– Вот этот дом, – проговорил Нуржан – почему-то шепотом, хотя, кроме Сомика и Двухи, сидящих с ним в одной машине, никто больше не мог его услышать.

Дом располагался в самом конце тупика дачного поселка и с первого взгляда ничем примечателен не был: обыкновенное кирпичное одноэтажное строение с унылой шиферной двускатной крышей, с подслеповатыми оконцами, забранными ржавыми решетками, с низеньким заборчиком, который по причине ветхости стоял не прямо, а несколько волнообразно – точно колебался: в какую сторону ему удобнее завалиться, внутрь двора или наружу. За заборчиком торчали голыми разлапистыми ветвями облетевшие деревья и темнел горбатый… то ли сарайчик, то ли гараж…

– Точно этот дом? – засомневался Двуха. – Твой стукач не ошибается? Не путает ничего?

– Во-первых, не стукач, а информатор, – ответил на это Алимханов. – А во-вторых, как правило, у информаторов оч-чень крепкая мотивация имеется, чтобы ни в чем не ошибаться и ничего не путать. Куда как приятнее, знаете ли, на свободе гулять, чем в камере париться…

– Спутниковая антенна, – проговорил Сомик. – Новенькая, недешевая.

– А? – повернулся к нему Двуха.

– Ни на одном домике ничего подобного не имеется, а тут – посмотрите… Обычно дачники все более-менее ценное с наступлением холодов забирают с участков.

– На черта им, спрашивается, антенна, если в таких поселках электричество в несезонье отрубают?

– Значит, не везде отрубают, – пожал плечами Женя. – Это как с председателем договориться. Или свои провода можно к подстанции протянуть.

– Ну хватит болтать, – оборвал их Нуржан. – Действовать надо. Через пару часов здесь группа захвата работу начнет. Так что… поторопимся, чтобы успеть пообщаться.

– Никто не говорит, что действовать не надо! – заскрипел зубами Двуха. – Жми на газ! Сейчас я им, сволочам, Лелику и Болеку, покажу, как добрых людей на бабки кидать! Сейчас я им эту антенну куда-то засуну!.. Заныкались, гады, забились в норку, шумиху пережидают, чтобы сдернуть отсюда подальше!.. Ну, поехали, чего стоишь?!

– Я-то поеду, а вы оба – вылезайте, – скомандовал Алимханов.

– Это еще почему?

– Зайдете с другой стороны. Кидалы ваши явно не случайно именно этот домик выбрали. Из него вся улица как на ладони просматривается. Я им путь отхода перегорожу, а вы сзади через забор… Следите за окнами – они и шмалять приняться могут.

– Поучи ученого, – проворчал Двуха, выбираясь из машины.

– И не вздумайте там, в домике, ничего руками трогать!

– Даже морды им нельзя потрогать?..

– Морды – можно. Но осторожно.

Дом оказался пуст. Однако сомнений в том, что этот дом – именно тот, который им нужен, у витязей не возникло.

Неказистое снаружи, внутри это дачное строеньице оказалось под завязку набито доказательствами того, что здесь совсем недавно жили люди, причем жили очень даже припеваючи и снялись с места внезапно и, уж конечно, не по своей воле. Огромный плазменный экран, космически поблескивающий на сереньких, советского производства обоях, висел покосившись, едва держась на сорванных креплениях. Обе дверцы большого холодильника были приоткрыты, подсвечивая содержащийся внутри богатейший ассортимент закусок. Вдоль стен выстроились бутылки из-под элитного алкоголя, а на тусклой полированной поверхности колченогого столика виднелись две дорожки белого порошка – одна нетронутая, а вторая наполовину стертая. В единственной комнате наличествовала только одна кровать: вернее, две койки, сдвинутые и застеленные вместе, и на смятых покрывалах среди разбросанной одежды поблескивали айфон и два широкоэкранных планшета. Кажется, какой-то из гаджетов продолжал функционировать – от кровати исходило непонятное чуть слышное пожужживание. А на оконном стекле изнутри зловеще подтекал кровавый отпечаток чей-то руки.

– По-моему, нас кто-то опередил, – проговорил Нуржан, останавливаясь в дверном проеме и опуская пистолет. – Дверь вы открывали?

– Не, – откликнулся Сомик. – Отперта была. Даже приоткрыта.

– В сарае машина стояла, – продолжил Алимханов, – судя по следам и характерному запаху. Сарай тоже не заперт, засов опущен, замок рядом валяется. И ворота закрыты наспех – замок только дужкой в скобы продет, не замкнут.

Двуха с досадой пнул попавшую под ногу бутылку.

– Похоже, твой информатор не только на тебя работает, а? – зло спросил он Нуржана. – Не побоялся он твоей камеры!

– Верно, рассудил, что в душной камере все же лучше, чем в прохладной могиле.

– Да что же такое жужжит-то? – подошел к кровати Сомик. – Вибровызов?.. – он проверил гаджеты. – Нет, молчат.

Нуржан убрал пистолет.

– Увели у нас Лелика с Болеком, – проговорил он. – Из-под самого носа… Кто ж это мог быть-то? Явно не наши, не полиция, то есть.

– Надо полагать, у этих типов, у Лелика-Болека, недоброжелателей полно, – высказался Сомик. – Полгорода кинули. Наверно, и каких-нибудь серьезных людей обули, бандосов каких-нибудь. Точно – бандосы тут побывали. А кто еще будет такими методами справедливость восстанавливать?

– Из-под самого носа увели! – продолжал сокрушаться Нуржан.

– То есть вот только что?.. – с надеждой поднял голову Игорь.

– Именно, – кивнул Алимханов и вытащил из кармана пластиковый пакетик, мутный от дыма и чуть оплавленный помещающимся в нем окурком, который, видно, не успел окончательно потухнуть. – Свеженький, – сообщил Нуржан. – От похитителей остался. Или от Лелика-Болека, не суть важно…

– Был бы здесь Олег! – пристукнул кулаком по стене Двуха. – Он бы по этому окурку моментально след взял! Догнали бы ублюдков!

– Нет Олега! – с внезапно прорвавшимся в голос раздражением констатировал Нуржан. – Занят Олег! Придется самостоятельно работать.

– А чего вы злитесь-то? – осведомился Женя Сомик, припомнив недавний разговор с Трегреем. – Кто нам виноват, что мы на второй ступени постижения Столпа остановились? Развивались бы дальше, тоже могли бы с неживой материей взаимодействовать. Не чувствовали бы себя сейчас, как… нерадивые ученики, которым учитель подкинул трудную задачку – справятся ли?

На это возразить ничего не смогли ни Нуржан, ни Двуха. Последний, впрочем, пробормотал:

– Олег с этой палестрой своей ничего вокруг не видит, ничем не интересуется… Понятно, что исключительной важности дело – создание палестры, так, тем не менее, когда такая круговерть завязалась, можно было б отвлечься ненадолго…

– Получается, нельзя, – сказал Сомик.

– Все равно, – поддержал Игоря Нуржан. – Как-то уж очень Олег торопится со строительством. Словно боится опоздать куда-то… Ладно! Я попробую! Окурок теплый, психоотпечаток на нем должен быть явственный. Авось и выйдет след взять.

– Отыщем – кровь из носу! – сжал кулаки Двуха. – Ишь ты, в берлоге отлеживались, уроды! Жрали-пили здесь на наши кровные! Не удивлюсь, если и баб сюда таскали…

Женя Сомик вдруг наклонился и резким рыболовным движением выхватил из-под кровати какой-то продолговатый предмет интимно розового цвета.

