— Глава 24. Кое-что о выборе правильного платья, мужа и маски
Леди Джорджианна пристально разглядывала девушку. Определенно, она ждала чего-то другого, более необычного, что ли? А Эмили была вполне обыкновенна. Не красавица, но и не сказать, чтобы страшна. Бледна чрезмерно и несколько нервозна. Но леди Джорджианна и сама нервничает. Там, в театре, ей на секунду показалось, что…
— Вы очень добры ко мне, леди Джорджианна, — прошептала девушка, потупив взгляд. Все-таки старовата она для дебютантки.
— Джорджианна. Просто Джорджианна. Я думаю, милая, нам найдется, о чем поговорить с тобой…
Во всяком случае, леди Фэйр очень на это надеялась, поскольку совершенно не представляла, что делать дальше. Как и чем эта девушка, чужая в Сити, сможет ей помочь?
Но ведь птица… и предсказание. Золотая цапля хитро подмигнула сапфировым глазом. А если так, то следует подождать.
— Вы ведь приглашены на бал к Баксли?
— Да, но… тетушка считает, что я недостаточно здорова…
— Глупости какие. Вы здоровы. Нет такой девицы, которая оказалась бы недостаточно здорова, чтобы посетить бал Баксли. Этак, милая, и без мужа остаться можно, — леди Джорджианна засмеялась и удивилась, до чего усталый и нервный у нее смех. Над ним определенно следовало поработать, но…
Но в последнее время у нее ни на что не оставалось сил. И еще эта лоретка Лепаж… Кто мог предположить, что она окажется настолько красивой? В тот вечер после театра Джорджианна поднялась к себе, прогнала горничную и пристально, по-новому, изучала свое отражение. Она была красива! Была!
Давно.
И возраст, несмотря на все усилия, наложил печать на лицо. Эти морщинки вокруг глаз, эти припухлые щеки, которые уже начали обвисать и еще через пару лет съедут брылами. Эта поплывшая линия подбородка с уже наметившейся складочкой.
И грудь уже не так упруга. И живот дрябл. И… и просто Джорджианна вдвое старше Лепаж, а время не повернуть назад. Так что же осталось? Молчаливо мириться с происходящим? Мучится кошмарами, гадая, как именно Джорджи поступит с надоевшей супругой? Отошлет ли с глаз долой? Или отправит в клинику, якобы нервы успокаивать? Или убьет, как убил ту, рыжеволосую девку?
О, Джорджианна попыталась заговорить с ним об ужасном происшествии, но Джордж, ее всегда мягкий и уступчивый Джордж, вдруг приказал замолчать и забыть обо всем. И в театр он долго отказывался идти, а после, когда представление началось, глаз не спускал с Лепаж…
Вздыхал, морщил лоб и постоянно тер шею платком, будто бы воротничок рубашки стал ему тесен. Джорджианна хорошо знала эти признаки. И старательно их не замечала. И совсем уж разболелась, когда вдруг почувствовала, что на нее смотрят. Она уцепилась за этот взгляд, как тонущий за протянутую руку. И тончайшая нить на долю мгновенья связала Джорджианну с девушкой, на корсаже которой неестественно ярко сверкала золотая цапля.
Узнать имя девчонки оказалось легко. Несколько фраз, неозвученных вопросов и Джорджи, счастливый, что вопросы эти не являются неудобными, мигом все выяснил.
Эмили Спрингфлауэр. Двадцать два года. Родители погибли во младенчестве, но в старушенции Хоцвальд вдруг проснулось христианское милосердие, которое и подвигло на опеку над девочкой. Конечно, поговаривали, что милосердие это оказалось весьма выгодным для Хоцвальдов, но… но какая разница, если хорошо было всем? Правда, конечно, странно, что старуха столько тянула с представлением Эмили свету. Ну да Хоцвальды все с причудами.
— Итак, милочка, на бал вы, вне всяких сомнений, идете. И раз уж вышло так, что ваша опекунша не может представить вас свету, то я возьму этот труд на себя. Не стоит благодарностей, мне будет даже интересно, но…
Джорджианна поднялась и, захлопнув веер, велела:
— Покажите мне ваше платье.
— Платье?
О нет! Пусть только она не будет полной дурой. С ними так сложно.
