Профессор Ипке Вахсмут из университета в Билефельде, который был инициатором недавнего присвоения мне этим учебным заведением степени почетного доктора, прислал письмо с просьбой, чтобы я ответил на четыре вопроса для издаваемого там журнала.

Вот эти вопросы:

1. В своих романах и рассказах Вы описывали будущее развитие событий порой пророческим образом. Что нужно, чтобы прогнозировать столь успешно?

2. Иногда и самый мудрый человек ошибается. Случались ли у Вас особо болезненные ошибки?

3. Какие перспективы государственного, социального и технического развития ждут жителей Средней Европы в течение ближайших пятидесяти лет?

4. В чем Вы видите надежду на то, что человечество не станет безнадежным и неизлечимым случаем?

Я ответил следующее (излагаю с сокращениями):

1. Осмысленные прогнозы будущего возможны исключительно в научно-технологической сфере, в то же время невозможны прогнозы политические, идеологические или касающиеся государственного строя. Как самый общий указатель направления я использовал естественную эволюцию жизни, ибо я ориентировался в соответствии с принципом: то, что было возможно в биоэволюции и что смогло появиться благодаря силам природы, мы сможем когда-нибудь повторить технологически. Мне приходит на ум высказывание известного математика Гильберта: «Мы должны знать и поэтому будем знать». Я когда-то сформулировал это иначе: «Эволюцию надо догнать и перегнать».

2. Неудачные прогнозы меня особо не огорчают и не беспокоят, поскольку в них неизбежно присутствует фактор риска. В ущерб результатам я почти никогда не учитывал влияния военных или коммерческих факторов на содержание моих прогнозов, и, к сожалению, почти в 90 процентах случаев именно эти факторы являются определяющими для будущих явлений, развивающихся благодаря новым открытиям или изобретениям. Например: ракеты, посланные на Луну, первоначально разрабатывались как оружие.

3. Я не имею ни малейшего понятия, что случится в Средней Европе через 50 лет. История – это игра с меняющимися протагонистами и антагонистами. В XX веке соотношение сил было довольно простым: капитализм против коммунизма, Соединенные Штаты против Советов. В настоящее время мы имеем дело с началом новой игры: с одной стороны террористический экстремизм ислама, с другой – мир цивилизации Запада.

4. Я не уверен, можно ли гарантировать человечеству долгосрочное мирное существование.

Я старался ответить, опираясь на мои знания, и вместе с тем не вдаваясь в более подробные рассуждения. Исполнившиеся прогнозы часто соседствовали с теми, которые не исполнились. Здесь имеет место фактор человеческого несовершенства, под которым я понимаю не только глупость или отсутствие интеллекта, но также и иррациональные составляющие человеческой природы, которые, к сожалению, не были достаточно хорошо видны нам, находящимся в коммунистическом плену. Запад казался нам тогда чем-то вроде современного рая. Оказавшись сегодня на пороге этого рая, мы видим, что он не столь великолепен.

В польской редакции журнала «Ньюсвик» я читаю, какими ужасными гадостями кормят наши автомобили большинство топливных станций. Иногда в баки заливается топливо пополам с водой. Повсеместность и безнаказанность этих преступлений меня поражает. Мне ежедневно по почте приходят многочисленные приглашения на религиозные мероприятия с окроплением святой водой. Как сочетается одно с другим? Не понимаю, в какой, собственно говоря, стране мы живем: в стране на 90 процентов католической или в стране преступников и бандитов? Я говорю преувеличенно жестко, но к подобным размышлениям приводит наблюдение за дебатами в сейме. Это не те вопросы, которые я хотел бы выносить на международные форумы, в таких случаях я предпочитаю изображать глухого и слепого, но ведь кто-то, кто ждал сорок лет, чтобы, советский кошмар наконец, закончился, чувствует, что его ожидание каким-то фатальным образом не оправдалось.

Ниццу мы уже вроде проиграли, хотя еще немного защищаемся, как карп или щука, которые получили молотком по голове, но еще трепыхаются. Нас оценивают как спортсмена среднего уровня; мы не маленькие, но и не большие. Разумеется, проблемы есть у всех государств в мире. Целый специальный выпуск американского «Ньюсвик» полон удивления, почему Америка, страна столь могущественная, не может справиться с террористическим экстремизмом. Наилучшим сравнением является бернардинец, у которого на спине осело целое стадо блох. Он может решать свои проблемы, но блохи не перестанут сосать у него кровь.

В сопоставлении с тем, что происходило во Вьетнаме, а перед тем на американо-японском и американо-немецком фронтах мировой войны, теперешние американские потери в Ираке, разумеется, скромны: тогда это были сотни тысяч солдат. Однако бессилие в отношении столь сильно рассредоточенного противника огромно, и причиной этому – языковой, нравственный и религиозный барьеры. Не известно даже, какое определение использовать: идет ли речь о партизанах или о террористах.

В настоящее время на Западе существует суперфиксация нелюбви и даже ненависти к президенту Бушу. Немецкая и французская пресса внушают, что если бы он куда-нибудь ушел, то сразу бы стало прекрасно. Это, разумеется, неправда: без учета того, есть ли Буш или его не будет, ситуация, в которую оказался втянут мир, не исчезнет по мановению волшебной палочки. Приписывание всяческого зла исключительно Бушу кажется мне заблуждением, хотя я вовсе не считаю, что неожиданные ходы, к которым президента склоняет его интеллектуальное окружение, как, например, появление в Багдаде среди американских солдат с пластиковой индюшкой, могут что-либо решить.

Буш – это не демон и не проводник на пути к лучшему будущему; он довольно посредственный политик, который оказался в ситуации превышающей его уровень и возможности, в ситуации, столь запутанной, что, к сожалению, ни один индюк, даже увенчанный лавровым венком, ее не изменит. С другой стороны, несмотря на очень плохое мнение заграницы о Буше, число голосов, на которые он может рассчитывать на ближайших выборах, велико, и его переизбрание остается правдоподобным.

Возвращаясь к началу: можно предвидеть развитие в технологической, медицинской и биологической областях, но в сфере государственного устройства, в идеологической и вообще духовной жизни человечества ничего предвидеть не удастся. Я не понимаю, например, почему в изобразительном искусстве сейчас стало господствовать уродство (в прессе подобное изумление недавно выразил Милош). И это уже не единичные выходки, как в случае турпизма в нашей поэзии конца 50-х годов.

Кшиштоф Мышковский попросил, чтобы для журнала «Квартальник Артистичны» я высказался о скульптурах Джакометти, которые сейчас экспонируются в Польше. Я не люблю Джакометти, поэтому написал, что если хочется создать художественное произведение, подобное его скульптурам, следует взять пеньковую веревку, немного обтрепать и положить в концентрированный раствор сахара. Тогда на ней осядут кристаллы, она станет шершавой и из нее можно будет выполнить различные фигуры женщин и мужчин. Милош чувствовал себя таким смельчаком, когда писал о повсеместно распространенном сегодня уродстве, что в конце своих замечаний попросил за это прощения у читателей. Я извиняться не намерен.