Глава седьмая. Начало исследований

Восьмой день с момента начала общения со старшим варом я решила посвятить отдыху и, с разрешения своего партнёра по контакту, экскурсии. И начала я этот отдых с того, что позволила себе подольше понежиться в постели, наслаждаясь мыслью об отсутствии необходимости продолжения расспросов и грядущем возвращении в привычную цивилизацию. К вменяемой человеческой речи, нормальной ванной комнате, нормальной еде и, главное, любимому кофе.

Маршрут экскурсии я себе наметила уже довольно давно, ещё когда бессмысленно тратила время в компании одного из младших варов. Тогда совесть не позволяла мне бросить незаконченную работу и предаться безделию, а теперь было самое время для любопытства. Я планировала погулять по лишайниковому лесу, посмотреть на дикие скалы и стерильно-прозрачные озёра, взглянуть на океан, из которого жизнь ещё не вышла на берег.

Я здорово сомневалась, стоит брать с собой Ветрова или нет, но, впрочем, почти не сомневалась, что моего согласия Одержимый не спросит и продолжит исполнять роль моей тени. Независимо от моего желания, это была его работа, и я тоже не собиралась мешать ему её выполнять.

С мужчиной я почти столкнулась в дверях, только неловкости при этом уже не испытала. Во-первых, привыкла, а, во-вторых, несмотря на переговоры, я оставалась достаточно вменяемой, чтобы не забывать о пижаме.

— Решила отоспаться перед дорогой? — насмешливо уточнил он.

— И это тоже, — не стала спорить с очевидным. — Сегодня отдых и экскурсия; мы же вроде бы при тебе обсуждали это со старшим? — озадаченно вскинула я брови, в ответ на что Ветров недовольно скривился.

— У меня мозги начали выкипать ещё тогда, когда ты с предыдущим общалась, так что я не слушал.

— Игорь, можно я выйду? — вздохнула я, потому что мужчина своими плечами полностью перегораживал неширокий проход и явно не спешил его покидать.

— Пожалуйста, — ухмыльнулся он, поворачиваясь боком. Понимая, что препираться с ним можно бесконечно, потому что процесс доставляет этому наглецу удовольствие, я невежливо (спиной к мужчине) протиснулась между ним и стенкой. И даже не удивилась, что так просто он меня не пропустил, и не упустил случая приобнять и прижать к себе. Более того, я была настолько вымотана, что даже ругаться и рваться на свободу не стала; просто спокойно замерла, уцепившись ладонью за край узкого дверного проёма, дожидаясь, пока ротмистру надоест.

Зачем он при малейшей возможности так резко возвращается к привычной бесцеремонности, если вполне умеет быть нормальным? И интересно, где у этого человека находится тумблер переключения с рабочего режима на бытовой и обратно, и как его можно надёжно зафиксировать в первом.

А самое главное, что ему всё-таки от меня надо?!

Я уже почти собралась задать этот вопрос вслух, но мужчина всё-таки выпустил меня сам.

Вот в чём Ветрова нельзя было упрекнуть, так это в неумении держать слово. Несмотря на то, что он продолжал сопровождать меня постоянно, порой вёл себя очень странно и зачастую здорово раздражал, принимать водные процедуры не мешал, как и обещал. Честно садился прямо на пол спиной ко мне и, судя по неподвижности позы, попросту дремал. Первое время я нервно на него косилась и старалась спрятаться за потоками воды, но потом привыкла и поверила.

Вот и сейчас мужчина не изменил привычному порядку действий: вышел из спальни вслед за мной, окинул центральную комнату цепким взглядом и занял привычное место почти напротив выхода.

Зачем мне нужна эта прогулка и чего я вообще от неё хочу, вар так и не понял. Кажется, традиции «погулять, подышать свежим воздухом» у них не существовало в принципе. Желание посмотреть пейзажи было ему знакомо, понятие «красоты природы» — тоже, но вот зачем для этого спускаться на землю и ходить ногами, я так и не смогла объяснить. А, вернее, не очень стремилась: мне хватало собственных проблем с пониманием чужой культуры, чтобы решать ещё и встречные.

Впрочем, вспоминая родную планету варов, удивляться подобному было тем более глупо.

Экскурсию я решила начать с погружения в океан (оказалось, местные транспортные пузыри такое умели), то есть — наименее увлекательного. Просто потому, что в толще воды интересно наблюдать исключительно за местными обитателями или растениями, а ни те, ни другие разнообразием не отличались.

Вода была почти непрозрачная и походила на воду какого-нибудь пруда к концу лета — жёлто-зелёная и мутная от обилия микроскопических водорослей. Среди этого бульона плавали медузы или кто-то на них похожий — полупрозрачные синеватые и зеленоватые студенистые шары, размером от мелкой жемчужины до настоящих гигантов почти с наш шар размером. Кроме того, в изобилии водились странные панцирные существа — нечто вроде гибридов крабов с моллюсками; большинство бегало по дну, но некоторые вполне ловко загребали «вёслами» роговых наростов. И они были единственным, что вносило разнообразие: шустро перемещались и отличались многообразием форм и видов, от длинных змееобразных тварей с кольчатыми сегментами «брони» до раковин привычной формы, только на ножках.

Вынырнув из воды, мы полетели над побережьем к следующей точке, где собственно планировалась высадка и начало прогулки. Мужчины стояли посередине шара, одинаково неподвижные и сосредоточенные, я же очень быстро опустилась на тёплую шероховатую прозрачную поверхность: почему-то так было удобнее наблюдать за окружающим миром.

