Глава 2
Палестра строилась на большом пологом холме и прекрасно просматривалась с трассы. Автомобили, проезжающие по трассе мимо холма, неизменно притормаживали, а некоторые и вовсе останавливались. То и дело любопытствующие поодиночке и группами взбегали на холм, чтобы расспросить копошившихся там рабочих: что же это такое за штука, для чего она предназначается и можно ли на ее фоне сфотографироваться.
Сомик не бывал здесь около трех недель и теперь поразился тому, как все преобразилось.
На месте несуразного сооружения, походящего на клубок железной паутины, высилась собранная из поблескивающих на солнце металлических трубок громадная башня (никак не ниже шести-семиэтажного дома), напоминающая телевизионную; с той разницей, что шпиль этой башни не торчал вертикально вверх, а заметно изгибался, будто удилище. На некотором отдалении от башни виднелись окружающие ее странные фигуры, каждая высотой не менее пяти метров… Вот нечто похожее на песочные часы, обе емкости которых – и нижняя, и верхняя – спиралевидно закручены. Вот перевернутая пирамида – но не просто вверх тормашками перевернутая, а как-то наискось по отношению к земной поверхности. Вот округлая каплевидная конструкция (прямо как проливающаяся на землю с неба слеза), а вот, наоборот, – нечто угловатое, похожее на могучее дерево с разлапистыми ветвями. Все фигуры, коих Сомик насчитал более дюжины, были совершенно разными, но почему-то казалось, что есть в них какое-то объединяющее сходство, понимание которого никак не удавалось уловить…
Женя припарковался у обочины, рядом с еще одним автомобилем – спортивным кабриолетом – невиданной в здешних широтах редкостью. Выбрался наружу.
– Дела-а… – пробормотал он, задрав голову и приложил ладонь козырьком ко лбу.
И тут же с шипением втянул воздух сквозь стиснутые губы – неловко задел ранку на ладони.
С холма долетали до него невнятные крики рабочих, муравьями облепивших удивительную башню, какое-то отрывистое лязганье и ритмичный звонкий стук.
Сомик пошел вверх напрямик, прямо по поросшему травой некрутому склону. Накатанную автомобильную дорогу, обвивавшую холм, он, конечно, проигнорировал. Где-то на середине подъема ему навстречу попалась пара: упитанный мужик в шортах спускался задом наперед, хватаясь за травяные пучки, тряся бройлерными ляжками; за ним прыгала с кочки на кочку ладная розововолосая девица, на волнующей груди которой болтался громоздкий фотоаппарат.
Мужик ворчал:
– Вот людям деньги-то девать некуда… Нагородил какой-то хренотени и радуется!..
А девица щебетала в ответ:
– Пусик, ты не понимаешь! Это ж чистое искусство! Фьюжн с элементами индастриала! Очень оригинальное решение! Немудрено, что большинство не понимает… Мои работы тоже не всякому доступны!..
– Твои работы, – остановившись передохнуть, пропыхтел мужик, – такая же хренотень, только поменьше и обходится дешевле.
– Пусик, не все измеряется деньгами… Кое-что выше денег!
– Например?
– Искусство! Высокая идея сделать человечество лучше!
– Да? Вот заблокирую тебе карточку, тогда порассуждаешь о высоких идеях! Человек только тогда чего-то стоит, когда способен бабло поднимать! По мне: хоть воруй, но чтоб у тебя все как у людей было – и квартира, и машина, и положение, и семья, и… такая вот, как ты, умница с сиськами.
– Воровать, пусик, это нехорошо и… стыдно… – несмело огрызнулась розововолосая. – Мы, люди искусства…
– Стыдно не воровать, а быть бедным, – немедленно ответил мужик. – Как твой бывший мазила-алконавт, например.
– Он… Он очень талантливый художник!
– Чего ж ты в таком случае от него ко мне сбежала, а? Языком трепать все горазды, а как представляется выбор: китайскую лапшу быстрого приготовления портвейном запивать или мраморную телятину – хорошим коньяком, сразу язык в одно место засовываете. Молчишь? То-то и оно…
– Пусичек, ты только не обижайся, но ты не совсем прав, самую капелечку не прав…
Чем закончился разговор, Сомик уже не слышал – он ушел далеко вверх. Оказавшись на вершине холма, принялся высматривать Олега. Увидел его у подножия башни – с большим, как простыня, листом папиросной бумаги в руках. Перебирая в пальцах этот лист, развеваемый ветром, Трегрей внимательно выискивал в нем что-то, какой-то необходимый ему фрагмент.
Женя направился к Олегу. Путь его лежал мимо одной из диковинных конструкций, окружавших башню, Сомик уже было прошел мимо, но вдруг остановился. Ему почудилось, что фигура (как раз та, примеченная им еще издали, напоминавшая песочные часы) едва слышно гудит, словно через нее пропущен электрический ток. Повинуясь безотчетному чувству, Сомик осторожно коснулся фигуры – и тотчас отдернул палец. Ничего не произошло, но Женя успел почувствовать тепло металла, какое-то странно живое тепло.
«Солнцем нагрело…» – сказал он сам себе.
Трегрей уже заметил его, махнул рукой, широко улыбнувшись. «А Пересолин говорил, он уже которые сутки отсюда не отлучается, денно и нощно в трудах, – мельком подумал Женя Сомик. – Что-то не похож Олег на замотанного и замученного. Напротив – свеж, бодр и весел. Давно его таким не видел…»
Через несколько секунд они обнялись.
– Получилось! – безо всяких предисловий сообщил Олег. – Представляешь? Столько труда, сколько времени… И вот – получилось!
– Нашел-таки свою энергетическую оптиму? – поинтересовался Женя.
– Вестимо!
– И… что дальше?
– Макет палестры готов, – указав на «телебашню», проговорил Трегрей. – Дело за малым – воздвигнуть по нему, собственно, здание.
– Это вот такого вида будет здание? – поразился Женя. – Прямо башня колдуна какая-то. Верхушка особенно дикая… Будто кривой колпак.
– Резонатор, – подсказал Трегрей.