– Вот оно что жужжит! – победоносно определил он.

– Тьфу ты! – аж отшатнулся Двуха. – Брось сейчас же!..

Женя и сам сообразил, что такое у него в руках. Чертыхнувшись, он тут же уронил большой розовый фаллоимитатор, находящийся к тому же в рабочем режиме.

– Вряд ли Лелик и Болек сюда баб таскали, – ошарашенно выговорил он, вытирая руки о куртку. – По-моему, им и без них было хорошо…

– А я так и знал, что они пидоры, – заявил Двуха. – Правда, не предполагал все-таки, что еще и в переносном смысле этого слова… Сполосни руки, Сомидзе, а то я в машину с тобой не сяду. А лучше – продезинфицируй, вон, в бутылке вискарь недопитый. А лучше отрежь к чертям…

– Я ведь предупреждал – ничего не касаться! – гаркнул Нуржан, брезгливо трогая носком ботинка невозмутимо вибрирующий на полу искусственный фаллос. – Не хватало здесь еще ваших отпечатков!..

Через пару минут витязи покинули дом.

– А это очень даже удачно вышло, что ты, Нуржанчик, окурок нашел, – проговорил Сомик, когда они садились в машину. – А то бы пришлось – чего доброго – с этого резинового писюна психоотпечаток снимать. Он ведь тоже еще теплым был, писюн-то…

Алимханов ничего не ответил, лишь покривился от озвученной перспективы. Пустив Двуху за руль, он опустился на пассажирское сиденье рядом с ним, извлек окурок из пакетика, осторожно сжал его в кулаке и, закрыв глаза, откинулся на спинку автомобильного кресла.

Внутреннее зрение вспыхивало беззвучными черно-белыми кадрами.

Вот промелькнуло видение тесного автомобильного салона, за стеклами которого маячила темная и извилистая, точно резиновая лента, асфальтовая трасса.

Вот колыхнулась в зоне видимости перепуганная физиономия с подбитым, начавшим уже заплывать глазом и окровавленным ртом (Нуржан мгновенно узнал Лелика). Чей-то кулак, вынырнув откуда-то сбоку, треснул Лелика по макушке – и физиономия исчезла; и чья-то могучая спина надолго закрыла обзор.

Вот картинку качнуло, спина переместилась, позволяя видеть, как лента асфальта ушла в сторону – автомобиль, в котором находился человек, выбросивший окурок, клюнув мордой, покатился вниз с насыпи, выровнялся на проселочной дороге, у обочины которой росла береза с раздвоенным стволом – очень похожая на человека в смешных пятнистых штанах, вкопанного в землю вниз головой по пояс.

– Береза… – проговорил Нуржан из своего беззвучного полубытия в действительность. – Два ствола…

Он мог только догадываться, услышал ли его кто-нибудь, потому что сам собственного голоса не слышал. Как не чувствовал, впрочем, и своего тела, не чувствовал связи с ним. Его сознание, в котором лишь единственно была заключена теперь вся сущность Нуржана, целиком принадлежало немому, глухому, зыбкому, черно-белому полубытию…

Впереди заколыхалась серой тучей громада надвигающегося леса.

И вдруг все изменилось, беззвучие стало рушиться под напором прорывавшихся извне настойчивых голосов, видения заблистали красками, нестерпимо яркими после долгого бесцветья, краски слились в сияющую до боли палитру. Причем боль эта была всеобъемлющей и не фокусировалась только в глазах – просто потому что самого понятия «глаза» в тот момент для Нуржана не существовало.

Он рухнул в реальность, как в ледяную воду. Выпучившись, разинув рот для глотка воздуха, задергался, возвращаясь в себя.

– Потише, потише! – проорал Двуха, одной рукой удерживая руль, а другой отбиваясь от безмысленных движений пришедшего в себя Алимханова. – Эй, успокойся! Сомидзе, ну сделай что-нибудь, чего сидишь?!

Женя с заднего сиденья крепко обхватил Нуржана за плечи. И не отпускал до тех пор, пока тот не затих и не пробормотал:

– Все, все… – тяжело дыша и роняя себе на колени крупные капли пота с лица.

– Получилось! – коротко оглянулся на него Игорь. – Аж страшно смотреть на тебя было! Застыл, как мертвец, в бычок этот вцепился, глазами белыми на кулак, в котором его держишь, уставился, будто на компас…

– Он и был компасом, – выдохнул Нуржан.

– Скорее, навигатором…

– Теперь и без твоего компаса-навигатора догоним! – сообщил Женя Сомик.

Вокруг потемнело – они уже въехали в лес, двигаясь по единственной тропинке, на которой чернела вывороченной грязью парная автомобильная колея. Следы от колес вились друг вокруг друга, то накладываясь, то разбегаясь: по этой тропинке совсем недавно проехали две машины.

– А вы говорите: Олег, Олег… – произнес еще Нуржан. – Сами справились! Сами с усами!

– А я не сомневался, что справимся… – сказал на это Двуха.

Сомик отреагировал чуть более самокритично:

– Можем, когда захотим.

Через несколько минут Игорь остановил автомобиль и заглушил мотор.

– Не будем рисковать, – пояснил он. – А то спугнем.

Сомик и Двуха выбрались наружу. Нуржан, порядочно ослабевший от сверсхложного для него ментального усилия, остался в автомобиле.

– Ствол держи наготове, – предупредил его Двуха. – На всякий случай… Вдруг да и пригодится…

– Может, с собой пистолет захватите? – предложил Алимханов, устало обмякший на сиденье. – Эти-то точно вооружены… Не на пикник же они Лелика с Болеком в лес вывезли…

– Обойдемся, – отмахнулся Женя.

– Хватит болтать! – приглушенно прикрикнул на них Двуха. – Быстрее, а то не ровен час опоздаем! И потолковать не с кем будет…

Словно в подтверждение его слов один за другим где-то поблизости упруго такнули два выстрела.

Витязи переглянулись.

– Опоздали, – прошептал Сомик.

– Ну, не с Леликом-Болеком, так с их похитителями парой слов перекинемся, – пожал плечами Двуха. – Вот, наверно, нехороший я человек, – добавил он, – но мне почему-то этих двух пидоров не жалко…

Молча, стараясь не шуметь, они с Женей двинулись вперед. Спешить теперь было уже незачем.

Вскоре тропинка вывела их на неширокую полянку. На этой поляне копошились пятеро мужчин. Двое, сопя и хрипло откашливаясь, рубили лопатами подмерзшую уже землю – копали яму. Двое старательно и сосредоточенно заворачивали в темный полиэтилен обмякшие тела незадачливых аферистов. Еще один мужчина, отвернувшись от всего этого действа, счищал с ботинок налипшую грязь подобранной веточкой. Поодаль стояли два автомобиля: неприметная, забрызганная серой жижей «Нива» и ярко-зеленая малолитражка, похожая на большую раздутую лягушку.

– Раз-два-три… пять, – шепотом подсчитал Двуха. – Который обувь в порядок приводит – явно главный. Он-то нам и необходим. Остальные нужны?

– Не-а, – согласился Сомик. – Я займусь.

Пятеро очень удивились, когда на поляне вдруг появился крупный румяный парень – беззаботно заложив руки в карманы, он театрально прокашлялся, обращая на себя внимание. Мужчины на несколько секунд опешили, уставившись на парня во все глаза. И тут же забыли о его существовании, потому что внезапно закопошилась в полиэтилене пара еще не остывших трупов. На ожившие тела немедленно обрушился град ударов лопатами, те же, у кого в тот момент лопат в руках не было, выхватили пистолеты.

