней рассказывают. Дама в центре и служанка выразительно смотрят в сторону. Взгляды обеих нацелены на игрока, сидящего слева и смотрящего на нас. На него же направлен указательный палец дамы. Внимательно разглядев его, мы видим, что у него спрятаны за поясом два туза и он вынимает их левой рукой. В правой руке игрок держит остальные свои карты. Игрок, сидящий справа, судя по всему, поглощен собственными картами.
Но и эти подробности не передают сути изображенной на картине сцены… Хотя мы не видим мыслей и чувств людей, мы способны их приписывать им, и делаем это под руководством художника… Данная способность и позволяет нам разобраться в изображенной на картине нечестной игре. Что дает нам уверенность в том, что перед нами шулер? Мы понимаем это благодаря эффективному орудию психики, присущему всем здоровым взрослым людям, которые в той или иной степени умеют им пользоваться. Это орудие – модель психического состояния… Модель психического состояния дает возможность прогнозировать отношения внешнего положения дел и внутреннего мира людей. Я называю такое прогнозирование ментализацией.
Чтобы понять, что собой представляет этот вымышленный мир, вернемся к картине. Один из ключей к разгадке драмы нам дают тузы. Следуя своей модели психического состояния, мы заключаем, что люди не знают того, чего они не видят. В то же время мы заключаем, что, по мнению других игроков, эти тузы должны находиться в колоде, поскольку таковы известные нам правила игры. Второй ключ дает взгляд служанки. Она должна была видеть тузов за спиной игрока. Третий ключ – взгляд дамы в центре, указывающей на шулера пальцем. По ее взгляду и жесту мы заключаем, что и она знает об обмане. Возможно, сам шулер не догадывается, что раскрыт: он не смотрит на нее и выглядит невозмутимым. Наконец, юноша справа не отрывает взгляда от своих карт; значит, художник хочет сказать нам, что тот не знает, что происходит. Из этого мы заключаем, что именно игрок справа лишится лежащей перед ним горсти монет.
Разбираясь в изображенной драме, мы прибегаем к своего рода бессознательному чтению мыслей. Мы с самого начала исходим из того, что можем понять, о чем думают персонажи, о чем они знают и не знают. Например, мы невольно заключаем, что дама знает о готовящемся обмане. Мы также заключаем, что юноша не знает о нем. Наши умозаключения доходят даже до того, какие эмоции могут впоследствии возникнуть у персонажей (удивление, гнев), но при этом мы остаемся в напряжении. Попытается ли дама разоблачить шулера? Или поможет обыграть юношу? Предупредят ли того вовремя? Художник позволил нам разобраться лишь в некоторых мыслях и чувствах героев картины, но оставил финал драмы открытым.
Идею модели психического состояния в систему современных научных понятий ввел Фрейд. Он усматривал в ней одну из методологических основ психоанализа, поскольку для понимания внутренних конфликтов и устремлений пациента психоаналитику требуется эмпатия.
Ута Фрит и ее коллеги предположили, что у детей, страдающих аутизмом, нарушена способность формировать модель психического состояния и именно поэтому они не умеют приписывать другим мысли и чувства и не способны прогнозировать их поведение. Подобно прозопагнозии (неспособности распознавать лица), позволившей многое узнать о представлении лиц, аутизм позволил многое узнать о социальной системе мозга и биологических механизмах социальных взаимодействий и эмпатии. Многие дети, страдающие аутизмом, просто не понимают, как взаимодействовать с людьми, потому что плохо осознают, что и у тех есть свои идеи, эмоции и точка зрения. Они неспособны испытывать по отношению к другим эмпатию и прогнозировать их поведение.
Аутизм независимо друг от друга открыли два педиатра, родившихся в Австрии: Ганс Аспергер, работавший в детской клинике при Венском университете, и Лео Каннер, в 1924 году эмигрировавший в США. В 1943 году, работая в Школе медицины Университета им. Джона Хопкинса, Каннер опубликовал статью “Аутистические нарушения аффективного контакта”, в которой описал симптомы раннего детского аутизма у одиннадцати пациентов. Год спустя Аспергер издал статью «„Аутистические психопаты“ в детском возрасте» с описанием симптомов четырех детей-аутистов.
Каннер и Аспергер исходили из того, что изучают врожденное расстройство биологической природы, и оба, как ни удивительно, назвали это расстройство аутизмом. Этот термин ввел Эйген Блейлер, обозначивший так некоторые проявления шизофрении. В должности директора “Бургхельцли” (психиатрической лечебницы при Цюрихском университете) Блейлер сменил Огюста Фореля, чей знаменитый портрет работы Кокошки удивительным образом предсказал инсульт. Блейлер называл аутизмом то, что сегодня мы называем негативными симптомами шизофрении: неловкость в общении, отчужденность и ограничение социальной жизни собственными проблемами. Каннер писал:
С 1938 года наше внимание привлек ряд детей, состояние которых так отчетливо и своеобразно отличается от всего описанного до сих пор, что случай каждого заслуживает тщательного рассмотрения – и, надеюсь, рано или поздно получит то, чего заслуживает.
Далее он красноречиво описывал девятерых мальчиков и двух девочек, которые, по его мнению, страдали этим расстройством. Наблюдения Каннера составили фундамент современных представлений о чертах классического аутизма. Отчужденность, стремление к единообразию и островки способностей – по-прежнему считаются свойственными всем случаям аутизма, хотя эти проявления и могут варьировать, а кроме того, бывают сопряжены с рядом других проблем. Об аутистической отчужденности Каннер писал:
Необычайное, “патогномоничное”, фундаментальное проявление этого расстройства состоит в наблюдающейся с самого начала жизни неспособности детей нормально формировать отношения с окружающими… Им изначально свойственна крайняя аутистическая отчужденность, которая везде, где только возможно, не замечает, игнорирует и не пропускает все, что поступает к ребенку извне. При этом у него хорошие отношения с предметами: ими он интересуется и может радостно играть с ними часами… Отношения того же ребенка с людьми совсем не такие… Главной особенностью поведения оказывается глубокая отчужденность.
Что мы имеем в виду, когда говорим, что модель психического состояния позволяет приписывать другому человеку мысли и чувства и прогнозировать его поведение? Ута Фрит и ее коллеги предположили, что модель психического состояния представляет собой врожденную систему ожиданий, касающихся поведения людей и событий и составляющих один из компонентов нормальной психики. Фрит пишет: “Эта смелая концепция была построена на основе радикального для того времени [1983 г.] предположения, согласно которому психика младенца от рождения оснащена механизмами накопления знаний о важных свойствах окружающего мира”.
Но где в мозге здорового человека локализованы механизмы обеспечения социальных взаимодействий и модели психического состояния? Концепцию системы структур нашего мозга, отвечающих за социальные когнитивные функции и модели психического состояния, выработала в 1990 году Лесли Бразерс. Дальнейшие исследования выявили, что социальная система мозга представляет собой иерархическую сеть приблизительно из пяти уровней обработки социально значимой информации, которыми и обеспечивается построение модели психического состояния (рис. 25–1).

