Ты, и ты, и ты

В телефоне-автомате, находившемся рядом с первым промышленным зданием, воняло пивом. Тем не менее я подняла липкую трубку и бросила монетку, которую подобрала с пола пикапа Роуз. Неподалеку стояли двое мужчин, прислонившихся к «Форду Пинто» со стикером Буша-Куэйла на бампере. Больше рядом никого не было.

Трубку снял администратор, и я попросила соединить меня с Сэмом Хикином. Я долго вслушивалась в длинные гудки, потом администратор снова взял трубку и спросил, не хочу ли я оставить сообщение. Я назвала свое имя и номер телефона-автомата, пообещав ждать в течение двадцати минут. План казался мне вполне разумным до тех пор, пока я не сообразила, что мне ничего не остается, как стоять у телефона, в то время как мужчины глазели на меня.

– Не знаю, заметила ли ты, – сказал один из них – с животом, торчащим из расстегнутой куртки, – но твоя одежда тебе велика.

– Это не моя одежда, – ответила я, глядя на куртку и башмаки Дерека.

– И чьи же они? Веселого Зеленого Великана?

– Спокойно, Триггер, – сказал его приятель, тоже с большим животом, только его куртка была застегнута. Он повернулся ко мне. – Ты ждешь, чтобы тебя подвезли, или чего-то еще?

«Чего-то еще», – подумала я.

– Нет. Мне должны позвонить по этому телефону. – Я мысленно попросила телефон, чтобы он подал голос, но он упорно помалкивал.

– Через минуту мы уйдем, – сказал Живот в застегнутой куртке. – И ты останешься одна. Ты уверена, что не хочешь, чтобы мы тебя подвезли? Нам нетрудно.

Я покачала головой. И тут же вспомнила, как Луиза просила меня произносить ответы вслух, но сейчас мне было все равно. Хотя я прочитала письмо Хикина дюжину раз, я снова пробежала его глазами, думая о том, как ругала мама его слишком сложные предложения и как она и отец стали плохо к нему относиться с тех пор, как его книга увидела свет. Интересно, почему он написал моей сестре? И ответила ли ему Роуз?

Когда я снова подняла голову, мужчины уже садились в «Пинто». Тот, кто обратил внимание на мою одежду, сел за руль, отсалютовал мне, и машина умчалась прочь. Я ждала, чувствуя, как уходит время и приближается момент, когда мне придется вернуться в участок и дать ответ Раммелю и Луизе.

Прошла целая вечность, а Хикин все не звонил. Я понимала, что скоро станет совсем темно и мне ничего не останется, как направиться к дороге, ведущей домой. Мимо проносились автомобили и грузовики, а я шагала по заросшей травой обочине, пока не свернула за угол и не увидела дорогу.

Чтобы как-то оживить это место, в приоконных ящиках церкви посадили растения. Раньше, когда мы проезжали мимо, на стоянке стояла дюжина машин. А теперь остался только темно-бордовый «Бьюик».

Продолжай идти, сказала я себе. Но мысль о Раммеле, который предложил мне решить окончательно, что я видела, заставила меня уйти с дороги. Когда я подошла к ступенькам, то вновь ощутила желание убежать прочь, но моя ладонь уже потянулась к ручке. Как и в прошлый раз, дверь легко распахнулась, я сделала вдох и вошла. Внутри гуляли сквозняки, но было гораздо теплее, чем прошлой зимой. Последние лучи заходящего солнца освещали внутреннее пространство церкви, и я увидела, что статуи у алтаря исчезли, а белые стены недавно покрасили, я даже уловила запах краски.

– Эй? – позвала я, в точности как в прошлый раз.

Никакого ответа. Я медленно пошла к алтарю, глухо стуча по полу башмаками Дерека. Наконец оказалась на том самом месте, где умерли мои отец и мать. «Если я немного подожду, – подумала я, – ко мне вернутся более четкие воспоминания о том вечере». Но в голове ничего не прояснилось.

От хождения в больших башмаках ноги у меня устали, поэтому я присела на первую скамью. Опустив голову, сложив руки и закрыв глаза, я произнесла молитву, как меня учили. Когда я закончила молиться, в моем сознании возник мотив песни, которую так часто пела мама, и я начала тихонько ее напевать.