Этих-то, с пистолетами, Сомик уложил первыми. Затем пришел черед их товарищей, с воплями месивших мертвецов лопатами.

Угомонив всех четверых, Женя вытер со лба пот и шумно выдохнул.

– Молоток! – откликнулся Двуха, занятый тем, что тщательно обыскивал пятого, который с раскрытым ртом и оледеневшими глазами послушно стоял по стойке смирно, подняв руки вверх. – Отлично сработал!

Глаза обыскиваемого стали оттаивать. И оторопь, видно, отпустила его – он с криком прянул назад, запнулся и упал навзничь.

– Они же сдохли! Сдохли! – заорал он, отмахиваясь руками и ногами невесть от кого. – Я сам их грохнул! Почему они ожили?!

Двуха вопросительно глянул на Сомика. Тот, улыбнувшись, пожал плечами:

– Причудилось, видать, что-то… Ужастиков пересмотрели.

– Ага, все пятеро, – хмыкнул Игорь. И грозно рявкнул на орущего. – Захлопнись!

Тот оборвал крик на полуслове, остановив на Двухе полубезумный взгляд.

– Встать! – приказал Игорь.

Мужчина торопливо поднялся. Дрожал он так сильно, что казалось, будто у него вот-вот отвалится голова. Широкоскулое, гладко выбритое лицо его побелело, аккуратная прическа «на пробор» растрепалась. Сомик, устало присевший на корточки (все-таки непривычно трудно было ему держать сознание сразу пятерых), вдруг подобрался, вгляделся в лицо мужчины внимательнее, точно пытаясь припомнить, не видел ли его когда-нибудь.

– Ну что, бандюга? – деловито начал Двуха, не давая своей жертве опомниться. – В убийстве ты уже сознался. Теперь вали рассказывай, за что ты этих двух голубков приговорил?

– П… приказали… – выговорил мужчина.

– Кто приказал? И не ври мне, душегубец!

– Игорек! – Сомик выпрямился, возбужденно одернул на себе куртку. – Ты этого субчика не узнаешь?

– Нет вроде… Хотя постой!..

– Никакой он не бандюга! – окончательно определился Женя. – А совсем даже наоборот.

– Кто таков? – ткнул пальцем в грудь мужчины Двуха.

– Сергей Сергеев! – с готовностью выпалил он. – Начальник службы безопасности губернатора области!

– Дела-а… – протянул Игорь. – Вот и нащупали ниточку, наконец. И какую! К самому губернатору ведущую!

– На этот раз мы цепко ниточку-то ухватили, – с удовлетворением подтвердил Сомик. – Не выпустим… Значит, неслучайное кидалово-то вышло? – добавил он. – В нас целили, в «Витязя»?

– А остальных, кто кроме нас пострадал, ради отвода глаз просто обчистили? – с сомнением проговорил Двуха.

– А разве это маловероятно? – спросил Женя и сам себе ответил: – Вполне может быть… Неужто и вправду наш губер каким-то образом с этими… Охотниками и Хранителями связан?

– Сейчас узнаем, – пообещал Игорь. И, повернувшись к трясущемуся Сергею Сергееву, зловеще сузил глаза. – Ну что? Начнем говорить? Или… – он кивнул на тела в полиэтилене, – третьим будешь? Итак, кто приказал этих проказников в гумус упаковать?

– Так Дмитрий Федорович же… – развел руками Сергеев. – Кто ж еще?..

Губернатор Саратовской области Дмитрий Федорович, надо отдать ему должное, в ситуацию въехал довольно быстро. После того, как Сергей Сергеев запинающейся скороговоркой вкратце описал ему произошедшее по телефону, он подвис всего на несколько секунд. Из динамика мобильника, который витязи предусмотрительно потребовали поставить на громкую связь, громыхнуло одно-единственное непечатное слово, созвучное с вариативным названием арктической лисицы.

– Совершенно верно, – оценил губернаторскую проницательность Сомик.

– Скажи ему, – отчетливым суфлерским шепотом обратился к Сергееву Двуха, – или мы к нему сейчас приедем, или его самого прямо сегодня же кое-куда отвезут.

Дмитрий Федорович явно услышал эту реплику и выводы сделал мгновенно.

– Трегрей с ними? – осведомился он.

– Нет…

– Ну хоть что-то… Сколько их?

– Двое… Трое! – охнул Сергеев, узрев показавшегося из-за деревьев Нуржана.

– Где вы находитесь?

– Тут… в леске. Неподалеку от дачного поселка… ну, того самого.

– Сейчас вас заберут. Передай им, пусть не беспокоятся. Заберут и доставят ко мне в лучшем виде… с комфортом доставят. Прямо в рабочий кабинет. Вертолет пришлю, передай. Вы только из леса в поле выйдите!

Начальник службы безопасности добросовестно передал витязям слова шефа. Которые те, впрочем, и сами прекрасно слышали. Передавая, Сергеев ожесточенно мотал головой и умоляюще таращил глаза.

– Да и сами догадались бы, не дураки… – проворчал Двуха. – Ишь ты, и вертолета ему не жалко.

– Для такого дела грех какой-то вертолет жалеть, – разумно возразил Сомик.

– Они не желают, – с облегчением сказал в трубку Сергеев. – Они говорят: у них с транспортом проблем нет.

– Тем более, – добавил Женя, – что нужно будет на высокую аудиенцию еще кое-кого захватить. Все вместе в вертолет точно не поместимся.

– Москвичей захватить?

– Ага…

– А с этими гавриками что делать будем?

– Они через полчаса только очухиваться начнут, не раньше, – доложил Сомик. – Что ж теперь – дожидаться их, что ли? Куда они теперь денутся…

К губернаторским покоям компания, состоящая из витязей и начальника службы безопасности, доукомплектованная в городе еще и Антоном с Артуром, добралась за час с небольшим. Пройдя в кабинет, Нуржан, Сомик и Двуха приветствовали Дмитрия Федоровича традиционно:

– Будь достоин!

Причем Двуха произнес эту фразу с интонацией беззастенчиво глумливой, что, очевидно, по его замыслу должно было добавить к уже имеющемуся новый смысл: мол, будь достоин, господин губернатор, не вертухайся и не юли, прими свою судьбину с честью.

Москвичи же просто молча предъявили свои удостоверения.

Дмитрий Федорович, тяжело опершись на локти, угрюмо восседал за громадным письменным столом. Был этот стол похож на танк, а сам Дмитрий Федорович – на танкиста, который, высунувшись из люка, едет сдаваться в плен. Увидев удостоверения сотрудников Управления, губернатор потемнел лицом и еще больше ссутулился.

– И что теперь? – хмуро осведомился он.

– А это зависит от того, насколько вы, Дмитрий Федорович, будете с нами откровенны, – ответил ему Артур.

– Буду! – пообещал губернатор, несколько оживившись ввиду забрезжившей лазейки.

– Вот и прекрасно. А с вами… – Казачок-младший перевел взгляд на мнущегося у двери Сергея Сергеева, за спиной которого маячила пара дюжих полицейских, – мы продолжим разговор несколько позже… – После чего Казачок-младший без труда подтащил стоявшее у стены тяжеленное кресло к самому столу губернатора, вольно уселся в него, положив ногу на ногу. – Начнем разговор. Только постарайтесь не врать, пожалуйста.