Кромка воды в этом мире выглядела почти так же, как дома. Затянувшие небо плотные облака делали воду свинцово-серой. Мелкий прибой трепал ошмётки водорослей и разбитые ракушки. Волны облизывали серо-розовый, похожий на расколотый гранит, песок, оставляя на нём грязные зеленоватые клочья пены.

Потом песчаный участок кончился, берег приподнялся сумрачными тёмными скалами, у подножия которых волны уже не были столь безобидными, и лупили каменные стены с упрямым рокотом. Жалко, что пузырь не пропускал запахи; но я хорошо помнила этот сырой йодистый аромат, и сейчас почти слышала его.

Высадились мы там, где в море впадала небольшая довольно бурная речушка. Я хотела пройти вдоль неё к лесу и дальше немного вверх, полюбоваться цепочкой перетекающих друг в друга озёр. Жалко, здесь не было Македы, ей бы понравилась такая прогулка.

— Я ждать здесь, — сообщил вар, когда шар плавно опустился на камни, и в его стене открылся проём.

Ветров шагнул вперёд первым, судя по движениям капюшона — внимательно огляделся по сторонам, после чего развернулся и со своей обычной бесцеремонностью вынул наружу меня, как-то умудрившись не задрать при этом ни свой, ни мой плащ. Заверять, что я вполне справилась бы сама, я не стала. Смысл, когда всё уже случилось?

Оказалось, с запахом я ошиблась: йодистого привкуса в нём не было, только сырость и тина. Совсем забыла, что океан здесь почти пресный.

Мы аккуратно двинулись между огромных валунов, составляющих берег реки. Буквально через десяток шагов транспортный пузырь скрылся из виду, и Одержимый, невнятно выругавшись себе под нос, стянул с головы капюшон и откинул полы плаща за плечи.

— Идиотская форма одежды, — мрачно пробормотал он, когда я последовала его примеру. — На кой чёрт им вообще руки нужны?

— Ну как же? Чтобы разговаривать, — иронично ответила я, пожав плечами.

— Ладно, а зачем тебя в лес понесло? У меня сложилось впечатление, что ты не очень-то любишь прогулки.

— Напротив, я очень люблю неторопливо и размеренно бродить по живописным местам, — возразила я.

— Что ж тебя приходилось выгонять на улицу пинками? — с недоверчивым смешком уточнил мужчина.

— Потому что работу свою я тоже люблю, и не люблю бросать недоделанные дела, — спокойно пояснила я. Потом после короткой паузы почему-то честно уточнила. — Я и собаку для этого завела, чтобы был стимул хоть иногда выходить из дома.

— Она на тебя похожа. Странная зверушка, — хмыкнул он, искоса бросив на меня непонятный взгляд. Уточнять, похвалил он меня таким образом или попытался задеть, я благоразумно не стала.

— Говорят, все животные похожи на своих хозяев, — пожала плечами. — А ты не сторонник живности в доме?

— Никогда не имел возможности, — после долгой паузы ответил он. — Сначала учёба, потом служба; а за зверьём присмотр нужен, не до того.

Ну надо же. Мы идём и ведём вполне приличную светскую беседу; скажи кому — не поверят.

— Что смешного? — настороженно уточнил мужчина; кажется, я слишком весело улыбнулась своим мыслям.

— Честно? — насмешливо вскинула брови я. Выдумывать что-то было лень, поэтому ответила правду. — Я подумала, что ты умеешь быть хорошим, только обычно тщательно это скрываешь. Что я не так сказала? — опешила я, потому что при этих словах он состроил раздражённо-озлобленную гримасу, как будто услышал несусветную гадость, молча отмахнулся и замолчал.

Похоже, я опять умудрилась случайно задеть какую-то болевую точку. Даже страшно представить, сколько их у него.

Во избежание углубления скандала и чтобы не провоцировать Одержимого, я тоже предпочла замолчать, отдавая дань видам. Тем более, посмотреть было на что.

Вблизи этот своеобразный лес выглядел совершенно удивительно и совсем не так однообразно, как сверху. Бесконечный неподвижный лабиринт причудливых форм и цветов. Огромные, в два человеческих роста, лишайники всех оттенков серого и зелёного ветвились подобно оленьим рогам, образовывали элегантные венчики и подобные розовым бутонам структуры. К твёрдым одеревенелым «ветвям» крупных видов лепились розетки более мелких, похожих на кружевные цветы и напоминающих расцветкой яшму во всём богатстве её разнообразия. Завесами живой кисеи, местами достигавшими земли, тут и там свисали длинные гирлянды серебристо-сиреневых, жёлтых, сизо-голубых и нежно-розовых мхов.

Толстый ковёр из совсем другого, тёмного сине-зелёного мха, мягко пружинил под ногами, которые погружались в него по щиколотку. Это было очень приятное, но жутковатое ощущение, как будто земля в любой момент может раздаться в стороны и сожрать случайных путников.

Обманчивое, но очень упрямое ощущение. Я точно знала, что тут даже насекомых нет, только какие-то простейшие, но первозданная неподвижная тишина, нарушаемая только тревожным посвистом ветра и плеском воды, угнетала. Записанная глубоко в генах привычка: если затихла природа, значит, грядёт какая-то опасность. Ей не объяснишь, что природы, способной на что-то реагировать, как и самих опасностей, отличных от природных катаклизмов вроде землетрясений и извержений вулканов, здесь попросту нет.

Озерца, до которых мы вскоре добрались, вблизи также оказались удивительно разнообразными. Прозрачными и мутными, окружёнными разноцветными камнями и своими сортами лишайников.

