Сегодня
Водитель затормозил, и грузовик остановился на обочине дороги. Я открыл дверь и, чувствуя на себе любопытный взгляд, подал руку Энн.
— Вы, ребята, по-моему, немного не того, — произнес водитель. — Нашли где слезать. До Фитчвилля тридцать пять миль, а до ближайшего города в другой стороне — пятьдесят. А здесь и есть-то несколько жалких домишек.
Энн соскочила на землю, и я подошел к двери, чтобы забрать сумки.
— Спасибо, что подвезли.
Водитель еще раз посмотрел на меня.
— Не за что. Будь осторожен. Люди здесь не очень любят чужих, иногда они хватаются за винтовку прежде, чем узнают, кто ты такой.
— Все будет хорошо.
Водитель улыбнулся и резким движением захлопнул дверь. Машина стала набирать и скрылась в пыли, окутывавшей шоссе. Я повернулся к Энн.
— Ты знаешь, куда мы идем? — спросила она.
Я кивнул.
— Может, скажешь? — На ее лице появилась ироническая улыбка.
— Вон туда. — Я показал на небольшой холмик, возвышавшийся среди деревьев приблизительно в миле от дороги. Энн посмотрела на холмик, потом на меня.
— Зачем?
— Я скажу тебе, когда мы придем. — Я сделал несколько шагов и обернулся. Энн по-прежнему стояла на обочине. — Ты идешь?
Не дойдя до меня совсем немного, она пошатнулась и чуть не упала, мне пришлось подхватить ее. Энн всю трясло.
— Мне страшно, — сказала она сдавленным голосом.
— Не бойся, я с тобой.
Путь на вершину холма занял у нас почти два часа, после чего мы стали спускаться по склону с другой стороны. Минут через пятнадцать я положил рюкзак на землю и сел. Глубоко вздохнув, я неожиданно поймал себя на мысли, что прикосновение земли кажется мне знакомым. Встав на колени, я принялся раздвигать пальцами траву.
— Что ты делаешь? — спросила Энн.
— Ищу кое-что. Рука наткнулась на камень. Это была прямоугольная плита, приблизительно двух футов в длину и одного в ширину. Очистив ее от земли, я обнаружил надпись, состоявшую из одного слова: «Хаггинс».
— Что ты там нашел? — тихо спросила Энн.
— Это могила моего деда.
— Ты знал место раньше?
— Нет.
— Как же ты ее нашел?
— Не знаю.
— Скажи ей, сынок. Я привел тебя сюда.
— Но ты же умер. Ты и при жизни ничего мне не говорил.
— Я все тебе рассказывал. Только ты не слушал.
— Хорошо, но почему ты думаешь, что я слушаю тебя сейчас?
Отец засмеялся, и мне показалось, что этот смех исходит откуда-то из груди.
— У тебя нет выбора. Я здесь, в твоем мозгу.
— Уходи, отец. Ты умер. А у меня своя жизнь.
— Ты еще молодой. У тебя много времени. Сначала доживи мою жизнь, а потом будешь заниматься своей.
— Это ужасно.
— Совершенно верно. — Отец снова засмеялся. — Но прежде, чем бегать, надо научиться ходить.
— А ты, значит, собираешься меня учить?
— Да.
— Интересно, как ты сделаешь это из могилы.
— Я уже говорил тебе. Я живу в тебе, в каждой клетке твоего тела. И пока ты жив, я останусь здесь.
— Но я когда-нибудь тоже умру. Где ты будешь тогда?
— Вместе с тобой. В твоем сыне.
— Повернитесь и стойте смирно!
Я встал, взял Энн за руку и обернулся к говорившему — высокому худому человеку с загорелым лицом, в выцветших штанах, рабочей рубашке и широкополой соломенной шляпе. Его двустволка была нацелена на нас.
— Вы что, не видели надпись «Не подходить»? — резко спросил он. — Она висит рядом с дорогой.
— Мы шли не по дороге, — ответил я. — Мы приехали по шоссе, а потом поднялись по холму.
— Уходите отсюда. Что бы вы ни искали, здесь вы ничего не найдете.
— Мы уже нашли то. — Я показал рукой на плиту.
Незнакомец подошел ближе.
— Хаггинс, — тихо произнес он. — Какое он имеет отношение к вам?
— Он мой дед.
Незнакомец молча рассматривал нас.
— Как тебя зовут? — наконец спросил он.
— Джонатан Хаггинс.
— Ты сын Большого Дэна?
Я кивнул.
Незнакомец опустил ружье.
— Что же ты мне раньше не сказал? — он опустил винтовку. — Пойдемте ко мне, жена угостит вас лимонадом.
Мы пошли за ним по тропинке и через несколько минут увидели низенькую изгородь, за которой начиналось кукурузное поле, а за ним стоял дом, вернее, полуразрушенное строение, опиравшееся на вбитые в землю колья. Стены были сделаны из старых досок, набитых на стойки, а крыша представляла собой несколько деревянных, грубо сколоченных плит, покрытых пленкой. Перед домом стоял старый, неопределенного цвета пикап.
Поднявшись на крыльцо, хозяин заглянул в дверь.
— Бетти, выходи, у нас гости.
Показалась круглолицая голубоглазая девушка со светлыми волосами. На вид ей нельзя было дать больше шестнадцати, хотя, судя по всему, она уже готовилась стать матерью. Она внимательно и немного испуганно смотрела на нас.