– А у него и не получится, – усмехнулся Нуржан.

Витязи подошли к столу и встали полукругом – так, чтобы каждый из них мог видеть лицо губернатора, куда бы тот ни отвернулся.

– Ну? – убедившись, что приготовления закончены, кивнул Дмитрию Федоровичу Артур. – Выкладывайте.

– Да чего выкладывать-то? – поежившись под тремя перекрестными взглядами, проговорил губернатор. – А то вам и без моего этого самого… выкладывания не ясно… Эти голубки в моих владениях давно уже шерудили. Из города в город переезжали, все по одной схеме работали. Ну и бахнули как-то раз одну фирму строительную, а фирма та главе администрации района принадлежала. Хороший мужик был… жаль, посадили его в в прошлом году, не поделился с кем надо… Ну, глава выпас эту парочку через свои связи, накрыл. И – не будь дурак – ментам не стал сдавать, а крышу свою предложил. Так они на него и пахали… ну, в смысле, отстегивали процент немалый за то, чтобы их не трогали, если опять влопаются – так и пахали, говорю, пока главу не посадили, за другие делишки, не за это, ясное дело. Тут-то я их и перехватил. Ребята они ловкие, неглупые, сразу меня правильно поняли. Обрадовались даже: типа, на повышение пошли… Ну и… Дальше вы знаете.

– Кто «Витязя» заказал? – прямо спросил Артур.

– Да никто не заказывал! – развел руками Дмитрий Федорович. – Кому он нужен, «Витязь», заказывать его! Голубки территорию окучивали, вот «Витязь» и попал в число прочих.

– Не врет, – негромко проговорил Нуржан, не отрывая глаз от губернаторской физиономии.

– Естественно, не вру! – фыркнул тот. – Мне и невыгодно врать-то! Я ж отдаю себе отчет: с кем и по какому поводу беседу веду…

– Убивать-то зачем Лелика и Болека понадобилось? – осведомился Двуха.

– Да из-за вас же! – удивился его непонятливости Дмитрий Федорович. – Из-за «Витязя» вашего! Я же знаю, кто за вами стоит… – Он коротко стрельнул глазами в сторону Артура. – Опасался, что копать начнете. Так оно и получилось. Потому и попридержал голубков в городе, чтоб, если что вдруг… концы в воду. А то поймают их где-нибудь на просторах нашей необъятной родины, наболтают они всякого-разного… Надеялся, конечно, что обойдется, но когда стало известно, что менты сверх меры активизировались… понял – еще немного, и федералы подключатся. Вот и пришлось хвосты обрубать. Жаль, опоздал немного…

– Не врет, – сказал Сомик.

Губернатор опять фыркнул. Убедившись в том, что его делу вряд ли дадут официальный ход, он, кажется, полностью опомнился от первоначального потрясения. Лицо его порозовело, и выражение сменилось с растерянно-подавленного на вполне себе деловое.

– Вот так вот вкратце, – подытожил он. – Как на духу вам выложил. Я теперь, значит, на крючке у вас, да? – Он даже хмыкнул. – Сажать вы меня не станете – иначе зачем тогда лично сюда с разговором явились… Я теперь на вас пахать буду, как Ленька с Бориской на меня пахали, верно? И какие же мне задания предстоят?

– Торопитесь, Дмитрий Федорович… – Артур поерзал в глубоком кресле, устраиваясь поудобнее. – Разговор-то наш еще не окончен.

– А что еще? – напрягся губернатор. – Подробностей надо? Прямо здесь и сейчас? Это – пожалуйста.

– С подробностями этого дела мы разберемся попозже, – успокоил его Артур.

И не успел он договорить, как Антон, до сих пор все так же мягко прохаживавшийся по кабинету, вдруг метнулся к столу, со стуком оперся кулаками на его поверхность и, нависнув над обомлевшим губернатором, гаркнул ему в лицо:

– Кто велел Жмыхарева убить?!

– А?.. – слабо ахнул Дмитрий Федорович.

– Кто убийц подсылал к Кастету? К Трегрею? К его жене?! – Стекла очков Антона сверкнули угрожающе остро.

– Кто?.. – видимо, совершенно растерявшись (давненько, должно быть, на него никто не кричал), лепечущим эхом отозвался губернатор. – Я ничего об этом не знаю…

– Так уж и ничего? – громыхнул на него со своего места и Артур.

– Ничего… то есть… Слухи кое-какие доходили… Мне докладывали… Но это не я! – Дмитрий Федорович даже поднялся и приложил руки к груди. – Клянусь, это не я!

– А кто?! – резко качнулся к нему Антон, и губернатор снова шлепнулся в кресло.

– Не знаю… – кривя рот, корчась под пронзительным взглядом сотрудника Управления, просипел он. – Понятия не имею!.. Правда! Честное благородное слово!

– Не врет, – подал голос Двуха.

Антон выпрямился, отшагнул от стола. Черты лица его разгладились, он снова, будто ничего не произошло, принялся спокойно расхаживать по кабинету. Губернатор, до этого даже его и не замечавший, теперь следил за его передвижениями с заметной опаской.

– Давно с фондом «Возрождение» у вас деловые связи установлены? – продолжил допрос Артур.

Дмитрий Федорович, вздрогнув, оторвал беспокойный взгляд от мерных перемещений Антона, уставился на спрашивающего, заморгал. Артуру пришлось повторить вопрос.

– С «Возрождением»?.. – непонимающе проговорил губернатор. – С «Возрождением»?! – возмущенно воскликнул он, точно вот только сейчас сообразил, о чем именно идет речь. – Вы что говорите-то такое?! Я с подобными иноземными выкормышами никаких дел не имел и не имею!

– А теперь – врет, – негромко констатировал Двуха.

– Нагло и бесстыдно, – подтвердил Нуржан.

– И не краснеет, – добавил Сомик.

– Я ж партийный, как я могу с национал-предателями якшаться?! – по инерции еще прокричал с негодованием Дмитрий Федорович и смолк.

Пятеро, ничего не говоря, смотрели на него. Ждали. И губернатор, тяжело вздохнув, опустил голову.

– Опять ваши штучки, да?.. – пробурчал он. – Ну, допустим… Приврал маленько. Но только от неожиданности! – вскинув снова голову, сообщил Дмитрий Федорович. – У меня с ними и дел-то особых нет никаких. Так… обычные взаимоотношения. У них тут региональное отделение, вот и… отстегивают мне, сколько положено. Чтоб им препятствия не чинили, а наоборот – всяческое содействие оказывали… Но это… это… в порядке вещей ведь!

Тут губернатору в голову, очевидно, пришла мысль, что факт сотрудничества с фондом «Возрождение» может оказаться для него штукой пострашнее обвинения в организации заказного убийства. Он вскочил и снова истово прижал руки к груди:

– Это ж как со всеми! Зарабатываешь на моей территории – плати! Это не я придумал, не мне и отменять…

– И они платили? «Возрожденцы» – то? – осведомился Артур.

– Естественно! – закивал Дмитрий Федорович. – Платили, как же не платить…

– Из каких источников поступали вам финансовые средства? Да сядьте вы, не суетитесь.

Губернатор проворно уселся обратно.

– Из каких источников? – переспросил он. – Да почем я знаю? Перечисляли бабки на счет – и все дела.

– Номер счета?

– Сейчас, сейчас… – Дмитрий Федорович прямо на стуле, оттолкнувшись, докатился до сейфа в углу, – сейчас найду…

– А говорил: партийный… – передернул плечами Двуха.