И тут дверь в церковь открылась. Звук меня напугал, а инстинкт заставил спрятаться за скамьей. Я услышала тяжелые шаги по деревянному полу и повернула голову, выглядывая из-за спинки скамьи.

Как и в день своего первого визита в наш дом с тортом-мороженым, отец Коффи был одет в джинсы и черный свитер с высоким воротником. Он заметно сутулился, покрытая красными пятнами кожа шелушилась. Он бы все равно меня заметил, поэтому я встала и сказала:

– Привет.

Отец Коффи ахнул и едва не выронил сумку, которую держал в руке.

– Извините, – сказала я, и мой голос эхом разнесся по залу. – Я не хотела вас напугать.

– Однако тебе это удалось, – резко ответил он, но через мгновение взглянул на меня, и его тон заметно смягчился. – Сильви?

Я кивнула.

– Ты… выросла с тех пор, как я в последний раз тебя видел.

– Наверное.

– Никак не ожидал увидеть тебя здесь.

– Двери были открыты, – сказала я, стараясь, чтобы он не принял мои слова за оправдание. – А когда я вошла, здесь никого не оказалось, и я решила немного посидеть. Еще раз извините, что я вас напугала.

– Все в порядке. – Он огляделся и вздохнул. – Это место принадлежит тебе в не меньшей степени, чем мне.

И мы замолчали. Во время этого молчания я вспомнила, когда в последний раз его видела: на похоронах родителей, сырым прошлогодним мартовским утром, когда земля начала оттаивать. На похоронах присутствовали только отец Коффи, Роуз, Хоуи и я. И мне вдруг показалось странным, что священник – даже с учетом того, что у него были непростые отношения с моими родителями, – не посещал сирот из своего прихода.

– Раньше я видела на парковке машины… – заговорила я, а он почти одновременно произнес:

– Так ты теперь, наверное, в старшей школе…

Мы оба замолчали.

– Продолжай, – предложил священник.

– Я видела машины на парковке. Цветы в приоконных ящиках. И я решила, что церковь снова открылась.

– У нас сегодня была репетиция свадьбы – церемония назначена на завтра. В первый раз после… – Отец Коффи смолк и вздохнул. – Мне очень жаль, Сильви. Тебе бы следовало знать, как много молитв произнесено за упокой души твоих родителей. Здесь провели реконструкцию, прежде чем снова открыть церковь.

Он зашагал вдоль прохода, громко стуча тяжелыми черными ботинками. Тут только я заметила статуи в задней части церкви. Их не убрали, как я подумала, а только переставили. Раскрашенные лица наблюдали, как оте-ц Коффи уселся на мою скамью, даже не попытавшись преклонить колени. Вблизи я увидела, что кожа слоями слезает с его носа и подбородка.

– Мне нужно запереть двери и отправляться в школу. Ты не против, если я сначала немного посижу?

– Я не против, – ответила я, снова опускаясь на скамь-ю.

– Я не ел перед репетицией. А потом понял, что проголодался. Один из прихожан подвез меня к… – Он показал на бумажный пакет с логотипом пекарни Хермана. – Здесь не следует есть. Но мы с тобой никому ничего не скажем.

Отец Коффи вытащил кусочек пончика с пастилой из пакета и отправил его в рот. И тут же потянулся за витым печеньем. У нас за спиной распахнулась дверь – или мне так показалось? Когда я повернулась, там никого не было.

Это всего лишь ш-ш-ш-ш, сказала я себе. Разломив печенье пополам, он предложил мне кусочек, а когда я отказалась, принялся жадно есть. Он спросил про мою куртку и башмаки, и я объяснила, что они принадлежат другу моей сестры, но больше ничего не стала говорить.

– Как Роуз? – спросил он, улыбнувшись, когда произносил ее имя.

– Без изменений, – ответила я, стараясь не думать о ссоре, которая между нами только что произошла. – Роуз никогда не меняется.

– Я бы попросил тебя передать ей привет, но не уверен, что она обрадуется.

Когда я спросила у него почему, отец Коффи сказал, что через неделю после похорон он проходил мимо нашего дома.

