Глава 9. Стояли звери около двери
Тод вернулся как и ушел — через окно. Просто в какой-то момент нить исчезла, створки раскрылись и через подоконник перевалилась темная тень.
— Где… — Айне осеклась, не задав вопрос, который холила и лелеяла в последние полчаса.
С Тодом было что-то не так.
— Эй, маленькая, а ты почему на полу сидишь? Давай в кровать, пока не простыла.
Запах. Мягкий. Ядовитый. Навязчивый. Он прилип к Тоду, но был чужим. Более того — чуждым. Он провоцировал каскад ощущений, единственным знакомым из которых была злость.
— Не приближайся! — рявкнула Айне. И Тод, послушно остановившись, спросил:
— Что такое?
Ничего. Просто запах этот. И еще вид. Тод выглядит довольным. Спокойным. Не как прежде, но иначе. И Айне, преодолев брезгливость, подошла ближе. Вдохнула. Закрыла глаза, пытаясь найти аналог. Нашла.
Ева. Многократно усиленная, выведенная в абсолют и присутствующая при физическом отсутствии в данный момент времени, Ева.
— Ты… ты что, с ней спаривался?
— Это неудачное слово, — Тод провел рукой по влажным волосам.
Удачное.
— И просто иногда нужно…
— Спариваться, — подсказала Айне. — Для поддержания равновесия гормонального баланса.
У злости химический вкус горохового пюре. Ароматизаторы, идентичные натуральным, вызывают тошноту. И еще желание взять планшет и стукнуть Тода по голове. Планшет сломается. Тод отмахнется. И вряд ли поймет. Айне и сама не понимает, что с ней происходит. Она никогда прежде не вела себя подобным образом.
Она проснулась одна. И ей было страшно. И Айне подумала, что если Тод ушел, то по делу важному. А он просто сбежал к Еве.
— Эй, вот только плакать не надо!
Айне и не плачет. Не собиралась во всяком случае. Но функционирование слезных желез оказалось неподвластно разуму.
— Ты… ты сволочь, вот, — планшетом она все же замахнулась. — Ты мой! Тебе понятно? Ты мой! И должен быть рядом… рядом…
— Если хочешь командовать, — он отобрал планшет, — щенка заведи и его дрессируй. Только и собаки иногда убегают. А я не собака.
— Ты искусственно созданный биолого-механический объект, наделенный интеллектом.
— Жестоко. Но справедливо.
Объективно. И проблема объективности — невозможность изменения статуса в зависимости от желаний Тода. Его отношение к реальности не является рациональным, что свидетельствует об усугублении эмоционального дисбаланса.
И дисбаланса Айне тоже.
Она снова ведет себя как ребенок. А это неправильно.
Айне — разумна. Только в данном случае понимание ситуации не ведет к разрешению эмоциональной проблемы. Потому что Айне все понимает, но желание убить Тода не ослабевает.
— Мир? — спросил он, протягивая руку.
— Мне было страшно. Я проснулась, а тебя нет. Как тогда нет.
— Прости, пожалуйста.
— Потом я решила, что у тебя имеется серьезная мотивация для подобного поведения.
От его ладони несет Евой. И прикасаться к ней неприятно. Айне и не будет. Она вообще близко к Тоду не подойдет, пока этот запах не выветрится. Тод понял и руку убрал.
— Мотивация была. Серьезная. В самый раз для поведения. И вернуться я бы вернулся. Куда мне от тебя деться-то? И ты правильно сказала: я твой.
Сердится. Это Айне имеет право сердиться. Она и сердилась, села на одеяло, обняла колени и уперлась подбородком. Молчала.
Тод тоже не спешил заговаривать. Разглядывал планшет и ее рисунок, но вопросов не задавал. Тишина порождала очередные неприятные эмоции. И Айне сдалась первой.
— Вопрос несвободы выбора? Ты хочешь получить свободу и право выбора, так?
— А кто не хочет? И создал Господь Бог человека из праха земного, и вдунул в лице его дыхание жизни, и стал человек душею живою…
— Существование души не доказано с научной точки зрения. Но аллюзия мне понятно. Я не понимаю другого.