– У нас, партийных, валюта, что ли, отдельная? – оправдываясь, забормотал губернатор, возясь с кодовым замком сейфа. – Бабки для всех одинаковые…

– Если известен номер счета, можно установить, откуда деньги перечислялись? – спросил у москвичей Нуржан.

– Да без проблем, – ответил Антон, остановившись у большой фотографии, на которой Дмитрий Федорович, дежурно улыбаясь, перерезал красную ленточку перед входом в какое-то свежепостроенное здание. – Только это мало что даст. Ну, вычислим мы какой-нибудь захудалый банк на Сейшельских островах, а дальше?

Нуржан задумчиво почесал бинтовую повязку на голове.

– А дальше, – сказал он, – надо бы проследить: не поступали ли из того захудалого банка еще транши в отделения банков нашего города или на счета каких-нибудь фирм. Это реально?

– Вполне.

– Зачем нам это? – непонимающе сощурился Двуха.

Женя Сомик тоже нахмурился, пытаясь, видно, поймать ход Нуржановой мысли. А вот Антон неожиданно улыбнулся:

– Дело говоришь, товарищ старший лейтенант! Может статься, и Охотнику… – Тут Артур многозначительно кашлянул, и Антон замолчал.

– Вот! – Дмитрий Федорович извлек из сейфа кипу бумажек и со смешной для своего массивного тела угодливой торопливостью обогнул стол и положил бумаги на подлокотник кресла, где сидел Артур. И встал рядом по стойке «смирно».

– Вы бы присели, Дмитрий Федорович, – посоветовал ему Артур. – Наш разговор ведь не окончен еще.

– Разговор-то еще до-олгий предстоит, – обнадежил губернатора и Антон, подходя к столу.

– Я так думаю, мы больше не нужны, – верно уловил интонацию в голосе Антона Нуржан.

– Не-а. Дальше мы сами справимся.

Витязи направились к выходу. Только Двуха, мимо которого семенил обратно к себе за стол губернатор Дмитрий Федорович, задержался. Он остановил губернатора, положил ему руку на плечо.

– Когда еще такой случай представится… – мило улыбнувшись напрягшемуся в ожидании подвоха Дмитрию Федоровичу, проворковал Игорь. – Может, и никогда… А очень хочется… Можно? – спросил он у всех присутствующих и, не дожидаясь ответа, отвесил губернатору мощный пинок.

Дмитрий Федорович ойкнул, подпрыгнул и, повинуясь инерции удара, пробежал несколько шагов, держась обеими руками за монументальную задницу.

– Это тебе, сука партийная, – внезапно скомкав улыбку, зло пояснил Двуха, – от лица благодарных жителей губернии. Что молчишь, жопу в горстях греешь? Сказать что-то желаешь?

Если Дмитрий Федорович и имел что сказать одному из «благодарных жителей», то делать это он поостерегся. Втянув голову в плечи, он молча затрусил за свой стол.

Холм гудел пуще прежнего. Нет, пожалуй, еще сильнее.

Из-за того, что кольцо машин вокруг него стало шире и гуще, а на вершине и по склонам людей копошилось еще больше, чем раньше, казалось, что он увеличился в размерах.

К самому холму витязи подъехать не смогли, остановились на обочине чуть поодаль, метрах в ста. У подножия холма, там, где начиналась ведущая на вершину дорога, косо замер подбитым зверем заляпанный грязью от колес до крыши грузовик. Толпа разно одетых людей шумно колыхалась вокруг грузовика: что же там конкретно творилось, разобрать было затруднительно; однако создавалось такое впечатление, что вот-вот тяжелый автомобиль качнется, поднимется на очередной людской волне и мерно поплывет вверх… Впрочем, чем дальше от эпицентра, тем менее активными и озабоченными выглядели сгрудившиеся люди – свое участие в происходящем они ограничивали лишь репликами, свистом и ободряющим гоготаньем. Это были охочие до дармовых развлечений кривочцы, вероятно, подтянувшиеся к холму уже довольно давно.

Сомик, Двуха и Нуржан подошли поближе, втиснулись в гущу зевак и почти сразу же натолкнулись на пару старых знакомцев-кривочцев: деда Лучка и Гаврилу Носова.

– Эвона! – обрадовался витязям как родным дед Лучок. – Здорово, орлы! Гляньте, что на вашем Чудесном-то делается!

– Где? – не понял Сомик.

– На каком таком «нашем Чудесном»? – поинтересовался и Двуха.

– Да на холме! – готовно объяснил Гаврила. – Мы его теперь Чудесным кличем. А что? Самое что ни на есть верное название… Вы гляньте, гляньте!

Витязи «глянули». И внутренне тут же согласились с тем, что название для холма кривочцы подобрали подходящее.

Поломка в грузовике, очевидно, оказалась серьезной – дальше двигаться он не мог. Но это обстоятельство, по мнению возводящих палестру, явно вовсе не означало того, что строительство должно замереть, пока грузовик не починят. Громадную машину, кузов которой был заполнен многотонными сваями для фундамента, разгружали вручную. Пара витязей-охранников, скинув свои форменные куртки, взобралась в кузов и теперь сдвигала тяжеленные железобетонные столбы прямо на плечи товарищей, которые, приняв ношу, волокли ее по дороге вверх – шагая, хоть и медленно, с заметным трудом, но уверенно и твердо. Зеваки провожали их свистом и воплями, пока они, увлекаемые извивом дороги, не скрывались за холмом. А у грузовика очередная партия витязей принимала следующую сваю.

Нуржан молча двинулся вперед, раздвигая локтями наблюдателей. Сомик с Двухой последовали за ним, а дед Лучок и Гаврила Носов, переглянувшись, пристроились в их фарватере.

– Вы-то куда? – бросил им на ходу Двуха. – Тоже пособить намереваетесь?

– Что мы, дурные, что ли? – ухмыльнулся Лучок. – Мы – на цирк полюбоваться. А то эти ироды столпились, спинищами своими весь обзор закрывают.

В этот момент толпа зевак, ахнув, подалась прочь от грузовика, смяв задние ряды – одна из свай пошла криво, вырвалась из рук принимающих и ухнула прямо на голову паренька в очках с перемотанной изолентой дужкой, который крутился рядом со здоровенным гаечным ключом в руках.

Сразу несколько витязей метнулись к пареньку одновременно.

Но не успели.

Ничем не смогли помочь бедолаге и Нуржан с Двухой и Сомиком, крепко завязшие в гомонящей человеческой чаще.

Паренек помог себе сам. Свая обрушилась на него, беспечно склонившегося над колесом грузовика, неожиданно и неотвратимо – и, казалось, его расплющит сейчас в кровавую лепешку или, по крайней мере, словно сказочного героя, вобьет в землю по пояс – но он, не поднимая головы, в самый последний момент просто отступил в сторону. Ровно настолько, насколько было необходимо, чтобы свая не задела его.

Железобетонный столб ударил в землю с такой силой, что Чудесный холм даже слегка качнулся – во всяком случае, такое почудилось многим из толпы. А паренек, невнимательно оглянувшись на едва не убившую его громадину, снова сунулся под автомобильное днище со своим ключом. Никакого испуга не оказалось в этом мимолетном взгляде паренька: будто он уверен был – вовсе не случайность спасла ему жизнь. Будто ни о какой случайности не могло быть и речи; он сам уверенно и полно контролировал действительность вокруг себя.

– Это кто? – выдохнул Нуржан. – Не из наших, а? Не из витязей?

