Конечно, тезис Даймонда сложнее, но в целом он сводится к неравномерному распределению на планете животных, которых легко одомашнить, и продуктов питания, которые можно целенаправленно выращивать.

По меньшей мере – книжной. Тем не менее западная философская традиция достаточно бесплодна. Здесь лишь отдельные счастливцы в самый решительный момент своего исследования – скажем, Шеллинг или Руссо, когда тот сидел в лодке на Женевском озере, – могли начать понимать не дуалистическую природу сознания, тогда как философы Востока тысячелетиями формулировали свои догадки и опирались на них в своих созерцательных практиках, благодаря чему их опыт можно было воспроизвести и он постоянно проверялся консенсусом.

Как может догадаться читатель, я многим обязан созерцательным традициям, родившимся в Индии. Эзотерическое учение буддизма (например, направление дзогчен в школе ваджраяны) и индуизма (например, адвайта веданта), а также долгие годы, посвященные различным техникам медитации, во многом определяют мои представления о духовных возможностях человека. Хотя в этих традициях нет цельной концепции природы ума или принципов духовной жизни, они, несомненно, отражают самую настойчивую попытку во всей истории понять эти вещи с помощью интроспекции. Скажем, буддизм глубоко изучил многие вопросы. Нет ни одной другой традиции, которая предлагала бы столько разных методов сделать из своего ума орудие, которое преображает само себя. Внимательный читатель мог заметить, что я сурово критиковал религии, основанные на вере: иудаизм, христианство, ислам и даже индуизм, – но не обрушивал критики на буддизм. Это не случайно. Хотя буддизм тоже укреплял невежество и иногда порождал насилие, это не религия веры или даже вообще не религия в западном смысле слова. Конечно, существуют миллионы буддистов, которые об этом не подозревают – их можно встретить в храмах Юго-Восточной Азии и даже на Западе, где они поклоняются Будде как если бы он был таинственным воплощением Санта-Клауса. Несмотря на такое искажение традиции, эзотерическое учение буддизма дает нам наиболее полную методологию из всех доступных для открытия внутренней свободы сознания, не порабощенного никакими догмами. Не будет преувеличением сказать, что встреча Далай-ламы с представителями христианских церквей, на которой ее участники воздают честь их разным религиозным традициям, подобна встрече физиков Кембриджа с кочевниками пустыни Калахари, участники которой прославляют их различные представления о материальной вселенной. Конечно, тибетский буддизм (как и физики) не свободен от некоторых догм, а кочевники способны понять концепцию атома. Любой человек, знакомый со священными текстами, прекрасно знает, что Библия не дает точных инструкций о духовной жизни, которые содержатся в буддистских текстах. Хотя в буддизме мне многое остается непонятным – и многое кажется неправдоподобным, – интеллектуальная честность требует признать, что как система духовных наставлений он стоит гораздо выше других религий.

Конечно, на фоне мрачной истории христианства выделяются отдельные великие созерцатели: Мейстер Экхарт, святой Хуан де ля Крус, святая Тереза Авильская, святой Серафим Саровский, преподобные отцы-пустынники и другие – несомненно, выдающиеся люди, но их мистические озарения за редкими исключениями не выходили за рамки дуализма церковной доктрины и потому не вели к полету. Когда же кто-то из них действительно поднимался в воздух – с помощью неоплатонизма или других неортодоксальных представлений, – это происходило вопреки той традиции, которую они прославляли (хотя, будь они мудрее, они бы отказались от своего литературного тщеславия), а потому подобные священные исключения лишь подтверждают правило: мистическое христианство умерло в тот день, когда Павел отправился в Дамаск.

Подобные вещи происходили и с созерцателями других семитических традиций. Суфизм (сам испытавший влияние буддизма, индуизма, зороастризма и христианского монашества) в мусульманском мире обычно воспринимался как ересь – о чем свидетельствует ужасная смерть Ал-Халладжа (854–922) и других выдающихся представителей суфизма. Когда же суфии пытались хранить верность Корану, они оказывались в плену у дуализма. Подобным образом иудейские каббалисты (на их учение повлияли христианские гностики, суфии и неоплатоники), похоже, даже не думали о возможности мистицизма, свободного от дуализма. См.: G. Scholem, Kabbalah (New York: Dorsette Press, 1974).

