Свечи

Я лежала в темноте под шершавым шерстяным одеялом, а подо мной поворачивались колеса фургона, и я уже с трудом отслеживала время. Быть может, прошел час? Или только двадцать минут? Женщина включила радио, и холодный воздух внутри машины наполнил голос диктора. Сладкая протяжная речь с южным акцентом – так иногда говорил мой отец, когда сидел за рулем. Проповедник рассказывал хорошо известные мне вещи: конец уже близок, людям нужно поспешить, чтобы прийти к миру с Богом. Обычно в таких проповедях присутствовала угроза, но сегодня он казался усталым, цитировал Библию так, словно это давно устаревшие новости, что вполне соответствовало истине.

Должно быть, женщине за рулем это тоже наскучило, и она выключила радио. Интересно, скоро ли мы доберемся до цели нашего путешествия? Машина увеличила скорость, и я почувствовала, что мы едем вверх, слышала, как мимо проносятся грузовики и автомобили. Мы оказались на автостраде, и я сообразила, что села в машину с номерами из штата Делавэр.

Наконец я больше не могла выносить темноту и выглянула из-под одеяла. Фары проносившихся мимо автомобилей оставляли яркие полосы на потолке фургона. Я слегка приподняла голову и увидела темные волосы женщины, стянутые в тугой пучок. Мне хотелось рассмотреть ее получше, но я боялась, что она меня заметит. Вместо этого я попыталась читать дорожные указатели, но они сливались в одно размытое пятно. Рядом со мной лежало несколько пластиковых контейнеров, вроде тех, что женщина приносила в наш дом, только пустых.

Казалось, прошли столетия, когда фургон наконец стал снижать скорость. Я услышала, как включился сигнал поворота, мы съехали с автострады, остановились на несколько секунд, и фургон начал снова набирать скорость. Женщина принялась напевать тот же затасканный мотив, одновременно сворачивая то направо, то налево. Я попыталась запомнить порядок – вдруг мне придется самой возвращаться домой, но поворотов оказалось слишком много, и я потеряла им счет. Наконец машина полностью развернулась и остановилась – одновременно женщина перестала петь.

Я испугалась, что в наступившей тишине она услышит мое дыхание, скользнула обратно под одеяло, прижалась лицом к полу и почувствовала под щекой песок. Когда я услышала, что женщина взяла сумочку с переднего сиденья, то с некоторым опозданием сообразила, что она может захотеть прихватить с собой контейнеры, которые лежали рядом со мной. Она распахнула дверцу и вышла из фургона, а я прикусила губу, готовясь к тому, что меня сейчас обнаружат. Но услышала лишь звук удаляющихся шагов.

Через мгновение я подняла голову и собралась снова перелезть через сиденья, но в последний момент услышала, как подъезжает другой автомобиль, который остановился сразу за фургоном. Я обернулась и увидела полицейскую машину. Я снова нырнула вниз, услышав, как офицер вышел из машины и захлопнул дверцу. Раздались тяжелые шаги.

– Куда ты ездила? – спросил мужской голос.

– У меня были разные дела. – Голос женщины, как и ее пение, наполняло фальшивое оживление.

– Еще дела?

– Ну, ты же знаешь, почта, магазин.

– И где сумки?

– Сумки?

– Сумки из магазина.

– Ну, я заехала посмотреть, нет ли у них мясного пирога, который ты любишь. С индейкой. У меня есть купон. Но они закончились. Владельцы магазинов так поступают, чтобы заманить тебя внутрь, полагая, что ты все равно что-нибудь купишь за полную цену. Но только не я. Я развернулась и сразу ушла.

Стало тихо, и я уже собралась приподнять голову и снова оглядеться, но решила подождать еще немного.

– Что случилось? – наконец спросила женщина.

– А почему ты спрашиваешь? Что могло случиться?

– Ты на меня как-то странно смотришь. Ты злишься, Ник. Или у меня что-то застряло в зубах?

Она рассмеялась, но из-за ш-ш-ш-ш в моем ухе я не услышала, рассмеялся ли он.

– Просто я голоден. Паршивый день. Совсем паршивый.

– Снова сержант?

Он пробормотал что-то неразборчивое.

– Давай поедим, – продолжал он. – А потом я вернусь в участок и попытаюсь вразумить болвана.

Дверь открылась и захлопнулась, голоса смолкли. Однако я еще некоторое время пролежала под одеялом на случай, если они вернутся. Когда я подняла голову, мир начал возникать передо мной по частям: полицейская машина с шарообразными фонарями на крыше, потом лужайка, точнее, дорожка из битого ракушечника. Дальше стоял дом, высокий и узкий, белые стены с черными ставнями, неровная крыша – я видела такие, когда мы с мамой ездили за конфетами на Хеллоуин. Только теперь я оказалась неподалеку от океана: я уловила аромат соли в воздухе и услышала рокот волн.