— Все в порядке, — успокоил ее муж. — Они с Севера.
— Здравствуйте. — Голос у девушки был совсем детским.
— Привет, — ответил я.
Хозяин с улыбкой протянул мне руку.
— Меня зовут Джеб Стюарт Рэндалл. А это моя жена Бетти Мэй.
— Очень приятно. — Я пожал руку. — Это Энн.
— Очень приятно, мэм, — уважительно сказал и несколько старомодно поклонился он.
— Мисс, — поправила его Энн.
— Извините, мисс, — поспешно сказал Джеб.
— Очень приятно, — Энн улыбнулась.
— Принеси из колодца лимонад, Бетти. Наши гости, наверное, хотят пить.
Бетти Мэй незаметно проскользнула мимо нас, а мы вошли в дом. После царившей уличной жары, внутри нам показалось довольно холодно. Пройдя в единственную комнату, мы сели к столу и огляделись. Одну стену занимали большая печь и ванная, над которой висели полки; с другой стороны помещались туалет, шкаф с выдвижными ящиками и кровать, покрытая лоскутным одеялом. На столе перед нами стояла небольшая керосиновая лампа.
Достав из кармана окурок, Джеб Стюарт не зажигая сунул его в рот. Вскоре на пороге появилась Бетти с небольшим кувшином. Налив три стакана, она поставила их перед нами и отошла к печи.
Напиток показался мне очень сладким и водянистым, но освежающим.
— Спасибо, мэм, — сказал я. — Очень вкусно.
— Благодарю вас, — Бетти была очень довольна.
— Я слышал, что твой отец умер, — сказал Джеб. — Сочувствую. — Мне однажды довелось видеть его, это был великий человек. Как он говорил! Наверное, он мог уговорить даже ангелов.
— Видимо, этим он сейчас и занимается. — Я улыбнулся. — А, может, ходит по аду и пытается организовать профсоюз грешников.
Джеб озадаченно посмотрел на меня. Судя по всему, он не очень хорошо понял, что я имел в виду.
— Твой отец был очень хорошим человеком, — повторил он. — Я думаю, сейчас он в раю, с ангелами.
Я кивнул, мысленно укоряя себя за последнюю фразу: с Джебом надо было разговаривать на понятном ему языке.
— Твой отец был одним из нас. Он здесь родился, им гордится вся округа. — Порывшись в кармане, Джеб достал значок с голубым цветком клевера и белыми буквами ОКТ на лепестках. — Когда он основал Конфедерацию, наш профсоюз одним из первых присоединился к нему.
— Какой профсоюз?
— ПСРЮ.
Джеб говорил о Профсоюзе Сельскохозяйственных Рабочих Юга. Долгое время этот профсоюз считался самым бедным и захолустным. Ни АФТ, ни КПП никогда не интересовались им, лишь изредка выражали свою солидарность в форме требований об уплате членских взносов. Денег у ПСРЮ, впрочем, тоже было немного. Однако отец знал, с чего начинать. Он понимал, что в первую очередь профсоюзу нужны люди, а не деньги, и именно поэтому настоял на названии «Конфедерация», отвергнув предлагавшийся многими вариант «Интернационал». Отец оказался прав. Уже через год созданная им Конфедерация объединяла все профсоюзы Юга. Укрепившись в Техасе, отец стал распространять свое влияние на другие районы Соединенных Штатов. Еще через три года в Конфедерацию входило семьсот профсоюзов с двадцатью миллионами членов, и она продолжала расти.
Джеб Стюарт подал знак жене, и она вновь наполнила ему стакан.
— Его слова до сих пор стоят у меня в ушах, — сказал он: «Я один из вас. Я родился и вырос здесь, помогал отцу пахать землю и сеять. Когда мне исполнилось четырнадцать, я пошел работать на угольную шахту. Потом я пас скот в Техасе, добывал нефть в Оклахоме, нагружал речные баржи в Натчесе, водил паровозы в Джорджии, выращивал апельсины во Флориде. Одним словом, я перепробовал столько работ, сколько вам и не снилось». — Вот так он и говорил, — закончил Джеб, беря со стола стакан.
Я снова кивнул.
— Когда он выступал, он всегда внимательно смотрел на нас. Мы смеялись, и он понимал, что теперь мы пойдем за ним. Но сам он никогда не улыбался и говорил только о деле. Он не предлагал нам выйти из КПП, говоря, что, хотя старый Джон Льюис понемногу отходит от дел, а молодые Рейтеры в Детройте еще неопытны, союз с ними все равно для нас полезен. «Но они ничего не будут делать за вас, — говорил он, — даже если они, что весьма вероятно, объединятся с АФТ. Я понимаю, вам не хочется платить взносы всем. Вы и так уже достаточно платите. Я хочу только предложить вам присоединиться к Конфедерации. Что такое конфедерация, вы знаете. Конфедерацию образуют люди, собирающиеся вместе, чтобы защищать свои права. Наши деды не побоялись образовать Конфедерацию для борьбы против Союза. Мы создали нашу Объединенную Конфедерацию Трудящихся, чтобы помочь всем профсоюзам сохранить независимость и добиться успеха в борьбе. Мы вас не оставим. Если вам нужны консультации, помощь в планировании или организации, мы готовы протянуть вам руку. Фирмы и компании, когда им нужна помощь, приглашают специалистов, мы идем к вам сами. Платить вам ничего не придется, кроме тех случаев, когда мы будем что-нибудь делать для вас. Но когда мы закончим дело, вы можете прекратить плату».