– Это был будний день, поэтому ты ушла в школу. Но твоя сестра оставалась дома. Я принес с собой еду. Не ту ужасную дрянь, которую готовит Маура, экономка приходского священника. Я зашел в «Бургер Кинг».

– Ну, Роуз ничего мне не оставила.

– Она сказала, что ей ничего не нужно.

Я подумала о еде, которую приносила нам женщина с мрачным, застывшим, как на тотемном столбе, лицом. Роуз отказывалась ее брать, опасаясь, что она может быть отравлена, и вселила такой же страх в меня.

– Роуз подумала, что вы туда что-то подложили?

Отец Коффи проглотил остатки печенья и начал собирать крошки из пакета.

– Что-то подложил?

– Я имела в виду яд.

– Яд? Нет. Ну, надеюсь, она не считает меня способным на такие вещи. Твоя сестра сказала, что ничего не хочет ни от меня, ни от церкви. Она сказала, что для ваших родителей я был лишь источником неприятностей и мне лучше держаться от вас подальше. Поверь мне, Сильви, я множество раз думал о том, как вам живется на вашей пустой улице. Но Роуз ясно дала мне понять, что теперь она отвечает за вас обеих и не хочет, чтобы я вмешивался.

Мы замолчали. Я снова посмотрела на статуи, стоящие по разные стороны закрытой двери, представила, как она открывается и я смотрю отсюда на того, кто в тот вечер убил моих родителей.

– А девочка как-то с вами связывалась? – спросил отец Коффи.

Я повернулась к нему.

– Девочка?

– Та, что приезжала жить к вам. Дочь…

– Нет, – ответила я, покачав головой. – Мы больше ничего не слышали об Абигейл.

– Возможно, когда-нибудь она появится.

Если вспомнить, как она уходила, я сомневалась, что увижу ее снова. За витражными окнами небо совсем потемнело, да и в церкви становилось темно. У меня, наверное, осталось шестьдесят два часа. Или даже меньше. В моем сознании промелькнула фраза Фрэнка о том, что мне следует прямо отвечать на вопросы.

– Святой отец, раз уж мы заговорили о тех событиях, могу я у вас спросить, почему мои родители перестали ходить в церковь Святого Варфоломея?

Священник вытер пальцы о бумажный пакет и смял его, решив пожертвовать оставшимися крошками.

– Ну, наверное, мне следует начать с того, что я унаследовал ваших родителей, когда получил этот приход.

– Унаследовали?

– Они общались с отцом Витали до меня. Он разделял их веру в могущество демонов и в души, навечно отправленные в ад. Я отношусь к данным вопросам не так категорично. Тем не менее твой отец казался мне достойным человеком. А в матери было что-то удивительно умиротворяющее. Когда она находилась рядом, возникало ощущение… – Он замолчал, а потом добавил: – На самом деле, Сильви, ты многое от нее унаследовала. Не знаю, говорил ли тебе об этом кто-нибудь.

– Мне часто говорят, что я на нее похожа.

– Речь не о внешности. Я о ее удивительной способности. У тебя она тоже есть.

И, пока он говорил, мой разум наполнили воспоминания о номере в отеле, когда моя мать лежала рядом и шепотом рассказывала: «Это началось, когда я была девочкой, лишь немногим старше тебя…»

– После того как отец Витали уехал, – продолжал отец Коффи, оторвав меня от воспоминаний, – я принял решение: до тех пор, пока твои родители делают то, что они делают, за пределами моей церкви, я выброшу это из головы и буду относиться к ним, как к любым другим прихожанам.

– Но если вы их приняли, почему они перестали ходить в церковь?

Священник отвернулся от алтаря, провел пальцами вдоль ворота свитера, сделал вдох и ответил:

– Я хочу, чтобы ты знала, Сильви: мне нравились твои родители. Говорю это совершенно искренне. Я понимал, почему они хотели жить уединенно, учитывая то, чем они занимались, но это делало их отстраненными, даже склонными к секретности. И по мере того, как росла их известность, мне становилось все труднее не думать о том, кем они являются и что делают, в особенности после того, как прихожане начали жаловаться.

– Жаловаться?

– Да, если откровенно, Сильви, людей отвлекало их присутствие в церкви. Им не нравилось, что в церкви находятся твои родители, которые близко подходят к Сатане, если ты позволишь мне так выразиться, а потом приходят к мессе в воскресенье. Не говоря уже о том, что твой отец помогал мне со Святым Причастием.