– А фигуры по окружности – словно идолы, – продолжал Сомик развивать аналогию. – Осталось только жертвенные костры разжечь и красного петуха зарезать…
– Идолы? – поднял брови Олег. – Это – фокусирующие элементы.
Сомик вздохнул:
– Не знал бы я тебя, принял бы за сумасшедшего, – сказал он. – Резонатор, фокусирующие элементы… Извини, это все как-то… Ну, несерьезно, что ли? Словно декорации к фильму. Какие-то песочные часы, слезы, пирамиды, деревья… В символике, что ли, дело? И это и впрямь работает?
– Песочные часы? – удивленно переспросил Олег. – Пирамиды?
Он шагнул к ближайшей конструкции, прищурившись, посмотрел. Потом улыбнулся:
– Да нет никакой символики, – сказал он. – Равно как и нет никаких «часов», «слез», «пирамид», «деревьев»… Я создавал фокусирующие элементы вовсе не отталкиваясь от каких-либо повседневных предметов. Форма элементов обусловлена исключительно функциональной необходимостью. Это как в аэродинамике: определенный угол крыла гарантирует определенный процент обтекаемости воздуха. Впрочем, я не силен в аэродинамике… И ловлю я с помощью этих элементов совсем не ветер.
– А энергию, да? – покивал Сомик. – Ну, ясно… Да вот же я вижу: вот часы, вот пирамида…
– Человеческое восприятие – весьма консервативная штука, – проговорил Олег. – Мы видим не то, что есть на самом деле, это-то хоть понятно? Мозг, получая совершенно новую, ранее не обработанную информацию, автоматически подстраивает ее под нечто уже имеющееся в памяти. Потому ты и узнаешь в фокусирующих элементах… в этих фигурах – уже знакомые объекты. Люди, наблюдая облака, не могут описать их иначе, чем: «Вот верблюдик полетел, вот кошка… Вот пирамида, вот слеза…» Мои фокусирующие элементы, в которых каждый уголок, каждое сочленение наполнено для меня вполне конкретным смыслом, взаимодействуют с энергетическим полем. Коего ты тоже не способен почувствовать. Но ведь из-за того, что ты не можешь его почувствовать, не значит, что его нет?
Женя Сомик помотал головой, умоляюще выставил руки.
– Только те, кто поднялся на третью ступень Столпа Величия Духа, – договорил Олег, – способны чувствовать и понимать это.
– То бишь никто, кроме тебя, во всем мире, – уточнил Женя. – Других-то, кто на третью ступень поднялся, пока нет. И в ближайшем будущем не предвидится.
– Отнюдь, – возразил Трегрей. – В этих палестрах процесс постижения Столпа будет проходить куда как быстрее.
Сомик с сомнением усмехнулся.
Если первую ступень Столпа, подразумевающую умение в любой момент высвобождать мощь скрытых ресурсов организма, сумели освоить почти все витязи… Если взойти на вторую ступень, позволяющую воздействовать на разум и эмоции других людей, смогли без малого два десятка ближайших и старейших соратников Трегрея (и Сомик, кстати говоря, в их числе)… То подняться до третьей ступени Столпа Величия Духа – не получилось ни у кого.
Кроме, конечно, самого Олега Гай Трегрея.
Лишь он один был способен поймать и обуздать растворенную в пространстве незримую силу, которую он называл «энергетическими потоками», и с ее помощью манипулировать объектами окружающей действительности – принадлежащими как живой, так и неживой материи.
Но то – Олег. Иномирец Олег.
– Впрочем, то, что обычно называется телекинезом, – сказал Олег, словно догадавшись, о чем думал в тот момент Сомик, – это далеко не единственное умение, коего способен достичь человек, стоящий на третьей ступени Столпа Величия Духа.
– Еще – чтение мыслей? – предположил Женя.
– Видеть, о чем думает собеседник, – наука нехитрая, – усмехнулся Трегрей. – Обучайся прилежнее, и ты ее постигнешь. Она входит в свод умений поднявшегося на вторую ступень Столпа.
– Я… обучаюсь, – отведя глаза, пробормотал Женя, припоминая, когда же в последний раз он выполнял необходимые тренировочные упражнения.
– Проблема в том, что, достигая уровня, позволяющего быть много сильнее нормального человека, вы останавливаетесь в своем развитии, – сказал Олег. – Напросте не хотите двигаться дальше, не ощущаете потребности к этому. Потому никто из витязей, кроме меня, не смог приблизиться к третьей ступени. Даже вы – лучшие из лучших, – утверждающие, что нет ничего невозможного, все равно пасуете перед трудностями дальнейшего постижения. Не из-за страха, что не получится, и, конечно, не из-за лени. А из-за уверенности, что сильнее вас уж точно никого не может быть.
– А разве не так? – поднял голову Женя. – Кто нам может противостоять? И потом… На тренировки-то ого сколько времени уходит! Когда-то я почти только тем и занимался, что… занимался, сам знаешь. А сейчас – где время взять? Надо ведь и общее дело делать, а не только самосовершенствоваться.
– Логика в твоих словах есть. Но… Любому по силам совмещать одно с другим.
– Нет ничего невозможного, – хмыкнул Сомик.
– Нет ничего невозможного, – серьезно подтвердил Олег. – Еще три года назад ты полагал, что у тебя нипочем не получится поднять вес вдесятеро тяжелее тебя самого, пробить пальцем кирпичную стену, завязать железнодорожную шпалу узлом… Год назад не думал, что сумеешь взять под контроль разум и чувства постороннего человека. А теперь вот… Однако, как ни прискорбно это понимать, но вы, сегодняшние витязи, думается мне, на самом деле достигли своего потолка.
Это было неожиданно. И это было обидно. Но это – как вдруг осознал Женя – вполне соответствовало действительности. Ведь и правда: убедившись в том, что достойных противников для них не осталось, они, старшие витязи, сократили число тренировок до двух-трех раз в неделю – только чтобы поддерживать себя в форме. А те, кто пришли позже них, и вовсе зачастую ограничиваются лишь первой ступенью Столпа. По той же самой причине – нет конкретной необходимости развиваться дальше, противник делается все слабее и слабее.