Я медленно перелезла через сиденье и, стараясь двигаться бесшумно, выбралась из фургона и смогла прочитать надпись на боку полицейской машины: «Округ Рехобот». Вид полицейской машины должен был меня приободрить, но тревога лишь усилилась.

Я снова посмотрела в сторону дома. На первом и втором этажах горел свет. Несмотря на страх, я прошла по тропинке из битого ракушечника к ряду мусорных контейнеров на краю участка возле забора. В лунном свете я разглядела залитое цементом патио, столик для пикника и гриль. Во дворе стояла статуя Девы Марии, ее протянутые ладони обвивали виноградные лозы, скрывавшие лицо. В углу находился новый деревянный сарай с двумя крепкими замками на дверях.

– Я приготовила это сегодня днем.

Голос женщины, донесшийся из дома, меня испугал. Я подняла голову и обнаружила, что стою под маленьким окошком, услышала, как бежит в раковине вода, стучат тарелки и вилки с ножами. Когда я прошла во двор, звуки смолкли. Двигаясь вдоль забора, я оказалась около сарая. Со своего места я ничего не слышала, но видела через венецианское окно, что они сидят за столом. Лысый мужчина был одет в футболку, подчеркивающую крепкие мышцы его рук и плеч. Они закрыли глаза и склонили головы, потом мужчина быстро перекрестился и начал есть. Женщина ела неохотно, лишь смотрела на сидевшего напротив мужчину, потом встала, чтобы убрать тарелки.

Когда они отошли от окна, я вернулась к стене дома, чтобы слышать их разговор. Сначала до меня доносилось лишь пение женщины и звук льющейся воды, шаги где-то в глубине дома, в туалете спустили воду. Все это время женщина напевала, потом мужчина вернулся на кухню, и я услышала его низкий голос:

– Только не эту песню.

– Извини. Весь день я ее напеваю, стоит только задуматься. Я пыталась, но…

– Значит, пытайся лучше.

Она замолчала.

– А ты никогда не спрашивал себя? – неожиданно спросила она.

– Нет. Теперь уже нет. Я все забыл, и тебе нужно поступить так же.

Я стояла и ждала продолжения, когда внезапно загорелся свет над крыльцом на заднем дворике, осветив цементное патио. Я застыла на месте, оставаясь в тени, дверь распахнулась, и мужчина вышел из дома с переполненным мешком для мусора в руках. Он двигался в мою сторону, к мусорным бакам, поэтому я повернулась и выскользнула за ворота. Оказавшись на улице, я остановилась на тротуаре, а он бросил мешок в бак, закрыл крышку и потащил бак к дороге.

Узкие лужайки перед соседними домами и редкие деревья не оставляли особого выбора – спрятаться было негде. Я понимала, что, если встану за машиной на соседней подъездной дорожке, меня могут увидеть в окно хозяева и включить свет на своем участке. Поэтому я просто зашагала по улице, словно жила где-то рядом. Затем перешла на противоположную сторону, повернулась и направилась обратно, чтобы получше разглядеть мужчину. Он был в полицейской форме, впрочем, ворот рубашки застегивать не стал.

Когда он перетаскивал второй мусорный бак, его взгляд упал на меня. Он поднял руку ко лбу, чтобы свет не слепил глаза, и хрипло спросил:

– Что ты здесь делаешь?

Я не смогла понять, узнал ли он меня, но я его раньше определенно не видела.

– Я просто… здесь, – ответила я.

– Ты идешь домой? А твои родители знают, где ты сейчас?

– Да и да, – ответила я.

– Ну так постарайся добраться до дома поскорее.

Он закончил возиться с баками, выключил свет над задним крыльцом и вернулся в дом. Значит, он меня не знает, решила я, когда дошла до перекрестка, размышляя, что делать дальше. Через несколько минут тишину нарушил шум мотора, я оглянулась и увидела полицейскую машину, которая отъезжала от дома. Мужчина открыл окно, и я слышала потрескивание полицейской рации. Проезжая мимо меня, он посмотрел в мою сторону и помахал рукой.

Как только автомобиль скрылся за углом, я повернула обратно, чувствуя себя более уверенно – ведь женщина теперь осталась одна.

«Постучи к ней в дверь, – сказала я себе. – И спроси прямо, кто она такая и что делала в Дандалке».

Я уже собралась так и сделать, когда увидела мусорные баки. Когда хулиганы перевернули баки с нашим мусором, я узнала, что таким образом можно кое-что выяснить о живущих в доме людях.

Я посмотрела на дом. В окнах все еще горел свет, но шторы были задернуты. Быстро подняв крышку ближайшего бака, я разорвала целлофан, затаила дыхание и принялась шарить среди бумаг, грязных салфеток и смятой фольги.

Вскоре мне удалось отыскать конверт, который позволил узнать кое-что новое: Николас и Эмили Санино, 104 Тайдуотер-роуд, Рехобот, штат Делавэр. Я попыталась вспомнить, слышала ли я когда-нибудь эти имена.