– И вы им сказали, чтобы они перестали приходить?

– Нет. Более того, я их защищал, напоминал прихожанам, что в церкви не может быть места слухам. Некоторое время этого хватало. Но после того как в газете появилась фотография твоей матери с куклой – не говоря уже о топоре и других предметах в вашем подвале – и после того, как Абигейл стала у вас жить, никакие цитаты из Библии уже не могли остановить слухи и жалобы. Не знаю, как тебе объяснить, Сильви, но их боялись.

Свет, озарявший витражи, снова изменился. Я по-думала, что святой отец и я скоро превратимся в тени, но ни один из нас не попытался встать и уйти. Я сидела рядом с ним и ощущала запах сладких пончиков в его теплом дыхании.

– Люди неправильно понимали моих родителей, – тихо сказала я. – Извращали вещи, которые делали мои отец и мать. А они хотели только одного: помогать людя-м.

– Весьма возможно. Но я не уверен, что в конечном итоге было именно так. Я читал книгу, написанную тем журналистом. Он нарисовал совсем другую картину, иначе объяснявшую мотивы их поведения. Во всяком случае, мотивы твоего отца. Ты читала книгу, Сильви?

– Да, – ответила я, хотя это не было полной правдой. Мне все еще не хватило храбрости прочитать последнюю часть: «Следует ли вам верить в Мейсонов?» – Вы сказали, что люди боялись моих родителей, но папу и маму не интересовало, что про них думают. Поэтому они не могли перестать ходить в церковь.

– Представь себе, Сильви, как тяжело было твоему отцу помогать мне во время Святого Причастия, когда никто к нему не подходил, кроме вашей семьи. И когда я попросил его подавать вино, к нему не подошел никто. Наконец я был вынужден сказать твоему отцу, что его помощь больше не нужна.

Я вспомнила, какими неприятными были те воскресенья в церкви и какую радость я почувствовала, когда мы неожиданно перестали туда ходить.

– Так вот почему они прекратили посещать церковь!

– Да, сначала твой отец рассердился и сказал, что пожалуется на меня епископу. Однако он этого не сделал.

– Почему?

Отец Коффи посмотрел назад, на силуэты деревянных статуй, словно его беспокоило, что кто-то мог нас подслушивать.

– Полагаю, на этом нам следует закончить, Сильви, – прошептал он. – Мне нужно в школу. Монахини так тщательно покрыли пол воском в спортивном зале и запах там такой сильный, что прихожанам тяжело выдерживать воскресную службу. Когда-нибудь, будь на то воля Божья, мы соберем достаточно денег, чтобы построить церковь, где учащиеся не стучат целыми днями по полу мячом. Тебя подвезти? Или у церкви тебя ждет машина?

– А я думала, это ваша машина.

– «Бьюик» принадлежит мне, но там стоит еще один автомобиль – джип с работающим двигателем и сидящим за рулем водителем. Ты знаешь, кто это такой?

– Может быть, – ответила я, потому что у меня появилась догадка.

Отец Коффи встал, шагнул в проход и торопливо перекрестился. Когда мы выходили из церкви, я оглянулась на алтарь, думая о родителях, которые сюда вошли, не зная, что уже никогда не смогут покинуть это место. И еще я подумала о Раммеле, который спрашивал, желал ли кто-нибудь зла моим родителям из тех людей, с кем они общались. Когда священник распахнул дверь, я увидела джип и едва заметно помахала рукой.

– Вы все еще храните запасные ключи под горшками с цветами? – спросила я, пока он звенел ключами, запирая церковь.

Я помнила эту деталь еще с тех времен, когда мой отец был дьяконом.

– Нет, и уже довольно давно. Теперь только я могу отпереть эту дверь.

Сверкнуло серебро, он убрал ключи в карман своих джинсов и направился к «Бьюику». Я знала, что он не хочет, чтобы я следовала за ним, но поступила вопреки его желанию. На заднем сиденье его машины я заметила коробки, довольно тяжелые, потому что задняя часть «Бьюика» заметно просела.