– Мир меняется, – произнес Олег. – Мир поддается нам. Потому что мы теперь – завоевывающая умы грозная сила, с которой никак нельзя не считаться. Но положить начало изменениям – это еще далеко не все. А лишь малая толика…
– Хочешь сказать, что все это закономерно? – озвучил Сомик внезапно пришедшую на ум мысль. – Действие неизменно соответствует противодействию. Мы – бойцы. И наша задача исполнена… Довести свою миссию до логического завершения у нас хватило сил. Очередь за новой сменой, за теми, кто умнее, сильнее, лучше нас. Новой элитой, теми, кто будут править новым миром. Они должны быть сильнее нас, потому как и задача, стоящая перед ними, сложнее. Так получается?
– Приблизко… Но как бы то ни было, эту новую элиту надобно еще взрастить, – ответил Трегрей. – Палестры – идеальное место для этого. Здесь реальность легче подчиняется человеку, здесь энергетика пространства входит в резонанс с энергетикой человека. Только вот… ни одна палестра еще не построена. А значит, наша миссия не доведена до конца. А значит – нельзя давать слабину.
– А с чего это мы слабину даем?.. – вскинулся Сомик, хлопнул себя ладонями по бокам. И внезапно вздрогнул, словно почувствовав что-то неладное.
– Тот, кто не развивается, тот рано или поздно начинает деградировать, – сказал Олег.
– Ой…
– В чем дело?
Женя поднес правую ладонь к глазам, тщательно исследовал ее. Потом развернул ее тыльной стороной к Олегу:
– Вот. Даже и следа не осталось. И не болит совсем… А еще минут десять назад изрядная ранка была.
– Ничего удивительного, – пожал плечами Олег. – Я же тебе говорю: энергетика пространства входит в резонанс с энергетикой человека…
Внизу, на трассе, остановился, свернув к обочине, очередной автомобиль. Прошло несколько минут, но ни одна из его дверей не открылась, никто не вышел из автомобиля. Лишь опустилось стекло со стороны водительского сиденья.
Олег с Женей не могли видеть ничего этого с того места, где находились.
* * *
Здесь, на самом верху «телебашни», ветер был силен. И здесь явственно ощущалось, что эта башня – всего лишь макет, не окончательное сооружение, а нечто временное. Пусть с земли башня воспринималась крепкой и надежной, но тому, кто находился наверху, было заметно, как ветер раскачивает изогнутый шпиль, как опасно поскрипывают места соединения металлических трубок.
Рабочий закручивал последние гайки. Его специальностью были высотные работы, потому, находясь у самого шпиля, он чувствовал себя вполне комфортно. Да и объект этот – совсем не самый сложный из тех, с которыми ему приходилось сталкиваться. Не так уж и высоко, и есть за что удобно ухватиться, и страховка в наличии… Чего же нервничать?
Но в какой-то момент он ощутил зудящее беспокойство. Не понимая, в чем дело, он прервал работу, сунул в поясную сумку для инструментов разводной ключ (извечная привычка всех высотников: инструмент не в деле – положи его в сумку, оттуда-то он точно не улетит на головы тех, кто внизу)… Покрутил головой, ища непонятный раздражитель.
Ага, внизу! Нужно посмотреть вниз.
Он повиновался этой мысли, мимоходом удивившись: откуда она взялась в его голове и зачем он так охотно ей подчинился?
На обочине трассы под холмом стояли два автомобиля, отсюда, со шпиля «телебашни» выглядевшие двумя темными коробочками, почти не отличавшимися друг от друга. Но рабочий уже знал, какой именно автомобиль ему нужен.
И когда взгляд его уперся в четырехугольник автомобильной крыши, случилось странное.
Рабочий вмиг перестал осознавать самого себя, превратившись в орудие чужой воли. Его движения стали быстры и точны – гораздо быстрее и точнее, чем были минуту назад.
Он подтянулся выше, достал из сумки разводной ключ и начал действовать.
* * *
– Чужой! – настороженно произнес Олег.
– Что? – переспросил Сомик. – Где? Какой чужой?..
– Чужой психоэмоциональный импульс. Агрессивный. Подавляющий. Я чувствую…
Закрыв глаза, он вскинул руки, точно пытаясь нащупать что-то в чистом и ясном воздухе…
* * *
Рабочий умело и ловко орудовал вновь извлеченным из сумки разводным ключом. Пожалуй, слишком умело и слишком ловко – ключ стальной рыбкой мелькал в его руке. Лязгая, одна за другой отлетали гайки, и рабочий не глядя подхватывал их на лету, направляя в поясную сумку.
Изогнутый шпиль покосился. А вскоре и вовсе повис на одной гайке, покачиваясь на ветру, натужно поскрипывая.
Те, кто был занят на нижних участках, подняли головы:
– Мишка, что там у тебя?
Рабочий не отозвался.
Ветер… Направление ветра…
Сознание его уже совершенно не сопротивлялось пришедшему извне сигналу. Он приподнялся, переместился, занес ногу для безошибочного удара – такого, чтобы не пустить шпиль в свободное падение, придать ему нужную траекторию.
И ударил.
С тугим звоном лопнула последняя гайка.
* * *
Олег вытянул руку вбок и вниз – туда, где за склоном холма должна пролегать автомобильная трасса.
– Там, – сказал он.
Затем, словно повторяя какую-то одному ему видимую линию, вскинул руку вверх – и она указала на несущийся к нему с неба смертоносный шпиль.
Олег открыл глаза.
Женя Сомик даже не успел задрать голову и увидеть… Олег прыгнул на Женю, сбил с ног и, не отпуская, прокатился вместе с ним несколько шагов. Они еще не расцепились, когда изогнутая металлическая конструкция с глухим стуком врезалась в землю, взорвав кусками дерна тот пятачок, что занимали витязи еще секунду назад.
Дикий крик слетел сверху вслед за шпилем.
Рабочий Мишка раскачивался на страховочном шнуре, отчаянно болтая конечностями, бессмысленно и надрывно вопя – как вопит человек, только проснувшийся, но не очухавшийся еще от кошмарного сна.
– Что это было?.. – хрипнул Сомик, вскочив на ноги.