В одном из них били горячие ключи, и от воды валил пар; она не кипела, но температура, должно быть, была очень приличная. Воздух вокруг него был очень влажный, на тёплых камнях процветали колонии тёмно-красных и ярко-зелёных водорослей, напоминавших собой пятна краски. Чуть в стороне булькала в небольшой каверне серо-чёрная густая масса, издающая странный запах; внешне она походила на нефть, но, кажется, ей не являлась. Наверное, какая-то сложная минеральная грязь.

Все озёра, которые попадались нам на пути, были небольшими, всего нескольких метров в диаметре. Они связывались друг с другом протоками, короткими водопадами; в одном месте эта связка находилась под землёй, и два соседних озера находились одно над другим на высоте около метра, и казались изолированными.

Гуляли мы долго, и всю дорогу молчали. Одержимый выглядел мрачным и недовольным, и я старалась лишний раз его не трогать. Хотя сопровождал он меня при этом весьма ответственно, вежливо помогал преодолеть трудные места. Да и… с ним было спокойней. Я вдруг поняла, что в одиночестве весь намеченный маршрут не преодолела бы и развернулась обратно на первых метрах, не выдержав мёртвой тишины.

Это, определённо, была весьма познавательная прогулка, оставившая по себе массу впечатлений. Очень странное ощущение — гулять по миру, понимая, что тебя не может здесь быть. Но при этом вывод я сделала всего один: я предпочитаю гулять в мирах с более привычной природой, и если соглашусь повторить подобный опыт, то ещё очень нескоро.

Ожидавший нас вар никак не выказал собственного недовольства затянувшейся прогулкой; похоже, действительно — не расстроился. Может, он здесь просто спал, пока мы любовались красотами?

Когда мы вернулись во временное жилище, уже смеркалось. А вот когда я после душа переоделась в свою пижаму и, уступив место в озере Одержимому, присела на край кровати в комнате, поняла, что чудовищно устала. Ноги и спина гудели и ныли с непривычки, шея так вообще откровенно болела.

Вошедший через пару минут ротмистр окинул меня задумчивым взглядом, несколько секунд понаблюдал, как я, недовольно кривясь, разминаю мышцы шеи, после чего насмешливо хмыкнул, сел рядом и повернул к себе спиной. Скрутил волосы на затылке, накрыл моей свободной рукой, вторую отстранил, и принялся аккуратно ощупывать плечи и шею. Мышцы отзывались на каждое прикосновение болью; когда он умудрился ткнуть в какое-то особенно болезненное место, я дёрнулась и раздражённо зашипела.

— Может, хватит? — возмутилась я, пытаясь отстраниться.

— Я ещё даже не начинал, — насмешливо заметил он, одной рукой без труда удерживая меня за плеч на местео, а второй ощупывая спину. — Чёрт, ну нельзя же быть настолько неприспособленной к жизни. Какой дьявол тебя понёс по горам сказать? Острых ощущений захотелось?

— Я просто хотела погулять, — недовольно проворчала я.

— Погуляла, поздравляю, — фыркнул Ветров. — Раздевайся.

— В каком смысле? — искренне опешила я.

— В прямом. Нет, в принципе, можешь гордо страдать, обезболивающих в аптечке в количестве, но пару дней с завтрашнего вечера нормально ходить ты не сможешь.

— Почему?

— Потому что мышцы надо нагружать регулярно, тогда будут мышцы, а не одни сухожилия, и болеть они будут гораздо меньше, — насмешливо-покровительственным тоном изрёк он. Тут я спорить не стала; надо думать, при его сложении, в этом вопросе он понимает несколько больше меня.

— А раздеваться зачем? — осторожно уточнила я.

— Лечить тебя буду, — начиная раздражаться, проворчал он. — Массаж, знаешь такое средство?

— Ты умеешь? — прозвучало очень недоверчиво.

— Я вообще много чего умею. Ну? Уговаривать я тебя не буду; или ты быстро раздеваешься, или мы ложимся спать.

— Совсем раздеваться? — обречённо уточнила я.

О том, что правильный массаж может сделать очень многое, я знала, даже когда-то доводилось испытать на себе. Не верить словам Ветрова тоже не получалось: он не был склонен к вранью и пустому бахвальству. Так что, наверное, и намерения его отвечали сказанному, и способности свои он не преувеличивал, хотя мне и было интересно, где офицер мог такому научиться.

А о печальной перспективе мучений, связанных с перенапряжением мышц, я и сама догадывалась. Было бы несложно потерпеть, пусть и с помощью обезболивающих, если бы не одно «но»: предстоящий завтра путь домой. А там цесаревич наверняка не пожелает ждать, и потребует нас к себе сразу же. Не хотелось бы явиться во дворец, перемещаясь с грацией ржавого робота.

И это нежелание в итоге всё-таки пересилило смущение. Тем более, Ветров ведь в самом деле всё уже видел; а тут вроде бы нормальная медицинская процедура, ничего неприличного.

— Совсем, — безжалостно припечатал Одержимый.

— Отвернись, пожалуйста, — попросила я. Мужчина очень ехидно усмехнулся, но послушался. А я, сбросив пижаму, вытянулась на кровати на животе, свесив стопы за край. Каким-то образом Ветров умудрился настроить кровать так, что поверхность её приобрела необходимую для массажа твёрдость, и невозмутимо приступил к своему занятию.

