VII
Станислав Лем советует

Над политическими намерениями Путина ломают себе головы все, в Америке и Европе, потому что о них, собственно говоря, ничего не известно.

Конкретная информация или хотя бы намеки заменяются либо догадками, зачастую внутренне противоречивыми, либо, самое большее, рассказами о его биографии, со ссылками на мнения прежних коллег или сотрудников КГБ. Все довольно беспомощно повторяют: «У него нет ни политической, ни экономической программы!» Да, но за ним россияне, объединенные выборами и настроениями. И это вызывает беспокойство.

Иногда можно услышать – я считаю это наполовину мифом, – что на исходе Советов в КГБ существовали две группировки: одна более либеральная, склонная если и не к мягкости, то по крайней мере к сдержанности, сформировавшаяся вокруг Андропова, и вторая, более жесткая. Путин должен был бы происходить из тех, более мягких. Свою популярность он приобрел довольно неожиданно, на развалинах Грозного и всей Чечни. Война стала для него установкой для запуска на политическую орбиту. Приказ об уничтожении «чеченских террористов», а также его полеты к руинам чеченской столицы, надевание и снимание шлема пилота истребителя очень помогли ему на старте. Значительное число россиян издавна компенсировали отсутствие личной свободы и благосостояния осознанием, что они являются частью империи.

Восхождение Путина началось не только запуском чеченской кампании, но также указом, делающим Ельцина и его семью неприкосновенными, вместе со всем, что они успели поглотить, присвоить и вывезти из России. Это нехороший старт, и он не вызывает особого доверия. Мы знаем также о его работе в качестве резидента КГБ в Германской Демократической Республике; это было очень интересное место, где можно было научиться всему – кроме того, чем является демократия.

Люди разумные, такие как госпожа Мадлен Олбрайт, говорят: «Посмотрим, что Путин сделает сейчас». А слова его были довольно складными и, кажется, указывали не на самое плохое направление. Другим для его одобрения достаточно самого факта, что он выступил против Зюганова, то есть против так называемых настоящих коммунистов. Достаточно благоразумия демонстрирует в своих высказываниях Клинтон: он дал понять, что было бы желательно, чтобы Путин двигал Россию к демократии и сближению с Западом, но без излишнего энтузиазма. Клинтон, однако, находится уже на закате своего президентства. Ситуация, при которой только месяцы отделяют правящего президента от несомненного ухода с поста, всегда отмечена некоторой неуверенностью и политической неустойчивостью. В контексте перемен в России это не есть хорошо.

Что Путин думает о вопросах экономики? Осмелюсь сказать, что ничего не думает, поскольку абсолютно не знает, что в этой области сделать. Его таинственность – это молчание незнания, а не затаивание изготовившегося к прыжку тигра. Ситуация в России – а политика здесь переплетается с экономикой, – как все знают, невеселая. Совокупный национальный доход по сравнению с последними советскими годами (а они не были самыми лучшими) упал более чем на 30 %. К тому же средняя продолжительность жизни мужчин составляет сегодня 58 лет, и россиян уже менее 150 миллионов.

Группа российских плутократов, которые не совсем легально приобрели в собственность большую часть приносящих быструю прибыль секторов российской экономики, неожиданно почувствовала тревогу, почти как доктор Франкенштейн (напомню, что – вопреки распространенному мнению – Франкенштейн это не тот страшный труп, а доктор, который труп оживил). Кое-кто из них явно начал опасаться: а не потерпят ли они при новом руководстве материальный убыток?

Попытка затоптать то, что тлеет в Чечне (а тлеет все время изрядно, как торфяники, которые в 1970-х годах закоптили дымом всю Москву), будет занимать россиян в течение долгого времени. Некоторые утверждают, что партизанская война может длиться годами. Сейчас, на глазах всего мира, труднее истребить целый народ, чем в сталинские годы. Это надо сделать шито-крыто. А сепаратистские тенденции появляются и на других территориях; исламо-мусульманское население кавказских регионов, хоть и густо прослоенное россиянами, имеет большое желание обрести самостоятельность, и, очевидно, центр будет вынужден приложить огромные усилия для противостояния этим процессам.