— Платье. Надеюсь, ваше платье уже готово? Вы должны были позаботиться о том, чтобы ее платье было готово!
Тетушка, полноватая женщина сонного вида, закивала. Отложив вышивку, на которой за время разговора не добавилось ни стежка, она поспешила заверить:
— Готово! Мы его с собой привезли.
Джорджианна подавила вздох. Час от часу не легче. Небось, шила местная портниха по журналам двадцатилетней давности, полуслепая, но уверенная, что количеством оборок платье не испортишь.
— Показывайте. Эмили, милочка, правильное платье — это очень важно!
О, на первом балу на Джорджианне было ужасное платье, и она чувствовала, что в этом наряде напоминает швабру, обернутую в несколько слоев белого шелка. А еще тот бант на груди, который все норовил съехать…
На том балу Джорджианна жалась к стене и умоляла Всевышнего, чтобы ее не заметили. А потом ее пригласили на танец, и пригласивший был столь неуклюж, что Джорджианне сразу стало легче.
Кто бы мог подумать, что та давняя встреча обернется ныне такой болью!
На деле платье оказалось не таким и ужасным.
— Так плохо? — тихо спросила Эмили. Джорджианна лишь пожала плечами: во всяком случае обошлось без кринолинов, размером с циферблат Большого Бенни. Скорее платье было слишком уж просто. Невыразительно, как форменный наряд сиделки.
— Нужно другое. Собирайтесь. Нам следует нанести визит Ворту. Конечно, уже поздно, но мне он не откажет. Определенно.
— Леди Фэйр, но ведь это очень дорого!
— Конечно, дорого, милочка. А что вы хотели? Профессиональная охота на мужа — занятие не из дешевых. Между прочим, радуйтесь, что ваш статус позволяет явиться без драгоценностей. Поиск приличных украшений за три дня до бала столь же безнадежен, как и стремления гувернантки стать герцогиней… вы, к слову, надеюсь, не рассчитываете на герцога? Конечно, заманчивая добыча, но они либо прочно женаты, либо помолвлены, либо отвратительно стары. Хотя… — леди Джорджианна смерила подопечную придирчивым взглядом. Нет, все-таки, пожалуй, что нет. Девица слишком простовата для Хэйеса. И старовата.
Все-таки Хоцвальдам следовало вывести ее в свет на пару лет раньше.
Эмили собралась с похвальной быстротой, а Джорджианна вдруг подумала, что вся эта суета, которая вот-вот начнется, будет забавной.
И вдвойне забавно, если Эмили сделает лучшую партию, чем американка Летиции. А почему бы нет? Конечно, у американки приданое, зато Эмили — образец чистоты, нравственности и хорошего воспитания.
А воспитание — это уже немало.
Джованни ступал медленно и аккуратно. Согнувшись едва ли не пополам, он обеими руками придерживал ящик, не доверяя широким лямкам, что врезались в кожу.
— Аккуратнее, аккуратнее, — лопотал карлик, бежавший рядом. Он вытягивал ручонки и охал, когда Джованни случалось наклониться. — С дороги, с дороги! Груз для доктора…
Джованни вздыхал. Сиделки, растеряв прежнюю сановную неторопливость, разбегались, уводя редких по полуденному времени пациентов, единственный же из врачей, которого случилось встретить на пути, замер, разглядывая Джованни с профессиональным интересом.
Карлик даже расслышал, как доктор прошептал в спину:
— Просто поразительный экземпляр! Просто поразительный.
Джованни заурчал, пришлось срочно сунуть ему леденец, каковых осталось едва горсти две. А еще в подвал спускаться. И карлик, вздохнув, сказал привычное:
— Осторожнее!
Их уже ждали, не в самом подвале, но в комнатушке над ним. Прежде здесь собирали грязное белье, каковое раз в две недели поручали прачкам, и карлику казалось, что прежняя вонь прочно въелась в каменные стены. Почти также прочно, как плесень по ободу окна.
Заставив Джованни стать спиной к столу, карлик аккуратно перерезал постромки, охнул, когда показалось, что в ящике-таки звякнуло, и перекрестился.
— Ну и как все прошло? — Следовало ожидать, что этот явится незамедлительно, но карлик все равно вздрогнул.