– Могу я вам помочь, юная леди?

Внезапно раздавшийся голос заставил меня уронить крышку бака. Если бы она была металлической, то раздался бы оглушительный грохот. Однако пластик отозвался лишь глухим гулом. Я подняла голову и посмотрела на женщину, подыскивая подходящие слова. Однако ничего разумного мне в голову не пришло, поэтому я просто подняла грязный конверт.

– Вы Эмили Санино?

Женщина подошла ближе и аккуратно закрыла мусорный бак. Вблизи ее лицо оказалось не таким жестким. В свете уличного фонаря я разглядела легкую сетку морщин вокруг глаз и рта. Она вырвала конверт из моих рук.

– Кто ты такая? И что делаешь тут в темноте, зачем роешься в нашем мусоре?

– Я Сильви, – сказала я. – Сильви Мейсон.

Женщина пыталась плотно закрыть крышку бака, но в тот момент, когда я произнесла свое имя, замерла и поднесла руку ко рту.

– Сестра Роуз?

Я кивнула.

– Но как ты… – Ее голос дрогнул. – Что ты здесь делаешь?

– Пытаюсь понять, кто вы такая.

Эмили Санино смотрела на меня, обдумывая мои слова, а потом спросила, как мне удалось ее найти. Когда я объяснила, она тяжело вздохнула.

– А твоя сестра или еще кто-нибудь знает, что ты здесь?

Я покачала головой.

– Ладно, давай зайдем в дом. Но ты не можешь остаться здесь надолго. Мой муж скоро вернется.

Я последовала за ней к задней двери. В обшитой деревом кухне пахло перцем, тушеными помидорами и продуктами, из которых она приготовила обед. От этих запахов мой живот заурчал, ведь с тех пор, как Хикин угостил меня сэндвичем в Филадельфии, я ничего не ела.

Я постаралась забыть о голоде и посмотрела на чисто выскобленный кухонный стол, на котором стояла ярко-голубая миска, мешок с мукой, лежал венчик для взбивания яичных желтков и простой черный бумажник с золотой застежкой.

– Я собиралась испечь пирог, – объяснила она. – Это успокаивает нервы. Но поняла, что у меня нет яиц, и пошла к машине, чтобы съездить в магазин. Тут я тебя и увидела.

– Вы печете для нас?

– Для вас?

– Ну, я имела в виду то, что вы оставляете возле нашего дома.

Она покачала головой.

– Не сегодня. Я уже отвезла торт к вашему дому.

Интересно, нашла ли его Роуз на крыльце, когда возвращалась домой, и выбросила ли его, как и все предыдущие.

Эмили Санино вернула миски в шкаф, а муку и молоко в холодильник. Я заглянула через коридор в гостиную и увидела кресло-качалку, как у моей мамы. На небольшом столике у стены в ряд стояли фотографии в рамках и несколько кубков с золотыми фигурками наверху.

– Я сожалею, но должна сказать, что никто не ест то, что вы нам привозите.

Она распахнула дверцу холодильника, повернулась и удивленно посмотрела на меня.

– Почему?

– Моя с сестрой не знали, кто это все привозит.

Эмили Санино задумалась. Казалось, она колеблется. Наконец она закрыла холодильник и сказала:

– Понятно.

– Но почему вы возите нам еду? Если вы нас не знает-е?

– Ты права. Я тебя не знаю. – Теперь она стояла у стола, внимательно на меня смотрела и тщательно подбирала слова. – И всего несколько раз видела твою сестру. Тем не менее я испытываю к вам огромное сочувствие, ведь вы пережили ужасные вещи.

– Вы знали нашу маму и отца? Вы когда-то обращались к ним за помощью?

Она провела ладонями по своему простому платью.

– Знаешь что? Давай перейдем в гостиную. Оттуда я смогу услышать машину мужа. Мы должны быть уверены, что он тебя не увидит, когда вернется.

Я хотела рассказать ей, что говорила с ним на улице, но решила оставить эту информацию при себе; мне не хотелось ее отвлекать, ведь у нас было совсем мало времени. В гостиной я подошла к столику и посмотрела на трофеи, всего пять. Наверху каждого имелась маленькая золотая фигурка – бегущая, прыгающая и что-то бросающая – во всех случаях девочка. С фотографий в рамках на меня смотрел маленький темноволосый ребенок в розовом платье, потом та же девочка на несколько лет старше в ярком купальном костюме с длинными мокрыми волосами и песком на локтях. На следующей – долговязый подросток со скобками на зубах и в футболке с надписью: БОГ ЛЮБИТ ЛЕТНИЕ ЛАГЕРЯ. Наконец появилась девушка с широкими плечами и оформившейся грудью, волосы стали еще более темными, но были коротко подстрижены.

– Моя дочь, – сказала Эмили, когда увидела, что я смотрю на фотографии.

Я взглянула на лестницу, находившуюся в дальней части комнаты, и вспомнила про свет на втором этаже, когда разглядывала дом. Эмили села в кресло, я устроилась в кресле-качалке.

