Серебряная свадьба уже позади. Мы, как принято, поехали вдвоем туда, где родились, в Гаагу. Увы, годовщина совпала с воскресеньем, когда любой город кажется прямо-таки вымершим. И все же мы неплохо провели там время, предвкушая возможность от души посмеяться вечером над Виллемом Каном и его Корнелией. Бродили где придется, не пытаясь отыскивать памятные места. Кафе «Свидание» — там я впервые увидел ее и посчитал неприступной француженкой, так как она болтала со своей парижской приятельницей, — во время войны до основания разрушили авиабомбой, поэтому идти туда было незачем. И мы просто с удовольствием гуляли по городу. Недовольной моя жена бывает в двух случаях: во-первых, в те дни, когда на нашей улице воняет канализацией, во-вторых, когда нам присылают налоговое извещение. Тогда в ее глазах я замечаю грусть. Но сегодня грусти нет. Почта по воскресеньям не работает, извещений о налогах не приносят, а пахнет в Гааге куда приятней, чем у нас.

Мы зашли в кафе, в котором не раз бывали раньше, и заказали по рюмочке хереса.

Облокотясь на стойку, какой-то пижон нашептывал в прелестное ушко миловидной девушки непристойности. Два толстяка, сидя на круглых табуретах, о чем-то озабоченно говорили, и спины их тоже были круглыми и унылыми. Всем своим видом они нагоняли тоску. Вероятно, одному не повезло с женитьбой, и другому теперь казалось, будто жена собеседника не что иное, как пухлое досье в сейфе адвоката.

Мало ли бывает неудачных браков…

Но к счастью, большинство людей не обращают внимания на такие неудачи, принимая их как должное. Я вот знавал одного человека, так у него брак был настолько неудачным, что он волей-неволей обратил на это внимание и все время порывался наложить на себя руки. Однако, представив себе огромное количество прощальных писем, которые пришлось бы написать, смалодушничал. И остался в живых из-за собственной лени. Недавно я гулял на его золотой свадьбе.

Мы вышли из кафе, мимо прогремел трамвай. И я вспомнил кондуктора, который, увидев, как мы, еще женихом и невестой, обнимались на площадке второго вагона, сказал мне: «Сейчас ты небось готов задушить ее в объятиях, а ведь когда-нибудь пожалеешь, что не сделал этого». Нет, я не пожалел.

В приятном молчании мы направились в ресторан, чтобы вкусно поесть, как и положено в такой день.

На лице у пожилого официанта, сплошь изрытом морщинами и глубокими складками, застыла недовольная мина, словно говорящая: ну вот, опять ко мне. Ведь не к другому — ко мне.

Пока он принимал заказ, мимо прошел один из наших знакомых и сказал:

— Вы сегодня, кажется, отмечаете двадцать пять лет совместной жизни? Поздравляю!

— Спасибо! — воскликнули мы, и он поспешил вслед за своей компанией.

Официант голосом таким же недовольным, как его лицо, проворчал:

— Двадцать пять лет. Немало. А я вот работаю официантом уже сорок лет. Здесь, у одного и того же хозяина. Сорок лет. Меня тоже поздравили с круглой датой. Но когда выступал хозяин, я вдруг подумал: эх, напрасно я не ушел от него, ведь давным-давно мог бы это сделать, еще в молодости. В другом месте я, наверное, добился бы гораздо большего. Да вот не ушел. Струсил.

Закончив эту краткую речь, он поплелся выполнять заказ. Вряд ли ему хотелось испортить нам настроение. Скорее всего, он попросту прирожденный нытик.

Жена подняла рюмку с хересом и сказала улыбаясь:

— За тебя, трусишка.

Я тоже поднял рюмку. Однако промолчал, ибо в этот момент был всецело поглощен любовью.