Это сопровождается не слишком еще явной склонностью получить, что только возможно, для возрождаемой империи. Никто еще открыто не сказал, что Россия стремится к возврату, например, Украины, а это было бы большим шагом к усилению опасности, грозящей нашей стране.

Я узнаю, что в честь Путина один из постсоветских подводных кораблей запустил трансконтинентальную ракету, разумеется, без атомной боеголовки. Такой символический жест должен иметь для нас значение. Мои слова не имеют силы и не способны дать реальный эффект, пусть даже и появятся бог знает на каких страницах, но я хотел бы, чтобы в нашем обществе исчезли убеждения, согласно которым самыми страшными вредителями для Польши являются души давно убитых евреев… Следовало бы немного поинтересоваться тем, что делается за нашей восточной границей, которая небезосновательно называется «восточной стеной»; это всегда означало место, за которым дальше нет уже ничего, головой об стену.

Соседей мы не поменяем, а Польша расположена – это досадно – между двумя вулканами: немецким на западе и российским на востоке. Российский вулкан тихо булькает, немецкий счастливо погас, его кратер мертв, хотя вместе с тем со стороны Германии мы не должны уже ожидать никаких особых привилегий, как в эпоху Коля. Наоборот, немцы проявляют большую готовность, чтобы нас не замечать. Эта готовность вызывает ассоциацию с Рапалло, пока только in potentia, но щупальца, протягиваемые немецкими политиками в сторону Москвы, явно заметны. Социал-демократ Шредер очень хотел бы немного разлюбить Польшу и больше полюбить Россию.

При этом видны различия между тем, что говорят политики или их глашатаи, которые очень заинтересованы в задабривании и заискивании перед Россией, и тоном немецкой прессы; мы найдем там много мягкой, но однозначной обеспокоенности. Путин ведь почти сразу после серого офицера КГБ стал президентом, а тот факт, что в выборах он выступил против коммунистической партии, еще ни о чем не говорит. Однако когда в мировой прессе, и особенно в западноевропейской, высказываются мнения по поводу Путина и его отношения к Западу, создается впечатление, будто Россия на довольно широком фронте граничит непосредственно с Германией и будто ничего такого, как Польша, не существует вообще. Эта ситуация не может быть приятной для 40-миллионного государства. Неуместно, конечно, было бы упоминание слов Молотова об «уродливом детище Версальского договора» – ничего особенного нам пока не угрожает, однако существуют рычаги давления, которые Россия может использовать, и ничто не указывает на то, что Путин является особым сторонником договоров и сотрудничества с нами, хотя бы только в области экономики.

Сегодня главной задачей разобщенного польского политического общества не должны быть поиски повода, чтобы напомнить россиянам их вину по отношению к нам, хотя об этой вине забывать не следует. Политическое будущее следует обдумывать, рассматривая стратегические сценарии с наихудшим результатом. Прекрасная погода не требует специальных приготовлений с нашей стороны, однако могут случиться бури. Мы должны действовать осторожно, продолжать экономическое сотрудничество и одновременно по мере возможности обретать независимость, прежде всего в области поставок энергоносителей, главным образом газа.

Знаю, что это прозвучит со скрипом, но я выражаю свое личное убеждение: несмотря на то, что инициатива людей, которые создали журнал «Новая Польша», и несомненно благородное усилие Ежи Помяновского как главного редактора очень почетны и достойны уважения, однако этот журнал направлен к той части интеллектуальной элиты России, которая имеет сегодня такое же микроскопическое влияние на политическую ситуацию, как и польская творческая элита.