— Чего?
— Теоретически, если блокировать программу, ты получишь свободу волеизъявления. Так?
— Да.
— И тогда ты от меня уйдешь.
— Куда?
— Место значения не имеет. У тебя не будет мотива оставаться со мной. Таким образом, твое волеизъявление может вступать в конфликт с моим волеизъявлением. Как тогда?
— Тогда, маленькая, ищут вариант, который устраивает обоих, — Тод опустился на колени. Теперь, если Айне встанет, можно будет говорить почти на равных.
Хотя он все равно выше. И злиться на него не выходит.
— А если таковой не возможен? Если мне нечего дать тебе, чтобы ты остался, а я не хочу, чтобы ты уходил?
— Можно попросить.
— Сказать «Тод, останься, пожалуйста»?
— Да.
Количество допущений в данной модели превышало рационально допустимый уровень.
— И ты останешься?
Тод не спешил с ответом, но Айне умела ждать. Только почему-то это ожидание давалось очень тяжело.
— Да, — наконец, сказал Тод.
— Следовательно, весь вопрос лишь в теоретической возможности сделать выбор?
— Именно.
— И для тебя эта возможность важна?
— Очень.
— Тогда мне бы хотелось ее тебе предоставить, — Айне протянула руку и спросила: — Мир?
— Здравствуй, Тод, — сегодня у Евы усталое лицо. Но она все равно улыбается. Всегда улыбается, и с каждым разом он все сильнее ненавидит ее улыбку.
Отвечает:
— Здравствуй, Ева.
— Ты готов сегодня умереть?
— Нет.
Это не имеет значение. Главное, чтобы она готова была. В руке очередной шприц. Ее корзина с яблоками не опустеет никогда. И всякий раз у смерти иной привкус.
Сегодня накатывает медленно. Шум в ушах нарастает, пока барабанные перепонки не лопают. Тод не видит себя, но точно знает — лопнули. Кровь из ушей идет. И из носа.
Красные капли на белом пластике. И синие волосы Евы. Что ей надо? Пусть просто скажет, что ей надо. Тод сделает. Это же просто — сказать.
А она молчит.
— Я тоже устала. Не выходит, правда?
Да. Нет. Выбирайте ответ по вкусу. Только заглушки поставьте в голову, чтобы хоть ненадолго — тишина.
Шум плотный. Как толпа. Сквозь толпу можно пробиться. И сквозь шум тоже. Шаг. И два. И три. И потом счет обрывается, а звук перемалывает сознание, раздирая на куски фарша.
Дышать опять нечем.
Пройдет. Надо потерпеть. Надо умереть. Тогда дадут пару дней передышки.
Сегодняшняя смерть долгая. Тод падает-падает в круговерть черно-белого шума и увязает в ней, как муха в смоле. Смола каменеет, превращаясь в янтарь.
Муха пытается сдохнуть.
И отчаявшись, разламывает камень. Крылья расправляются, а шум исчезает, сменяясь пустотой. Великое ничто выплескивается в мир. Великого ничто слишком много, чтобы разум выдержал.
— …крыльце сидели…
Эхо Евиных слов заставляет бездну вздрогнуть. Она сжимается, чтобы дойдя до точки, раскрыться. И снова сжаться.
Тук-тук.
Кто там?
Я.
Ты.
Финальная точка — пуля, связавшая входное и выходное отверстие.
У нее есть имя. У всех есть имена, ибо Бог сотворил мир. А новый Бог собирается перекроить мир по-своему. Но сначала нужно стереть старые имена.
— У тебя ничего не выйдет, — говорит тот, кто забыл себя, Бездне.
— Посмотрим, — отвечает Бездна. — У меня уже получилось.
Из лона ее выходят новые народы.
В сознание Тод возвращается в камере. И девять квадратных метров пространства, знакомого в каждой щербине, кажутся родными. Тод лежит, наново привыкая к телу.
Неудобное.
Тяжелое.