Разумеется, не следует отрицать достижений многих иудейских, христианских и мусульманских мистиков. В каждой религиозной традиции, несмотря на ее нелепые догмы, всегда появляются люди, которые находят внутреннюю свободу, присущую сознанию. Поскольку сознание уже свободно от дуализма субъекта и объекта, нас не должно удивлять появление Мейстера Экхарта или Руми. Однако существование подобных героев духа не свидетельствует о том, что Библия или Коран – это достаточно хорошие учебники духовности. Я допускаю, что кто-то может достичь просветления в тот момент, когда его давит поезд или когда его швыряют за борт пиратского корабля. Но стоит ли видеть в подобных трагедиях адекватный путь к духовной жизни? Я не отрицаю того, что в каждой традиции Востока и Запада появляются отдельные мистики, которые вырываются из позолоченной тюрьмы своей веры, однако пороки религий, основанных на вере, столь вопиющи, их история свидетельствует о таком великом вырождении, их нетерпимость так сильно отдает этим миром, что, я думаю, их уже не стоит оправдывать.

Движение New Age не слишком помогло нам продвинуться вперед, потому что его сторонники, похоже, отождествляют духовную жизнь с отмиранием клеток головного мозга. Все представления и практики, которые в New Age или других аналогичных движениях называют «духовными», родились в полной изоляции от критического мышления. Многие идеи New Age настолько нелепы, что способны ужаснуть самого уравновешенного человека. В ответ на этот абсурд, который ежегодно демонстрируется на таких мероприятиях, как выставка Whole Life Expo, ученые и другие сторонники разума еще яростнее набрасываются на саму идею духовности и отвергают все свидетельства о ее существовании. Таким образом, каждый человек, который в первую очередь хочет навести порядок на планете, а уже затем заняться своими представлениями, просто подливает горючее в мрачный огонь цинизма.

Но у цинизма есть и другой источник. Духовные практики должен преподавать опытный специалист, но люди, которые претендуют на звание подлинного гуру, не всегда столь бескорыстны, как им бы хотелось выглядеть. И многие образованные люди, столкнувшись с этим явлением, начинают думать, что гуру – это человек, который говорит о своей любви ко всем существам, а тайно мечтает возглавить ашрам, населенный исключительно прекрасными девушками. И некоторые примеры соответствуют этому стереотипу. Хотя некоторые знаменитые йоги с энтузиазмом зализывают раны прокаженным, многим из них свойственны куда более примитивные желания.

Я знаю группу упорных искателей духовности, которые стремились найти себе учителя в пещерах и долинах Гималаев и в итоге познакомились с индуистским йогом, который, как им казалось, обладал достаточным опытом, чтобы стать им наставником. Это был тонкий, как Иисус, гибкий, как орангутанг, человек, спутанные волосы которого опускались до колен. Этого чудесного йога доставили в Америку, чтобы он вел учеников по пути духовной жизни. Приспособившись к новой жизни, наш аскет – который, как оказалось, восхищался своей телесной красотой и своей игрой на барабане – выбрал оптимальный метод педагогики: занялся любовью с весьма привлекательной женой одного из своих учеников. Эта практика продолжалась какое-то время с согласия мужа, разрывавшегося между своей преданностью жене и преданностью гуру. Его жена, кажется, с энтузиазмом участвовала в этих «тантрических» упражнениях, поскольку ее гуру был одновременно «полностью просвещенным» и отличался пылом пастушка Кришны. Святой муж изобретал новые духовные практики, а одновременно у него появились новые желания. Настали дни, когда гуру съедал на завтрак исключительно полкило ванильного мороженого, посыпанного орехами кешью. Мы можем себе представить медитации мужа-рогоносца, когда тот бродил по супермаркету в поисках просвещенного питания для просвещенного мужа – вряд ли они были пропитаны благоговением. Вскоре гуру пришлось вернуться в Индию вместе со своим барабаном.

Padmasambhava, Self-liberation through Seeing with Naked Awareness, trans. J. M. Reynolds (New York: Station Hill Press, 1989), 12.

Падмасамбхава – мистик VTII века, который, как принято считать, принес учение буддизма (а именно – танту и дзогчен) из Индии в Тибет.