– Из наших, – сказал Двуха, – хоть и не из витязей.

– «So-ratnic.ru»? – уточнил Сомик.

– Они самые…

– Погоди. Они ж только-только начали Столп постигать! – Сомик еще раз обернулся к пареньку, которого, недовольно моршивщегося, извлекли из-под грузовика и ощупывали с головы до ног, проверяя на наличие возможных повреждений. – Они даже на первую ступень не успели взойти! Откуда такие способности?..

– Да просто везунчик… – неуверенно проговорил Гаврила Носов.

– Не в везении тут дело, факт, – встрял в разговор Лучок. – Все видели – он эту дуру бетонную заранее почувствовал! А насчет способностей – так он от витязей заразился, факт! Наши-то, кривочские, многие тоже заразились. От свай, правда, не уворачиваются, но метлами, лопатами и молотками орудуют – дай боже…

– Называется – благоустройство города… – пробубнил Гаврила. – Делать-то нечего дуракам… Хорошо еще, не все наши этой заразе поддались. Кое в ком разум остался. Не фигачат на других бесплатно, а о себе думают, о семье собственной и детишках родных. Как и следовает всякому умному человеку! – нравоучительно закончил он.

– Молодцы, – нехорошо прищурился Двуха. – И вы двое, я смотрю, в числе таких умников пребываете?

– А то ж, – согласился дед Лучок. – Мы не кони, мы люди! И хотим звучать гордо!

– Пошли, – потянул Сомик Игоря за рукав. – Чего с ними разговаривать? Нашим помочь надо.

– А все ж таки вам, умникам, нос-то утерли, а? – устоял рядом с Лучком и Гаврилой Двуха. – Тимохин пруд осушили – несмотря на всю бучу, вами устроенную?

Гаврила Носов усмехнулся:

– Подумаешь, осушили! Зато мы – как мусор туда выбрасывали, так и выбрасываем. Война продолжается!

– Это наш протест! – добавил дед Лучок. – Против произвола властей! Пусть власть с нами считается!

– И будет считаться, никуда не денется, – поддержал его Гаврила. – А то – дружинников понаставили вокруг бывшего пруда, объявлений понавешали: мол, за то, что мусорят, штраф полагается… Хрена! Это ж инстинкт народный – где грязь, там гадить и будут. Чего это, дескать, другим можно помои рядом с домом выхлестывать, а нам до контейнеров нести? А против народных инстинктов никакая власть ничего противопоставить не может. Вот так!

– Только вот ящик с Тимохиной водкой так и не нашли, – вздохнул, припомнив, дед Лучок. – Как ни искали. Куда мог запропаститься?

– Загадка века! – вздохнул и Гаврила.

– Все? – осведомился Женя Сомик у Двухи. – Интервью с сознательными народными массами закончено?

И, получив утвердительный ответ, он сам вдруг, не удержавшись, обратился к Лучку и Гавриле:

– Война продолжается, говорите? А с кем воюете?

– С властью! – уверенно определил Гаврила.

– Сами с собой, – сказал на это Сомик, – а не с властью. Только вот обычно человек сам с собой сражается, чтобы преодолеть себя, чтобы лень сокрушить, гордыню и прочие качества, которые ему мешают человеком быть. Чтобы освободить себя! А у вас все наоборот. Вы – сами себе захватчики. Сами на себя вероломно напали, сами себя оккупировали, сами себя опустошаете. Чем такая война может закончиться, а?.. Вот то-то…

– Вашу энергию да в мирных бы целях, – добавил Двуха. – Пошли, Сомидзе, чего тормозишь? То за рукав меня тянет, то сам с этими охламонами завязывается…

Когда витязи отбыли к грузовику, дед Лучок и Гаврила переглянулись. Лучок ловко извлек из рукава «четвертинку», отхлебнул, передал товарищу.

– Стращают… – сказал тот, тоже наскоро приложившись, – мудреными словами путают. А нас не застращаешь!

– Точно! – храбро подтвердил дед Лучок. – Нас голыми руками не возьмешь! вообще ничего не боюсь – после одного случая. Я, слышь, в девяностых с Харбина на Урал фуры гонял. Ну, китайцы харбинские пластмассовую дребедень штамповали, а наши этой дребеденью по всей России-матушке торговали. Вот еду как-то, а в кузове у меня тыща кукол «Маша», которые говорящие-то… Дело было зимой, с соляркой я не рассчитал, застрял на трассе, а тут еще буран. Ну, я залез в кузов, он же крытый, все ж теплее, – втиснулся, фонарик зажег, лежу. Снаружи ветрище! Фуру качает, вот-вот опрокинет. А куклы без коробок, в одном только целлофане, лежат себе рядками, будто трупики… Жутко. И вдруг порыв ветра, фуру сильнее качнуло – и тут эти маши, вся тыща штук, как одна, открывают глаза и выдают мне хором: «МАМА!» Разве после того меня чем-нибудь испугаешь?

– А я, – подхватил тему Гаврила Носов, – раз проснулся с похмелюги, зенки протер, гляжу – батюшки, где я? Вокруг какие-то приборы с проводами, огонечки мерцают, где-то двигатель шумит, окна типа иллюминаторов больших, и за ними темнота. И наклоняется ко мне мужик и на ломаном русском говорит: «Сохраняйт спокойстфие! Ви ест зохвачены в плен и находитез на германскэ подводнэ лодкэ!» Я, прямо не вставая, снова вырубился. Потом выяснилось, меня на «скоряке» в отрезвиловку везли, на улице подобрав. Фельдшер с юмором оказался… Вот с тех пор я тоже уже ничего не боюсь…

– Нас, русский народ, на испуг не взять! – подытожил дед Лучок. – Пуганые потому что!..

– Тебя как звать-то? – поинтересовался у очкастого юноши Двуха.

– Фима, – ответил тот, привычным движением поправляя очки. – Фима Сатаров.

Выглядел этот Фима Сатаров совершенно спокойным, будто и не подвергался минуту назад смертельной опасности.

– Еврей или татарин? – осведомился Двуха.

– Какая тебе разница-то? – заметил, оглянувшись, Сомик. Они с Нуржаном уже прилаживались принять очередную сваю.

– Любопытствую, – объяснил Игорь. – Нельзя, что ли?

– Русский, – ответил юноша. – Фамилия от названия речки – Сатаровки. У нас полдеревни Сатаровы… А Фима – это Амфибрахий значит, – добавил юноша, внезапно смутившись. – Меня папа так назвал, он у меня поэт. Правда, не очень это… способный. Потому и не очень известный.

– И откуда же ты такой взялся, Фима? – спросил Двуха.

Амфибрахий Сатаров не успел ответить. К ним протиснулся Трегрей – видно, спешивший сюда с самой вершины холма, взволнованный и даже вроде как испуганный.

– Цел? – Он схватил юношу Фиму за плечи, встряхнул раз и заглянул в глаза.

– Ага…

– Будь достоин, – начал было Двуха, несколько удивленный, что Трегрей, появившись, не обратил на него никакого внимания.

– Долг и Честь, – ответил Олег и снова развернулся к Амфибрахию. – Как это произошло? Ты что-нибудь почувствовал?

– Чужих психоимпульсов не было, – сказал Фима. – Случилось то, что и должно было случиться. Само собой…

– Между прочим, – проговорил Двуха, ощутивший в этот момент что-то вроде ревности, – у нас кое-какие новости есть. Даже и не кое-какие, а – важные… Есть шанс до Охотника добраться! А через него – чем черт не шутит – и до самих Хранителей!