Поднять руку выходит не сразу. Но Тод точно знает, что делать: сгибать пальцы. Большой, указательный, средний, безымянный, мизинец. И разгибать, называя уже вслух. Повторить фокус с левой рукой. И только затем попробовать сесть.
Получается. И получается как-то чересчур легко. Это потому, что на сей раз бездна осталась внутри Тода. Это хорошо. Если повезет, в следующий раз она заберет его и не придется возвращаться.
Но следующего раза не наступает.
Очень долго не наступает.
Время идет, отсчитывая хронометрически точные периоды света и темноты. Под этот ритм легко подстроится. Иногда его нарушает Седой. Приходит с обычным вопросом:
— Что-нибудь надо?
Бездна требует Седого игнорировать. Но в одиночке тоска. И однажды Тод не выдерживает:
— Принеси книгу.
— Какую?
— Без разницы.
И Седой исполняет просьбу. Его выбор странен — Есенин, Библия, «Капитал», «Теория видов», «Мифы народов Южной Америки» и «Три мушкетера» в комиксах. С книгами в камере веселей. Но Тод ждет Еву. Она не приходит.
Бездна постепенно осваивается внутри. Иногда она разговаривает с Тодом, используя Евин голос, только почему-то не получается понять. И это злит.
В камере не на чем выместить злость, и Тод рвет книги. Потом обрывки можно складывать. Мозаика из букв — неплохой способ убить время. И Седой, кажется, с этим согласен.
Вместе с книгами он принес чистую бумагу и десяток восковых карандашей, велев:
— Пиши.
— Что?
— Что хочешь.
Тод не хотел ничего. Бумагу он тоже разорвал. Складывать белые куски было сложнее.
В следующий свой визит Седой принес коробку бисера и стопку журналов. Сказал не понятно:
— Попробуй сменить хобби.
Тод не помнил, какое хобби у него было раньше, но занятие позволило улучшить мелкую моторику пальцев. Тод научился плести цветы. Особенно хорошо получались незабудки. Только синий бисер быстро закончился.
— Где Ева? — отдав корзинку бисерных цветов, Тод все-таки задал этот вопрос, а Седой ответил:
— Евы больше нет.
Это неправда. Бездна соглашается. Тод ждет. Он делает дерево. Проволочный ствол, раскидистые ветви, крохотные листья и крупные цветы. Кажется, он видел когда-то такое дерево, но уверенности нет.
Шесть желтых бусин. Седьмая — красная. Синее не может находиться рядом с зеленым. Белое — альтернатива. Некоторые ветви белы. В венчики цветов напрашиваются снимки. Тод видит лица, но не знает имен и не способен объяснить, что именно ему нужно. Поэтому он быстро оставляет попытки, просто продолжая работу. Работа упорядочивает существование. И когда дерево вырастает вровень с Тодом, ожидание заканчивается. Кажется, была стена и ледяное прикосновение пневматического пистолета. Игла, пробившая в шею. Сон, сквозь который пробивается урчание мотора. Колыбель качает, бездна мурлычет.
И умирает вместе со следующей дозой.
Сознание привычно сбрасывает память и возвращается пустым. Пустота — это тоже неплохо. Перед Тодом дверь бункера, и седовласый смутно знакомый человек возится с кодовым замком.
Пистолет в руке придает человеку уверенности, но это ложь. Тод смог бы убить его. Убивать легко. А бисер мелкий, с ним аккуратность нужна.
— Кажется, я знаю, кто твоя мать, — Тод сообразил, что стоит на четвереньках, а из носа льется кровь. И судя по количеству ее на полу, льется давно.
— Какое это имеет значение? — спросила Айне, разглядывая бурое пятно.
— Ты на нее похожа.
— Фенотипическое сходство может выступать лишь косвенным свидетельством родства, — Айне положила ладошки ему на виски, заставляя поднять голову. — Меня больше беспокоит твое физическое состояние.
— Я в норме.
От кровотечения из носу еще никто не умирал. Хотя все равно неприятно. Ладно бы причины имелись. Тод пощупал переносицу: цела.