Многие люди, знакомые с христианской, мусульманской и иудейской эзотерикой, могут сказать, что я просто не понимаю духовного смысла соответствующих священных текстов. Я знаю, что существуют оккультные, алхимические и традиционные мистические толкования различных отрывков Библии и Корана и что они столь же древние, как сами священные тексты, но проблема такой герменевтики – будь то сомнительная теория гематрии (когда каждая еврейская буква Торы переводится в числовой эквивалент, чтобы потом любители чисел могли совершать чудеса интерпретации с текстом) или откровенный поиск символов, которым занимается такой популярный ученый, как Джозеф Кэмпбелл, – состоит в том, что ее результаты практически не зависят от самого текста. Можно взять произвольный текст и найти в нем любого рода оккультные или мистические инструкции.

Чтобы проиллюстрировать это положение, я снова взял в руки первую попавшуюся книгу – на сей раз это поваренная книга из книжного магазина под названием «Вкус Гавайи: новые кулинарные рецепты с Тихого океана». Оказывается, я открыл еще один никому не известный мистический трактат. То, что там на первый взгляд кажется просто рецептом рыбы в котелке и пирожков с креветками с томатной приправой, при внимательном изучении ингредиентов окажется рассуждением о духовности удивительной глубины:

филе люциана, нарезанное кубиками

3 чайные ложки рубленого лука-шалота соль и свежемолотый черный перец немного кайенского перца

2 чайные ложки рубленого свежего имбиря

1 чайная ложка рубленого чеснока

8 очищенных и нарезанных кубиками креветок половина чашки жирных сливок, 2 слегка взбитых яйца

3 чайные ложки рисового вина, 2 чашки тертых сухарей

3 столовые ложки растительного масла; 2,5 чашки томатной пасты

Под филе люциана следует, конечно, понимать человека – вас и меня, – плавающего в океане существования. Но здесь оно нарезано кубиками – это значит, что нашу ситуацию можно изменить в трех измерениях: телесном, психологическом и духовном.

Три чайные ложки рубленого лука-шалота — это также соответствует измерениям куба. Это означает, что к каждому измерению нашей жизни нужно приложить по равному количеству лекарства. Суть данных слов понятна: нужно в равной мере заботиться о теле, психике и духе.

Соль и свежемолотый черный перец: это указание на присущие нашей жизни полярности – на белый и черный аспекты нашей природы. Если мы хотим следовать рецепту духовной жизни, нам нужно понять как добро, так и зло. Ничего нельзя исключить из опыта человека (похоже, это тантристский текст). Кроме того, соль и перец мы получаем в виде крупиц, и это указывает на то, что наши добрые и злые свойства рождаются из мельчайших поступков. Таким образом, мы в целом ни хороши, ни плохи, но поток нашего бытия окрашивают все бесчисленные повторяющиеся моменты жизни.

Немного кайенского перца: его яркий цвет и резкий вкус означают духовное воздействие человека, достигшего просветления. Но почему здесь неопределенно говорится «немного»? Сколько это? Нам надлежит полагаться на мудрость самой вселенной. Сам наш учитель знает, какие именно наставления нам нужны. И далее речь идет о жаре духовного поиска, поскольку за кайенским перцем говорится о двух чайных ложках рубленого свежего имбиря и одной чайной ложке рубленого чеснока. Эти ингредиенты образуют нечто вроде равнобедренного треугольника, где две стороны нашей духовной природы (мужская и женская) соединяются с медитацией.

Далее упоминается восемь креветок — очищенных и нарезанных кубиками. Конечно, это символ восьми мирских забот, от которых должен отказаться каждый человек, взыскующий духовной жизни. Это слава и стыд, потеря и приобретение, удовольствие и боль, похвала и критика. Каждую из этих забот следует очистить, то есть лишить своего завораживающего действия, и сделать кубиками, которыми можно вымостить наш духовный путь.

Подобные акробатические упражнения можно проделывать с любым текстом – и очевидно, что они совершенно бессмысленны. В таких случаях священные тексты используются в качестве пятен Роршаха: оккультист здесь увидит изложение принципов магии, традиционный мистик найдет призыв к трансцендентному, а тоталитарный догматик услышит, как Бог призывает его подавлять проявления разума и творчества у других людей. Конечно, некоторые авторы пользовались аллегориями, чтобы передать духовную или мистическую информацию, или даже создавали тексты, для понимания которых читателю следует приложить немалые герменевтические усилия. Если, скажем, у вас есть под рукой книжка «Поминки по Финнегану» и вы можете найти там аллюзии на различные космогонические мифы и алхимические парадигмы, возможно, вы близки к истине, потому что Джойс их там действительно оставил. Но прочесывать таким же образом священные тексты, чтобы находить там отдельные жемчужины, – это просто литературная игра.