Трегрей поднялся быстрее. Длинными скачками он несся уже к склону холма. Женя устремился было за ним, но скоро остановился. Потому что остановился и Олег.
Автомобиль, из которого так никто и не показался, вывернул с обочины и, набирая скорость, покатил по трассе в сторону Саратова.
– Это он, да? – задыхаясь, выпалил Женя. – Он, гадина, да? Не догнать теперь. «Хонда» вроде? Ч-черт… Бодрая тачанка. И номера не успели срисовать!
– «Хонда Цивик», черного цвета, регистрационный номер 637-АРА, – проговорил Трегрей, провожая взглядом стремительно превращавшийся в точку автомобиль. – 64-й регион. Местный.
Телефоны они выхватили почти одновременно.
– Ты – Нуржану, я – Мансуру, – коротко бросил Трегрей.
– Ага… – набирая номер, бормотнул Сомик. – Погоди… Мансура нет в городе, ты разве не в курсе?
– Мне никто не сообщал.
– Отрывать от твоих экспериментов не хотели, вот и не сообщили.
– Кто за Мансура?
– Как обычно, Кастет. Ах да, он же в госпитале… Гашников и Жмыхарев. Борян Усачев у них еще на подхвате.
Олег кивнул, вызывая в памяти телефона нужный контакт.
Жене понадобилось меньше минуты, чтобы описать Нуржану ситуацию. Оторвавшись от телефона, он повернулся к Трегрею. Тот еще разговаривал.
– Серега Жмыхарев пропал сегодня ночью, – договорив, сообщил Олег. – С утра не явился на встречу, на звонки не отвечает. Девушка его, с ним проживающая, говорит: поздно вечером отправился, как обычно, на пробежку. Около полуночи ушел. И не вернулся. Гашников и Усачев развернули поиски – их ЧОПовцы тот район прочесывают.
– Вот это да… – медленно произнес Сомик.
– А ты говорил: не осталось боле достойных противников, – очень серьезно напомнил ему Трегрей.
– А ты говорил, что мир меняется! – в тон ему отозвался Сомик. – Все как всегда… Думаешь, исчезновение Сереги и то, что сейчас произошло, – связано?
– Скорее всего. Случайностей не бывает.
У Олега зазвонил телефон. Глянув на дисплей, он чуть заметно сжал губы.
– Алло?.. Пока еще занят. Нет, я не… – Трегрей говорил голосом непривычно неуверенным, даже каким-то беззащитным. – Послушай меня, пожалуйста… Буду так скоро, как смогу…
Жене почему-то больно и неприятно было слушать этот разговор, и он поспешил отойти.
Олег отнял от уха телефон и вновь стал собранным и серьезным. Впрочем, тоскливая тень все еще лежала в его глазах.
– Постарайся припомнить, – обратился он к Сомику. – С тобой ничего странного последнее время не происходило? Никаких неприятностей не случалось?
– Да нет… – Женя пожал плечами. – Я в командировке был, как тебе известно. Хотя кое-что случилось. Сегодня, часа три тому назад. Но это так… ерунда, просто полупьяные гопники. Телефон, видимо, хотели отработать.
– Расскажешь подробно. Чуть позже.
С «телебашни» спустили рабочего Мишку. Он больше не орал, но выглядел так, будто разум его вернулся в младенческое состояние: рабочий Мишка вращал ничего не выражающими глазами, мемекал и пускал слюни. А когда его опустили на землю перед Олегом, попытался уползти.
Трегрей, присев на корточки, сжал Мишкину голову ладонями и надолго зажмурился; голубая жилка на его виске крупно запульсировала.
– Есть… – негромко проговорил он, отпустил рабочего Мишку, вдруг обмякшего в глубоком сне, легко перевернул его набок. – Сюминут оставьте его в покое. Но следите, чтобы не проглотил язык, не захлебнулся слюной. Не давайте менять положение.
– Что «есть»? – спросил у Трегрея Женя, когда тот отошел в сторону.
– Психоотпечаток.
– Это еще что за зверь?
– Парня коснулись. И тот, кто коснулся, оставил свой неповторимый отпечаток.
– Интересно, – оценил Сомик. – Что-то вроде ментальной дактилоскопии?
– Весьма приблизко, – кивнул Олег.
Сомик ожесточенно потер кулаком лоб:
– И что мы теперь намерены делать?
– Вперво расскажи мне о сегодняшнем инциденте. На тебя напали, так?
– Да какое там – напали! – пренебрежительно сморщился Женя. – Я ж говорю: всего-навсего шакалы подгулявшие. Правда… подготовлены они были основательно… – задумался он вдруг. – Заточка, травмат… Но, с другой стороны, сейчас каждый второй шпаненок если не с пистолетом, так с ножом.
– Подробно, пожалуйста, – настойчиво повторил просьбу Олег.
Женя Сомик набрал в грудь побольше воздуха… и выдохнул его вхолостую. Потому что у Трегрея вновь зазвонил телефон.
– Костя! – глянув на дисплей, обрадовался Олег. – Когда у него должен был закончиться очередной курс реабилитации? Да он последние несколько раз гораздо раньше оттуда срывался; может, и сейчас… Эх, как нам сейчас надобны люди! – Он ответил на звонок. – Будь досто… Кто это?
У Сомика заныло холодом в животе от тревожного предчувствия.
– Олег Гай Трегрей, – представился Олег неведомому своему собеседнику. – С кем я имею честь говорить?.. Слушаю вас…
Закончив, он развернулся к спуску с холма и махнул рукой Жене:
– Поехали! Быстро! По дороге все расскажешь.
– Куда? Что еще стряслось-то? Что с Кастетом?
Олег на мгновение остановился:
– В военный госпиталь. Что стряслось с Костей – пока никто не знает. Даже его лечащий врач, который мне только что позвонил.
Уже в машине он набрал номер Мансура. И через минуту положил телефон на колени:
– Не отвечает…
Вот теперь он был по-настоящему встревожен.