 

Рис. 25–1. Механизм работы нейронных сетей, входящих в социальную систему мозга и задействованных во “вкладе зрителя”.

 

Первый уровень – система распознавания лиц. Один из ключевых ее компонентов связан с миндалевидным телом и осуществляет анализ мимических выражений, оценивая чужое эмоциональное состояние, особенно тревогу и страх. Второй уровень – система распознавания физического присутствия другого человека и прогнозирования его поведения. Третий – система интерпретации действий и намерений другого путем анализа биологических движений. Четвертый – система подражания его действиям, обеспечиваемого работой зеркальных нейронов. Эти нейроны активируются всякий раз, когда мы сами совершаем те или иные действия или видим, как их кто-либо совершает. Пятый, верхний уровень – это система, специализирующаяся на построении модели психического состояния. Эта система приписывает другому те или иные мысли и чувства и осуществляет их анализ.
В нижней височной коре имеется несколько участков, обрабатывающих информацию о лицах (рис. 17–3). “Лицевые участки”, судя по всему, связаны и составляют высокоспециализированную систему обработки данных о единственной категории объектов высокого уровня.
Одна из причин того, что люди, страдающие аутизмом, испытывают трудности в социуме, состоит в том, что их мозг иначе, чем у здоровых людей, обрабатывает информацию о лицах. Глядя на человека, мы почти всегда смотрим прежде всего в глаза, как доказал Альфред Ярбус (рис. 25–2). (См. гл. 20). Кевин Пелфри из Центра изучения детского развития при Йельском университете провел сходный эксперимент с участием детей, страдающих аутизмом, и установил, что они приглядываются не столько к глазам, сколько к губам (рис. 25–3). Более того, Пелфри установил, что новорожденные с самого начала концентрируются на глазах, а дети-аутисты в возрасте от 6 месяцев до 2 лет перестают присматриваться к глазам и переключаются на губы.