Джеб снова отпил лимонада.
— Когда он говорил, мы не понимали его, но это было не так уж важно. В душе мы были с ним.
Я мысленно улыбнулся. Эту речь я слышал столько раз, что знал ее почти наизусть. В устах отца она выглядела как призыв к созданию Конфедерации и возобновлению борьбы южан за свои права. Объединение было лишь первым шагом, после чего должна была начаться обширная программа действий. По-моему, профсоюзы даже сами не понимали, как им была нужна помощь ОКТ. Если их руководители говорили о какой-то одной проблеме, отец вступал с ними в спор и доказывал, что трудностей было значительно больше. При этом ОКТ была единственной организацией, способной оказать помощь профсоюзам, так как и АФТ, и КПП в значительной мере опирались на нее.
— И что же было дальше? — спросил я.
— В конце лета мы долго спорили, стоит ли начинать забастовку. Мы хотели бастовать, но люди из ОКТ говорили, что ожидается великолепный урожай и впервые за три года можно что-то заработать. Если бы мы упустили этот случай, нам пришлось бы потратить целых шесть лет, чтобы наверстать упущенное. А на следующей год, когда урожай выдался плохим, и большинство наших людей все равно не работало, мы начал и забастовку и добились успеха. Через две недели фермеры сдались: если бы мы не работали еще несколько дней, они бы полностью разорились.
— И в вашем профсоюзе постоянно сидел кто-нибудь из Конфедерации.
Джеб озадаченно посмотрел на меня.
— Откуда ты знаешь?
— Я знаю отца. Он так всегда делал.
— Он был великим человеком, — уважительно произнес Джеб.
— Вы думаете так даже сейчас, когда живете и хозяйствуете сами по себе?
— Не понимаю, — Джеб был поражен моим вопросом.
— Когда мы шли к вашему дому, я заметил кукурузное поле.
— Это-то? Бросьте, всего три акра. Работать там пара пустяков.
— А если люди из профсоюза скажут, что вам нужна здесь пара работников?
— Они сюда не придут. В эти края редко кто заходит, а даже если кто-нибудь навестит нас, то долго не задержится. Впрочем, я никого не жду. Никто просто не знает, что я здесь живу. Здесь ничего не растет.
Я вспомнил, как отец рассказывал, что до работы на шахте помогал своим родителям пахать и сеять. «Здесь же могила деда!», — пронеслось у меня в голове.
Джеб побледнел.
— Ты что-то сказал? — тревожно спросил он.
— Здесь могила моего деда. Вы знаете ее?
Поколебавшись, кивнул.
Мне показалось, я начал что-то понимать. Эти три акра земли были сокровищем.
— Я хочу посмотреть на нее, — сказал я.
— Сейчас? — спросил Джеб.
— Да.
Не говоря ни слова, он встал и, взяв ружье, направился к двери. Я двинулся за ним.
— Нет! — раздался позади нас голос Бетти. — Не делай этого, Джеб Стюарт!
Я посмотрел на Джеба, потом на Бетти.
— Не волнуйтесь, мэм, мы не сделаем ничего плохого.
Джеб кивнул и вышел во двор. Я обернулся к Энн.
— Жди меня здесь, пока я не приду.
— Пойду приготовлю ужин, — сказала Бетти.
— Спасибо.
Джеб шел молча, не оглядываясь, и обратил на меня внимание, лишь когда мы остановились возле небольшого креста, стоявшего на склоне холма.
— Здесь, — сказал он.
Я посмотрел на крест. Он был таким старым, что походил на остатки погибшего дерева.
— Да, — ответил я.
— Как ты догадался?
— Ты сам сказал.
— Не понимаю.
— Неважно.
Джеб пошел куда-то в сторону. Я двинулся за ним, раздвигая кусты и ветки деревьев. Через несколько минут мы остановились перед небольшой землянкой, покрытой бревнами. В землянке, судя по всему, готовили пиво. Прямо передо мной стоял большой паровой котел, рядом поблескивали медные, не тронутые временем трубки. В стороне я увидел дистиллятор, возле которого выстроились большие деревянные бочки, а напротив него были аккуратно сложены дрова.
Мое внимание привлек шум воды, доносившийся откуда-то снизу. Спустившись, я наткнулся на небольшой ручеек, уходивший туда, откуда мы пришли. Опустив руку, я зачерпнул немного воды. Она показалась мне свежей и сладкой.
— Эта вода течет в наш колодец, — сказал Джеб.
— Как вы нашли это?
— Охотился. Года два назад моя собака погналась за енотом, и он ринулся сюда. Енота я подстрелил, а потом мне захотелось узнать, куда течет ручей. Я знал, что где-то здесь должен был стоять старый дом, и спустился вниз. Он действительно там был. Через три года мы разбогатеем. Никогда больше не буду растить этих поганых цыплят. Лучше уж немного поперебиваться, но зато потом жить по-человечески.
Мы вернулись к землянке.
— Все новое? — спросил я, указывая на трубки.
Джеб кивнул.
— Нам пришлось все переделывать. Мы с Бетти работали целый год, расчищали землю, строили сарай. У нас было около шестисот долларов, и все ушло на ремонт. Только прошлой осенью, когда взошла кукуруза, мы поверили, что у нас что-то получилось. Тогда нам казалось, что мы живем, как в раю. Никто о нас ничего не знал, в Фитчвилль мы никогда не ездили и только раз выбрались в Графтон, чтобы привезти вещи. Хорошо съездили. Пойдем, — закончил он, указывая рукой в сторону дома.