– Двухе надо сообщить, – сглотнув, произнес Женя. И полез за своим телефоном. Рука его захватила в кармане телефон и вдруг застыла, будто застряв. Страшная догадка пронзительно зазвенела в его голове. – Он ведь знал, когда я из командировки возвращаюсь, – медленно выговорил Сомик. – Знал и не связался со мной ни разу. И я… не связался… Закрутился: то одно, то другое… А если и с ним тоже что-нибудь… нехорошее?
– Я сам, – сказал Олег. – Заводись, поехали.
Телефон Трегрея издал прерывистую трель, едва тот за него взялся.
– Это Игорь, – оповестил Олег. – Сам звонит.
Сомик не удержался от облегченного вздоха. Но – тут же вспомнив, как с номера Кастета позвонил его лечащий врач, снова напрягся:
– Да отвечай скорее, чего же ты?!
Олег поспешно поднес телефон к уху:
– Будь достоин!
– Долг и Честь! – громко задребезжал в динамике голос Игоря Двухи, живого и здорового Двухи. – Олег, беда случилась! Слышишь меня? Беда!
* * *
– А вот это вы, псы, видели?!
Прапорщик Ефремов покачивался, пьяно сопя. Вода бежала по его красному рябому лицу, брызгала с бровей и ресниц, насквозь мокрый камуфляж скульптурно облеплял мощное литое тело. В правой, здоровой, руке прапорщик сжимал гранату, обыкновенную наступательную РГД-5, на указательном пальце искалеченной левой (мизинец, безымянный и средний пальцы отсутствовали) – поблескивало кольцо чеки.
– А вот это вы, псы, видели?!
Когда прапорщик появился, они играли в карты под навесом, укрытым сверху камуфляжной сеткой, сидя вкруговую на мешках с песком – автоматы между коленями. Мешки были мокрыми, песок в них был мокрым, земля под ногами была мокрой, деревья поодаль стояли мокрые, поникшие, будто отяжелевшие от влаги, стена блокпоста была мокрой, лоснилась от потоков непрекращающегося дождя… Небо было мокрым.
Вода текла на них из дыр в навесе, а они уже не обращали на нее внимания, даже не встряхивались. Они привыкли. Ко всему. И к бесконечному дождю, и к непросыхающему камуфляжу на плечах, и к хлюпающим сыростью берцам, и к мокрому небу, день за днем опускающемуся все ниже. И к прапорщику Ефремову привыкли, к его пьяной роже и к этому идиотскому номеру с гранатой.
– А это вы, псы, видели?! А?!
– Видели, видели, – буркнули ему. – Верни чеку на родину, доиграешься когда-нибудь…
– Видели, а?! Чего вы видели, лилипуты? В яме вы сидели? Пальцы вам резали? А?..
На этот раз монолог прапорщика оказался недолгим. Он вдруг, прервавшись, чихнул – да так сильно, что едва удержался на ногах.
– Чтоб ты сдох, – отозвался кто-то.
Засмеялись…
Прапорщик Ефремов утерся рукавом и разразился целой серией надрывных слюнявых чихов. Простудился, видать. Немудрено простудиться, когда который день дождь не утихает ни на минуту.
– Крысы… – просопел прапорщик, когда приступ, кажется, отступил. – Утырки, животные…
– Во, и тут мы виноваты, – ответили ему.
– Вторым залпом!.. Приготовиться! Пли!..
– Давай, Ефремыч!
И Ефремов дал. Очередной раз чихнув, он снова шатнулся.
И выронил гранату. И уперев взгляд в нее, заблестевшую в луже, с отошедшим рычагом, как-то по-детски удивленно и обиженно спросил:
– Чего это она?..
Кто-то поднял на него голову, увидел, закричал. И тогда все разом, не думая и не рассуждая, молча прыснули в разные стороны, побросав не глядя карты, инстинктивно прихватив с собой оружие. И сам прапорщик побежал тоже, видимо, мгновенно протрезвев от осознания произошедшего. И Костя рванулся вместе со всеми.
Да зацепился ногой за мешок, шлепнулся в грязь. Вскочил, но тут же понял, что времени на еще один рывок не осталось. Упал там, где стоял, успев только голову спрятать за мешком.
Взрыва он почти и не слышал. А боли не почувствовал вовсе. Был только звон, точно Костя весь, целиком, стал колоколом, и тело его, чугунно отяжелевшее, оглушительно гулко звенело, крупно вибрируя и словно бы раскачиваясь…
Всех, кто сидел за картами, посекло осколками: кого меньше, кого больше, но, в основном, к счастью, несерьезно. Косте досталось крепче других: четыре осколка в ногах, два в ягодице, один в левом плече. И контузия, конечно… А на паскудном прапорщике, что интересно, не оказалось ни царапины.
Об обстоятельствах этого своего ранения (первого, кстати) выписанный из госпиталя и комиссованный вчистую Костя на гражданке не рассказывал никому и никогда. Стыдно было. Поначалу врал что-то геройское, а потом просто отмалчивался. Временами ему даже не верилось: как такое могло произойти? На войну он попал еще срочником, сразу после учебки. Потом – два контрактных срока. Многое за это время пережил: в боях сколько раз участвовал, трижды в окружение попадал, минометами накрывало, стреляли, конкретно его выцеливая, и из леса, и из домов… И – ничего. И вдруг… какой-то прапорщик Ефремов, пьяный дурак, чихнул… Нашпиговал ему задницу металлом.
И сейчас Костя снова был колоколом. Снова звенело и раскачивалось его тело…
Он лежал на спине, и свет жег ему глаза. Костя попытался закрыть глаза и вдруг понял, что они уже закрыты…
Он осознавал, где находится: в военном госпитале, куда лег пару дней назад на курс очередной реабилитации. Но вот… что с ним такое? Будто дурной сон… Ведь последние несколько лет последствия ранений и контузии давали знать все реже и реже. Постигая Столп Величия Духа, он научился полностью контролировать тело и разум на таком уровне, что сила мысленного приказа многократно превосходила действие любых лекарств. Он лечил сам себя, и организм ему благодарно подчинялся. Ему по большому счету и не нужны были уже эти регулярные курсы реабилитации, посещал он их исключительно порядка ради.
Так что случилось теперь?
