Я поселился под Зальцбургом в небольшой деревушке под названием Лофер, затерявшейся в одной из бесчисленных живописных долин, какие часто можно увидеть в австрийских развлекательных фильмах. Куда ни глянь — вершины гор-великанов, укутанные в шелковые накидки облаков, заставляют тебя проникнуться величием сотворенного природой грандиозного полотна и в то же время, как пишут в туристических проспектах, осознать, «насколько малы и беспомощны люди». Похожая картина открывалась и перед Адольфом Гитлером, жившим неподалеку в Берхтесгадене; правда, как вспоминают очевидцы, он не обременял себя подобного рода мыслями, однако же это не избавило его от бесславного конца.

У подножия этих исполинов по-настоящему чувствуешь свою ничтожность. В какой-то мере тут виноват и Хоудфис из Южного района Амстердама, с которым мы столкнулись нос к носу уже через час по прибытии в деревню.

— Нет, послушайте, вот это сюрприз! — просиял он и затряс мою руку так же, как в свое время, наверное, доктор Ливингстон, повстречавший Стэнли.

— Привет, Хоудфис, — сказал я, слегка ошеломленный такой сердечностью, ведь у нас в общем-то шапочное знакомство. Иной раз я вижу его в одном из кафе на Калферстраат, а еще знаю, что он несколько лет изучал древние языки, но сейчас занимается рекламой. Приятели по неведомой мне причине зовут его Хаппи, я же так и не пошел дальше Хоудфиса.

— Слушай, я как раз собираюсь выпить чашку кофе. Ты не составишь мне компанию? — спросил я.

— Ну конечно же! — обрадовался он, словно ребенок, которому предложили поехать в большой город на ярмарку.

На столике в кафе стояла подставочка с сухими крендельками.

— Аппетитные какие, — с намеком заметил Хоудфис. — Возьми попробуй.

— Спасибо, с удовольствием, непременно отведаю, — продолжал он все тем же высокопарным слогом. — Покорнейше благодарю.

И тут же с крокодильей жадностью запихнул в рот кренделек.

Прожевав, он с напряженным ожиданием посмотрел на меня и спросил:

— У тебя не найдется сотни гульденов в долг?

Я отрицательно покачал головой. Не оттого, что не хотел дать, а просто не мог. Вы наверняка знаете, как обстоят дела с отпускными финансами. Поначалу соришь деньгами направо-налево; а к концу приходится уже латать дыры в бюджете и затягивать потуже поясок. По счастью, мы заплатили за гостиницу и за стол вперед. Но любые поползновения на внесметные расходы приходится отвергать решительной рукой. Попадаешь в прямо-таки блокадную атмосферу: сигареты по выдаче, всякие там рюмочные и дегустационные заведения обходишь стороной, передвигаешься пешочком — так оно ничего не стоит, кофе пьешь где подешевле. И все время отчаянно надеешься, что чаевые в гостинице включены в сервис. В конце концов начинаешь скучать по щедрой беспечности родного Амстердама.

— Здесь в окрестностях Зальцбурга есть одно казино, — сказал Хоудфис. — Так вот я зашел туда на прошлой неделе и…

— …и проигрался подчистую? — предположил я.

— Подчистую, — кивнул он.

Как выяснилось, его положение было куда драматичнее нашего, потому что располагал он лишь билетом на самолет, без права перенесения даты вылета, да номером в гостинице с оплаченным завтраком, так что был вынужден довольствоваться единожды в сутки парой кусочков хлеба с джемом. — Тут неподалеку я обнаружил сад, можно время от времени разжиться яблочками. Чего уж, мне осталось-то всего до первого августа… А там домой.

Да, не очень-то радостно, когда земляк попадает на чужбине в беду. Скрепя сердце мы поставили его на табачное довольствие, а вот денег на пропитание выделить ему не могли. Надо было что-то предпринять. Теперь, когда подходит время обеда или ужина, Хоудфис располагается на балконе нашего номера, откуда хорошо видна большая терраса. Там, внизу, на воздухе обычно накрывают столики.

И теперь всякий раз, когда мы с женой обедаем или ужинаем, я знаю, что по нашим тарелкам блуждает преисполненный экстатического восторга взор Хоудфиса. При мне теперь всегда большой желтый конверт, куда я, улучив благоприятный момент, запихиваю что-нибудь из съестного — рыбешку, кусочек мяса, картофелину, салат. Провернув эту операцию, я бросаю взгляд наверх и вижу его там, сияющего и благодарно кланяющегося. Порой он украдкой, жестами, пытается подсказать мне, чего бы ему еще хотелось.

Все это привносит известный элемент напряжения в наши трапезы, по окончании которых мы с конвертом в руках поднимаемся к себе и вываливаем его содержимое в металлический котелок. Получается нечто вроде собачьего ужина, и Хоудфис под нашим присмотром поглощает его с большим аппетитом.

— Божественно, — переводит он дух, когда в миске не остается ни крошки.

И в этом — великая польза путешествий. Они обогащают кругозор, обостряют у вас ощущение того, насколько все-таки дома лучше.