Джеб медленно опустил ружье на землю и полез в карман рубашки за сигаретой. Она оказалась кривой и мятой, и, наблюдая за его пальцами, я подумал, что она, наверное, пролежала там не день и не два. Бережно разгладив сигарету, Джеб закурил и обернулся ко мне.
— В душе мы с Бетти понимали, что все слишком хорошо, чтобы быть правдой. Счастье никогда долго не длится. — Он помолчал, и каким-то странным голосом добавил:
— У нас здесь немного. Мы можем уехать даже завтра.
— Разве я хочу выселить вас отсюда? — Последняя фраза Джеба несколько удивила меня.
— Это твоя собственность, не так ли? Я видел вашу фамилию в регистре, когда смотрел его, чтобы узнать, в чьем доме мы живем. Она была написана там несколько раз. Три года назад ваш отец переписал эту землю на вас, но, когда я был у нотариуса, мне сказали, что здесь уже тридцать лет никто не появлялся, если не считать юриста, который приезжал оформить дарственную.
Я отвернулся. Мне не хотелось, чтобы Джеб видел, как мои глаза вдруг наполнились слезами. Отец, видимо, рассчитал за меня все.
— Иди домой и скажи Бетти, что вам не надо никуда ехать. Я сейчас приду.
— Ты найдешь дорогу? — спросил он.
— Да.
Послышался хруст веток, вскоре стихший, и я понял, что остался один. Взяв пригоршню земли, я внимательно посмотрел на нее. Она была темной и влажной. Прижав руку к лицу, я закрыл глаза и поймал себя на мысли, что впервые после смерти отца мне захотелось плакать.
Когда мы, наконец, справились с копченой свининой и горошком, залитыми бурой водянистой подливой, я вытер тарелку куском домашнего кукурузного хлеба и неожиданно почувствовал на себе взгляд Бетти.
— Замечательно, — сказал я, протягивая руку к чашке дымящегося кофе.
Бетти улыбнулась. По-видимому, она была очень довольна моей похвалой.
— Это, конечно, не деликатес, я пекла хлеб сама.
— Поэтому он такой и вкусный.
— Я всегда это говорил, — неожиданно вмешался Джеб. — А Бетти почему-то очень нравится читать рецепты в журналах. Конечно, почитать их неплохо, но готовить по ним просто невозможно.
— По-моему, вы зря волнуетесь, — с улыбкой сказала Энн. — Бетти может приготовить все, что угодно.
Джеб отодвинул тарелку.
— Вообще-то места здесь не очень много, но уляжемся все. Мы с Бетти отдадим вам кровать, а сами пойдем во двор.
— Не надо. У нас с Энн есть спальные мешки, и, кроме того, нам нравится спать на улице.
— Тогда устройтесь в поле, — посоветовал Джеб. — Там комаров меньше. Пойдемте, я попробую найти для вас местечко получше.
— Подожди, — сказала Энн. — Я хочу помочь Бетти вымыть посуду.
— Я сама справлюсь. Идите лучше отдохните.
Быстро спустились сумерки, и, когда через десять минут мы с Джебом вернулись с поля, на столе уже стояла старая керосиновая лампа, распространявшая вокруг себя неровный тусклый свет. Я взглянул на часы. Почти восемь.
— У вас есть приемник? — спросил я.
— Нет. Нам некогда его слушать. Мы возвращаемся к самому ужину.
— Я хотел послушать новости, — сказал я. — Сегодня мой брат должен был стать председателем ОКТ.
— Что поделаешь, — Джеб вздохнул.
— Ладно. — Я повернулся к Энн. — Пошли, я покажу, где лежат спальные мешки. Спасибо за ужин, Бетти, и спокойной ночи.
Выйдя на улицу, мы медленно направились к кукурузному полю. Когда мы подошли к мешкам, было уже совсем темно, и влезать в них нам пришлось ощупью.
— У них нет даже электричества, — сказала Энн.
— Им оно, по-моему, и не нужно.
— Бетти хочет смотреть телевизор. Она сама мне сказала. Ты позволишь им остаться здесь, Джонатан? — спросила Энн.
— Да.
— Хорошо. Бетти очень боялась, что ты их выгонишь.
— Это она тебе сказала?
— Да. Они видели твою фамилию в регистре. Ты знал, что твой отец переписал эту землю на тебя?
— Нет.
— Тогда зачем ты сюда приехал?
— Не знаю. Слушай, не задавай мне больше вопросов. Что мы делаем сегодня? Куда пойдем завтра?
Энн сжала мою руку. На небе появился месяц, и, повернувшись, я увидел ее лицо.
— Ты стал какой-то странный, Джонатан. Такое впечатление, что это не ты, а твой отец. Даже голос у тебя изменился.
— К черту, — резко сказал я. Энн замолчала. Несколько минут протекли в молчании. — Извини, что я заставил тебя выбросить травку. Я бы и сам сейчас не прочь затянуться.
Энн вылезла из мешка, уселась на землю и, порывшись в сумке, достала небольшой пакетик.
— Мой неприкосновенный запас. Я с ним никогда не расстаюсь.
Она свернула сигарету, ловко заклеила ее языком и потянулась за спичкой.