Он попытался пошевелиться – и не смог. Попытался позвать на помощь, но сам не сообразил, получилось ли у него издать какой-либо звук или нет. Один нескончаемый звон в ушах…
Грудь сдавило тоскливо и болезненно, сознание вдруг начало мутиться и темнеть. В первый раз ли. Сколько вообще он так лежит? Какие-то огни кружились над ним. Словно он заблудился в ночном лесу, а его ищут, нащупывая светом фонарей, а он не состоянии двинуться и подать знак.
Муть понемногу отступала, дышать становилось легче. Нет, какой лес… Он в госпитале, в палате, на койке. Вот, кажется, сквозь кружащиеся огни проступают контуры коечной спинки, а за ним – белая стена. Погодите-ка… Почему стена? Его же в этот раз положили у окна? Ну да, было окно… И стена почему-то белая, а не как обычно в хорошо знакомых ему госпитальных палатах, где стены снизу выкрашены казенно-синим цветом, а сверху попросту оштукатурены.
Костя попробовал сфокусировать взгляд, попытался удержать себя в реальности. Но окно не появлялось, и стена не обретала привычного вида. Он снова предпринял попытку сконцентрироваться, взять под контроль собственное тело, двинуть ногой, напрячь спину, подняться… Но внутреннего напряжения надолго не хватило, оно ослабло, как провисшая струна, растаяло.
Тело, такое послушное раньше, уже не подчинялось разуму. Быть может, потому что и разум вышел из повиновения?
Снова стиснуло грудь, и огни ярче вспыхнули перед глазами, застив реальность. И Костя опять услышал прапорщика Ефремова:
– А это вы видели?!
Откуда он, пьяная сволочь, взялся здесь, в Саратовском областном военном госпитале?..
А может, на самом деле и нет никакого Саратовского областного военного госпиталя? Может, вся долгая и богатая событиями послевоенная жизнь ему только привиделась на миг?
Может, Костя все еще лежит там – в кровавой грязи, среди изодранных осколками мешков? И слышит голос несправедиво уцелевшего прапорщика Ефремова:
– А это вы видели?..
* * *
– Вы это видели? – растерянно проговорил доктор. Молодой, с прозрачной бородкой, с жидким «хвостиком», лежащим на плече, он напоминал юного священника, только-только обретшего сан. С дурацкой сосредоточенностью он щелкал суставами пальцев, каждым суставом на каждом пальце, не пропуская ни одного. – Лежит… Дышит… Даже, кажется, начинает в себя приходить. А ночью был мертвец. Совершенный мертвец, ясно? Температура и давление ниже критической отметки. Я вам как кандидат медицинских наук говорю – не может человек жить при такой температуре и при таком давлении. А он почему-то жил. А теперь вот показатели улучшаются. И стремительно улучшаются. Не понимаю…
Сомик сглотнул. Зачем-то потрогал отделявшую их от койки Кастета прозрачную стену одноместного инфекционного бокса. На стеклопластике остался отпечаток его пятерни. Доктор рассеянно взглянул на этот отпечаток, но ничего не сказал.
– Каков диагноз Константина Георгиевича? – спросил Олег.
– Вирусная инфекция… – ответил доктор.
– Какая именно инфекция-то? – встрял Женя. – У нее название есть?
– Предполагаю, что есть, – сказал доктор. – Но мы пока не можем… точнее определиться с диагнозом. Видите ли, в чем дело… Константин Георгиевич поступил к нам два дня назад. Первый день – стандартное обследование, которое не показало никаких отклонений. То есть вообще никаких – что, к слову, довольно странно при его-то медицинской истории. На удивление крепкий организм у Константина Георгиевича, просто сверхъестественно крепкий: полностью восстановиться после такой контузии – это, знаете ли… Ну, оставили мы его для кое-каких процедур, так сказать, в профилактических целях. На второй день он и начал посещать процедуры, ни на что не жаловался, был бодр и весел. По результатам вечернего обхода, который, кстати, я и проводил, тоже все было в порядке. Самочувствие Константина Георгиевича резко ухудшилось сегодня ночью, причину ухудшения сразу же определить не удалось. Пациента экстренно перевели в реанимационное отделение, после комплекса реанимационных мероприятий состояние пациента не изменилось. Он, проще говоря, умирал. Но в то же время… не умирал. Хотя непременно должен был. Это… неестественно. Это законам природы противоречит. Вроде как… подбросили камень, извините за такое сравнение, а он взял и завис в воздухе, ни туда ни сюда…
– Как вы определили вирусную инфекцию? – спросил Олег, пристально разглядывая вытянувшегося на койке Кастета.
– Ночью была взята кровь на анализ, сегодня утром из лаборатории сообщили: в крови Константина Георгиевича обнаружен вирус… идентифицировать который нам пока не удалось. Однако… судя по состоянию пациента, я склонен полагать, что… – доктор пожал плечами, – кризис миновал, иммунитет с вирусной интоксикацией справился. Не без помощи препаратов, конечно… Я распорядился перевести пациента в инфекционное отделение, сами понимаете… на случай предотвращения пандемии. В личной карте была пометка – куда звонить в экстренных случаях, вот я и… Константин Георгиевич, насколько я понимаю, человек одинокий, семьи и родственников не имеет… А вы, простите, кем Константину Георгиевичу приходитесь?
– Соратники, – кратко ответил Олег.
Доктор озадаченно моргнул:
– Опять не понимаю…
– А что тут понимать? – пожал плечами Женя Сомик. – Соратники – это есть семья. Ну или родственники, как хотите. Какие-нибудь лекарства ему нужны? Или вообще что-нибудь?..
Доктор, несколько оживившись, оценивающе сверкнул глазом на витязей. Явно какая-то заманчивая мысль мелькнула у него. Но, встретившись взглядом с Трегреем, он почему-то на всякий случай решил от этой мысли отказаться:
– Константин Георгиевич обеспечен всем необходимым. У нас же все-таки областной военный госпиталь, а не какой-нибудь там поселковый фельдшерский пункт…
– Кто посещал Константина Георгиевича накануне ухудшения его состояния? – спросил Олег.
Доктор еще раз внимательно посмотрел на витязей.