– Она там?

– Нет, увы, нет.

Я заметила, что по ее лицу скользнула тень. Печаль, но и нечто большее, что позволило мне догадаться, куда могут привести мои вопросы. Как и Энвистлы, Санино обратились к моим родителям за помощью. Казалось, нам нужно было очень много друг другу сказать, но мы обе долго молчали, потом Эмили начала говорить:

– Мы хотели, чтобы у нас было много детей, целый выводок, но мы с мужем начали слишком поздно. Так что радовались тому, что у нас есть она. Мы уделяли ей много внимания. Следили за одеждой, отправляли в летние лагеря. Ее подруги постоянно ночевали у нас, мы устраивали веселые дни рождения.

– Похоже, у нее было чудесное детство, – заметила я.

– Совершенно верно. Но, когда растишь ребенка, у тебя нет никаких гарантий касательно результата. Можно делать все правильно, а потом что-то пойдет не так – нет, так бы сказал мой муж. А я бы теперь сказала, что все пошло не так, как мы планировали. Вот что произошло с моей дочкой, когда она превратилась в девушку.

Я вспомнила Альберта Линча, стоявшего в конце нашей подъездной дорожки, который предупреждал нас, что Абигейл может казаться совершенно нормальной, а потом внезапно все меняется. И о девушках, о которых читала в «исторической» книге несколько лет назад.

– Мать думает, что она знает своего ребенка. Ведь она привела его в мир. Она меняет пеленки и берет на руки, когда девочка плачет, читает книжки каждый вечер перед сном, а потом незаметно подкладывает под подушку монетки, чтобы она верила в Зубную фею. Но, несмотря на любовь, несмотря на все усилия, проходят годы, и наступает день, когда она становится угрюмой. У нее появляются тайны. Она не хочет находиться рядом с тобой. Я часто спрашивала у дочери, что не так, но она всегда отвечала одинаково: я не пойму.

Потом у нее ухудшились отметки в школе. Она больше не хотела проводить время с прежними подругами. Но сумела закончить школу. Мы отправили ее в хороший христианский колледж в Массачусетсе, рассчитывая, что она окажется на свободе, далеко от дома, и это ей поможет. Но через месяц нам позвонил декан и сообщил, что наша дочь перестала посещать занятия. И, что еще хуже, ее поведение стало совершенно необъяснимым. Она ворвалась к кому-то в спальню. А когда ее соседка сообщила о поведении нашей дочери, та стала угрожать ей ножом. – Эмили замолчала и посмотрела в сторону окна, прислушиваясь. Оттуда не доносилось никаких звуков, она разгладила ладонями платье и продолжала: – Не думаю, что она бы так себя вела, если бы мой муж не обращался с ней столь жестко.

– И вы попросили помощи у моих родителей? – спросила я.

Миссис Санино склонила голову набок, и ее рот открылся, как у святочных певцов.

– У твоих родителей? – повторила она после небольшой паузы. – Мы никогда не возили к ним нашу дочь. И, хотя я много о них читала, видела интервью по телевизору, мы не встречались.

– Но если вы их не искали, то как…

– Моя дочь познакомилась с твоей сестрой, когда мы отправили ее в школу Святой Иулии.

Я ожидала услышать нечто совсем другое, и мне требовалось время, чтобы осмыслить новую информацию, но Эмили Санино его мне не дала.

– Вне всякого сомнения, ты уже знаешь, что я не побоялась проделать этот путь, пока моего мужа не было дома, – продолжала она, не давая мне опомниться. – Ник работает в полиции в трех городках отсюда, и он не возвращается домой в те дни, когда берет двойное дежурство. Обычно я говорила ему, что еду навестить свою сестру в Дувр. На самом же деле тайком навещала нашу дочь. Именно тогда я и познакомилась с Роуз. Ты когда-нибудь там была, Сильви?

– Нет. Отец обещал, что мы туда съездим, но все время откладывал. Он говорил, что персонал школы запрещает визиты, потому что они приводят к тому, что девушки начинают хуже себя вести.

Эмили усмехнулась.

– Ну, он не лгал. Такова их политика. Никаких посещений. Во всяком случае, в первые тридцать дней.

– Девяносто, – сказала я, вспомнив, каким бесконечным показалось мне то лето без Роуз.

– Нет, – сказала мне Эмили Санино. – Я бы запомнила, если бы срок был таким долгим. В любом случае они считают, что внешний мир не должен влиять на их воспитанниц. Но мне было все равно. Я никогда не хотела, чтобы моя девочка отправилась туда. И, хотя я не могла вернуть ее домой насовсем, мне удалось найти способ ее навещать. Именно тогда моя дочь радовалась, когда меня видела, – впервые за долгое время. Обычно Роуз удавалось ускользнуть и присоединиться к нам.

– И куда вы отправлялись?