— Давай зажгу, — предложил я. — Пожар здесь нам совершенно ни к чему.
Затянувшись первым, я потушил спичку и, зарыв ее в землю, протянул сигарету Энн. Сделав две затяжки, она вернула мне самокрутку, с довольным видом легла на землю и положила голову на локоть. Мы затянулись еще по разу, после чего я потушил сигарету и положил ее в карман рубашки.
— Ты когда-нибудь видел столько звезд на небе? — спросила Энн.
Я посмотрел вверх.
— Нет.
Энн неожиданно задвигалась в мешке, на ее лице появилось хорошо знакомое мне выражение сосредоточенности.
— О Господи! — воскликнула она, поняв, что я смотрю на нее. — Я не могу иначе. Я очень возбудилась.
Она протянула ко мне руки, я склонился над ней, чувствуя, как ее губы прикасаются к моим.
— Дэниэл!
Я вырвался из ее объятий.
— Если кто-то из нас странный, то не я, а ты. Ты опять хочешь отдаться мертвецу?
— Извини, Джонатан. — Глаза Энн наполнились слезами.
— Не извиняйся, — сказал я, вновь наклоняясь к ней. — Это не твоя вина.
— Но ты ведь разговаривал с ним, не так ли, Джонатан? — спросила она.
— Не выдумывай. Хотя иногда мне кажется, что я действительно разговариваю с ним.
— Нет. Я все слышу. Хорошо разбираюсь в таких вещах.
— А я о них понятия не имею.
Энн засмеялась и снова поцеловала меня.
— Джонатан Хаггинс.
— Да, так меня зовут.
— Когда-нибудь ты поймешь…
— Что?
— Что ты точная копия отца.
— Нет. Я — это я.
Энн поцеловала меня в губы.
— Джонатан Хаггинс, я хочу, чтобы, ты занялся со мной любовью. Пожалуйста.
— С кем ты хочешь заниматься любовью? Со мной или с моим отцом?
— С тобой, Джонатан. Ты прав: заниматься любовью с мертвецом невозможно.
Стоя в телефонной будке у автостоянки, я ждал, пока меня соединят с матерью. Прямо передо мной находился универмаг, на вывеске которого красовались большие белые на красном фоне буквы «ФИТЧ» и дата: 1868.
В трубке раздался щелчок, и я услышал голос матери. Я собрался говорить, но телефонистка отключила мою линию.
— Миссис Хаггинс, — сказала она. — Вам звонит ваш сын Джонатан. — Мать что-то ответила, и телефонистка обратилась ко мне. — Можете говорить.
— Здравствуй, мама.
— Джонатан! — В ее голосе чувствовалось волнение. — Где ты?
— В Западной Виргинии, в городе Фитчвилль. Ты когда-нибудь слышала о нем?
— Нет. Я здесь чуть с ума не сошла. Тебя нет дома четвертый день.
— Не волнуйся, со мной все в порядке.
— Мог бы позвонить. Родители Энн в панике. Она не оставила даже записки, мы думали, она уехала с тобой.
— Она действительно со мной.
— Ее родители хотят, чтобы она им позвонила.
— Я скажу ей.
— Надеюсь, вы не делаете никаких глупостей?
— Не беспокойся, она принимает противозачаточные, — засмеялся я.
— Я не об этом. — Голос матери показался мне раздраженным.
— Скажи им, что она не курит марихуану. Я заставил ее все выбросить. А что у вас? Как Дэн?
— Его избрали председателем. Все было так, как хотел твой отец.
— Хорошо. Когда увидишь его, передай ему мои поздравления. — Она не ответила. — Мама! Мама, что с тобой?
— В доме пусто, — грустно произнесла она. — Тихо. Сюда больше никто не заходит.
— Король умер, — сказал я.
— Пожалуйста, Джонатан, возвращайся, мне так одиноко.
— Даже будь я с тобой, мама, я ничего не смог бы сделать.
— В нашем доме всегда были люди, кто-то что-то делал, а сейчас остались только мы с Мэми. Мы целыми днями разговариваем друг с другом или смотрим телевизор.
— А где Джек? — спросил я.
Мать ответила не сразу. По-видимому, она еще не привыкла к мысли, что я знаю об их отношениях.
— Он сможет приехать только через неделю, — сказала она наконец. — Дэн хочет, чтобы он пока побыл с ним в Вашингтоне.
— А почему ты не едешь в Вашингтон? У нас же там есть квартира?
— Она не наша. Это квартира председателя Конфедерации.
— Дэн не будет возражать.
— Все равно нехорошо. Что скажут люди?
— Выйди за него замуж, и все будет выглядеть нормально.
— Не хочу. Я была женой твоего отца и сейчас просто не готова выйти замуж за другого человека.
— Я верю тебе, мама. Но все-таки надо смотреть в будущее. Отец умер, и ты не будешь носить траур всю оставшуюся жизнь.
— Послушай, Джонатан, — тихо сказала мать. — Иногда кажется, что ты не мой сын. Ты говоришь, как твой отец.
— Почему? Я твой сын. Твой и отца. Подумай об этом, мама. Пришло время повзрослеть. Когда отец был жив, мы не могли этого сделать, потому что он все решал за нас. Теперь мы должны определять сами, чем нам заниматься.
— Вот, значит, что ты сейчас делаешь, Джонатан.
— Пытаюсь, мама. Надеюсь, у меня получится. Если, конечно, он оставит меня.