— Х-хорошо, д-доктор Дайвел. Все прошло хорошо. Груз доставлен и я…
— Не нашел ничего лучшего, как притащить его сюда посередине дня. — Доктор Дайвел снял маску и перчатки. Достав из кармана тюбик с мазью, он принялся неторопливо покрывать толстым слоем покрасневшую кожу.
Карлик ждал. Гигант-Джованни тоже.
— Ладно. Я всегда знал, что мозгов в тебе также мало, как роста. Открывай. Мне не терпится.
— Джо…
— Нет, только испортит. И по-моему, я тебе говорил, чтобы ты убрал его с глаз долой.
— Но ящик…
— Можно было нанять грузчиков. Трезвых хороших грузчиков. Или Фло с Эгинсоном поручить. Но ты предпочел доверить ценную вещь кукле. Несовершенной, безмозглой кукле. Ко всему и приметной. Ну? В чем дело? — Доктор Дайвел провел ладонями по крышке, стряхивая пыль.
— Лукреция… она очень привязана. Она будет скучать и… я ведь исчез. Пойдут разговоры. А если и он исчезнет, то… — карлик говорил очень тихо. — Джованни не тупой! Он полезный. И если бы он тогда был со мной, он, а не крыса-Эгинсон, то мальчишка не сбежал бы! А я, между прочим, предупреждал, что он может уйти! Что всякое случается и…
Крохотная ладошка легла на кучерявые волосы и Джованни блаженно зажмурился.
— И теперь он точно больше не сунется в дом.
— Сунется, — доктор Дайвел говорил совершенно спокойно. — Голубок и горлица никогда не ссорятся. Поэтому сунется. Но ты мне врешь. А я не люблю, когда мои люди мне врут. Кому угодно, но не мне.
— Я не… — Карлик заглянул в темно-красные глаза доктора и, съежившись, признался. — Это всего пару раз было! Он же… и никто ничего не понял! Я хотел просто посмотреть! Вы же сами говорили, что мы должны наблюдать. Собирать информацию.
— И деньги.
— Нет-нет… ну, то есть да, только их совсем немного! Это сначала на него не ставили, а потом только на него и ставили. Он же сильнее. Всех сильнее.
Гигант заурчал и выдал:
— Джванни хрший.
— Хороший, хороший. На конфетку. Джованни — лучший из бойцов, потому что…
— Потому что кукла. Ненужная и опасная кукла. Избавься от него. Слышишь?
Карлик поник.
— Слышишь?
— Д-да.
Мысленно он проклял тот день, когда заключил сделку, которая изменила все. О да, Дьявол честно выполнил все свои обещания, но тем горше отдавать душу.
И Лукреция расстроится…
— Открывай, — доктор соизволил проявить нетерпение. И карлик достал из-за пояса связку ключей. Четыре замка, четыре щелчка и четыре слетевших дужки. Крышку столкнуть не вышло — силенок не хватило — и пришлось звать Джованни.
Гигант с легкостью переставил доску к стене и вернулся в угол. Ну зачем от него избавляться? Он тихий. Спокойный. Конфеты любит. И Лукрецию бережет. И времени на него самую малость уходит: завел, смазал и все. А что бои, так с ними и покончено.
— Ну разве она не совершенна? — Доктор Дайвел, запустив руки по локти в солому, вытащил из ящика фарфоровую голову размером с мяч. — Просто чудо!
Жуть. Как есть жуть, даже жутче того, что в подвале видеть случалось. Голова выглядела почти как настоящая. Вот только кожа чересчур бела да отливает глянцевой пленкой лака. И румянец рисованный, и глаза каменные. А вот волосики, те как есть настоящие, золотом мягчайшим, живым отливают, закручены в локоны, убраны под сетку.
— Я назову тебя Суок, — прошептал доктор на фарфоровое ухо.
Карлик пинком заставил Джованни подняться и, взяв за руку, потащил наверх. Там, под угасающим солнцем, он долго стоял, вглядываясь в небо, а гигант рядом приплясывал да смачно грыз леденец.
После Вогта Джорджианна велела ехать к себе. Визит несказанно ее утомил. Ну кто знал, что маэстро окажется столь упрям? Но тем дороже победа. А побеждать Джорджианна любила и теперь, уверившись в собственных силах, с энтузиазмом думала о деле.