— Ты выглядишь… больным?
Ну вот, испугал ребенка.
— Это просто кровь. Пройдет.
Уже почти прошла. Институтка несчастная, еще в обморок грохнуться не хватало. Стоп. Обморок в анамнезе уже имелся. Истерика тоже. Список достижений был почти полон.
— Я жучки поставил, — Тод сдавил переносицу и запрокинул голову. — Трекер в кармане. Подключи, пожалуйста.
Систему Айне собрала быстро. Сама вывела карту — умница, девочка — и синхронизировала сигнал. Две красных точки шли тесно.
Кровь продолжала течь.
Да что ж за напасть такая? Тод взял планшет и изменил масштаб, выводя ленту внутреннего вала.
— Внутренний периметр. Точки охраны. Сигнализация. Рамки стоят точно. Здесь и еще здесь, да, левее. Автоматика. Угол обстрела с перекрытием. Только… у меня ощущение, что это все — бутафория.
Айне кивнула. Ее внимание было сосредоточено на двух красных точках, которые стремительно сближались друг с другом. Того и гляди столкнутся.
— Мы должны попасть в бункер, — Айне подставила ладонь под капли. — И мы должны попасть в бункер раньше, чем они.
— Испачкаешься. Кровь плохо отстирывается.
Точки на экране замерли в опасной близости.
— Вал пройти не сложно. Но что будет за ним — я не знаю.
Точки коснулись друг друга. Айне молчит. В ее упрямой голове уже созрело решение. И отговорить вряд ли получится.
— Это опасная затея, маленькая леди. И лучше будет подождать или…
— Нет! Мы должны попасть в бункер! Сегодня! Сейчас! Я приказываю! А ты не имеешь права ослушаться моего приказа, ты…
Точки слились в одну. Следовало прибить господина нациста, когда была возможность.
Хотя… случай еще представится.
— Пожалуйста, Тод, — Айне перевернула планшет. — Это не каприз. И я тебя не дрессирую. Мне действительно нужно попасть в бункер. Или хотя бы к двери бункера, а дальше я сама.
— Попадешь. Дай мне немного времени.
— Времени нет, — вытянув руки, Айне продемонстрировала тонкие запястья, торчащие из рукавов. — Посмотри, я расту. И мне страшно. Здесь нельзя расти. Здесь я умру.
Глаза у нее синие, а волосы — нет. Наверное, так даже лучше. Она — не Ева.
Айна — означает зеркало.
Она слышала, как хрустнула шея охранника в Тодовых руках. И как широкий клинок перерубил шейные позвонки второго, тоже слышала. И еще удивилась: почему никто не слышит таких громких звуков?
Тод вынырнул из темноты и, подсадив на спину, шепнул:
— Держись крепче, пойдем быстро.
Не шли: бежали. Айне держалась изо всех сил. Было неудобно. Мелькали силуэты домов — темные коробки, приклеенные друг к другу. Шелестел ветряк, и покачивались провода, свисающие с темной башни.
Тихо.
Слишком тихо.
И Тод так думал, если замедлил бег. Он скользнул в тень и, присев на корточки, спустил Айне на землю. Прижал палец к губам. Айне кивнула: она понимает.
Время стало медленным. Неуклюже двигались тени, растягиваясь редкой цепью. Щелкали затворы, выбивая морзянку предупреждений. Разливался запах бензина, и подрагивала земля.
Первый выстрел хлопнул, обжигая темноту вспышкой. И пуля просвистела совсем рядышком.
Пули — те же осы, только очень быстрые.
Айне села на корточки и вжалась в стену. Сверху упала темное и теплое, пахнущее кожей и Тодом. Над головой загромыхало. И звенящее стекло подсказало: выстрелы попали в цель.
Нужно ждать. Тод вернется. Он всегда ведь возвращался. Глухо завыла сирена, и яркая полоса света скользнула у самых ног Айне, чтобы тут же умереть.
Я был жесток
С самим собой.