– Никуда конкретно. Мы много гуляли. Ходили в парк. Но все тогда казалось особенным. Девочки чувствовали себя, как освободившиеся заключенные. Они смеялись из-за пустяков, мы останавливались, чтобы поесть мороженого перед возвращением в школу, и они вели себя так, словно это лучшее лакомство в их жизни. Они были счастливыми и благодарными.

Я попыталась увидеть сестру такой, как ее описывала миссис Санино, смеющейся, поедающей мороженое. Но вместо этого представляла, как я с родителями ела мороженое в те месяцы, что отсутствовала Роуз, и странную смесь умиротворения и вины, которая тогда меня охватывала. Эти воспоминания заставили меня сказать:

– Моя сестра не продержалась там до конца того лет-а.

– Как и моя дочь.

– Что случилось?

– Я точно не знаю. Она согласилась провести там шесть месяцев. Но однажды утром школьный психиатр позвонил нам и сообщил, что комната нашей дочери опустела. Она просто ушла. На самом деле моя дочь могла это сделать в любое время, ведь она была совершеннолетней.

– Она вернулась домой?

– Она понимала, что этого делать нельзя. Отец сразу отправил бы ее обратно. Поэтому она просто… исчезла.

– Исчезла?

Эмили Санино встала, подошла к столику, стоявшему у стены, отодвинула занавеску и выглянула наружу. Я хотела ей сказать, что мы услышим приближение автомобиля намного раньше, чем его увидим, но вместо этого просто повторила:

– Исчезла?

– С тех пор мы ничего о ней не слышали, – сказала Эмили Санино дрогнувшим голосом и прижала кончики пальцев к глазам, словно пыталась остановить слезы. Потом она вздохнула и повернулась ко мне. – Ну а теперь, когда ты узнала все, что хотела, нам нужно отправить тебя подальше отсюда. Как ты вернешься домой, если…

– Подождите, – сказала я. – Я все равно не понимаю, почему вы приезжаете в наш дом.

Мой вопрос заставил ее надолго задуматься, и она, моргая, смотрела на меня.

– Когда я прочитала о том, что произошло с твоими родителями, Сильви, я подумала о том, какими особенными были мои дни, проведенные с Роуз. Мысль, что бедная девушка растит тебя одна, разбивала мне сердце. Я вспомнила, как она поглощала еду, которую я привозила с собой во время своих поездок, поэтому решила, что могу хотя бы немного вас подкормить. Именно этому учит Библия: милосердию.

– Спасибо вам за заботу и за то, что вы нас не забываете. Жаль только, что вы не оставляли записок, тогда бы мы знали, кто нам приносит подарки. Неужели такая мысль вам не приходила в голову?

– Да. Но я решила не бередить старые раны. Уверена, что Роуз не хочет, чтобы ей напоминали о том времени, которое она провела в школе Святой Иулии. Полагаю, она никогда о нем не рассказывает?

Я кивнула. События этого долгого дня смешались в моем сознании, я пыталась придумать новый вопрос, но спина Эмили Санино вдруг напряглась, а через мгновение я услышала шум мотора.

– Мне нужно, чтобы ты ушла, – сказала она, выглядывая через занавеску – в этот момент на нее упал свет фар. – Как ты доберешься до Дандалка?

– Не знаю, – ответила я, вставая.

Мы вышли на кухню, и она подтолкнула меня, чтобы я двигалась быстрее.

– Что значит, ты не знаешь?

– Я ничего не планировала. Приехала сюда без…

На подъездной дорожке хлопнула дверца автомобиля. Эмили схватила сумочку, лежавшую на столе, и попросила меня сложить руки. Когда я повиновалась, она высыпала в мои ладони содержимое бумажника – монеты, банкноты, купоны, списки того, что нужно купить. Несколько мелких монеток упали на пол и покатились в разные стороны, но я не стала их поднимать.

– Мне очень жаль, – сказала Эмили Санино, переходя на шепот. – Но я не могу допустить, чтобы мой муж узнал правду. На Вест-Шор-Драйв есть телефон-автомат. Оттуда ты сможешь вызвать такси. Тебе должно хватить денег на дорогу домой.

– Вест-Шор? – сказала я, когда она распахнула заднюю дверь и только что не вытолкнула меня на улицу.

Эмили Санино посмотрела в сторону гостиной, откуда доносился звук шагов ее мужа, поднимавшегося по ступенькам крыльца.

– Сверни налево, когда сойдешь с подъездной дорожки. А потом направо по Бей-Бриз, так ты дойдешь до Вест-Шор. Пожарное депо будет прямо перед тобой. Напротив океана.

– Мне что-нибудь передать Роуз?

– Передать? – переспросила она, широко раскрыв глаза. – Ни в коем случае. Ни слова не говори ей о своем визите. Верь мне. Так будет лучше.

С этими словами она закрыла за мной дверь и выключила свет. Я осталась стоять на освещенном луной цементном патио. Через мгновение я услышала, как она с фальшивым оживлением приветствует мужа.

