Таракан отворачивается к скале и начинает медленно взбираться по веревке наверх – после долгого пребывания в висячем положении его тело чувствует облегчение. Наверху Аляж крепко хватает Таракана за запястья, готовясь последним рывком вытащить его на тропу. Но он не спешит вытаскивать Таракана. Аляж ловит себя на том, что смотрит Таракану в глаза.

Таракан не может сказать Аляжу, что Дерек мертв, потому что он не уверен, что тот действительно мертв. Но он вполне сознает то, что видел собственными глазами. Больше того, он чувствует себя в ответе за случившееся, поскольку старался что-то предпринять, но у него не получилось. Аляж тоже считает себя в ответе за случившееся, поскольку он не предпринял ничего. И это гложет обоих. Но ни тот, ни другой не может взять на себя груз ответственности за преступление, которое, как им кажется, они совершили. Внезапным резким, сильным рывком Аляж вытаскивает Таракана на тропу, где стоит сам, – и я вижу, что Аляж смотрит не на своего напарника-лоцмана, а вниз, туда, где только что болтался на веревке Таракан. Вернее, он смотрит даже не туда, а еще ниже – на широкий клокочущий пенный водоворот, и, кроме того, на скалы у подножия гор, и на всю теснину. Смотрит и видит свое лицо, слившееся с окружающим миром: оно кажется мертвым, окаменевшим тысячу лет назад. Как будто его лицо и сам он были частью теснины и гор, и скал, и водоворота. Как будто он был каменной глыбой, настолько крепкой, что глубокие морщины на его лице, по которым струится дождевая вода, вымывались и выветривались целую вечность, но тщетно. Как будто он был вот такой крепкий – как будто. И как будто был он совсем один. Вот о чем он сейчас думает, да, и все это отдается во мне.

Я так одинок, так одинок.

И то верно, Аляж с Тараканом больше не разговаривают между собой, а если и заговаривают, то лишь затем, чтобы согласовать поиски у кромки воды на дне Маслобойки и ниже по течению – в Звуке Умиротворения.

Они проплывают с полкилометра вниз по реке – по направлению к Стразам, высоченным скальным отвесам теснины, которые нависают над ними с обеих сторон, пока они осматривают каждый водоворот, каждую заводь. Аляж с Тараканом проверяют линию уреза воды вдоль берегов и видят, что вода поднялась высоко и продолжает подниматься. Они правят к лагерной стоянке у Страз, теперь едва проступающей над водой. Аляж велит своей группе оставаться на плоту, а сам вместе с Тараканом отправляется осмотреть лагерную стоянку. Впрочем, к лагерной стоянке они подбираются не сразу. Они вдвоем – один маленький, приземистый, другой длинный как жердь – вскарабкиваются на берег, затем направляются к валунам у кромки воды, намереваясь осмотреть широкий порог, известный под названием Стразы. И посмотреть, может, туда прибило тело Дерека. Стоя на валуне размером с дом, они оглядывают реку выше и ниже по течению, торча, как два жалких прутика, на мрачном фоне теснины, размякшей по краям после проливного дождя. Они окоченели, их чувства притупились, однако, хотя найти тело Дерека им так и не удалось, у них все же теплится надежда, что Дерек жив и его прибило к берегу ниже по течению. Впрочем, ни тот, ни другой в это не верят, но и не отвергают такую возможность.

– Стало быть, заночуем вон там? – спрашивает Таракан, указывая на береговую лагерную стоянку.

Аляж кивает.

– А нас не смоет?

Аляж качает головой, но, оглядывая скалы, они оба думают: что, если они все же ошибаются и их смоет рекой, если расположатся вдесятером в том лагере?

– Не все ли равно? – говорит Таракан и направляется обратно к плотам.

Покуда клиенты разбивают лагерь, двое виновных лоцманов продираются обратно – вверх по течению к Маслобойке, тщательно осматривая водную поверхность и прибрежные камни. Они гребут как одержимые в поисках места, куда могло прибить тело, не теряя надежды, как и положено, что Дерек, быть может, еще жив. Им удается добраться до валунов, на которые упал Дерек, и по кровавому следу, обрывающемуся у кромки воды, определить тот самый камень, о который он разбился. Они стоят на глыбе прямо напротив камня, не в силах проронить ни слова. Валун округлый и гладкий, у его основания клокочут бурные, пенящиеся воды стремнины. Когда пена вскипает у кромки валуна, ее клочья, слизывая с камня липкую кровь, становятся похожи на лепестки гигантского цветка, розоватые ближе к сердцевине и бледные по краям, а сам камень при этом напоминает громадную тычинку. Однако там, где обрывается кровавый след, в воде тела нет – и поблизости его нигде не видно. Кругом только река. Они подплывают к запачканному кровью валуну и взбираются на него – их волосы и лица заляпаны ошметками розовато-коричневой пены, отчего они напоминают злобных речных чудищ. Тела нет и здесь, под водой.

Так они стоят у подножия ревущего водопада, оглушенные, с клочьями пены, прилипшей к лицам, которая, насыщаясь влагой от мглистых брызг, летящих сверху – со стороны водопада, растворяется и сдувается порывами ветра, порожденного тоннами падающей воды. А вдалеке, ниже по течению, на плоту, вместе с другими клиентами, сидит Шина – ее взгляд устремлен в ту сторону, откуда течет река. Как я погляжу, кроме нее, туда больше никто не смотрит. И все, что она видит у подножия могучего водопада, – это громадный валун в тени теснины. Она даже не может с точностью сказать, кого или что она видит.

Между тем, по мере того как темнеет, все понимают, что тело Дерека могло прибить к берегу где-нибудь ниже Маслобойки. Но со стороны Звука Умиротворения уже ничего не разглядеть – хотя не исключено, что все прибывающей водой Дерека могло отнести еще дальше по течению, а может, оно зацепилось за корягу и так и останется там, под водой, пока она не спадет и не обнажит разбухшее, разлагающееся тело, всплывшее на поверхность, подобно подводной лодке.