– Собираюсь избавиться от лишних вещей, накопившихся в доме, – сказал он, когда заметил мой взгляд. Отец Коффи открыл дверцу и сел в машину. Я опасалась, что он уедет, так и не ответив на мой вопрос. Но он сказал: – Он так и не обратился к епископу, и это как-то связано с той девочкой.

– Абигейл?

– Да. Однажды вечером она пришла ко мне домой.

– Когда?

– Когда время ее жизни в вашей семье подходило к концу. Я открыл дверь и увидел девочку, забрызганную грязью и встревоженную. В некотором смысле она выглядела как в тот раз, когда вы впервые привели ее в церковь. Только на ее ладонях были две раны, напоминающие стигматы.

Я знала о ранах и до сих пор не забыла шок и ужас, который испытала, когда увидела, как на ее ладонях внезапно появляется кровь.

– Чего она хотела?

– Она хотела, чтобы я разрешил ей переночевать. Я впустил ее в дом. Ведь это долг священника – помогать нуждающимся. Девочка просила меня ничего не сообщать ни твоим родителям, ни ее отцу. Маура приготовила для нее поесть, а потом постелила на старом диване в подвале. Пока она спала, я молился, пытаясь понять, как мне следует поступить. В такие моменты мне ужасно не хватало отца Витали. Казалось, он всегда слышал голос Бога, но со мной такое случается очень редко.

– И как вы решили поступить?

– Я решил найти ее отца. Тогда мне это показалось правильным решением.

– Альберт Линч приехал за ней и увез Абигейл?

– Нет. Мне так и не удалось с ним связаться. Когда утром Маура решила отнести в подвал чай, там никого не было. Девочка покинула дом ночью.

– Но я не понимаю, как это связано с тем, что мои родители перестали посещать церковь?

– Абигейл рассказала мне некоторые вещи, Сильви.

– Какие?

– Что происходило в то лето, когда она жила с вами. Полагаю, твой отец не хотел, чтобы о них кто-то узнал. Вот почему он молчал. Вот почему ушел.

– Потому что вы ему угрожали?

– Это он мне угрожал, ты ведь помнишь? Я просто рассказал ему, что поведала Абигейл.

– И что же она вам поведала?

Он снова провел пальцами вдоль воротника свитера. На этот раз я заметила, что он грызет ногти и на пальцах видны частички засохшей крови.

– На этом нам необходимо закончить. Тебе следует получить ответы у кого-то другого. А теперь до свидания, Сильви. Пожалуйста, приходи ко мне еще, но мы не будем больше об этом говорить. Я считаю, что прошлое не нужно ворошить.

– У кого? – спросила я, когда он запустил двигатель. – У кого я могу получить ответы?

Он опустил стекло.

– Я действительно считаю, что в тебе есть то, чем обладала твоя мать. Я чувствую. Именно по этой причине я сказал тебе так много.

– К кому мне обратиться за ответами? – снова спросила я, не обращая внимания на его последние слова.

– К своей сестре, естественно. К Рози. Уверен, что она сможет рассказать тебе, о чем я должен молчать. Я не могу говорить. Сожалею.

И он снова попрощался со мной. Я отошла в сторону и посмотрела вслед его «Бьюику», багажник которого просел под тяжестью коробок. Когда он уехал, я подошла к джипу.

Как только я распахнула дверцу, Дерек сразу заговорил:

– Я приехал как раз в тот момент, когда этот тип вошел в церковь.

– Этот тип – священник нашего прихода.

– Ну, я увидел, как он входит, и собрался пойти за ним. Но у меня возникло ощущение, что у вас серьезный разговор, поэтому я решил подождать, когда вы закончите.

«Значит, мой слух меня не обманул», – подумала я. Дверь церкви действительно открылась и закрылась.

– Но как ты узнал, что я в церкви?

– А я и не знал. После того как мы с твоей сестрой расстались, я заехал на ферму и взял другую пару ботинок. Я все время думал о тебе, Сильви, пытался понять, что ты делала после того, как мы уехали. Я отправился на то поле, но тебя там не оказалось. Когда я возвращался обратно и проезжал мимо церкви, мне вспомнилось, что я спрашивал тебя, была ли ты там. Тут мне пришло в голову, что ты вполне могла туда зайти.