Недавние научные исследования феноменологии буддистской медитации, где это слово употребляется примерно так же, как у меня, – см. В. A. Wallace, Intersubjectivity in Indo-Tibetan Buddhism, Journal of Consciousness Studies 8, nos. 5–7 (2001): 209–30. См.: также J. H. Austin, Zen and the Brain (Cambridge: MIT Press, 1998); and C. deCharms, Two Views of Mind: Abhidharma and Brain Science (Ithaca, N. Y.: Snow Lion Publications, 1998), где вопрос медитации подробно разбирают ученые, занимающиеся исследованием мозга.

Думаю, автором этой метафоры был Шри Нисаргадатта Махарадж, но не могу вспомнить, где именно в его многочисленных трудах я ее видел.

Часто говорят, что таким вещам не научишься из книг. В целом это совершенно справедливо. Я бы добавил, что и занятия с выдающимся специалистом по медитации не обязательно приводят к постижению свободы от дуализма, присущей сознанию. Для этого нужно создать подходящие условия: умелый учитель, который без сомнений указывает на то, что нужно постичь, и ученик, способный в должной мере сконцентрировать ум, чтобы следовать инструкциям учителя и замечать то, что следует заметить. В этом смысле медитация, несомненно, умение, которое мы можем осваивать.

Постижение природы сознания, лишенного дуализма, не поддается анализу с использованием слов. Когда человек, который знает только свои мысли, стремится все свести к языку, это не удивительно, и философские работы Витгенштейна и его последователей не столь глубоки, чтобы помочь нам лучше понять эту область. Возможно, интуитивную догадку об этом отражает знаменитое изречение Витгенштейна: «То, о чем мы не можем говорить, следует передать молчанию». Но даже если мы не можем говорить о подлинной тайне, мы можем ее постичь.

Ученые исследуют медитацию уже не один год. См. подробный обзор соответствующих работ: J. Andresen, Meditation Meets Behavioral Medicine: The Story of Experimental Research on Meditation, Journal of Consciousness Studies 7, nos. 11–12 (2000): 17–73. В большинстве исследований изучались электроэнцефалограммы и физиологические параметры испытуемых, при этом исследователи не стремились найти изменения деятельности мозга. Большинство исследований, использующих современные методы нейровизуализации, не изучали медитацию с точки зрения ощущения своего Я. См.: А. В. Newberg et al., The Measurement of Regional Cerebral Blood Flow during the Complex Cognitive Task of Meditation: A Preliminary SPECT Study, Psychiatry Research: Neuroimaging Section 106 (2000 and 2001): 113–22, где приводятся результаты однофотонной эмиссионной компьютерной томографии. Я знаю только одну группу ученых, исследовавших медитацию, которая ведет к субъективной утрате чувства Я, предварительный отчет о результатах этих исследований можно найти в следующей книге: D. Goleman, Destructive Emotions: А Scientific Dialogue with the Dalai Lama (New York: Bantam, 2003).

В статье F. Varela, «Neurophenomenology», Journal of Consciousness Studies 3, no. 4 (1996): 330–49, автор утверждает примерно то же самое, говоря о научной ценности «субъективных» данных: «Граница, отделяющая научную строгость от ее отсутствия, пролегает не между отчетами от первого и от третьего лица, скорее ее определяет наличие или отсутствие методологической основы для оценки с помощью консенсуса и знаний разных людей».

Здесь я хотел бы кратко рассмотреть одно возможное возражение. Кто-то может сказать, что опыт исчезновения дуализма при медитации имеет чисто приватный характер и потому недоступен для независимой верификации. Почему мы должны верить словам тех, кто занимается медитацией? Но представляет ли это для нас проблему?