 

Рис. 25–2.

 

Аутизм

 

Нормальное развитие
Рис. 25–3. Характер движений глаз у аутиста и у здорового ребенка.

 

Первым этапом умозаключений о действиях другого, нередко даже предшествующим распознаванию его лица, оказывается осознание его физического присутствия. Это достигается за счет работы экстрастриарной зоны в затылочной доле мозга. Нэнси Кэнуишер продемонстрировала с помощью нейровизуализации, что эта область мозга избирательно реагирует на образы человеческого тела или его частей. Эти образы притягивают внимание, даже если оно сосредоточено на чем-либо другом.
Зрительное распознавание частей тела бывает двух разновидностей: эгоцентрическое (связанное с собственным телом) и аллоцентрическое (связанное с телами других людей). Экстрастриарная зона сильнее активируется, когда мы смотрим на других людей, а некоторые отделы соматосенсорной коры, напротив, сильнее активируются, когда мы смотрим на собственное тело. Таким образом, наш мозг отличает зрительную и осязательную информацию о других от зрительной и осязательной информации о нас самих. Отделы мозга, обрабатывающие информацию о телах других людей, особенно экстрастриарная зона, по-видимому, служат своего рода воротами для высших социальных когнитивных функций.
Верхняя височная борозда играет ключевую роль в анализе биологических движений, то есть движений людей и животных. Эта область располагается на поверхности височной доли правого полушария, невдалеке от экстрастриарной зоны. Будучи социальными существами, мы обладаем хорошо развитой способностью распознавать движения других людей. Просматривая фильм, показывающий движения в полной темноте человека с закрепленными на основных суставах лампочками, мы сразу видим, когда он протягивает руку, идет, бежит, танцует. Даже младенцы, которым всего несколько дней от роду, уже концентрируют внимание на движениях таких светящихся точек. Считается, что внимание к биологическим движениям необходимо для формирования привязанности младенца к матери и последующего развития способности воспринимать эмоции, а затем и строить модель психического состояния.
Роль верхней височной борозды определена в 1998 году Айной Пьюс и ее коллегами: этот отдел мозга сильнее реагирует на движения губ и глаз, чем на движения, не связанные с телом. В 2002 году Кевин Пелфри продемонстрировал, что верхняя височная борозда сильно реагирует не только на движения глаз, но и рук и ног (например, на ходьбу и танец), однако гораздо слабее реагирует на столь же сложные небиологические движения, например движения механических фигур.
Открытие отдела, специализирующегося на движениях человека и частей его тела, позволяло предположить, что роль этого отдела в социальной системе мозга состоит в представлении воспринимаемых действий. У обезьян нейроны данного отдела реагируют на социально значимые признаки, например положение головы и направление взгляда. Кроме того, Эндрю Колдер установил, что в верхней височной борозде есть участки, реагирующие на компоненты движений, точно так же, как “лицевые участки” реагируют на черты лица. Открытие Колдера указывало, что верхняя височная борозда интерпретирует действия и намерения других людей на основании анализа информации о биологических движениях, особенно связанных с направлением взгляда. Оно служит важным социальным ориентиром. Например, когда один человек смотрит другому прямо в глаза, это может говорить об угрозе, а когда отводит взгляд – о подчинении или избегании. В первом случае наблюдается более высокая активность верхней височной борозды.
Пелфри предположил, что верхняя височная борозда на основании информации о направлении взгляда определяет объект внимания другого человека и его желание участвовать в социальных взаимодействиях или избежать их. Люди, страдающие аутизмом, смотрят на лица иначе, чем здоровые люди. Кроме того, Пелфри установил, что у аутистов, как и следовало ожидать, нарушена активация верхней височной борозды.
Эксперименты с использованием нейровизуализации выявили, что рядом с верхней височной бороздой располагается отдел, обрабатывающий информацию о движениях вообще – не только биологических. Этот отдел, который нейробиологи назвали зоной V5, выделен на рис. 25–5. Регистрируя активность мозга при демонстрации двух фильмов, показывающих прыгающий мячик и идущего человека, можно увидеть, чем различаются реакции этих двух отделов. Зона V5 активируется и при виде мячика, и при виде человека, а верхняя височная борозда – лишь при виде человека. Нейробиологи полагают, что именно эти отделы зрительной системы отвечают за распознавание биологических движений как особого типа.
Движения тела не так строго привязаны к определенным эмоциям, как мимические выражения. Например, нет положения тела, однозначно сигнализирующего о страхе или гневе. Когда человек разгневан, положение его рук, ног и всего тела может указывать на напряжение мышц, свидетельствуя, например, о готовности к физическому нападению. Однако подобные движения могут наблюдаться и тогда, когда человек испуган.
Ута Фрит первой предположила, что умение отличать биологические фигуры и действия от небиологических может быть предшественником модели психического состояния как в эволюционном плане, так и в плане индивидуального развития. Соседство верхней височной борозды, этого детектора биологических движений, с отделом мозга, участвующим в построении модели психического состояния, вероятно, указывает на их возможное совместное выполнение некоей общей функции. Способность делать заключения о целях и эмоциональных состояниях человека, исходя из его действий, называют детектором целенаправленности. Считается, что она служит одним из компонентов системы мозга, позволяющей нам читать мысли и чувства других.
Младенцы начинают особым образом реагировать на биологические движения уже через несколько дней после рождения, и считается, что их реакции играют ключевую роль в формировании привязанности к матери. Верхняя височная борозда развивается параллельно с отделами мозга, задействованными в распознавании лиц и частей тела, а также в подражании и в построении модели психического состояния. Ами Клин и ее коллеги установили, что двухлетние дети, страдающие аутизмом, не реагируют на биологические движения, хотя могут реагировать на небиологические (на которые нормально развивающиеся дети того же возраста не обращают внимания).