Стало уже совсем темно, и в воздухе повеяло холодом. Я посмотрела на часы на приборном щитке. Осталось шестьдесят один час и сорок минут. Если бы я пошла домой пешком, то напрасно бы потеряла время, а разговор с отцом Коффи лишь усилил ощущение, что я не могу тратить его попусту. Я села в машину рядом с Дереком и собралась пристегнуть ремень, когда почувствовала что-то на сиденье подо мной и вытащила пару перчаток. Внутреннего света в машине было достаточно, чтобы я смогла разглядеть какие-то пятна. Но прежде, чем я успела их рассмотреть, Дерек протянул руку с отсутствующими пальцами, отобрал у меня перчатки и засунул их под сиденье. Я промолчала и оставила ремень незастегнутым. Когда мы выехали с парковки, уличные фонари стали отбрасывать движущиеся тени на наши лица. Довольно долго джип катил вперед, а мы оба молчали.

– Это кровь индеек, – наконец сказал Дерек. – Я оставил перчатки в карманах куртки, которую отдал тебе. Поэтому захватил запасную пару на ферме.

Я засунула руки в карманы его куртки, которая была все еще на мне, и там действительно лежали перчатки.

– А я думала, индеек убивают только на День благодарения?

– До него осталось всего шесть дней, Сильви. Мы их убиваем каждый день. Я понимаю, это выглядит глупо – покупать свежее мясо только для того, чтобы заморозить, но так делают, и нам нужно прикончить много птиц.

Я посмотрела на руки Дерека, лежащие на руле, и на красивое лицо в меняющемся освещении.

– Ты все еще пытаешься понять, что произошло? – спросил он.

– Да.

– Ну так давай, выскажи предположение.

Я молчала, думая о том, что пыталась понять. Наконец я выдала ему то, что он хотел услышать?

– У тебя в руке взорвался фейерверк на вечеринке Четвертого июля.

– Вот теперь уже близко, Сильви. Это случилось на вечеринке. Так близко ты еще ни разу не подходила.

Мы доехали до Баттер-лейн, и Дерек повернул. Миновав несколько пустых парковок, он остановился возле нашего дома. Как и всегда после ночи Хеллоуина, в подвале горел свет. Но дом был погружен в темноту, и пикап Роуз отсутствовал.

– Где моя сестра?

– Не знаю. Теперь это уже больше не моя проблема. Мы с ней порвали.

Новость оказалась наименьшим разочарованием сегодняшнего дня. Однако она меня задела за живое. Теперь я буду видеть Дерека только на ферме, если он там окажется в тот момент, когда я буду проходить мимо. После Дня благодарения он отправится работать в гараж и мы совсем перестанем встречаться.

– Что ж, – сказал он, сверкнув своими волчьими зубами в темноте. – Тебе все же хочется узнать, как я потерял свои пальцы?

Я сказала ему, что да, хочется.

– Но сначала ты должна признать, что не в силах догадаться сама.

Я сказала, что признаю.

– Вот видишь, Сильви, ничего не случилось. Конец света не наступил, хотя ты и не знаешь всех ответов.

«Но он наступит очень скоро», – подумала я, посмотрев на часы.

– Ну вот, слушай. Осенью, когда все вернулись домой на Благодарение, родители одного из моих приятелей уехали из города. И мы решили организовать вечеринку нашего выпуска. Не обычную, просто с пивом; мы хотели устроить такое, чтобы все как следует нажрались и запомнили надолго. Ошеломляющее воссоединение. Пригласили всех парней из всех команд, в которых я когда-либо играл, вместе с подружками. И еще все, кто вместе со мной имел отличия в учебе. И у нас получилось. О вечеринке стало известно, и очень многие тогда накачались до бесчувствия. Твоя сестра тоже там была вместе со своим парнем. Роуз тогда повезло, она ушла сама и не пострадала, в отличие от многих из нас. Она никогда тебе об этом не рассказывала?

Я покачала головой.

– Никто из нас не думал, что так получится. В дом набилось полно народа. Алкоголь проливался на пол, все роняли закуски, били стаканы. Родители парня жили на ранчо, открытая кухня располагалась на втором этаже. Там мы поставили гриль и огромное количество пива, и веселье проходило именно там. Всего нас собралось пятьдесят семь человек – так потом подсчитали полицейские.