Я видел цель и рвался в бой,
Уверенный — никто другой не выдержит такого ритма…
Голос Тода сливался с сиреной. И пули-осы, путаясь в звуках, врезались в стены. Айне слышала, как они дрожат, глотая свинцовые тельца.
Рвануло совсем рядом. Захрустела, грозя осыпаться, стена. По асфальту поползли трещины, и мелкие камни застучали по спине Айне.
И, погребенный с головой
Осточертевшею войной,
Не зная сладости иной, я повторял почти молитвой,
— Тод! — Айне не выдержала, вскочила и побежала, придерживая обеими руками сползающую куртку. Почему-то безумно важным казалось не выронить ее. От пули не защитит, ни от чего не защитит, потому что куртка — просто одежда. А одеяло — просто ткань.
Но кошмары отступили.
Что я смогу,
Я все смогу,
Покуда сам я в это верю,
Она бежала на голос, закусив губу, чтобы не завизжать от страха. А добежав, прижалась к ноге. Запоздалая оса, злясь, что не догнала Айне, взрезала рукав.
До бункера оставалось десятка три шагов.
А слабость, будто хлам, за дверью,
Оставлю, спрячу, сберегу…
Тод вернул дробовик в кобуру и подхватил Айне. Куртка слетела. Айне вцепилась в свитер и заскулила: свитер был мокрым от крови.
Короткая очередь легла на темноту, заставив тех, кто прятался в ней, прижаться к земле.
И я привык
И твердо знал,
Что одиночества кинжал,
С размаху в эту дверь вогнал — и я забыл, и ты забыла…
Он и на бегу продолжал говорить. Бухало сердце. Голосила сирена. Молча выходили пули из трубы ствола.
И вот — дошло…
Я был дурак,
И цель — пустяк, и бой — пустяк,
И сердце — мой заклятый враг,
И лишь один мне нужен знак…
И он замолчал, не закончив строфу и выронив Айне. Приземлилась она на четыре конечности, не удержалась и покатилась. А когда сумела подняться, Тода уже не было.
Он снова ее бросил.
Заслонка над дверью отъехала в сторону, выпуская черный клюв пулемета. Пара лазерных прицелов перекрестилась и сошлась на Айне.
Алый луч ослепил.
— Я своя, — сказала Айне, хотя знала: голосовых индикаторов нет. Но луч убрался. Соскочив с лица, он устремился в темноту, зашарил, выискивая цель. И пулемет пополз из норы, волоча за собой прозрачные ленты с черными личинками патронов.
Айне повернулась лицом к двери, приложила к сенсорной панели ладонь и застыла. Иглы пробили кожу в трех местах, пробуя кровь на вкус. А распробовав, послали электронный сигнал к мозгу бункера.
Мозги у них медленные.
— Быстрее же!
В шагах двадцати левее тугая очередь вспорола воздух. Ухнул подствольник, и на крыше дома распустилась огненная астра.
Бункер молчал.
Зато заговорили пулеметы. Слаженный хор с солистом, который был рядом. Но дотянуться у Айне не выходило. Она попробовала вцепиться в ленту, но соскальзывала. А треклятая дверь не спешила открыться.
Тод умный. Он заляжет где-нибудь. Переждет. И вернется.
Мигнули индикаторы на двери, и та беззвучно отворилась, выпуская теплый и сырой воздух. Айне выдохнула и, нырнув в щель, зашарила по стене. Аварийная панель должна была находиться где-то здесь. И находилась. Ногти царапнули по стеклу, вошли в узкие пазы и сорвали корпус. Айне рванула рычаг, весом тела преодолевая сопротивление пружины. И снова получилось.
Тускло засветился экран.
«Введите код верификации».
Айне ввела. Затем вывела на рабочую панель план и дезактивировала охрану периметра. Пулеметы заткнулись. Оставалось надеяться, что не слишком поздно. Но это все, что Айне могла сейчас сделать.
Оглянувшись на приоткрытую дверь, она сжала в руке измятый цветок и побежала. План бункера сам появился в голове. Цель была рядом.