Я повернулась и направилась по переулку на улицу, но указания относительно направления смешались у меня в голове с тем, что она мне рассказала. Почти час я бродила по сонным улицам вдоль океана, сворачивая не в тех местах и возвращаясь обратно, пока не нашла пожарное депо с телефоном-автоматом. Набрав 411, я узнала номер, по которому можно вызвать такси. Диспетчер сказал, что дорога до Дандалка обойдется мне в шестьдесят долларов. Он ждал, пока я считала деньги, – оказалось, что у меня тридцать четыре доллара. Я спросила, могут ли меня отвезти за половину цены, и диспетчер ответил:

– Да, половину пути. Как вам нравится такая идея?

Я сказала, что я в восторге, и повесила трубку. Тут мне в голову пришла новая идея. Посмотрев на кнопки, я набрала комбинацию, о которой уже очень давно не вспоминала. После того как я бросила в автомат достаточное количество монет, в трубке раздался сонный голос.

– Кора? – сказала я.

– Да?

– Это Сильви.

– Сильви? Но как… О, РИБСПИН. Понятно. Я забыла.

«Ты многое забыла, – хотела сказать я, – в том числе и меня».

– Ты сказала, что я могу звонить по этому номеру в любое время, если мне что-нибудь потребуется.

Когда я в последний раз видела Кору, ее лицо было раскрашено зеленым макияжем ведьмы, и я почему-то представила ее лежащей в постели в квартире, которую она делила со своей матерью, тонкие пальцы гладят пятнистый парик и сжимают трубку, черные губы произносят слова.

– Я такое говорила, правда?

– Да. Момент настал.

– Сильви, ты в порядке? – спросила она с искренней тревогой в голосе.

– Я буду в порядке, если ты за мной приедешь. Мне нужно вернуться домой.

Она вздохнула.

– Мне очень жаль, но я одолжила свою машину Дэну. Ну, ты знаешь, владельцу Халк. У нас получился свободный торговый обмен. Его собака. Моя машина. Уж не знаю, кто остался в выигрыше. Пожалуй, моя мама, которой нравится иметь в квартире собаку. Она говорит, что Халк позволяет ей чувствовать, что ее кто-то любит. Словно я даю ей недостаточно любви…

Я забыла о привычке Коры болтать без умолку, но сейчас решила ее прервать.

– Я видела вас, как вы целовались.

Тишина. Слушая гудение в трубке, я смотрела на пожарное депо. Сквозь стеклянное окно я видела внутри ряды красных пожарных машин, мешанину фонарей и лестниц. Воздух казался таким влажным, что трудно было представить, что где-то может начаться пожар.

Наконец Кора выдохнула. Этот звук заставил исчезнуть макияж ведьмы, и она предстала перед моим мысленным взором такой, какой я увидела ее в первый раз: в руках папка, одежда тщательно выглажена, на щиколотке браслет и татуировка акулы, не говоря уже о ее намерениях одеть меня потеплее и отвести к доктору, чтобы проверить мое ухо.

– Я не стану тебе лгать, Сильви. Это будет неправильно, а я уже не раз поступала неправильно по отношению к тебе. Честно говоря, мне и в голову не приходило, что меня поймают на вещах, которые мы делали с твоей сестрой. Но мне не нужно тебе рассказывать, как все происходит, когда имеешь дело с Роуз. Ты понимаешь, о чем я?

– Понимаю, – сказала я, думая о Дот и о лекции в Окале, когда мы туда пробрались, но более всего о телефонном звонке Роуз, который выманил моих родителей в церковь в снежную ночь прошлой зимой.

– А еще она умеет сделать так, что ты чувствуешь себя самым замечательным человеком в мире, когда она того захочет. До тех пор, пока что-то не меняется и желание у нее не исчезает. Это чувство – я не могла его выдержать. И я попросила, чтобы меня перевели. Мне очень жаль.

– Ты могла хотя бы попрощаться, – сказала я, неожиданно услышав в своем голосе боль.

– Я знаю. И снова прости. У меня далеко не всегда получается делать все правильно. Но я бы хотела помочь тебе вернуться домой. Скажи мне, где ты сейчас находишься.

– Рехобот, штат Делавэр.

– Рехобот? Почему?

– Я приехала сюда, чтобы узнать, кто оставляет еду на нашем крыльце.

– Тебе не следовало туда отправляться, Сильви. Это была неудачная идея. Я бы не стала в это вмешиваться. Но сейчас давай сосредоточимся на том, чтобы понять, как тебе оттуда выбраться. Может быть, лучше всего позвонить Роуз.

Я поняла, что Кора помочь не сможет, торопливо с ней попрощалась и повесила трубку. У меня не было ни малейшего желания звонить сестре, поэтому я сделала то, что следовало сделать с самого начала, – набрала номер с визитки, которую мне оставил Хикин. Включился автоответчик. Я рассказала о том, где я нахожусь и что мне удалось узнать про Эмили Санино и школу Святой Иулии. В процессе я поняла, как отчаянно звучит мой голос, и просто повесила трубку.