— Он никогда никого так просто не оставлял, — сказала мать.
— Знаю.
— Я тоже. Послушай, Джонатан, а где ты живешь? Я могу с тобой связаться?
— Нет, мама. Я все время езжу и, честно говоря, не знаю, где буду завтра.
— Ты будешь звонить?
— На следующей неделе.
— Тебе нужны деньги?
— Пока все в порядке. Когда понадобится, я позвоню.
— Береги себя, Джонатан. Я люблю тебя.
— Я тоже люблю тебя, мама. — Повесив трубку, я дождался, пока выскочит десятицентовая монетка, и вышел на улицу. У дверей универмага стояла Энн. — Неплохо? — она открыла сумку.
— Маргаритки, анютины глазки, розы. По-моему, неплохо, — сказал я. — Но я не разбираюсь в цветах.
— Я тоже. По-моему, для кладбища подойдет. Продавец сказал, что они растут сами.
— Хорошо.
— Джеб сказал, что будет ждать нас за бензоколонкой, на окраине города.
— Хорошо, — повторил я. — Твои родители хотят, чтобы ты позвонила им.
— Ты сказал, что со мной все в порядке? — Я кивнул. — Тогда все нормально.
— Пошли.
— Подожди, — остановила меня Энн. — Я оставила в магазине две сумки с продуктами. По-моему, стряпня Бетти тебе не очень понравилась.
— Ты сделала это только для меня?
— Надеюсь, ребенку Бетти это тоже понравится, — с улыбкой ответила Энн.
— Всего здесь двенадцать могил, — сказал Джеб.
Я смотрел на черную мокрую землю.
— Нет, только одиннадцать.
— Как ты узнал? Здесь нет могильных плит.
— Здесь должна была быть могила отца, — но его похоронили в другом месте. — Взяв мотыгу, я провел ею по земле, сделав некое подобие прямоугольника. — Вот здесь он и должен был лежать.
Джеб посмотрел на небо.
— Уже поздно, закончим завтра.
— Хорошо.
— Пойду скажу Бетти, что вы сейчас спуститесь.
Я кивнул и обернулся к Энн.
— У тебя есть сигареты?
Энн зажгла сигарету и протянула мне. Некоторое время мы сидели молча, наблюдая, как Джеб спускается с холма.
— Мне страшно, — сказала Энн.
— Чего ты боишься?
— Смерти. Она бродит здесь, вокруг этого места. Все, кто приходит сюда, умирают.
— Все когда-нибудь умирают, — ответил я.
— Ты знаешь, что я хочу сказать. Давай уедем, Джонатан. Сегодня вечером.
— Нет, — твердо сказал я. — Мы уедем завтра. Когда закончим.
— Обещаешь?
— Обещаю.
— Хорошо, — сказала Энн. — Тогда я пойду посмотрю, не нужна ли Бетти моя помощь.
— Не давай ей пережаривать мясо.
— Все будет в порядке, — Энн засмеялась и пошла к тропинке.
Оставшись один, я подобрал с земли мотыгу и вывел на пустой могиле имя и фамилию отца.
— Спасибо, сынок.
— Как звали тех, кто здесь похоронен, папа?
— Какое это сейчас имеет значение? Это мои родственники. Но никого из них уже нет в живых.
— Но ты жив?
— Да. Я живу в тебе. А они не живут ни в ком.
— Это бессмыслица.
— А где ты хочешь найти смысл? Его нет. И в твоих отношениях с Энн его тоже нет.
— Что тебе Энн?
— Она беременна. — Отец засмеялся. — В последний раз, когда она отдалась тебе, она не стала вымывать твое семя.
— Проклятие!
— Сейчас она думает, что поступила правильно. Но скоро она изменит свое мнение. Вам еще рано этим заниматься. И тому, и другому.
— Для мертвеца ты знаешь слишком много.
— Мертвые знают все. Собственно говоря, истина известна только им.
Спустившись с холма, я вдруг услышал музыку. Пытаясь понять, откуда она доносится, я пошел к дому. На скамейке сидел Джеб.
— Я не знал, что у вас есть приемник, — сказал я.
— Думал, вы знаете. Его купила Энн. Бетти очень довольна.
— Вы поможете мне посадить цветы? Я совершенно не знаю, как с ними обращаться.
— Поговорите с Бетти. Она очень любит цветы и хорошо в них разбирается.
— Буду очень благодарен.
Джеб посмотрел на поле.
— Через пять-шесть недель надо собирать урожай.
— Вам нужна помощь?
— Мы сами справимся.
— А когда Бетти собирается рожать?
— Мы думаем, месяца через два. Тогда и виски будет готово.
— Вы хотите продать его?
— Нет. Оно еще не выдержано. Вот следующей весной оно станет замечательным, и за него можно будет получить неплохие деньги. Невыдержанное виски не стоит и ломаного гроша.
Дверь дома открылась, и на пороге появилась Энн.
— Ужин готов, — сообщила она.
— Мы идем. — Джеб встал.
Купленные Энн бифштексы оказались не такими плохими, но ее постигло разочарование. По-видимому, Джеб и Бетти были слишком привязаны к своему домашнему жаркому. Каждый кусок мяса они относили к печи и держали до тех пор, пока он не обугливался.
Когда мы, наконец, покончили с бифштексом и принялись за кофе, над домом раздался шум. Бетти замерла.
— Что это? — спросила она с ужасом.
