Письмо
Дверь на черную лестницу вздрогнула от удара властного кулака.
– Свои! Свои! Отпирай, нечего!
Кухарка Федосья, штопавшая натянутый на деревянную ложку чулок, бросила работу и открыла дверь.
– Здравствуй! Здравствуй!
Швейцар Вавилыч, щурясь на лампу, снял фуражку:
– Ну, где же ваше чучело-то? Мне долго валандаться недосуг. Звала письмо писать, так и должна быть готова.
– Присядьте, Иван Вавилыч, я ее кликну.
Кухарка заглянула в комнаты.
– Идет наша чучела.
Чучело вошло и оказалось господской мамкой, в пестром ситцевом сарафане, простоволосой, с кротким безбровым личиком. Вся она была маленькая и словно насмерть перепуганная – глаза выпученные, рот открытый.
– Ну чего же ты, ползешь – не ползешь! – приветствовал ее Вавилыч.
– Дитю кормила, – отвечала мамка из почтительности шепотом.
– Бумагу приготовила? Перо, чернила? Что же я тебе сапогом по стене писать буду, что ли.
– Федосья Микитишка обещали бумажку-то спроворить.
– На, бери, не скули.
Федосья достала из кухонного стола продолговатый листок шершавой английской бумаги с большой монограммой и графской короной.
Швейцар одобрил.
– Ин ладно. Можно и на такой. Ну-с, что же тебе писать? Кому пишешь-то?
Мамка медленно и молча стала подымать подол сарафана. Подняла, разыскала в нижней клетчатой юбке карман, вытащила носовой платок, напоминавший размерами салфетку, медленно опустила сарафан и тогда уж всхлипнула и вытерла глаза и нос.
– Тьфу ты, пропасть! – сплюнул швейцар. – Беда с этими деревенскими. Как письмо писать, так они плакать. И чего, дура, ревешь? Что ты, хоронишь кого, что ли?
– Перестань ты, чучело, – ввязалась и кухарка. – Молоко скиснет.
– Кому пишешь-то? Ну? Мамка молча сморкалась.
– Матери, что ли?
– Матери, – всхлипывающий шепот.
– Так что же писать-то?
– А вы лучше знаете, вы ученые.
– Ну, значит, в первых строках письма поздравляем с праздником, низко кланяюсь маменьке нашей… как звать-то?
– Матреной. Матреной Ивановной.
– Ну-с, значит, Матрене Ивановне, гм… и навеки ненарушимо. Еще какая родня-то?
– Тетенька Катерина Ивановна, сестрица Пелагея Петровна и братец Андрей Петрович, и новопреставленный Савва, и дяденька Егор Иванович.
– Подожди, не спеши. Савва, значит, Петрович?
– Не-ет. Ой, что вы! Какой же он Петрович! Иваныч, а не Петрович.
– Подожди, не спеши. Теперь тут у тебя в городе какая родня, от кого поклоны слать?
– Да нету у нее никого здесь, – сказала кухарка.
– Как нету?.. – испугалась мамка. – Очень даже есть… Невестка есть, и свояк есть, и сдвуродная сестрица Лукерья…
– Чего же они тебя не проведали-то?
– Да не знают они, где я. Как же они могут знать-то.
– Так послала б им открытку, чучело! Ревешь, ревешь, а позвать не догадаешься.
Лицо у мамки сделалось совсем страдальческое.
– Послать-то нельзя к ним. У них адрес.
– Что-о?
– Адрес у них. Кабы у них адресу не было, я бы сама к ним сбегала. А у них адрес.
– Да ты что плетешь-то? – удивился швейцар.
– Я правду говорю. Вон у нас в деревне адресу нет, так я кого угодно найду. А здесь у каждого человека адрес. Да и не одинаковый: у свояка один, а у невестки другой, а у сдвурод-ной Лукерьи опять особый. А барыни вчерась сказала, что у меня теперь адрес тоже есть и что без адреса меня никто и не най-де-от!
Мамка вся сморщилась, так что слезы брызнули на пеструю грудь сарафана.
– Ишь, ревет! – даже испугался швейцар. – Да что она, тебе адрес-то свой сказала?
– Говорила, да ведь адрес-то все равно никто запомнить не может.
Швейцар раздумчиво почесал в бороде.
– Ч-черт! Что же я тебе писать-то буду?
– Да уж напишите побольше, вы ученые, вы лучше знаете.
Круглые, испуганные глаза смотрели с мольбой и отчаянием.
Швейцар вздохнул.
– Ну, делать нечего, буду писать от себя что-нибудь интеллигентное… Гм… и низко кланяюсь… от Господа доброго здоровья… авиация достигает специальных размеров производства… сезонная жизнь в полном разгаре… и в чаду маскарадных наслаждений отдаемся азарту бешеных страстей… Остаюсь известная дочь – Марфа, что ли?
– Мавра.
– Дочь Мавра. А за нее, по неграмотности, Иван Вавилов Копров.
Швейцар окружил свою подпись сиянием, украсил завитушками, полюбовался и передал письмо мамке.
– Смотри, не размажь. Деревня! Довольна, что ли?
– Дай тебе, Господи, здоровья.
– Да и не плачь ты, иродица! Ну и нар-род!