После этого остался лишь рокот океанских волн и лунный свет. Я довольно долго пробыла возле телефона-автомата. Изучила список покупок Эмили Санино – мука, несоленое масло и все остальное. Чтение заставило меня подумать о Бошоффе, поваренных книгах и стихах и о его больной жене в постели с ним рядом. Тут мне в голову пришла новая мысль, и я снова сняла трубку.

Мне удалось сразу набрать нужный номер, и Дерек ответил после первого же звонка, словно он все это время его ждал.

– Конечно, я за тобой приеду, – сказал он, когда я объяснила, где нахожусь и куда ехать. – Но тебе нужно оставаться на месте и никуда не уходить, потому что мне довольно долго туда добираться.

Я почувствовала огромное облегчение, и ожидание меня совершенно не смутило. Повесив трубку, я уселась на тротуар. Если бы у меня был с собой дневник, я бы использовала это время, чтобы описать события сегодняшнего дня, начиная с поездки в заповедник с Хикином и заканчивая посещением гостиной Эмили Санино. Я бы перечитала то, что написала прежде об Абигейл и о событиях того лета. Вместо этого я стала размышлять о том, где могла уронить дневник: в темноте зала дядиного кинотеатра, в «Фольксвагене» Хикина, возле фундамента нашего дома.

Наконец я увидела, как джип Дерека подъезжает к парковке депо. Я забралась в машину и сразу почувствовала облегчение, смешанное с неловкостью. Теперь, когда он порвал с моей сестрой, нас ведь ничего не связывало.

Мы выехали на улицу, казалось, Дерек прекрасно знает дорогу, потому что он без колебаний сворачивал направо и налево, не глядя на карту, разложенную между сиденьями.

– Ты не против, если я поинтересуюсь, что ты здесь делала? – через некоторое время спросил он, не сводя взгляда с дороги.

– Пыталась понять некоторые вещи, – ответила я, что являлось самым простым объяснением.

– И тебе удалось? – только и спросил он.

– Да и нет. На самом деле у меня появились новые вопросы.

– О твоих родителях?

– О них и о сестре.

Дерек не ответил. Мы выехали на автостраду, и он увеличил скорость. Постоянное мелькание света и дрожь парусинового верха мешали разговору. Мы пытались, но получалось у нас не лучшим образом. В основном мы говорили об индюшках, и я снова подумала, как быстро исчезает связь между нами. Наконец мы миновали знак ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В МЭРИЛЕНД, и Дерек снял с руля изуродованную руку и указал на карту, лежавшую на полу между сиденьями.

– Кстати, я прихватил с собой кое-что для тебя.

– Карту?

– Нет. Посмотри, что под ней.

Я приподняла карту и обнаружила коричневый выпускной альбом средней школы Дандалка за 1988 год – так было написано золотыми буквами на обложке.

– Это мой последний год. Я взял его из шкафчика со всяким барахлом после того, как ты позвонила. Хотел кое-что тебе показать. Посмотри страницу шестьдесят четыре.

Той же рукой Дерек включил освещение кабины. Я открыла альбом, и мне на колени выпала газетная вырезка. Я оставила ее там и стала переворачивать страницы, пока не нашла нужную.

– Фотография ученика по обмену из Перу?

Он улыбнулся, показав свои волчьи зубы.

– Не эта фотография, Сильви. А та, что под ней.

– Групповой снимок отличников?

– Второй ряд, четвертый парниша в компашке слева.

Я провела пальцем по второму ряду, четвертый человек слева, пока не наткнулась на широко улыбающегося Дерека.

– Видишь, я не врунище.

– Я никогда не считала тебя идиотом. Хотя в это трудно поверить, когда ты разговариваешь с людьми, словно ты мультяшный пес.

Дерек рассмеялся, и я вновь ощутила между нами близость.

– Ну, спасибо за веру в меня.

Прежде чем закрыть альбом, я внимательно посмотрела на фотографию.

– Ты выглядишь счастливым.

– А сейчас – нет?

– И сейчас. Просто я даже не знаю, тогда у тебя было другое лицо.

– Ну, тогда у меня были все пальцы. И в тот момент я еще не понимал, что школа заканчивается и мне придется решать, что делать дальше со своей жизнью.

– А разве ты сейчас не можешь ее спланировать?

– Может быть. Но сначала мне необходимо пережить еще один сезон с индюшками. До Дня благодарения осталось совсем немного.

Я вспомнила утренние минуты, когда останавливалась на тропинке, чтобы посмотреть на птиц в поле, и подумала, каким пустым оно станет без них – и без Дерека. Мы съехали с автострады, свернули на темные улицы Дандалка и вскоре уже катили по Баттер-лейн. Я попросила его сбросить скорость, чтобы в свете фар поискать дневник. Он даже съехал на обочину, чтобы я осмотрела фундаменты. Но моя маленькая фиолетовая книжечка исчезла.