— Мясорубка, — спокойно ответил я и, заметив на лице Джеба изумление, добавил. — Вертолет. — У отца был вертолет, на котором он совершал поездки по стране. Кстати, он прямо над нами.
— Пойду посмотрю. — Взяв ружье, Джеб направился к двери.
Мы вышли за ним. Вертолет зашел на посадку и вскоре мягко опустился недалеко от кукурузного поля. Он встал к нам боком, и на его борту мы без труда различили надпись: ПОЛИЦИЯ.
Дверь вертолета открылась, и из него вышли двое в защитной форме. Поблескивая серебряными звездочками на рубашках, они направились к нам. Пилот остался в кабине.
— Здравствуйте, шериф, — сказал Джеб, когда полицейские подошли достаточно близко.
— Это ты, Джеб Стюарт? — удивился шериф.
— Именно.
— Очень рад тебя видеть. — Шериф протянул Джебу руку. Его помощник, оставшийся возле вертолета, смотрел на нас.
— Мы только поужинали, — сказал Джеб, — но к кофе вы успели.
— Спасибо. — Шериф обернулся к помощнику. — Все в порядке. Я сейчас вернусь.
Мы вошли в дом. На этот раз Бетти не стала садиться за стол. Налив кофе, она поставила чашку перед шерифом и отошла в сторону.
— Прекрасный кофе, Бетти, — сказал тот, сделав глоток.
Бетти молча улыбнулась.
— Я, действительно, очень рад встрече с вами. До нас доходили слухи, что уже больше года здесь кто-то живет, но мы смогли добраться сюда только когда получили вертолет. Честно говоря, мы летели освободить эту территорию.
Джеб кивнул.
— А мы думали, куда это вы запропастились? — продолжал шериф. — В последний раз вас видели в городе полтора года назад.
— Я был здесь.
— Понятно. Здесь три акра кукурузы, правильно? Надо думать, у вас есть все права на эту землю.
Джеб украдкой взглянул на меня, я кивнул.
— Да, — тихо сказал он.
— Я имею в виду официальное разрешение землевладельца.
— Совершенно верно, — вмешался я.
Шериф вопросительно посмотрел на Джеба.
— Это Джонатан Хаггинс, — сказал тот. — Сын Большого Дэна. Джонатан, это мистер Клей, шериф графства Фитчвилль.
Мы пожали друг другу руки.
— Ваш отец родился и вырос здесь, — сказал шериф. — Мы все очень уважали его. Я вам соболезную.
— Спасибо.
— Эта земля принадлежит вам?
— Да. Вы, наверное, знаете. — Я вдруг понял, что шериф не мог ничего знать. — Все бумаги в графстве.
— Конечно, — неуверенно ответил он.
— Я хотел сказать, в Сентривилле, — пояснил я. — Это владение относится к графству Сентривилль. — Клей кивнул. — Это в шестидесяти милях отсюда. Мы можем зайти к тамошнему шерифу. Хорошо?
— Хорошо.
Я встал, взял ружье, и направил его на Клея.
— Вы выходите за пределы своих полномочий, шериф, — сказал я. — Сейчас я могу изрешетить, и меня оправдает любой суд. Здесь у вас нет власти.
Он побледнел, с ужасом глядя на ружье. Все застыли на месте. Наконец Джеб начал медленно подниматься.
— Не двигайся! — крикнул я. — А теперь, шериф, скажите нам, зачем вы сюда явились. Быстрее, мы ждем ответа.
— На Джеба подала в суд его жена, — вздохнул Клей. — Она обвиняет его в прелюбодеянии.
— Из-за этого вы не стали бы лететь в такую даль, — ответил я. — Попробуйте придумать что-нибудь более убедительное.
Шериф молчал.
— Может, вы прибыли сюда из-за кукурузы? Увидели поле и решили узнать, что это?
Шериф снова ничего не ответил.
— Представим себе, что здесь живут негры, у которых нет никаких бумаг, — продолжал я. — Вы гоните их отсюда, ищете людей, которые нелегально торгуют землей, и в итоге получаете большие деньги.
Шериф уважительно посмотрел на меня.
— Вы правы, — сказал он неохотно. — Нам, действительно, нечего здесь делать.
Я прислонил ружье к стене.
— Вот здесь вы ошибаетесь. По-моему, вам есть о чем поговорить с Джебом. Мы с Энн подышим свежим воздухом, и вы, джентльмены, можете спокойно поговорить.
Клей еще раз взглянул на меня.
— Как мне говорили, вы точная копия отца, — сказал он.
— Между нами нет ничего общего, — я вышел за дверь.
— Завтра уезжаем, — сказал я, когда мы закурили, — посадим цветы и уедем.
— Куда? — спросила Энн.
Я закрыл глаза и снова начал свое путешествие по времени.
— Дальше на юг, — сказал я.
— Ты вернешься сюда?
— Да. На обратном пути.
— Завтра я возвращаюсь домой, — сказала Энн.
Я взглянул на вертолет. Пилот и полицейский, не отрываясь, смотрели на нас.
— Я хочу еще раз побывать здесь с тобой, — плачущим голосом произнесла Энн. — Можно?
— Ты знаешь, что да.
— По-моему, шериф был прав, — она сжала мою руку. — В тебе, действительно, живет твой отец.
— Шериф так не говорил.