Если у меня поначалу ещё были какие-то сомнения в чистоте намерений Ветрова, то минут через десять они позорно разбежались, оставив меня мучиться в руках мужчины и мысленно называть его садистом и маньяком. Потому что было больно, местами — даже очень больно; а молча — потому что я отдавала себе отчёт, что так и должно быть, а, главное, что Одержимый более чем осторожен. Мне кажется, не рассчитав силу, он вполне мог что-нибудь мне сломать, причём без особых усилий. Поэтому я терпела. Шипела от боли, стискивала зубы, порой даже смаргивала непроизвольно выступающие на глазах слёзы, но терпела.

Пытка продолжалась больше часа, ей подверглось всё тело от пальцев ног до макушки, и к концу экзекуции мне было абсолютно всё равно, где и в каком виде я нахожусь. А когда горячие шершавые ладони мужчины начали осторожно гладить мою кожу, завершая массаж, готова была замурлыкать от удовольствия. Тело было ватным, совершенно расслабленным и невесомым, и ощущение это было потрясающе приятным.

Пусть говорит любые гадости, сейчас я готова была простить ему что угодно.

— Живая? — насмешливо уточнил Ветров.

— Не уверена, — тихо пробормотала я.

— Ты молодец, — неожиданно похвалил он. — Приятно удивлён, не ожидал.

— Чего? — так же вяло уточнила я.

— Что ты не сбежишь через пару минут, обвиняя меня во всех смертных грехах, и даже пищать не будешь.

Огрызаться и придумывать какой-нибудь достаточно остроумный ответ мне было лень, поэтому я гордо промолчала. Пусть его. Ну, не может он без гадостей, так у всех свои недостатки. Главным сейчас были мягкие успокаивающие прикосновения, снимающие все неприятные ощущения и как будто извиняющиеся за причинённую боль, а всё остальное… В конце концов, слова иногда — это просто слова.

Кажется, я задремала под его руками, поэтому умудрилась пропустить момент, когда оказалась лежащей на спине рядом с мужчиной. Причём тот лежал на боку, опираясь на локоть и нависая надо мной, а ладонь его скользила по моему животу вверх. Опомнилась я только тогда, когда та уверенно накрыла мою грудь.

— Что ты делаешь? — ошарашенно уточнила я, обеими руками хватаясь за его запястье и пытаясь сдвинуть его ладонь. Он не слишком-то сопротивлялся, без возражений переместив руку обратно на живот, но вместо ответа склонился, целуя нежную кожу под ключицей. — Игорь, не надо! — я, чувствуя себя совершенно деморализованной и растерянной, упёрлась ладонями в его плечи. Получилось жалобно и, кажется, не слишком убедительно, потому что на этот раз мужчина не послушался, вместо этого прокладывая дорожку из поцелуев вниз. Когда губы его добрались до груди, я ахнула не то от смущения, не то от возмущения, и, ухватив за подбородок, вынудила его поднять голову. — Ты с ума сошёл! Это неприлично, и…

— Сошёл, — тихо выдохнул он мне в шею, крепко обнимая за талию, вклиниваясь коленом между моих бёдер, прижимая к себе так тесно, что стало тяжело дышать. Подозреваю, щёки мои в этот момент были уже совершенно пунцовыми, и не только они.

— Ты…

— Думаешь, не понимаю? — тихо прошептал он, не шевелясь. Я тоже замерла, не зная, что предпринять и как быть. В голове царил вязкий плотный туман, мысли путались, и я даже не могла понять, упираюсь я ладонями в его плечи или, наоборот, цепляюсь за них. — Зарекался, божился, почти клялся, что никогда… — он осёкся, рвано вздохнул, и от ощущения его дыхания на коже по моей спине побежали мурашки. — За что ты такая? Скажи, что противен, что урод и сволочь, или лучше ударь. Думал, вытерплю, недолго, но стоит представить, что ты завтра уйдёшь… Может быть, так…

— Игорь, да что с тобой? — окончательно растерялась и даже почти испугалась я. Всё это было настолько не похоже на прежнее его поведение и все сложившиеся о нём представления, что казалось, он пьян, или находится под какими-то наркотиками, или это вовсе не он.

Мужчина в ответ впился в мои губы жадным, отчаянным поцелуем, как будто хотел этим выразить что-то, что не способен был вместить в слова. Я не была уверена, что поняла, но почему-то без раздумий ответила на поцелуй, от которого у меня перехватило дыхание. Кажется, Ветрова такая реакция несколько успокоила; он отстранился, прямо взглянул на меня — с горькой иронией, лишь слегка прикрывающей обречённость приговорённого к казни.

— От меня и так слишком мало осталось, если ещё и ты… — продолжение фразы он спрятал за обычной своей ехидной ухмылкой и вдруг резко сел, выпуская меня из объятий. — Я наговорил глупостей, не обращай внимания, — раздражённо буркнул, порываясь встать, но на этот раз уже не выдержала я. Тоже села, поймав его за локоть обеими руками.

— Прекрати! — получилось неожиданно резко; но, кажется, я просто устала не понимать этого человека, и окончательно приняла решение разобраться в нём. Приятное ленивое оцепенение начало быстро выветриваться из головы. Расставаться с ним было жалко, но не настолько, чтобы после всего сказанного отпустить Ветрова, не получив у него хотя бы часть ответов. Хватит.

— Я пытаюсь, только ты не даёшь, — насмешливо вскинув брови, Одержимый кивнул на мои руки, стремительно возвращаясь в привычную колючую шкуру.

— Я не об этом, — качнула головой я. — Ты можешь уже определиться, как именно ты себя ведёшь и как ко мне относишься? Сейчас я окончательно перестала тебя понимать.

— Я Одержимый, это нормально, — фыркнул он.

