Было пять часов пополудни. С хозяйственной сумкой под мышкой вернулся он домой, вынул из почтового ящика голубой конверт с бельгийским штемпелем и устало потащился наверх. В комнате на него пахнуло застарелым запахом табачного дыма. Печка остыла. Постель с ночи стояла неубранная, на столе тарелка с остатками еды. Человек открыл сумку и поставил на стол бутылку джина. Потом, как был в пальто, уселся на кровать, вскрыл конверт, вынул несколько густо исписанных листков и начал читать прямо с середины:

«…у нас обоих есть возможность одуматься, мне тут, в Брюсселе, а тебе дома, дорогой, так дальше продолжаться не может, я очень тебя люблю, но ты должен постараться взять себя в руки, как-то наладить свою жизнь, а не распускаться, с этим ты справишься и один, я уверена, что тебе это удастся, что к моему возвращению ты выполнишь свое обещание, любимый, я уже предвкушаю этот день и…»

Он растянулся на кровати, письмо соскользнуло на пол. Было слишком темно, чтобы читать дальше. Надо бы зажечь свет и задернуть занавески на окнах. Ладно, потом. Он закрыл глаза.

Ее письма лживы, думал он. Какая-то липкая паутина, за которой чувствуется скрытая угроза. По телефону она говорит совсем иначе. Растерянно. А из-за пауз, вызванных неполадками на международной линии, ее слова звучат особенно убедительно.

Он почувствовал, что вот-вот заснет, и заставил себя подняться и включить свет. Направляясь к окну, он с неприязнью глянул на себя в зеркало. Лицо исказилось злобной гримасой.

Я плохо сыгранный персонаж немецкого фильма, констатировал он. На приличного актера денег не хватило, вот и пришлось играть мне…

Он сплюнул, попав своему отражению прямо в нос.

— Так тебе и надо! — злорадно ухмыльнулся он.

Потом он задернул занавески и, все так же не снимая пальто, уселся возле холодной печки.

— О господи! Помоги мне, сделай так, чтобы я не был сам себе противен! — громко произнес он в пустоту.

Молитва сорвалась у него с губ невольно. Помнится, в последний раз он обращался к богу еще в детстве: «Боженька, сделай так, чтобы я больше не уплывал в постельке». Та молитва была услышана — замечательный пример внимания к нуждам малых сих со стороны верховного существа.

Он включил радио.

— Наши успехи пока не так значительны, — лился из динамика масленый мужской голос. — Нам предстоит сделать гораздо больше. Мы должны выполнить свой тяжкий долг. Священный долг…

Он повернул ручку приемника. Письмо так и валялось на полу возле кровати.

— Ну вставай же, — приказал он себе. — И подними письмо.

Он еще немножко посидел, наконец с трудом оторвался от стула, поднял письмо и снова рухнул на постель.

«…тем более что у тебя нет никакой разумной причины, любимый, нет у нас никаких таких бед или несчастий, из-за которых стоило бы сбегать, дело процветает, и виды на будущее…»

Письмо опустилось ему на грудь, и он тут же заснул, как в яму провалился.

Проснулся он потому, что его трясло от холода. Ноги в ботинках зудели.

Но он еще долго лежал, глядя на бутылку, стоявшую на столе.

Потом встал, достал из шкафа стакан и медленно, но решительно направился к бутылке.

Письмо осталось валяться на постели.