 

Для социальных взаимодействий требуется также подражание, на котором специализируется четвертый уровень социальной системы мозга. Способность к подражанию – это умение распознавать, представлять и воспроизводить действия другого человека, даже если его мотивы трудно интерпретировать. Подражание может способствовать эмпатии и иногда помогает нам справляться со сложными социальными ситуациями. Поэтому подражание – один из важнейших предшественников социальных навыков и модели психического состояния. Система подражания мозга включает зеркальные нейроны, помогающие нам копировать как самопроизвольные, так и преднамеренные действия других.
Эту нейронную основу подражания открыл в 1996 году Джакомо Риццолатти и его коллеги из Пармского университета. Проводя эксперименты с обезьянами, они обнаружили, что нейроны двух отделов премоторной коры (области мозга, управляющей движениями) избирательно активируются в зависимости от того, какие хватательные и удерживающие движения совершает животное. Некоторые из нейронов сильнее активируются, когда обезьяна совершает сложные движения, например берет пальцами небольшой предмет (семечко арахиса и т. д.), другие – когда она совершает движения более простые, грубые, например берет стакан воды. Разные нейроны премоторной коры представляют большой набор хватательных движений.

 

Рис. 25–4. Когда обезьяна протягивает руку, чтобы взять предмет, у нее в мозге возбуждаются те же нейроны, которые возбуждаются, когда она смотрит на то, как это делает другой.

 

Риццолатти и его коллеги установили, что около 20 % нейронов, активировавшихся, когда обезьяна брала семечко, активировались и тогда, когда она видела, как семечко берет другая обезьяна или экспериментатор. Риццолатти назвал эти нейроны зеркальными (рис. 25–4). До открытия зеркальных нейронов большинство нейробиологов полагало, что за восприятие действий и сами действия отвечают разные системы мозга.
Зеркальные нейроны премоторной коры получают информацию из верхней височной борозды – отдела, реагирующего на биологические движения. Некоторые зеркальные нейроны активируются даже в ответ на сенсорные стимулы, которые лишь предполагают то или иное действие, например при виде того, как рука ученого исчезает за преградой, за которой, как известно обезьяне, лежит пища. Это открытие продемонстрировало, что некоторые нейроны высшего порядка, входящие в состав моторной системы, обладают своего рода когнитивными способностями: они не только реагируют на сенсорные стимулы, но и “знают” сенсорные последствия наблюдаемых событий. С помощью функциональной магнитно-резонансной томографии Риццолатти, а затем также Ребекка Сакс, Нэнси Кэнуишер и их коллеги из Массачусетского технологического института установили, что некоторые участки нашей премоторной коры возбуждаются и при наших собственных движениях, и при наблюдении чужих движений. Это позволяет предположить, что зеркальные нейроны имеются и у людей.