Путинская уже Россия празднует триумф абсолютной победы над «террористами», хотя и омрачаемой продолжающейся чеченской партизанской войной. Польша плохо воспринимается в центре и на периферии России, поскольку мы осмеливаемся симпатизировать чеченцам. Такие порывы, как призыв к прекращению чеченской войны, направленный в декабре 1999 года Чеславом Милошем, Виславой Шимборской и некоторыми другими лицами, были восприняты у нас как политическая акция с заслуживающим доверие определенным весом. Зато я считаю, что период, когда такие манифестации могли иметь какое-либо значение, давно прошел. Кстати, попытку популяризации кандидатуры Олеховского на должность президента, предпринятую группой представителей отечественной интеллектуально-креативной верхушки, я также считаю недоразумением – это духовное отступление, по меньшей мере к 1970-м годам, когда такого рода декларации имели какой-то политический вес. Впрочем, воззвание по вопросу Чечни я сам подписал из чувства долга, однако я сказал по телефону Милошу, что, по моему убеждению, эта акция даже не петушиного веса. Безвозвратно минула эпоха магической веры в силу слова, произнесенного вопреки цензурно-политическим правилам.

Во всех странах, которые выбрались из-под протектората или колониального советского влияния, явно выражено желание отмежеваться от прошлого. Не только в Польше раздаются голоса, чтобы все, связанное с коммунизмом, выжечь каленым железом. Однако откуда-то мы знаем, что и в Западной Европе до сих пор существуют и действуют легальные коммунистические движения, а значит, они пользуются определенной поддержкой. В российской Думе коммунисты, правда, потеряли абсолютное большинство, но сильная коммунистическая фракция по-прежнему существует.

В политике разрыв между словом и делом – нормальное и, к сожалению, основополагающее явление. Внутриполитические усилия не должны быть сегодня направлены на то, чтобы губить Квасьневского, тем более что свыше 70 % поляков хотят избрать его повторно. Боюсь, что и я за него проголосую, поскольку лучшего кандидата не вижу, и, несмотря на все его несомненные пороки и недостатки, ему может быть легче – от имени Польши, разумеется, и в ее интересах – договориться даже не столько с Путиным, сколько с командой, которую он поддерживает; известно, что она будет состоять из людей, отобранных из резерва КГБ. Я не считаю Квасьневского магическим заклинателем, который россиян под Путиным сумеет умилостивить, но думаю, что если кто-то что-нибудь сделать здесь сумеет, то скорее он, чем кто-нибудь другой.

Итог того, что Путин унаследовал от Ельцина, не вызывает опасения в ближайшем будущем. Ничего страшного они нам сделать в данный момент не могут, но тенденция кажется нездоровой. Трудно надеяться, что Россия будет нам содействовать. У меня там множество друзей, поэтому неприятно это говорить, тем более что российскую культуру и науку я очень уважаю, но они являются только шестеренками в огромном механизме. Этот механизм, правда, сильно разбалансированный, но к его восстановлению, усилению и сплочению команда Путина будет понемногу стремиться, применяя даже жесткие меры.

На Западе заметно явное желание помогать и поддерживать Россию. Она должна была бы совершить что-нибудь намного более страшное, чем уничтожение целого кавказского народа, чтобы от этой линии отступили. Существуют также и другие территории: мы не знаем, какие отношения сложатся у путинской России с коммунистическим Китаем. Итак, ситуация с разных сторон ненадежная. Это прозвучит неприятно, но хаос в России был нам более на руку, чем попытки более четкого руководства этой страной.

На Востоке не появилась какая-то особенная посткоммунистическая формация, мы скорее наблюдаем запоздалую постцарскую икоту. Не время для усиления антикоммунистических нападок, что совсем не значит, что надо полюбить коммуну или посткоммуну. Важнее всего то, что будет хорошо для Польши, а не то, что хорошо для движения «Солидарность» и Союза демократических сил. К сожалению, я вынужден согласиться с Каролем Модзелевским, который сказал недавно, что ориентация движения «Солидарность» является по сути дела исторической: они едут в будущее, оглядываясь назад.

Мы не должны опасаться резких и неожиданных ухудшений нашего статуса суверенности, но также недостаточно опираться всем своим весом на нашу принадлежность к НАТО. Я не призываю, чтобы каждый снимал сейчас со стены алебарду, шпагу и меч, но не следует закрывать глаза на беспокоящие факты.