Дело скромно пило кофе и помалкивало. В высшей степени благоразумное поведение.
— Бал — это первое знакомство. Представление вас. Все будут смотреть. Сравнивать. Обсуждать, — Джорджианна вдохнула волшебный аромат свежезаваренного чая.
О, она хорошо помнила это ощущение, когда вызолоченные двери распахиваются, пропуская в душную бальную залу, уже битком набитую людьми. И все замирают, оборачиваются разом, щупают настороженными взглядами, а после, столь же быстро утратив интерес, отворачиваются.
Пожалуй, последнее было хуже всего.
Шум. Гам. Музыка. Запахи, от которых кружится голова, и одиночество.
— Тебя, милочка, будут обсуждать с особой любовью. И тут уж ничего не поделаешь. На вопросы отвечай вежливо, но не особо распространяйся, иначе переврут и пустят сплетни. В прошлом году девица Стардайл обмолвилась, что ее гувернантка почитывает французские романы. Ты не представляешь, что говорили! Ну не о гувернантке, конечно. Кому она интересна? А вот Стардайлам пришлось уехать из города. Думаю, и в этом году им историю припомнят! — леди Джорджианна с наслаждением откинулась на спинку кресла. Еще бы корсет снять… или хотя бы не шнуровать столь туго…
Пишут, что у Лепаж талия семнадцать дюймов. На два меньше, чем у Джорджианны.
— Конечно, совсем дичиться не стоит. Поговорите о музыке или поэзии, лучше заранее почитать критические статьи в "Литературном салоне", дабы не попасть в неудобное положение. Или еще о театре. К примеру, можно смело говорить, что Кин великолепен, а Лепаж внушает некоторые надежды…
Эмили кивнула и заморгала часто-часто, будто вот-вот заплачет.
— А по-моему она отвратительна. Манерна. И переигрывает.
Эти наивные слова глубоко тронули Джорджианну. Правильно говорила мадам Алоизия о друге. О настоящем друге, с которым можно поделиться бедой, не опасаясь, что беда станет новой сплетней.
Но Джорджианна заставила себя улыбнуться и продолжила:
— Согласна. Лучше говори о надеждах. И веди себя скромно. Приглашения принимай, но навязываться не пытайся. Это дурновкусие. Если случиться быть представленной, присматривайся. И помни, что не все то золото, что блестит. Хороший муж как французский плащ с соболиной подкладкой. Внутренние достоинства с лихвой окупают внешнюю невзрачность. И выбирать его нужно столь же придирчиво, как и плащ. Чуть недосмотришь, и вместо соболя кошку крашеную подсунут. Чуть отвернешься, и моль поест.
Шестнадцатилетняя моль с голосом сирены и лицом ангела. Против такой ни один соболь, более того полинявший, не устоит.
Эх, Джорджи…
— Вы так умны, — сказала Эмили и осторожно прикоснулась к левретке. Собачонка, до того дремавшая, вдруг вскочила, вздыбила шерсть и зарычала, прижав уши к голове. Вот глупое создание!
— Извини, милочка, — Джорджианна спихнула левретку с софы, и та с готовностью забилась под стол. А рычать не прекратила. — И я не умна, я опытна…
И достаточно стара, чтобы давать кому-то советы.
— …я знаю, что в этом мире женщина сама по себе ничего не значит. И единственный ее шанс достичь хоть чего-то — составить удачную партию.
— А как же любовь?
Никак. Любовь приходит и уходит, состарившись как-то и вдруг.
— Любовь, милочка, чувство ненадежное. Не строй иллюзий.
Иначе, когда они станут рушиться, тебя погребет под завалами.
— И не пытайся подражать этим овечкам в белых платьицах. То, что мило в шестнадцать, в двадцать два нелепо. Не стоит забывать о возрасте. Стоит пользоваться его преимуществами…
…пока они есть.
— Постарайся не показаться глупой. Дурость отпугивает почти также, как чрезмерный ум. Смело спрашивай мнений, советов, интересуйся взглядами и не забывай повторять, сколь полезен для тебя был разговор, даже если говорила ты со старым Пэттисоном о разведении коров. Он очень странный, но с его титулом и состоянием это простительно.