 

Рис. 25–5.

 

Три отдела мозга, обеспечивающие представление действий других людей и анализ намерений, лежащих в основе этих действий, показаны на рис. 25–5. Верхняя височная борозда передает зрительные представления биологических движений в два других отдела коры, которые, вероятно, составляют систему зеркальных нейронов и играют важную роль в представлении действий другого человека и подражании им. Эти два отдела (выделенные сиреневым и красным) располагаются в теменной и лобной долях. Они одинаково реагируют на наши движения и на наблюдение таких же движений других, указывая на то, что здесь используется своего рода модель, представляющая чужие действия. Иными словами, нейроны, возбуждение которых передается по периферическим нервам в мышцы, вызывая их сокращение и совершение действий, возбуждаются и тогда, когда получают зрительную информацию о соответствующих действиях кого-либо другого.
Интересно, что нейроны этих трех отделов реагируют даже на звуки, вызываемые действиями других людей. Следовательно, в базовых социальных функциях этих отделов задействованы, по крайней мере, две сенсорные системы: зрительная и слуховая.
Усилия нейробиологов в последнее время были сосредоточены на определении роли каждой из подсистем социальной системы мозга. Однако эти подсистемы следует рассматривать как компоненты сети отделов, обменивающихся информацией и вместе выполняющих еще более сложные социальные когнитивные функции. Например, верхняя височная борозда и зеркальные нейроны могут совместно работать над извлечением из биологических движений, в том числе движений глаз и тела, смысла и использовать эту информацию для интерпретации наблюдаемых действий и получения умозаключений о чужих мыслях.
Представьте, что вы видите женщину, которая протягивает руку к стакану воды на столе. Верхняя теменная борозда позволяет вам зрительно представить и ее движения, и направление ее взгляда (в данном случае – в сторону стакана). Затем эти зрительные представления поступают в области, где располагаются зеркальные нейроны, моделирующие соответствующее действие и позволяющие вам представить его как протягивание руки к стакану. Затем представление поступает обратно в верхнюю височную борозду, где с результатами проведенного моделирования совмещается дополнительная информация об обстоятельствах, сопутствующих данному действию (например, о взгляде женщины в сторону стакана и ее предшествующих словах о том, что ей хочется пить). Это позволяет сделать прогноз о ее намерении дотянуться до стакана и выпить воду, а не передать его, например, сидящему рядом мужчине. Все эти процессы осуществляются более или менее бессознательно, быстро и машинально, благодаря эффективному взаимодействию подсистем социальной системы мозга.
Зеркальные нейроны вряд ли непосредственно участвуют в построении модели психического состояния, однако, вероятно, они служат важными ее предшественниками, как, например, и бессознательные эмоциональные реакции нашего организма на страх. При этом следует отметить, что мы даже не знаем, свойственна ли модель психического состояния обезьянам (животным, о наличии у которых зеркальных нейронов имеются самые надежные данные). Некоторые исследования указывают на то, что модель психического состояния может быть уникальным свойством человека. Кроме того, зеркальные нейроны располагаются не в тех областях мозга, активация которых наблюдается у людей, что участвуют в экспериментах, касающихся построения модели психического состояния. Наконец, далеко не всем ощущениям, которые могут играть роль в построении модели психического состояния, мы вообще в состоянии подражать.