Прошло около двенадцати часов, но мне казалось, что миновали столетия с того утра, как я вышла из дома и встретилась с Хикином на перекрестке. Пикап Роуз все еще стоял на подъездной дорожке, а в ее спальне горел свет. В остальном дом оставался темным за исключением, естественно, горевшей в подвале лампочки, которая снова наполнила меня страхом, преследовавшим последние недели.

– Спасибо, что приехал, – сказала я Дереку. – У меня есть немного денег за бензин, и если…

Он поднял руку, лишенную нескольких пальцев.

– Все в порядке. Я очень рад, что ты позвонила, Сильви. И если тебе потребуется моя помощь в будущем, звони без колебаний.

Я сказала, что так и сделаю, потянулась к дверной ручке и вспомнила, как он обнял меня в прошлый раз, как его щетина коснулась моей щеки, а меня окутал его теплый земной запах. «Быть может, он снова так сделает», – подумала я, но момент не повторился. Наверное, из-за четырех лет, которые нас разделяли, решила я. Так что я распахнула дверь и вышла, а вырезка из газеты, лежавшая у меня на коленях, соскользнула на землю. Я наклонилась и подняла ее.

– Что это такое?

– О, еще одна вещь, которую я хотел тебе показать. Статья о том, что произошло после того ужасного несчастного случая, когда я лишился пальцев.

Я посмотрела на заголовок, какая-то часть моего сознания ожидала увидеть там имя Альберта Линча, ведь теперь я обращала внимание только на статьи о нем. Однако на этот раз я прочитала: ПОЛ ПРОВАЛИЛСЯ, ДЕСЯТКИ ПОДРОСТКОВ ПОСТРАДАЛИ.

– Ты можешь оставить ее себе, – сказал мне Дерек. – Я хотел бы навсегда забыть ту пьянку. Но, как я тебе говорил, здесь это произвело большое впечат-ление.

Я засунула вырезку в карман и еще раз поблагодарила Дерека. Он включил дальний свет, подождал, когда я дойду до дома, и только после этого выехал на улицу. Он несколько раз погудел мне на прощание, а я, в ответ, включила свет над крыльцом.

После того как он уехал, я поднялась наверх, пере-оделась, помылась и вернулась на кухню. Роуз восстановила запас фруктового мороженого, но я от него устала. Очевидно, она выбросила все, что испекла Эмили Санино, потому что я ничего не нашла ни на крыльце, ни на кухонной стойке.

Я решила, что обойдусь без обеда, и осталась стоять возле кухонного стола, чтобы прочитать статью, которую принес мне Дерек. Там подтверждалось все, что он рассказал про несчастный случай и то, как он потерял пальцы. Статью сопровождали две фотографии. На одной были засняты обломки рухнувшего перекрытия, перевернутый гриль и сломанные стулья. На другой – лужайка с лежащими подростками, за некоторыми ухаживали врачи «Скорой помощи», несколько человек стояли чуть в стороне – они не пострадали.

Я собралась отложить вырезку, но в последний момент вспомнила, что Дерек говорил про Роуз – оказывается, она также была на той вечеринке. Я провела пальцем по фотографии, как делала это в его выпускном альбоме, и почти сразу нашла Роуз, стоявшую с застывшим лицом в толпе. Некоторое время я смотрела на черно-белый снимок и лишь затем обратила внимание на того, кто стоял рядом с ней.

Должно быть, я смотрела на фотографию минут десять, прежде чем отложила вырезку в сторону и подошла к шкафчику под раковиной. Когда я его распахнула, мусорное ведро оказалось пустым, в нем лежал чистый мешок. Я закрыла дверцу и снова посмотрела на вырезку, провела пальцем по людям в толпе, пока он не остановился на том же месте. На этот раз, положив вырезку, я направилась к входной двери, вышла на лунный свет и направилась к мусорным бакам, которые сестра оттащила на улицу.

В Рехоботе я подняла крышку и пальцами порвала мешок. Здесь я поступила так же. И вновь почувствовала запахи гниения, засунув руку внутрь. Мои пальцы натыкались на липкие обертки от мороженого, смятые бумажные салфетки и бутылки из-под содовой. Покончив с первым мешком, я взялась за следующий. Работа не была тяжелой, но я начала задыхаться.

Наконец я нащупала то, что искала: узкие, как петарды, с чем-то вроде фитилька на конце, затупившиеся и хрупкие. И вскоре после того, как я нашла первый такой предмет, стали появляться и остальные. Как бешеный енот, я перевернула бак, опустилась на колени и стала выискивать их среди салфеток и бумаг. А когда нашла все – двадцать пять тонких розовых свечек, – я подняла их в темноте. И хотя все они давно погасли, это не имело значения.

Мне вдруг показалось, что они озаряли мой путь, когда я вошла в церковь в тот снежный вечер прошлой зимы, потому что я поняла, кого там видела. Наконец я знала.