– Погоди сюминут, – не заинтересовался важными новостями Олег. – Дай-ка я посмотрю…

Не снимая рук с плеч юноши, Олег впился взглядом в послушно остановившиеся его зрачки. Голубая жилка на виске Трегрея запульсировала. Через несколько секунд он отпустил Фиму. И скомандовал:

– Возвращайся наверх! Ты там надобен, а не здесь, понимаешь? Мы не имеем права рисковать!

– Я ничем и не рисковал, – произнес юноша. Не оправдываясь, не извиняясь и не протестуя, просто словно фиксируя истину, в которой не сомневаются. – Со мной ничего не случится. Со мной никогда ничего не случается.

– Очень на это надеюсь, – сказал Олег. – И тем не менее – даже если и так – нам нельзя медлить. Мы должны успеть.

Кивнув, Фима направился к вершине Чудесного холма. А Олег обернулся к Двухе:

– Итак?..

– А кто он есть вообще, этот… Амфитеатр очкастый? – тут спросил Игорь. – Чего ты над ним квохчешь? И что это, в конце концов, значит: «спешим, должны успеть…»? Куда ты все спешишь-то? Что вообще происходит?

– Вопрос не в том, что происходит, – ответил Олег, – а в том, что должно произойти.

– И что же?

На лице Трегрея резко обозначились скулы, он помедлил немного с ответом.

– Не знаю, – признался он наконец. – Что именно произойдет – не знаю. Уверен лишь в том, что этого не избежать… И что ждать осталось недолго. Я это… ясно чувствую.

– Да чего не избежать-то? – рассердился вдруг Двуха. – Что ты чувствуешь?

– Не знаю, – повторил Олег.

– Не хочешь говорить, – определил Сомик, внимательно вглядевшись в Олега.

– Пожалуй, – нехотя согласился тот. И вдруг как-то виновато отвел глаза. – Времени мало, – повторил он. – Успеть бы палестру достроить. Нам обязательно надобно успеть достроить палестру! Это очень важно.

– Палестру, палестру… – проворчал Двуха. – А Охотника вычислить – это не важно, получается, да?

– Бессомненно, важно, – согласился Трегрей. – Но вперво – палестру. Что же, рассказывайте, что у вас…

– Мы-то расскажем, – сказал Двуха. – А что толку? Все равно самим придется все делать. Ты-то не подключишься, верно? Тебе палестра дороже. И Амфитеатр твой…

Олег не ответил на этот выпад. И именно поэтому витязи поняли, что Двуха в этом своем утверждении оказался прав.

До своих двадцати двух лет Амфибрахий Сатаров прожил легко и бестревожно, он жил, как с горки катился по удобной наезженной колее, оставляя все возможные ямки и кочки по обочинам. Даже диковинное имечко, дарованное отцом-поэтом, нисколько ему не мешало. Нет, конечно, неприятности с ним, с Амфибрахием Сатаровым, случались, как без них… Но ничего серьезнее выскользнувшей из рук маминой любимой чашки, сбитых вследствие падения с велосипеда коленок или, скажем, несправедливой двойки на его долю не выпадало. Настоящие беды и несчастья обходили Амфибрахия стороной.

Вернее сказать, он их обходил.

С раннего детства он ощущал в себе способность предвидеть грядущую напасть. Это было как… блуждая в темноте, чувствовать где-то рядом жар пламени. Жар становится сильнее – значит, нужно менять направление движения, огибать незримое, но оттого не менее гибельное пламя. Поначалу этой удивительной способности он подчинялся бессознательно; принимая свой дар за совершенно естественное чувство – вроде зрения или слуха, которыми владеет каждый. Причин увериться в обратном у него не было – как-то так получилось, что до самой школы крупные бедствия не касались даже периферии его существования: никто из его родных и знакомых не умирал, не болел тяжело, даже не травмировался. Реальность будто затаилась, накапливая энергию, выжидая момент, чтобы ударить наверняка и побольнее…

В то утро второклассник Фима, как обычно, пошел в школу. Пошел… и не дошел. Только свернул за угол дома, как почти сразу же замедлил шаги, морщась от все плотнеющего невидимого жара, а потом и вовсе остановился. И с облегчением повернул назад. Возвращаться домой он, впрочем, не поспешил, погулял еще в близлежащем сквере, удивляясь, почему это никого из его однокашников там не видно. «Наверное, вообще из дома не выходили, – так решил про себя Фима, – один я, дурак, зазря поднимался, впихивал в себя завтрак, одевался, взваливал ранец на плечи… Мог бы подольше в постели поваляться, если б догадливей был. И папа с мамой, вредины, не предупредили! Проводили как ни в чем не бывало!..»

Дома он, лелея в себе легкую обиду, лег подремать перед телевизором. Да и заснул.

Пробуждение оказалось скверным: оглушающим, раздергивающе непонятным, пугающим. Оба родителя, что-то крича, бегали по комнатам; мама, то смеясь, то плача, то и дело обнимала Фиму, прижимаясь мокрой щекой к его теплому сонному лицу, о чем-то все спрашивала, спрашивала, тормошила Фиму, который и догадаться не мог, что происходит. Папа, гримасничая и всхлипывая, зачем-то ощупывал Фиму, словно не веря, что перед ним его сын, а не кто-то другой…

Как выяснилось, в кабинете, где у второклассника Амфибрахия Сатарова должен был проходить первый урок, обрушился потолок. Никому из тех, кто в тот момент находился в кабинете, выжить не удалось.

Лишь только уяснив эту новость, Фима ахнул:

– Почему же они туда вошли?

– Да разве кто-нибудь мог догадаться?! – воскликнула мама.

– Ну конечно! – развел руками Фима, чувствуя, как закипает в нем панический ужас от окончательного осознания произошедшего. – Что ж они?.. Совсем глупые?..

Дальнейший диалог получился таким путаным, что Амфибрахий его совсем не запомнил. В памяти его удержалось лишь одно: в тот день он понял – способностью отчетливо ощущать приближающуюся катастрофу, кроме него, не обладает никто во всем мире.

Странно, но тогда это открытие стало для него неприятным. Ну вроде как вдруг найти в себе какое-то уродство, нечто наподобие лишнего пальца или большущего родимого пятна.

Со временем, понятно, мнение Амфибрахия по этому поводу немного изменилось. Но именно немного, а не кардинально. Столкнувшись когда-то с непониманием, стыдясь своего дара, постоянно чувствуя, как чувствуют застарелый зудящий шрам, вину за то, что мог тогда предупредить беду, спасти двадцать шесть жизней (именно столько погибших обнаружили под завалами) – и не предупредил, не спас, – Фима решил никому больше о своей способности не рассказывать. Более того, несколько лет подряд он честно пытался избавиться от своего дара, уравнять себя с прочими – для чего, насилуя собственную природу, упрямо пер напролом, навстречу обжигающему дыханию невидимого пламени, каждый раз уговаривая себя не сворачивать с пути… и каждый раз все-таки сворачивая.

Он благополучно окончил школу, отслужил в армии, демобилизовавшись, поступил в политехнический институт. Все эти жизненные вехи Фима миновал безболезненно и ровно, они промелькнули, как остановки за окном автобуса. Ни разу за свои двадцать два года Фима не дрался, никогда его не обворовывали; передряги, аварии, несчастные случаи, стихийные бедствия не сотрясали его судьбы, расходуя свои силы на других, не на Фиму.

И чудесный дар его все не угасал.