 

В 1995 году Крис Фрит и его коллеги провели посвященное модели психического состояния исследование с использованием позитронно-эмиссионной томографии. Они сравнивали активность мозга у двух групп испытуемых: люди из первой слушали рассказы, в восприятии которых задействована модель психического состояния (требуется поставить себя на место другого), а люди из второй – рассказы, в восприятии которых модель психического состояния не участвует. Нейронная активность, наблюдаемая в том и в другом случае, оказалась разной. У испытуемых из первой группы активировались три области мозга, не активировавшиеся у испытуемых из второй группы: участок медиальной части префронтальной коры, участок в передней части височной доли, участок верхней височной борозды у границы височной и теменной долей. Эти области получили собирательное название “сеть модели психического состояния”. Впоследствии эти данные подтвердились в ходе исследований с использованием функциональной магнитно-резонансной томографии, проведенных Фритом и его коллегами, а также Ребеккой Сакс и Нэнси Кэнуишер.
Сеть модели психического состояния используется для распознавания мыслей и чувств другого человека и для рассуждений о них. Повреждения любого из трех входящих в сеть участков могут приводить к нарушениям модели психического состояния. Ребекка Сакс и Нэнси Кэнуишер пытались свести число участков, задействованных в модели психического состояния, лишь к одному из трех, расположенному на границе височной и теменной долей (рис. 25–6). Этот участок неизменно демонстрирует сильное возбуждение при выполнении заданий, требующих использования модели психического состояния. Недавние исследования указывают на то, что для модели психического состояния требуется по меньшей мере еще один участок найденной Фритом сети – медиальная часть префронтальной коры.
Зеркальные нейроны способствуют научению посредством подражания, тем самым являя собой важный шаг к модели психического состояния. Они передают соответствующую информацию отделам мозга, непосредственно участвующим в построении модели психического состояния, позволяя нам сопереживать. Таким образом, можно предположить, что работа зеркальных нейронов аналогична бессознательной, восходящей обработке зрительной и эмоциональной информации, а эмпатическая модель психического состояния аналогична сознательной, нисходящей обработке такой информации и основана на воспоминаниях об имеющемся опыте сопереживания.

 

Рис. 25–6. Отделы мозга, активирующиеся, когда мы думаем о том, о чем думает другой человек.

 

Психолог Кевин Окснер из Колумбийского университета демонстрировал испытуемым небольшие фильмы, показывающие другого человека, и просил подражать его чувствам. Окснер назвал такое подражание, при котором испытуемый не только реагирует на чьи-либо действия и предполагаемые устремления на когнитивном уровне, но и подражает им, активной эмпатией. Эксперимент показал, что для точной интерпретации эмоционального состояния человека, которого испытуемый видел в фильме, требуется активность и участка границы височной и теменной долей, и зеркальных нейронов.
Можно предположить, что такое же сочетание восприятия биологических движений, работы зеркальных нейронов и модели психического состояния позволяет зрителю мысленно воспроизводить и переживать эмоции персонажей, изображенных художником. Искусно подбирая и часто утрируя черты лица и жесты, по которым участвующие в этом процессе отделы мозга читают мысли и чувства других людей в обыденной жизни, художники активируют нашу врожденную способность моделировать чужую психику.

 

Иерархическая система мозга, позволяющая формировать модель психического состояния, соединена с миндалевидным телом, а также некоторыми участками префронтальной коры, и динамично взаимодействует с ними. Миндалевидное тело выполняет множество функций, связанных с эмоциями, и управляет двумя эмоциональными системами – позитивной и негативной. Префронтальная кора, в свою очередь, собирает информацию о физиологических реакциях, запускаемых миндалевидным телом, и играет существенную роль в социальных когнитивных функциях. Например, один из отделов префронтальной коры отвечает за эмпатию, а другой – за совместное внимание (двух человек друг к другу и к общей задаче), которое требуется для того, чтобы совместными усилиями достичь общей цели. И эмпатия, и совместное внимание относятся к числу ключевых компонентов социальных когнитивных функций и сотрудничества.
“Вклад зрителя” связан с нисходящими процессами, позволяющими нам сравнивать свои реакции на каждую картину с имеющимся сходным опытом. Однако нашу способность понимать действия другого, как и многие аспекты социального поведения, участвующие во “вкладе зрителя”, обеспечивают и восходящие процессы. За формирование привязанности и другие социальные взаимодействия отвечают два нейромедиатора: вазопрессин и окситоцин. Исходя из этих данных, можно ожидать, что аутистам трудно делать умозаключения о намерениях художника в отношении мыслей и чувств персонажей картины.
Назад: Глава 24 «Вклад зрителя»
Дальше: Глава 26 Как мозг регулирует эмоции и эмпатию