– Но почему полиция…

– Скоро я до этого дойду. Кто-то врубил мощный проигрыватель. Музыка была крутая. Мадонна или Паула, как ее там. Девушки начали танцевать, потом заставили присоединиться и парней. Сначала я подумал, что слегка захмелел от пива, но вскоре почувствовал, что подо мной что-то раскачивается. И я понял, что происходит, – пол не выдержал нагрузки. Некоторых обжег гриль. Другие поломали руки или ноги. – Дерек поднял руку. – А мои пальцы застряли между двумя досками, и их оторвало.

Я задумалась, складывая отдельные кусочки из рассказа Дерека в общую картину.

– Странно, что я ничего об этом не слышала, – наконец сказала я. – Мы живем в маленьком городе. Кто-то должен был мне рассказать.

– Про эту историю написали в газете. Наверное, самая главная новость, связанная с Дандалком.

Я молчала, думая о своих родителях и о бесчисленных заголовках в газетах.

– Извини, – сказал парень, сообразив, о чем я поду-мала.

– Все нормально. – Я сняла его куртку и ботинки. – Мне пора домой.

– Помни, я за лесом, если когда-нибудь тебе потребуется моя помощь. И даже если нет, приходи меня навестить. Мы придумаем новую игру.

Я выдавила улыбку и обещала, что приду. Тут Дерек наклонился, и щетина его щек коснулась моего лица. Теплый земляной запах – деревянная стружка, осенняя листва и поношенная одежда – окутал меня, когда он поцеловал меня в щеку. Нас разделяло четыре года – я не могла не вспомнить его слова о том, что между нами пропасть. И все же мне хотелось, чтобы Дерек снова меня поцеловал. Однако я распахнула дверцу и вышла из джипа, автоматически оглядев лужайку, нет ли на ней тряпичной куклы. Парень включил фары дальнего света и подождал, когда я пройду босиком по подъездной дорожке к дому. В ярком свете замерцала фольга на миске, которая стояла на ступеньках. Я ее подняла.

Оказавшись внутри, я включила свет над крыльцом, Дерек несколько раз погудел и уехал. Оставшись в доме одна, я направилась на кухню, поставила миску на стол рядом с книгой с образцами обоев, принадлежавшей маме, и открыла холодильник, чтобы достать фруктового мороженого. Внутри ничего не оказалось, и я решила лечь спать. Но когда я выходила из кухни, что-то заставило меня остановиться – я как раз оказалась около двери, ведущей в подвал, и прижала здоровое ухо к голому дереву.

Ничего не услышав, я взялась за ручку и потянула дверь на себя. Желтое сияние озарило лестницу снизу, я сделала один шаг вниз, другой, еще два и, прежде чем оказаться на середине лестницы, наклонилась, чтобы оглядеть сумрачное пространство подвала. Я увидела отцовский письменный стол, заваленный бумагами. У него всегда был порядок на столе, а бумаги остались в таком виде после того, как Раммель и его помощники множество раз их изучали. Неподалеку стояло старое мамино кресло-качалка и лежали блестящие синие спицы для вязания, вечно ждущие на подушке ее возвращения. Чуть дальше я заметила книжную полку, закрывавшую дыру в шлакобетонных блоках, ведущую в подпол.

Сверху стояла клетка, внутри которой сидела Пенни. Ее пустое лицо смотрело на меня с тем же выражением, как и в тот давний день, когда мы везли ее домой из Огайо. Я прочитала табличку на прутьях и вспомнила день, когда отец написал: НЕ ОТКРЫВАТЬ НИ ПРИ КАКИХ ОБСТОЯТЕЛЬСТВАХ. Наконец я посмотрела на перегородку, которую все-таки достроил отец, и по-думала о том, что священник сказал мне о слухах и о якобы происходившем здесь.

Мужество – вот о чем я сейчас мечтала, чтобы спуститься по лестнице и выключить свет. Но Пенни, висящий на стене топор и все остальное внушали мне такой страх, что я повернула обратно. Поднявшись наверх, я закрыла за собой тонкую дверь. Я не пошла в свою комнату, что-то заставило меня вернуться на кухню. Там я сняла фольгу с миски. Шоколадный пудинг. И я снова подумала об отце Коффи, который сказал, что сестра отказалась взять принесенную им еду.