Конечно, не раз, ощущая в обозримом будущем зреющую, подобно ядовитому бутону, беду, он пытался предупредить о ней окружающих. Да разве его слушали, разве верили ему? Он ведь не мог рассказать, в чем, собственно, дело, что именно должно случиться, не умел и не мог ничего объяснить. Единственное, что было в его силах: бродить в окрестностях предполагаемого бедствия и соваться к каждому встречному-поперечному, а то и кричать, размахивая руками, убеждая тех, кто случился рядом, держаться отсюда подальше… К тому же чаще всего грядущая опасность касалась его одного и никого больше. Гибельный заряд выстреливал и, не найдя цели, развеивал злую мощь в пространстве, не оставляя по себе никаких следов – и, следовательно, никаких доказательств Фиминой прозорливости. Несколько раз наряд полиции доставлял охрипшего от отчаянных попыток докричаться до соотечественников Амфибрахия в отделение, а оттуда, ясное дело, отправлял в приемную психиатрической клиники… Когда встал вопрос о постановке его на учет к районному психиатру, Амфибрахий Сатаров свои безнадежные попытки достучаться до беспечных и бестолковых сограждан оставил.

Позже – это было вскоре после того, как он окончил школу, – Амфибрахий стал замечать за собой и кое-что еще. Окрепло в нем ощущение того, что в отношениях его сознания и окружающей действительности имеется обратная связь. Не только реальность может влиять на него, но и он может влиять на реальность. Смутное понимание этого давно тлело в нем неоформленным, пока в один прекрасный день он не обнаружил, что – если по-особому присмотреться – можно увидеть мир совершенно иначе. Приложив усилие, можно было как бы заглянуть вовнутрь бытия, словно в сердцевину громадной машины, за непроницаемой для обычных людей оболочкой которой таилась сокровенная механика. Постепенно он приноровился замечать и выступающие на поверхность реальности рычажки этого потайного механизма, постепенно научился оперировать ими, внося собственные коррективы в сложнейшее мельтешение невидимых шестеренок и лопастей. А рычажков этих было разбросано вокруг в великом множестве: правда, об истинном предназначении их никто, кроме самого Фимы, не догадывался, никто, кроме Фимы, не понимал и не чувствовал, что если в определенный день и час повернуть, к примеру, гайку на винте, держащем створку старого кухонного ящика, на полных два оборота вправо и три с половиной оборота влево – не только створка перестанет скрипеть и будет закрываться ровнее, но еще и старый тополь во дворе дома не рухнет назавтра же, сокрушив балкон фиминой квартиры, а преспокойно простоит до следующей осени, когда его в обычном порядке спилят работники соответствующей службы… Переставленный вовремя с подоконника на пол горшок с огненно-алой гортензией уберегал от пожара в подъезде. Приобретенная в супермаркете на другом конце города детская игрушка – резиновый Скрудж Мак-Дак с долларовой пачкой в ручонках, – оставленная в тот же день на парапете моста через Волгу (ровно на двадцать четвертом сегменте парапета), гарантировала прибавку к зарплате.

Со временем Фима привык выполнять все эти странные для возможного стороннего наблюдателя ритуалы регулярно: меняя ход будущих событий так, как ему этого хотелось. Правда, меняя только для себя. На судьбу других людей он влиять не мог, не представлял, как это сделать.

К двадцати годам Амфибрахий Сатаров проштудировал чертову уйму литературы по интересующему его вопросу энергетики пространства – от псевдоисследований псевдоученых до вполне себе серьезных трудов по квантовой физике. Но его дар не стал для него понятней. Все, чему Фима научился, он постиг только на собственном опыте, путем бесконечных попыток и постоянных наблюдений. И он не мог не чувствовать необозримость океана тайных знаний, оставшихся от него скрытыми… Некому было помочь ему разобраться!

Впрочем, и те навыки, что он сумел приобрести, оказались поразительными. Фима научился, ни много ни мало, формировать собственное ближайшее будущее.

Просто говоря – он загадывал желания, и они исполнялись; с разной степенью точности, но всегда неизменно.

Обстоятельства послушно складывались таким образом, что реальность подстраивалась под Амфибрахия Сатарова. Необходимая денежная сумма обнаруживалась в подкладке старого пальто или в потерянном кем-то кошельке, толкнувшемся ему под ноги в уличной толкотне, или в кассе почтового отделения, где он купил лотерейный билет. Уголовники, ищущие добычи, да и просто пьяные хулиганы избегали появляться в привычном ареале своего обитания в то время, когда там случалось бывать Фиме. В институте на экзамене ему попадался именно тот билет, который он учил. Даже старшина Попадайло, гроза и ужас воинской части, где проходил срочную Фима, свирепый ротный старшина Попадайло, известный садист и пьяница, самим фактом своего существования нарушавший гармонию бытия, ни разу за все годы службы Амфибрахия не удостоил его ни единым внеочередным нарядом…

Кто бы другой на месте Фимы выстроил блестящую карьеру, ограбил бы действительность, выкачав из нее какие только возможно привилегии, поднялся бы до необозримых высот, подчинив себе все и вся. Но Амфибрахию Сатарову ничего такого не хотелось. Реальность и без того исправно подчинялась ему – чего же больше? Ему достаточно было одного осознания: что он способен достичь, чего пожелает. Кому и зачем доказывать это на практике? Разве истинный властелин посылает подданных на смерть или дарует им полцарства только ради того, чтобы лишний раз убедить себя, что он – властелин?..

И в конце концов Фима пришел к выводу, к которому рано или поздно должен был прийти человек его воспитания и склада ума: если он такой, какой есть, значит, это зачем-нибудь нужно? Уж конечно не для того, чтобы он выстроил себе дворец, набил его бриллиантами и завел в нем гарем…

И надо же было такому случиться, что именно в этот период своей жизни Фима узнал о существовании интернет-сообщества «so-ratnic.ru».

Спустя несколько дней он больше уже не сомневался в том, зачем это высшие силы наделили его недоступными другим способностями. Собственное предназначение открылось ему. Оставалось самое главное: понять, как он, двигая своими «рычажками», сможет воздействовать на реальность не только собственную, но и других людей. Он чувствовал, что это возможно; более того, он чувствовал, что научиться такому – и есть конечная цель его жизненного пути. А еще он чувствовал, что вот-вот появится рядом с ним кто-то, кто поможет ему, разъяснит и покажет все, до чего Фима не сумел дойти силой своего дара.

И все окончательно стало на свои места тогда, когда Амфибрахий Сатаров впервые попал на Чудесный холм (в тот момент, впрочем, не обретший названия, безымянный), когда увидел причудливые металлические фигуры, расставленные вокруг котлована для фундамента грядущей палестры. Он моментально догадался о том, что это за фигуры и для чего они предназначены. И подойдя ближе к одной из диковинных конструкций, замер в восхищении. Такого рода рычагов для управления потайным механизмом бытия – рукотворных рычагов! – ему никогда раньше видеть не доводилось. Сколько же энергии они должны высвобождать?! Энергии для всех, не для одного!

На несколько минут он замер в восхищении, подобном, наверное, восхищению древнего изобретателя, только-только додумавшегося обращать силу речной воды на вращение лопастей примитивной мельницы и вдруг узревшего двигатель внутреннего сгорания.

Из блаженного ступора Амфибрахия Сатарова вывел прозвучавший за спиной голос:

– Ты что-то в этом понимаешь?

Фима обернулся. Так он впервые воочию увидел Олега Гай Трегрея, о котором столько слышал раньше…