– Коллеги вчера навещали, – сказал он, пожав плечами. – Из ЧОПа «Витязь». Тоже, кстати, соратниками отрекомендовались… – вдруг вспомнил он. – Больше, кажется, никто. Ну, насколько я знаю. Странные какие-то у вас вопросы…
– Будьте добры сообщить, кто из ваших сотрудников дежурил в отделении последние два дня, – попросил Трегрей.
– У них камера в коридоре, – заметил Сомик.
– А также позвольте нам ознакомиться с записями с камеры наблюдения, – закончил Олег.
Доктор поднял брови. Он хотел было сказать, что вовсе не обязан удовлетворять подобные просьбы… неизвестно кого. И намеревался уже потребовать документы от этих двоих, но неожиданно ему пришло на ум следующее: непонятные посетители вовсе не удивились тому обстоятельству, что организм интересующего их пациента сумел довольно легко противостоять загадочной заразе, будто знали что-то, что не знал и не мог знать сам доктор… Или что не полагалось ему знать?.. И это непривычное «соратники»… И вообще: откуда такое внимание к простому замначальника частного охранного предприятия? А если он вовсе не простой замначальника частного охранного предприятия? Константин Георгиевич воевал – судя по записям, обычным армейцем-контрактником, но… в бумагах-то можно что угодно записать. Не из тех ли он, Константин Георгиевич, у кого в военном билете стоит самая заурядная специальность, а на деле он тот самый… после чьего вмешательства ситуация в зоне конфликта обычно кардинально меняется в ту или иную сторону? А эти двое – его кураторы? Вот уж с кем, с кем, а со спецслужбами никаких проблем никому иметь не рекомендуется…
Доктор машинально расправил плечи, свел ноги вместе и проговорил:
– Слушаюсь. Сделаем в лучшем виде.
Олег с Женей переглянулись. Сомик усмехнулся, а Трегрей неопределенно качнул головой.
– Надобно проверить сотрудников госпиталя, – сказал Олег Сомику, – просмотреть записи с камер. Да и – узнать: витязи, что приходили вчера, они точно те, за кого себя выдавали? Возьмешься?
– Само собой, – кивнул Сомик.
Трегрей повернулся к доктору.
– Потребуется и ваша помощь.
– Конечно-конечно, – с готовностью согласился тот.
– Надобно соотнести количество следов от инъекций с количеством процедур, которым подвергали Константина Георгиевича.
– Сделаем, – сказал доктор. И вдруг округлил глаза. – Вы что… думаете, что кто-то мог пробраться в госпиталь и злоумышленно заразить нашего… э-э… вашего пациента?..
– Диверсия не исключена, – строго проговорил Сомик (на слове «диверсия» доктор вздрогнул). – А даже вероятна. Но не беспокойтесь – организаторов и исполнителей покушения на Константина Георгиевича мы рано или поздно вычислим.
Услышав про покушение, доктор вздрогнул вторично.
– И они – а также те, кто этому покушению, возможно, способствовал вольно либо невольно, – ответят по всей строгости закона, – закончил Женя.
Трегрей пристально посмотрел на Сомика, словно хотел сказать ему: «Не перебарщивай!»
– Сделаем в лучшем виде! – повторил доктор, преданно глядя на Женю.
– Позвони Гашникову и Усачеву, пусть дадут пару ребят, чтобы неотлучно находились при Косте, – сказал еще Олег Сомику. – Вы ведь не возражаете? – обратился он к доктору.
Тот горячо заверил, что не возражает.
– И еще, Женя… – добавил Трегрей. – Лучше будет, если ты останешься в госпитале до утра. Утром я с тобой свяжусь.
– До утра? – удивился Сомик. – Тут ведь ребята из ЧОПа будут?
– Вот именно.
– Они, получается, не только Кастета, но и меня будут охранять?
– Вы… друг друга будете охранять, – деликатно сформулировал Олег.
– Вот оно даже как… Все настолько серьезно?
– А ты еще сомневаешься?
– Пожалуй… нет, – подумав, ответил Женя.
– Засим позвольте откланяться, – сказал Олег.
– Я тебя провожу, – сказал Сомик.
– Всего хорошего! – откликнулся доктор. – Всего доброго! Заходите как можно чаще! Э-э… то есть, не чаще… Вернее, совсем не заходите… То есть, заходите, конечно, но по делу… Нет, я хотел сказать…
– Я вас понял, – сказал ему Трегрей.
* * *
В коридоре они столкнулись с Двухой.
– Как он?
– Пошел на поправку, – ответил Олег.
Двуха исчез за дверью инфекционного отделения, кинув напоследок:
– Подождете ведь, ага?
Вернулся он минут через десять.
– Лежит, голубчик… Белый, как первый снег, от простыни не отличить. Но доктор уверяет, что все самое плохое уже позади. Странный он, этот доктор, кстати. Не заметили? Я вошел, а он мне честь отдал…
Они спустились на первый этаж, миновали вестибюль, выбрались на воздух. Уже стемнело, и по-осенному сыроватый холод был неприятен после теплого и солнечного дня – напоминал о том, что лето, как ни крути, все-таки прошло и не за горами унылая и слякотная предзимняя пора.
– Итак? – Сомик вопросительно посмотрел на Двуху. – Докладывай.
Двуха неловко помялся, пожевал губами. Уши его зажглись багровым светом.
– Побыстрее бы, если возможно, – поторопил его Олег.
Двуха вздохнул. Так он долго тянул этот вздох, что казалось, он намеревается выдавить из легких весь имеющийся там воздух, без остатка.
– В общем, уважаемые витязи, – проговорил он, набрал снова полную грудь, – мы – банкроты…
– Как так?! – изумился Сомик.
– Вот так «так». – Двуха угловато передернул плечами, и взгляд его из виноватого сделался злым. – Кинули нас. Меня, то есть, кинули… Ну, нас, получается, кинули – компанию «Витязь»…
– Да объясни толком!
– Да нечего объяснять. Банальный кидок, развод на доверии… Сроду не думал, что на это попадусь. Все, наверное, так думают… до того, как попасться… Леша Стаканов, транспортник, партнер наш давний, знаете же?..