— Это неправда. Скажи честно, что тебе от меня надо, потому что я окончательно запуталась в этих полунамёках и бросках туда-сюда.

— Я всё равно этого никогда не получу, — раздражённо скривился он.

— Я задала тебе конкретный вопрос, — полностью игнорируя его недовольство и тяжёлый взгляд, упрямо возразила я.

— Честно, значит? — вдруг не сказал — прошипел он севшим от ярости голосом. Одно стремительное движение, и я опять оказалась у него охапке. Одной рукой перехватил поперёк талии и тесно, почти больно прижал к себе, второй — обхватил лицо, жёстко фиксируя и не давая отвести взгляд. — Тебя. Всю. Упрямую, холодную, недоступную, болезненную, слабую, но настолько красивую, что страшно дотронуться, и больно находиться рядом, не имея такой возможности.

То есть, вот из-за этого — всё? Его рычание, его грубость, резкие перепады настроения, провокации?

— Ветров, ты редкостный болван, — вздохнула я и не удержалась от насмешливой улыбки при виде растерянности на его лице. — Если ты всегда так обходителен с женщинами, я не удивлена, что ты до сих пор не женат. Погоди! — я поспешила перебить готового высказаться Одержимого: судя по ставшему совершенно зверским выражению лица, я опять умудрилась зацепить какую-то больную точку. Мягко, успокаивая, погладила его ладонью по щеке; от этого прикосновения мужчина едва заметно вздрогнул. Наверное, от неожиданности. Я же чувствовала себя сапёром или ветеринаром, пытающимся без наркоза достать увуларской химере занозу из лапы. А если ещё точнее — просто выполняющей свою собственную работу. — Ты так говоришь, будто собираешься прямо сегодня тащить меня к алтарю. Сам подумай, что я вообще могу тебе ответить в настолько неожиданной ситуации? Я с тобой всё время как на минном поле. То ты меня откровенно презираешь, а теперь оказывается, что всё это — проявления симпатии. Я сейчас совершенно не понимаю, как реагировать на эту новость; и мне даже кажется, что ты сам не очень понимаешь, чего именно хочешь. Всё, что я могу сказать тебе прямо сейчас: я не считаю тебя сволочью или кем-то ещё более ужасным. Более того, при других обстоятельствах я бы постеснялась говорить это, но, мне кажется, сейчас уже немного поздно думать о приличиях. Ты мне очень симпатичен, — я всё-таки не выдержала спокойный тон до конца, и опустила взгляд, чувствуя, что смущаюсь. Первый раз в жизни я признавалась мужчине в том, что он мне небезразличен, и почти мечтала провалиться сквозь землю. К тому же, очень некстати вспомнилось, что мужчина продолжает сжимать меня в объятьях, а на мне совсем нет одежды. — Когда не начинаешь откровенно грубить и язвить, — добавила, пытаясь за иронией скрыть собственное смятение.

— Ты сейчас это серьёзно сказала? — через несколько бесконечно долгих секунд, за которые я так и не решилась поднять на Одержимого взгляд, переспросил он.

— Ты полагаешь, я могу шутить такими вещами, или обвиняешь меня во лжи? Или, может, считаешь, что я способна целовать человека, который мне противен, пусть даже — из благодарности? — получилось, наверное, излишне резко, но вспышка возмущения помогла побороть стыд и заглянуть собеседнику в глаза. Тот молчал, очень внимательно разглядывая моё лицо, как будто пытался прочитать мысли, а потом вместо ответа поцеловал. Так же глубоко, жадно, чувственно, как делал это прежде, но уже — спокойно и уверенно. Не воруя и не отнимая, а беря то, что принадлежит по праву. А я… после всего услышанного и сказанного, было бы довольно глупо и даже бесчестно возражать. И, честно говоря, совсем не хотелось.

Я всегда придерживалась мнения, что отношения между мужчиной и женщиной должны начинаться с гораздо более сильных взаимных чувств, чем интерес или симпатия. Что желания тела в этих отношениях хоть и важны, но всё-таки второстепенны, что основа — это эмоции, что лицемерно и неприлично позволять себе лишнее, не будучи уверенной в чувствах. И наличие брачных уз на мой взгляд было совсем не важно, а их отсутствие не казалось столь уж весомым аргументом против близости. В конце концов, гораздо лучше любить вне брака, чем не любить — в браке.

Так вот, сейчас я отдавала себе отчёт, что обнимающего меня мужчину я не люблю. Да, он был мне приятен, симпатичен; но я никогда не умела влюбляться с первого взгляда, мне надо было узнать человека ближе, понять его, разобраться в нём.

Ветрова я почти не знала и понимала с трудом: мне никогда прежде не доводилось пересекаться с подобными людьми, и я не представляла, с чем его можно сравнить и на что стоит ориентироваться. Но при всём при этом я не могла заставить себя отказаться от его поцелуев. Они пьянили, дурманили, напрочь лишали воли, и остановиться было чем дальше, тем сложнее. Как бы я ни пыталась сосредоточиться на чём-то другом, тело остро реагировало на близость мужчины, с готовностью отзывалось на каждое его прикосновение.

И я вдруг удивительно ясно и отчётливо поняла, что не хочу его останавливать и сама останавливаться не хочу. Смутно ощущала, что так нельзя, что поступаю неправильно и неприлично, но впервые в жизни это совсем не играло роли. Желание целовать, прикасаться и ощущать его близость сейчас было гораздо важнее.