Я запустила пальцы в миску. Прошло много времени с тех пор, как я в последний раз ела что-то приготовленное дома, и стоило начать, как я уже не могла остановиться. Даже не попытавшись найти ложку, я продолжала есть руками, пока не опустошила всю миску. Закончив, выбросила пластиковую тарелку в мусор, чтобы сестра ее не нашла, а потом вымыла руки, прежде чем подняться наверх.

В течение следующих нескольких часов я ждала, когда начнет действовать яд. Но мой живот чувствовал себя прекрасно. Однако разум дрейфовал дольше, чем обычно. Я думала о Бошоффе и его больной жене, о поваренной книге, которую не смогу ему купить. Потом я вспомнила леди, которой звонила, когда проводила опросы. Тогда я набрала код 561. По ее потрескивающему голосу я поняла, что она очень старая. Она с такой радостью согласилась со мной поговорить, что я поняла: ей редко удается с кем-то поболтать. Отвечая на мои вопросы, женщина постоянно извинялась и кашляла, закрывая микрофон рукой. У нее был ужасный клокочущий влажный кашель, словно внутри легких раскинулось болото. Мы уже почти закончили, когда кашель стал таким сильным, что я предложила ей остановиться.

«Может быть, вам стоит выпить стакан воды», – сказала я ей, потому что мне стало стыдно отнимать ее время и задавать бессмысленные вопросы о шампунях и дезодорантах.

Она немного посмеялась, а потом сказала:

«Очень милое предложение, моя дорогая. Увы, я могу выпить всю воду, какую только захочу, но мне никогда не выплюнуть на подушку жемчужину, как бы сильно я ни кашляла».

Даже не знаю, почему я о ней подумала, но я сделала то, что планировала: подошла к стенному шкафу и распахнула дверцу.

Внутри висела одежда, которую я носила прошлой зимой. Рукава, манжеты и подолы так перепутались, что я подумала о группе девочек в переполненном автобусе. Я протянула руку и вытащила мягкий розовый свитер с жемчужными белыми пуговицами. Я помнила с прошлого года, что он очень теплый. Потом достала коричневую юбку. Шерсть была грубой, но подходящей для холодов. Свитер и юбка отлично смотрелись вместе, поэтому я положила их на стул, как делала мама. Повернувшись к шкафу, я выбрала еще комплект одежды из толпы. И еще. Я представила себе, что указываю на девочек в автобусе. Ты, мысленно обратилась я к ним, и ты, ты, и ты… Я продолжала выбирать, пока в моей спальне не набралось одежды на целую неделю. Покончив с этим, я собралась лечь в постель, но тут зазвонил телефон.

Иногда нам звонили люди, которых преследовали призраки, рассчитывая на помощь моих родителей. Роуз обычно просто вешала трубку, но я всегда объясняла, что их больше нет и мы не можем помочь. Я прошла по коридору в комнату родителей, полагая, что это один из таких звонков. Но когда я взяла трубку, человек на другом конце сказал:

– А можно Сильви?

– Это Сильви.

– Сэм Хикин. Я получил ваше сообщение, но не успел позвонить по номеру, который вы оставили, поэтому я решил набрать ваш домашний номер.

– Понятно.

Хикин не спотыкался, и его голос не громыхал, как когда-то жаловался отец, и я обнаружила, что перешла к делу слишком быстро, отбросив обычную вежливость.

– Я обнаружила письмо, которое вы написали моей сестре, и хотела с вами поговорить.

– Вашей сестре? Я никогда не писал писем вашей сестре.

– Не писали?

– Нет. Письмо адресовано вашей матери. Иногда я ей писал.

– Моей матери?

– Возможно, нам лучше встретиться, чтобы я мог все объяснить. Вы не против?

Я оглядела спальню моих родителей – подушки горкой лежали на постелях, полосатый галстук отца висел на спинке стула, на туалетном столике остались мамины щетка для волос и заколки. Потом мой взгляд остановился на зеленом будильнике, напомнив о том, как мало времени у меня оставалось. Я сделала долгий вдох и ответила:

– Да, да, я не против.