— Так говорю я. С того момента, как мы приехали сюда, мне постоянно кажется, что передо мною твой отец. Я не хочу больше видеть его. Мне страшно. Иногда я думаю, что вот-вот сойду с ума.
Я поцеловал ее руку.
— Ты не сердишься на меня?
— Нет, — сказал я, глядя на нее. — Все в порядке.
Из двери вышли Джеб и шериф.
— Мы все уладили, — с улыбкой возвестил Джеб.
— Хорошо, — ответил я.
— Теперь все будет в порядке.
— Джеб не единственный, — быстро сказал Клей. — Черные и гаитяне тоже наведывались сюда. Они просто ждали, когда он здесь все обустроит, чтобы занять его место.
Я кивнул.
— Ты остаешься, сынок? — спросил шериф.
— Завтра я уезжаю.
Он посмотрел на заходящее солнце.
— Мы, пожалуй, вернемся в город. — Когда темнеет, они превращаются в настоящих бестий. — Он повернулся к Джебу. — Ты можешь приехать в субботу. Тебя никто не тронет, даю слово.
— Спасибо, шериф.
— Сколько тебе лет, сынок? — спросил Клей.
— Семнадцать.
— Вот об этом я и подумал, когда ты целился в меня. Семнадцать лет. Такое выражение, наверное, было у твоего отца, когда пятьдесят лет назад он уложил старика Фитча. Ему тоже было семнадцать. Его судили и послали в исправительную колонию, где он должен был сидеть до восемнадцати лет. Но долго там он не задержался. В Европе шла война, он записался в армию и отправился туда. Вернулся он только через двадцать лет весь искалеченный в инвалидной коляске. С ним была какая-то женщина, но не жена. Говорили, что где-то, но не на Западе, у него есть маленький сын. Так вот, женщина отправилась в автосалон «Додж», купила за наличные машину, и они уехали в горы. С того времени их почти не видели здесь, лишь иногда женщина приезжала в город за продуктами. А через полгода их неожиданно увидели на станции. Твой отец простился с этой женщиной, сел в поезд, и больше уже никогда не возвращался.
— А что стало с той женщиной? — спросил я.
— Она стояла на перроне, пока поезд не уехал, потом села в машину, и больше ее никто не видел.
— Вы сами когда-нибудь видели моего отца? — спросил я.
— Нет. Но мне много рассказывал о нем отец. В семнадцатом году он был полицейским, в тридцать седьмом — шерифом. Он рассказывал эту историю каждый раз, когда заходила речь о твоем отце, поэтому я помню ее наизусть, — Клей посмотрел на меня. — Он очень гордился им. Один из наших людей стал известным всей стране. Если вам захочется узнать побольше, сходите в фитчвилльскую библиотеку. Там сохранились все выпуски «Фитчвилльского вестника» со времен Гражданской войны. А если вам что-нибудь понадобится, позвоните мне.
— Спасибо, шериф. — Я пожал его руку.
Проводив взглядом удалявшийся вертолет, мы вернулись в дом.
— Пойдем, — я достал спальные мешки. — День сегодня был трудный, надо выспаться.
Мы дошли до кукурузного поля засветло.
— Я не знала, что они не муж и жена.
— Я тоже.
Энн скрутила сигарету. Затянувшись пару раз, я вернул ей сигарету и прилег, чувствуя, как во мне разливается спокойствие.
— Джонатан.
— Да?
— Поехали домой вместе.
— Не могу. Во всяком случае, сейчас.
— Почему?
— Ты уже спрашивала меня. Я не знаю.
Сделав несколько затяжек, я перевернулся на спину и стал смотреть на небо. Докурив сигарету, Энн закопала ее в землю и положила руку мне на плечо.
— Я буду скучать по тебе. Ты знаешь, где меня искать: на террасе, напротив вашего окна.
— Хорошо.
— Не пропадай надолго. Рядом с тобой я кажусь себе девочкой, и мне хочется, чтобы так продолжалось хотя бы еще немного. Мы взрослеем слишком быстро.
Я смотрел, как пикап удаляется по грязной дороге. Энн махнула мне рукой из заднего окна. Я помахал в ответ. Потом они скрылись из виду, я поднял рюкзак. Было почти одиннадцать, и солнце уже начинало палить. Энн должна успеть на двадцать третий автобус, в Нью-Йорке пересесть на поезд и быть дома к семи часам.
Я стал подниматься на холм, чтобы еще раз взглянуть на аккуратно убранные могилы и высаженные вокруг них цветы.
— Не волнуйся, Джонатан, — сказала мне Бетти. — Я буду поливать их, и когда бы ты ни приехал, ты всегда увидишь их свежими.
Посмотрев на видневшийся за деревьями дом, я неожиданно спросил себя, удастся ли мне побывать здесь еще раз. Кто знает, может, мне предначертано другое.
— Не думай так, сынок. Придет время, и ты вернешься.
— Ты уверен, отец? Ты никогда сюда не возвращался.
— Однажды я вернулся, Джонатан. Шериф рассказал тебе об этом.
— Но ты здесь не остался.
— И ты не останешься.
— Тогда в чем же дело? Я могу вообще не вернуться.
— Тебе придется. Ты вернешься сюда за тем же, за чем приезжал я. Тебе надо будет набраться сип.
— Я не понимаю, отец.
— Со временем ты все поймешь, Джонатан. Ты приедешь сюда за своим ребенком.
— За ребенком?
— Да. За ребенком, которого ты никогда не думал иметь.