Я нащупала застёжку комбинезона мужчины, и другого подтверждения моего согласия Ветрову не потребовалось. И вскоре я уже гладила его обнажённые плечи, поражаясь собственной невесть откуда взявшейся решимости и смелости. До этого, несмотря на то, что спали мы в одной постели, и почти каждое утро я просыпалась в объятьях Одержимого, сознательно обнять его в ответ я себе не позволяла. И сейчас ощущала огромное облегчение, что могла наконец воплотить в реальность то, о чём даже думать боялась.

Его кожа казалась мне сейчас почти горячей, а его тело… Я догадывалась, что так и должно быть, и подозревала что-то подобное; но всё равно ощущение, что прикасаюсь к металлу, лишь слегка прикрытому живой плотью, оказалось неожиданным.

Мужчина на несколько мгновений отстранился, окончательно избавляясь от одежды, а я зябко поёжилась, чувствуя, что без тепла его рук начинаю стремительно замерзать. Правда, долго мучиться не пришлось, и меня опять бросило в жар, когда я оказалась распростёрта на кровати и прижата к ней. Игорь вновь меня поцеловал, и я задохнулась от ощущения его близости — тело к телу, кожа к коже.

Сейчас, через прикосновения, мы как будто знакомились заново. Не просто узнавали друг друга лучше, до каждого изгиба тела, а находили доселе неизвестное. Не только друг в друге; в себе самих. Оказывается, Ветров умел быть очень нежным и ласковым, греть искренним восхищением во взгляде, напрочь лишённом насмешки. А я, оказывается, умела быть жадной до поцелуев, смелой в прикосновениях и очень эгоистичной, потому что от мысли, что этот мужчина — только мой, меня окутывало ощущение восторженного предвкушения.

Наверное, в жизни Одержимого было много женщин. Наверное, всё дело было в этом опыте, в знаниях, в чём-то ещё столь же простом и объяснимом. Но я даже не предполагала, что так бывает; что прикосновения и поцелуи могут доставить столько удовольствия, что плотское желание может быть таким сильным, что вообще может быть настолько хорошо.

Мыслей не было вовсе. Ни будущее, ни допустимость собственного поведения, ни приличия, ни стыд меня не волновали. Хотелось просто быть, быть рядом с этим мужчиной, как можно ближе, отзываться на его ласки. И когда он тихо прошептал «Хочу тебя, не могу больше ждать… прости!», я не просто было готова, я желала этого не меньше него. Подалась навстречу, выгибаясь, обхватывая ногами за талию, стремясь прочувствовать его близость каждой клеточкой собственного тела, — и не удержалась от тихого удовлетворённого стона, получив то, что хотела.

Опираясь на локоть, он одной рукой приподнимал и придерживал мои бёдра, двигаясь плавно и сильно, а я цеплялась за его плечи и кусала губы, пытаясь удержаться в этой реальности. Что-то шептала, о чём-то просила, срывалась на бессвязные стоны и всхлипы, пока, наконец, наслаждение не затопило сознание целиком, лишая связи с реальностью. Но всё равно почувствовала, как через несколько коротких быстрых движений Игорь, тоже достигнув разрядки, сжал меня до боли крепко, хриплым шёпотом выдохнув мне в шею что-то бессвязное. Несколько мгновений я чувствовала на себе его вес, а потом мужчина перекатился на спину, увлекая меня за собой, и окончательно приходила в себя я, уже лёжа на его груди. Одной рукой он продолжал придерживать мои бёдра, а второй — медленно гладил по спине. Мне же шевелиться не хотелось вовсе.

— Как ты? — тихо, и мне показалось, напряжённо уточнил он.

— Хорошо. Очень, — так же тихо ответила я, потом смущённо добавила, считая неправильным молчать. — Спасибо. Я не думала, что бывает так… хорошо.

— Хорошо, — глубоко вздохнув, эхом откликнулся он, на мгновение обняв меня чуть крепче. — Ты такая тонкая, нежная; боялся сделать больно.

От этого спокойного признания мне стало тепло на сердце, но почему-то немного неловко.

— Сам же говорил, что ветка ивовая; а её не так-то просто сломать, — пробормотала я. Мужчина ответил мне тихим смешком, а потом вдруг насмешливо заметил:

— Некоторые люди вообще имеют дурацкую привычку много говорить. Ты всех слушаешь?

— Приходится, работа такая, — с напускной скорбью проговорила я. Некоторое смущение — и от произошедшего, и от настоящего, — ещё присутствовало, но при этом я всё равно чувствовала невероятную лёгкость рядом с этим человеком. Лёгкость, удовлетворение, доверие, уют и покой. Опасное заблуждение; очень легко обмануться, доверившись ощущениям тела. Как можно полностью поверить человеку, которого почти не знаешь?

Впрочем, сейчас я об этом старалась не думать. Зачем портить такие приятные ощущения гадкими мыслями? В конце концов, даже если завтра Одержимый вдруг начнёт проявлять безразличие и делать вид, что ничего не было, это не отменит полученного удовольствия. Да и недавние слова мужчины добавляли сомнений в столь пессимистичном исходе: мне было очень сложно поверить, что он играл, когда говорил все те неожиданные и странные вещи, про страх расставания и прочее.

Самостоятельно разогнать настырно портящие настроение мысли я не успела, с этим помог Ветров. Он вдруг плавным движением сел вместе со мной, приподнял моё лицо за подбородок двумя пальцами и отвлёк поцелуем, — очень чувственным, многообещающим, — после чего осторожно ссадил с коленей. Сам же встал с кровати и опустился на корточки возле края ложа, чуть в стороне от меня.

