Телефон
Люблю его, ненавижу, жить без него не могу, чтоб он лопнул!
Ни одно существо в мире не может так нетерзать человеческую душу, как он.
Начать с того, что каждый человек может говорить только своим голосом и только те неприятные вещи, которые ему свойственны.
«Он» может говорить всеми голосами мира и изводить вас неприятностями целой вселенной.
Не изменяя своего облика, он – все.
Он – дама, томящая вас двухчасовой ерундою; он – конторщик из «электрического освещения», требующий уплаты по счету; он – друг, который по необъяснимым причинам не может прийти к обеду; он – портниха, объявляющая, что платье не будет готово к сроку.
У него все голоса и все возможности причинить вам этими голосами всякую гадость.
Вот сейчас он висит на стене и так невинно смотрит на меня своими кнопками, точно я клевещу на него. Но меня не надуешь. Я знаю, на что он способен!
– Трррр!
Бегу, бегу! Хо! У меня есть чутье! Предчувствие меня еще никогда не обманывало. Сейчас мой милый, милый телефон скажет мне хорошо знакомым голосом одну очень неприятную новость. Хо! Я все знаю.
– Тррр…
– Слушаю! Слушаю!
– Будьте добры: десять фунтов вязиги к нашему счету…
– Чего?
– Вязиги, вязиги…
– Да вы не туда звоните. Вешаю трубку.
– Тррр…
Ну, на этот раз уж я знаю!
– Я слушаю! Я слушаю!
– Будьте добры: десять фунтов визиги к нашему счету.
– Вы не туда! Дайте отбой.
Жду. Теперь должен позвать меня тот голос. Не стоит отходить от телефона. Он должен был говорить не позже двенадцати, и теперь ровно двенадцать.
– Тррр…
– Ура! Я слушаю!
– Милая! – зашепелявил телефон. – Как я рада, что застала вас. Что вы поделываете?
– Кто говорит?
– Анна Павловна. Неужели не узнали? Так соскучилась без вас. Что поделываете?
– Безумно занята! Работаю. Должна к часу сдать работу, а теперь уже двенадцать. Прямо в отчаянии.
– Так вы бы погуляли.
– Это, конечно, было бы дельно, но от этого работа не подвинется.
– Ах вы, бедняжка! Ну, работайте, работайте, а я вас развлеку. Вы знаете, Катя нашла себе дачу…
– Простите, Анна Павловна, но я ужасно занята.
– Ну, работайте, работайте, я ведь вам не мешаю. Дала задаток за эту дачу двести рублей, а теперь раздумала…
– Если позволите, я к вам позвоню через полчаса.
– Отлично. Целую вас, милочка.
– Дззынь!
«Дзззынь», – сказал «он», и сказал так мило, звонко и весело. Но все равно. Он мне несимпатичен.
– Тррр…
– Слушаю!
– Будьте добры: десять фунтов вязиги к нашему счету. Я говорю несколько слов отчетливо и внятно, но повторять эти слова мне теперь не хочется.
Потом сажусь и думаю.
Теперь половина первого. К пяти часам вчерашнего дня я должна была закончить пьеску. Я дала слово, я должна. И вот…
Снять трубку? А то важное, что я должна и хочу услышать? Нет, не могу.
Велеть подходить прислуге? Но телефон около моего письменного стола, а прислуга далеко, и пока я ее вызвоню, телефон может замолчать, и, конечно, это случится именно с тем звонком, которого я жду.
– Тррр… Не подойду.
– Ксюша! Ксюша! Скорей к телефону. Если Анна Ивановна, – дома нет. Если из театра, – дома нет. Если из журнала, – дома… Если из…
– Тррр…
– Кто говорит? А я не знаю, дома ли они.
Ксюша спрашивает меня глазами, дома ли я. Я спрашиваю ее глазами, кто говорит.
– Женский голос? – шепчу я.
– Не могу понять. Не то дамский, не то женский. Не разобрать.
– Как не то дамский, не то женский? Давайте трубку сюда.
– Дома? А? – пищит странный бабий голос.
– Дома! – недоумеваю я.
– Ага! – говорит баба. – А пьесочка готова?
– Господи! Кто же это говорит?
– Режиссер Раздольев. Я, извините, охрип. А вы ведь дали слово.
– Готова, готова. То есть через полчаса. Как же, вполне готова.
Я вешаю трубку и с тихой яростью ударяю кулаком по очереди кнопку А и кнопку Б.
– Тррр…
Я все-таки надеюсь…
– Будьте добры: десять фунтов визиги к нашему счету. Как странно скрипнули мои зубы!
– Куда? – спросила я.
– Да Варашеевым же!
– Ладно. Пришлю.
Вешаю трубку. Показываю язык телефону.
– Что? Много взял? Болван эдиссоновский!
– Тррр…
– ?
– Ну, что, кончили работу? Не узнаете? Анна Павловна.
– А барыня ушедши, – пищу я неестественным голосом.
– И давно ушла?
– С утра ушла и спит. Господи! Что я плету!
– Да это кто же говорит?
А действительно, кто же это может так глупо говорить? Вот этого-то я как раз и не обдумала. Как же я могу держать в горничных такую дуру! В самом деле, кто же я такая?
– Прачка!
– Прачка? Почему же вдруг прачка?
– А вот поди ж ты! И сама не знаю, почему я прачка!
– Странное дело. Барыня мне сказала, что писать будет, а вы говорите, что спит.
– Да вот поди ж ты – и спит, и пишет. Мое дело – сторона.
«Дзззынь!»
«Чмок», – поцеловала его прямо в номер.
– Тррр.
– Готова пьеска?
– Ну, еще бы! Через пять минут…
– Тррр…
– Будьте добры: отчего не прислали визигу?
– Тррр…
– Вернулась барыня?
– Тррр…
– Виноват, мое имя для вас – звук пустой. Только что, приехав из Архангельска, хотел упрекнуть вас за ваше поверхностное отношение к быту дантистов…
– Простите… очень занята.
– Виноват. «Дзынь».
– Тррр…
– Это вы?
– Я! Я! Я! Наконец-то! Что?
Нет! Это проклятый телефон нарочно исказил голос!
– Ну, как вы поживаете?
– Да очень плохо… то есть великолепно… страшно тороплюсь…
– Куда?
– Спать.
– Спать? Пойдемте лучше кататься. Вам нужно проветриться.
– Не хочу я ветриться!
– Ну, приезжайте к нам обедать. У нас сегодня пирог с налимом.
– Да что я, голодная, что ли? Захочу – дома поем. Простите, меня зовут.
«Дззынь».
– Тррр…
– А пьесочка готова?
Я ничего не отвечаю. Я кладу трубку на кресло. Она долго шипит, хрипит и щелкает. Наконец смолкает.
Через десять минут она щелкает и хрипит снова. Может быть, на этот раз меня вызывает тот голос, которого я ждала?
Но все равно. Моя победа над телефоном дороже мне всякой другой радости.
– Эй, ты! Номер 182-63! Ты мне так же мало нужен, как те сто восемьдесят два и шестьдесят два подлеца, которые тебе предшествуют, и все неисчислимое множество, которое за тобой следует. Слышишь? Не хочу тебя!
А все-таки если теперь повесить трубку… может быть…
– Тррр…
– Будьте добры: десять фунтов вя…
Интересно знать, сколько они возьмут за склейку и починку? Или придется покупать новый аппарат?