Прежде чем мы будем требовать независимой верификации для психических процессов, нам нужно понять две вещи. (1) Многие аспекты переживаний человека носят исключительно приватный характер, так что об их существовании мы можем судить исключительно по отчетам субъектов: депрессия, злость, радость, визуальные и слуховые галлюцинации, сновидения и даже боль – все эти факты мы узнаем только «от первого лица». (2) В тех случаях, когда существуют методы независимой оценки внутренних состояний, они существуют лишь в силу того, что надежным образом коррелируют с отчетами субъектов. Даже страх, который сегодня исследуют, наблюдая за изменением физиологии и поведения – такими, как реакция испуга, повышение уровня кортизола, увеличением показателей электропроводимости кожи и т. д., – нельзя было бы изучать без золотого стандарта отчета субъекта. Что было бы, если бы субъективная оценка страха не соответствовала данным «независимого» измерения? Представьте себе, что, скажем, 50 % испытуемых сказали, что не чувствовали страха, когда у них наблюдалось повышение уровня кортизола, и почувствовали ужас, когда его уровень снизился. Мы бы просто решили, что эти объективные методы не подходят для изучения страха. Нам не надо забывать о том, чего стоят физиологические и поведенческие параметры при изучении психики: их ценность определяется тем, что о них говорят субъекты. (Здесь я не хочу сказать, что субъект не может ошибиться или что любое психическое явление следует изучать исключительно на основании отчетов. Но когда нам важно понять, как субъект воспринимает данное событие, мы можем ориентироваться только на его показания.)

Фактически в этом отношении будущее подобно прошлому. Возможно, мы станем свидетелями усовершенствования техник визионерского направления традиционного мистицизма: шаманизма (сибирского или южноамериканского), гностицизма, каббалы, герметизма и его версии эпохи Ренессанса (герметицизма) и других византийских школ, в рамках которых человек всем своим существом стремился к Другому. Но за всеми подобными подходами к духовности стоит жажда эзотерического знания и желание перерыть визионерские пласты психики – в сновидении, в состоянии транса или психоделического экстаза – в поисках священного. Хотя я не сомневаюсь в том, что на всех этих окольных путях нас могут ждать значимые переживания, тот факт, что сознание предопределяет контекст и качество любого визионерского переживания, остается отрезвляющей истиной, которая заставляет сделать вывод, что все подобные экскурсии, по сути, не являются чем-то необходимым. Пиротехника эзотерики не совершенствует сознание – не освобождает его от Я, не делает более непостижимым, трансцендентальным и т. д. – и об этом факте свидетельствует опыт созерцателей самых разных школ.

Современная версия визионерского мистицизма, которую, быть может, ярче всего отражают изысканные галлюцинации Теренса Маккенны, отождествляет духовное восхождение с получением трансцендентной информации. С этой точки зрения любые парадоксальные образы (чаще всего вызванные приемом психоделических средств) – картины иного мира, бесплотные существа, послания инопланетян и т. д. – рассматриваются как пути к усовершенствованию сознания. Но такой романтичный подход забывает о значении самого сознания, которое стоит выше дихотомии субъекта и объекта. Все эти причудливые образы (независимо от их «истинности»), конечно, пленяют мышление. Но их непостоянство – любое видение возникает и заканчивается – говорит о том, что подобные феномены не могут стать основой для устойчивого изменения личности.

Я не хочу сказать, что нам не нужно исследовать эти «внутренние» ландшафты. Утонченные образы и видения привлекают интерес любого человека, который хочет глубже познать тело, психику и нашу вселенную в целом. Я просто хочу сказать, что любые возможные феномены такого рода не ведут к освобождению. Это понимают только последователи недуалистических школ мистицизма. Кроме того, увлечение подобной эзотерикой порождает инфантилизм и легковерие среди тех людей Запада, которых интересует духовность. Либо это просто самодостаточная вера, построенная на весьма нелепых предпосылках, либо фанатическая тяга к новизне – к парапсихологическим явлениям, к грозным или радостным пророчествам и к тысяче ложных представлений о Боге. Тем не менее как бы ни менялся наш поток переживаний – даже если бы каждому из нас явился Иисус или кто-то однажды смог бы загрузить всю совокупность человеческих знаний в нашу нервную систему, – с духовной точки зрения мы останемся в первую очередь сознанием и только сознанием, свободным от чувства Я. Похоже, мы все не скоро это поймем.

Предполагает ли мистицизм выход за рамки любых концепций? Этот вопрос остается открытым. Здесь я просто хотел сказать, что мистик отбрасывает все те концепции, которые поддерживают в нас дуалистическое восприятие мира.