— Что ты делаешь? — поинтересовалась я, пользуясь возможностью добраться до другого края кровати, где лежала пижама.

— Настройки меняю, — отозвался он, и я почувствовала, как поверхность начинает ощутимо просаживаться, при этом почему-то не пытаясь превратиться в знакомое болото. Я, наверное, никогда не пойму, на каком принципе работает это устройство. — А ты? — подняв на меня насмешливый взгляд, со странным, замешанным на ехидстве предвкушением уточнил Одержимый.

— Хотела немного ополоснуться, и ложиться спать… а что? — проговорила я, обеими руками прижимая к себе одежду. К этому моменту я уже успела подняться, и, стоя на полу босыми ногами, под хищным взглядом мужчины чувствовала себя всё более и более неуверенно. Тот вместо ответа присел на край кровати и жестом поманил меня к себе.

Рассудив, что если он захочет, то всё равно поймает, и бегать просто бессмысленно, да и навряд ли Одержимый собирается сделать что-то ужасное, я подошла. Аккуратно перехватив меня за запястье одной рукой, второй он забрал из моих почему-то вмиг ослабевших пальцев пижаму, не глядя отшвырнул в сторону, притянул меня ближе, опять усадил верхом к себе на колени. Я, вновь чувствуя себя смущённой, неуверенно уцепилась за его плечи, а мужчина медленно повёл ладонями по моим ногам, с очень пристальным и жадным любопытством следя за собственными движениями. От коленей вверх, по бёдрам, на ягодицы, дальше, на мгновение задержал руки на талии, обхватив её, будто измеряя. Зазор, на который пальцы не могли сомкнуться, получился небольшой. Ветров неопределённо хмыкнул, поднимая глаза на меня. Понять выражение лица мужчины я не смогла, но почему-то под его взглядом внизу живота шевельнулось тёплое тянущее ощущение возбуждения.

— Против душа я ничего не имею. Но, во-первых, любая одежда для сна задержится на тебе очень недолго, а, во-вторых, ты действительно думаешь, что теперь я позволю тебе лечь спать? — он одной рукой обхватил моё лицо, а второй крепко прижал меня к себе за бёдра.

— Но уже поздно, — растерянно пробормотала я, понимая, на что он намекает, но не представляя, как на это реагировать.

— А ещё ты сегодня устала, — мягким вкрадчивым тоном проговорил он, заставляя меня запрокинуть голову, чтобы добраться губами до шеи. — И устанешь ещё больше. Вот только я тоже устал от твоей холодности, недоступности, невозможности прикоснуться, и теперь тебе придётся за всё это платить. Такая вот жизненная несправедливость, — хмыкнул он.

— Игорь, зачем ты так торопишься? Мы ведь никуда не денемся, и… — начала я, но мужчина тут же меня перебил.

— Вот чего я точно не буду делать, так это торопиться, — возразил он. — Ночь долгая, и это хорошо. Ты оказалась ещё лучше, чем я себе представлял. Мне слишком понравилось смотреть, как ты теряешь в моих руках всю свою холодность, слушать твои стоны и срывающийся шёпот, чувствовать твои прикосновения, обладать тобой. Я слишком хочу тебя, чтобы позволить тебе сейчас уснуть.

— Игорь, прекрати, — сгорая от смущения, прерывающимся шёпотом проговорила я. — Ты говоришь ужасно непристойные вещи!

— Это? — тихо усмехнулся он, меняя позу. Вновь я оказалась, как тогда, вжатой в постель его телом, с заведёнными за голову руками; только теперь это не пугало, а возбуждало. — Это, моя ледяная красавица, скромная правда. А непристойные вещи я буду с тобой делать. Обещаю, тебе понравится, — он улыбнулся, обжигая меня многообещающим взглядом. Я вздрогнула от этих слов или, скорее, интонации, совершенно заливаясь краской. Но к стыду своему почувствовала предвкушение и желание непременно узнать, что он имеет в виду.

О том, что ротмистр держит свои обещания, я уже знала. Не изменил своему слову он и сейчас. Ночь действительно получилась очень, очень долгой, и он действительно совсем никуда не спешил. Был безжалостно нетороплив, раз за разом доводил до умопомрачения.

До этой ночи я не подозревала, что наслаждение может быть до слёз острым, а желание — настолько всепоглощающим, что не оставалось места ни гордости, ни правилам, ни морали.

Сжалился надо мной и позволил уснуть мужчина только под утро. Впрочем, я даже не была уверена, что уснула; это было чем-то похоже на потерю сознания, настолько мгновенно я отключилась. А будить он меня начал, по ощущениям, сразу же.

— Игорь, это бесчеловечно, — тихо пробормотала я, пытаясь прийти в чувства, когда мужчина, отчаявшись меня дозваться, подхватил на руки и куда-то понёс. Впрочем, вариантов было немного, но верить в справедливость собственных подозрений не хотелось.

— Не спорю, но проснуться надо, — со смешком ответил он. Утверждение было справедливым, так что я приготовилась мужественно терпеть макание в ледяную воду.

Однако, я опять подумала об Одержимом хуже, чем он был на самом деле. Хоть место назначения я и определила правильно, но Игорь оказался гуманней. Во-первых, никто никуда меня не макал, поставил на ноги и аккуратно завёл под «душ», придерживая за плечи, а, во-вторых, вода была тёплая. Прохладней, чем я обычно имела привычку мыться, но находиться в ней было вполне комфортно.