– «Стаканофф-Экспресс» который? Знаем, конечно, – кивнул Сомик. – Ну? Ну? Ну? Что дальше-то?
– Так вот он меня с ними и познакомил, Леша, с этими гадами. Парни чуть постарше меня: Леонид и Борис, я их потом Леликом и Болеком называл… Серьезные такие парни, деловые, Леша с ними уже не первый месяц сотрудничает. Оптовики, по стройматериалам работают. А я как раз в эту тему вникал – строительство палестры-то не за горами, вот и решил… подстраховаться на будущее. В общем, заказал Лелику и Болеку партию один раз, другой… Все исполняют аккуратно в срок, а цены – процентов на двадцать ниже, чем у конкурентов. Предупредил я их как-то, что в скором времени плотнее с ними работать стану, большое строительство намечается. И дня через три они мне делают кон-струк-тив-ное предложение, от которого, как говорится, невозможно отказаться…
Олег в этом месте рассказа мрачно усмехнулся:
– От подобных предложений никогда добра ждать не приходится…
– Дескать, некая местная строительная фирма заказала у них особо крупную партию, а расплатиться не смогла – разорилась, – продолжал Двуха. – А партию уже в Саратов переправили, «Стаканофф-Экспресс» и переправлял. Вот Лелик и Болек мне и предложили ту самую особо крупную – с хорошей скидкой да еще и за доставку самый минимум платить. Только быстро решать надо, а то у них уже очередь из заказчиков выстроилась, только для меня, как для хорошего знакомого, на денек попридержать готовы. На денек, но не больше! Вот я и решил… Ну а дальше – понятно, что было… Деньги перевел, а Лелика и Болека и след простыл.
– А с нами посоветоваться? – тоскливо поинтересовался Сомик.
– С вами? – огрызнулся Двуха. – Олег весь в своей палестре, энергетическую оптиму ищет. Ты – в командировке. Да мне и в голову не могло прийти, что тут что-то нечисто! С документацией у Лелика и Болека все в порядке, я с самого начала досконально проверил. Все разрешения от наших властей имеются. Рекомендовал их проверенный человек. А главное: я ту фирму, которая за свою особо крупную партию заплатить не могла, пробил. Действительно, есть такая фирмочка. Вернее, была. Просуществовала два месяца и обанкротилась. Ну, где тут обман можно углядеть?
– Почему ты их не посмотрел? – спросил Олег. – Ты ведь на вторую ступень Столпа ступил, вполне способен увидеть скрытый смысл высказываний собеседника, способен разоблачить любую ложь, как бы усердно ее ни выдавали за правду.
– Все последние переговоры по телефону велись, двадцать первый век же, – сумрачно ответил Двуха. – По телефону-то не посмотришь… Ну, по крайней мере, я этого пока не умею. К тому же я не единственным терпилой оказался. Леша Стаканов тоже пострадал. И еще шестеро предпринимателей. Эти Лелик и Болек, мелкими заказами нас приманив, громадные суммы выманили и испарились. И ведь всех, сволочи, одной и той же схемой развели! Все у них – хорошие друзья, и для всех они готовы денек подождать с заказом… Та самая разорившаяся фирмочка, когда ее глубже копнули, оказалась подставной. Лелик и Болек ее через третьих лиц специально зарегистрировали. И в нос ею нас, терпил, тыкали…
– Это тебя, конечно, оправдывает… – хмуро усмехнулся Сомик. – Что не мы одни пострадали.
– А я не оправдываюсь! Виноват по всем пунктам.
– На какую хоть сумму нагрели?
Двуха, помедлив, выговорил сумму. Сомик схватился за голову. Олег потер ладонями лицо:
– Вперво, – сказал он, – о банкротстве «Витязя» говорить рано. Выстоим. Нелегко придется, но выстоим. А вот со строительством палестры бессомненно придется повременить. – Лицо его как-то сразу осунулось, потемнело.
Женя со стоном поднял страдающий взор к черному небу – да так и застыл.
– Ты чего? – осторожно спросил его Игорь.
– Смотрю вот, – ответил Сомик, – не летит ли какой астероид на нас? Чтоб уж до кучи. Так ведь удачно у нас все складывалось!.. А теперь вдруг – трещим по швам и на куски разваливаемся. Верно древние греки говорили: «Боги завистливы».
– Боги здесь положительно ни при чем, – сказал Олег.
– А кто при чем?
– Это мы и должны выяснить.
В кармане Трегрея ожил, подав короткую трель, мобильник. Олег ответил на вызов – с заметной поспешностью. Именно по этой поспешности угадав, кто именно звонит, Сомик за рукав оттащил Двуху на несколько шагов. Но все равно им было слышно, как Олег приглушенно выговаривает в трубку:
– Я же говорю: приеду, как только освобожусь… Пожалуйста, не кричи и не плачь, я постараюсь побыстрее…
Олег закончил разговор. Тут же набрал новый номер:
– Будь достоин, Нуржан. Есть какие-нибудь новости?.. Да, сейчас буду… Подбросишь меня к Нуржану? – обратился Трегрей к Двухе.
– Да без проблем…
– Сплюнь, – посоветовал Женя, вынимая из кармана свой телефон. – И так проблем выше крыши, а он еще накликивает дополнительные… Алло, Виталик! Будь достоин!.. Мне нужны двое ребят – в госпиталь, где Кастет… Покрепче кого выбери, и… Что?!!
Трегрей и Двуха обернулись на это восклицание. Сомик уронил руку с телефоном, она бессильно качнулась вдоль туловища.
– Серегу Жмыхарева нашли… – каким-то шершавым голосом проговорил Женя. – В промзоне неподалеку от его дома… На территории жиркомбината…
– Жив?.. – безнадежно спросил Двуха.
– После того, что с ним произошло, не выживают, – ответил Сомик. – С опознанием даже сложности были, экспертизу надо проводить, для следствия необходимо…
– Так, может, не он?!
– Он. Там… на теле именные часы были, они у Сереги еще со срочной службы. Ну и по зубам еще узнали, он ведь щербатый у нас… Был…
– Да как его убили-то?
– Да получается, что… никак. Несчастный случай.