Джорджианна вздохнула. Оказывается, быть наставницей не так и просто. Зато от мыслей отвлекает. К примеру почти не хочется знать, где сейчас Джорджи.
Раньше ей было все равно.
И сейчас все равно. Почти. Он вернется домой. Обязательно вернется.
Вернулся лорд Фэйр глубоко заполночь. От него крепко пахло виски и сигарами, но за завесой этих запахов Джорджианне мерещился иной, сладковато-приторный. Или горький? Горечь нынче в моде.
— Я рад, что ты не спишь, — сказал Джорджи. Он заявился к леди Фэйр даже не потрудившись переодеться. И теперь она придирчиво, пусть и исподволь, разглядывала его.
Полноватый. Он и прежде был склонен к полноте, но в последние годы особенно раздался, и даже корсет не в силах был скрыть природного неудобства фигуры. Лысый, но с прежним упрямством отказывается носить парики. Некрасивый.
Близкий.
Надо просто сказать Джорджи, насколько он ей дорог. И что она любит. Да, любит и, наверное, уже давно.
— Я тебя ждала. — Джорджианна почти доплела косу. — Я хотела тебе сказать, что…
— Что?
Какой у него цепкий взгляд. А на сюртуке предательской змейкой волос белый лег.
— Что решила поучаствовать в судьбе одной девушки. Она весьма мила и из хорошей семьи, — Джорджианна говорила, проглотив обиду. Только пальцы вдруг вместо того, чтобы заплетать, косу расплели. — Эмили. Эмили Спрингфлауэр. Воспитанница Хоцвальдов.
— И кто тебя об этом попросил?
Почему он смотрит в зеркало? Почему пытается поймать ее взгляд? И почему так жестоко поступает с нею?
— Никто. — Маленькая ложь в ответ на большую. — Просто… просто девушка в городе и совсем одна. Хоцвальдам не до нее, у них траур и свадьба, и старуха, поговаривают, почти на грани. А Эмили уже двадцать два. И как знать, не вышвырнет ли Ульрик ее после бабкиной смерти? Что ты делаешь?
— Расчесываю. Ты же знаешь, что мне нравится расчесывать волосы.
Знает. Как и то, что не так давно гребень в его руках скользил по соломенным кудрям мадмуазель Лепаж. Наверное, они были мягки. А у Джорджианны стали жесткими и ломкими. Но если перестать краситься, все увидят седину, а с нею и старость.
— Девушка тебе нравится?
— Очень, — совершенно искренне ответила Джорджианна. — Знаешь, ей также одиноко, как и мне. Я соскучилась по детям. Давай уедем?
— Уедем? — Джорджи удивился. — Из Сити? В начале сезона?
Да, в начале сезона. И пусть извечная бездна проглотит этот город вместе с балами, театрами и наглыми молоденькими стервами, норовящими умыкнуть чужого мужа.
— Ты же сам хотел.
Гребень больно дергает волосы, а голос Джорджи становится жестким:
— Если хочешь, я могу устроить твой отъезд. Но мне придется остаться. Работа.
Врет. И Джорджианне придется принять вранье, если она не желает потерять все.
— И я бы хотел, чтобы ты тоже осталась. Чтобы помогла мне.
Косу он заплетает с прежней ловкостью.
— Я хочу, чтобы ты пригласила в свой салон мадмуазель Лепаж. И будет очень хорошо, если ты устроишь ей ангажемент у Баксли или у Фаренхортов.
Это… это просто возмутительно! Да как он смеет?! Нужно сказать, что Джорджианна ни за что в жизни не станет помогать наглой девке. Наоборот, она устроит все, чтобы перед разлюбезной мадмуазель Лепаж закрылись двери всех мало-мальски приличных домов в Сити.
— Чем больше, тем лучше. Ты же согласишься со мной, что девочка очень талантлива?
Чересчур даже.
— Конечно. Я буду рада помочь ей. — Леди Фэйр подала супругу ленту. — Мы должны поддерживать настоящие таланты.
Оставшись одна, леди Фэйр осмелилась взглянуть в зеркало. Волновалась она зря: маска леди сидела идеально.