Несмотря на отсутствие резкого потрясения, какое могла дать ледяная вода, глаза всё-таки открылись, постепенно начала возвращаться ясность мышления. Правда, вместе с ней нахлынули воспоминания ночи, и я вдвое против обычного смутилась собственной наготы и близости обнажённого мужчины. Вот только сбегать от него в свете последних событий посчитала бессмысленным и очень глупым, и вместо этого спрятала пылающее лицо у него на груди.

— Так, кажется, проснулась, — с обычной своей насмешливостью заключил он, крепко меня обнимая. Странно, но от этого мне стало гораздо спокойней, и смущение схлынуло. — Как ты себя чувствуешь?

— Вчера я была вымотана морально, а теперь ещё и физически. Вот зачем было… так? — пробормотала раздражённо. Тело было ватное, совершенно не хотелось шевелиться. Несильно, но неприятно ныла каждая мышца, причём о существовании некоторых из них я до сих пор даже не подозревала.

— Странно, обычно физические нагрузки и хороший секс, наоборот, помогают от моральной усталости, — ехидно сообщил он.

— То есть, это тоже был способ лечения? — вздохнула я. Проверить его слова пока не получалось: я всё никак не могла проснуться в достаточной для оценки собственного психологического состояния степени.

— В том числе, — Ветров пожал плечами, потом немного отстранился, отступая из-под струй воды и вытаскивая из-под них меня. Приподнял моё лицо за подбородок, чтобы заглянуть в глаза. — Извини, — чуть кривовато усмехаясь, проговорил он. — Я просто не мог остановиться. До сих пор не могу поверить, что всё это — на самом деле, что ты моя. Не гордая и невозмутимая, безукоризненно воспитанная и сдержанная княгиня, а тёплая, сонная, недовольно ворчащая земная женщина, которую можно обнимать, целовать и не выпускать из рук.

От его слов в душе поднялась волна очень противоречивых эмоций. С одной стороны, от скорости развития событий, от этого упрямого беспрекословного «моя» стало здорово не по себе, даже почти страшно. Слишком стремительно ворвался в мою спокойную жизнь этот человек и слишком уверенно и быстро начал кроить её под себя. Ещё вчера мы были просто знакомыми, даже не приятелями, а сегодня он называет меня своей. Прежде отношения с мужчинами строились по привычному сценарию, который я считала единственно верным: знакомство, размеренное общение, симпатия, постепенное узнавание, нахождение общих интересов, зарождение влюблённости, привыкание. А сейчас с Ветровым… Господи, да я его до сих пор не понимаю, иногда боюсь, иногда почти ненавижу и не знаю, хочу ли я быть рядом с ним! Но при этом уже провела с ним ночь, с удовольствием нежусь в его объятьях, а воспоминания о близости с ним опаляют жаром и желанием даже несмотря на усталость, измотанность и множество неприятных ощущений по всему телу.

И вот это как раз была другая сторона. Обжигающая страсть мужчины была чем-то совершенно новым, странным и нестерпимо влекущим. Никто и никогда прежде не относился ко мне вот так, не говорил таких слов, от которых становилось безумно стыдно и очень жарко. Я никогда толком не верила в существование чувств подобного накала, или, вернее, в то, что именно я могу быть их объектом. Разрушительно-отчаянное желание Одержимого невероятно льстило, и за это мне было стыдно уже перед ним самим. Было ощущение, что я обманываю его, хотя, казалось бы, я совсем ничего не обещала и, более того, вроде бы ясно дала понять, что слишком мало его знаю для каких-то ответных чувств.

Но в итоге, наплевав на сомнения, решила рискнуть. Не согласиться на всё и сразу авансом, но ответить единственным, чем могла и чего Ветров вполне заслуживал — правдой.

— Не извиняйся, это… — я запнулась, отводя взгляд, и тихо продолжила. — Мне было очень хорошо. И если бы я действительно была против, я бы… В общем, сама виновата.

В ответ мужчина тихо усмехнулся и поцеловал меня — очень нежно, но при этом всё равно жадно и как-то по-хозяйски. Наверное, по-другому просто не умел.

— Всё-таки, ты удивительная. Не бывает таких в жизни, — тихо проговорил он, опять меня обнимая. Я с наслаждением прижалась щекой к его груди и почувствовала в себе способность провести в таком положении не час и не два. Удивительно, откуда во мне столько доверия к нему именно на чувственном, подсознательном уровне!

Впрочем, ни лишнего часа, ни, тем более, двух и больше у нас не было. Я кое-как волевым усилием заставила себя собраться, вспомнив, что очень скоро нам предстоит встречать делегацию. А, значит, мне надо будет делать подробный доклад, даже почти читать лекцию о быте и нравах варов, обо всём, что я успела выяснить. Записи своих разговоров я учёным, конечно, отдам, но свои выводы, представления и видение ситуации всё-таки стоило изложить, а для этого мне была необходима кристально ясная голова.

Причём не столько собственно для разговора, сколько для того, чтобы от него не отвлекаться, потому что мысли, стоило немного расслабиться, соскальзывали отнюдь не в рабочую плоскость. Слишком яркими были воспоминания ночи, и слишком настойчиво напоминали о произошедшем все ощущения тела.

Как оказалось, собственную слабость я здорово недооценивала. Ходить с горем пополам получалось, но вот на что-то сверх того меня не хватало, так что с одеванием помогал Ветров. И расстроенным подобной необходимостью он не выглядел, даже наоборот.

— Хочешь, я тебя отнесу? — спокойно, без насмешки предложил Одержимый.

— Хочу, но лучше не стоит, — вынужденно отказалась я. — А то я опять засну, и повторно проснуться будет ещё труднее.