Глава 3. Вне закона
Ветер не утихал, так что перебраться на борт гравилета стоило нам с Алексом последних сил. Урман помочь не мог, он боялся отпустить ручку управления, что неудивительно для неопытного пилота.
Оказавшись в отсеке, минут пять мы с напарником просто лежали на полу и тупо пялились в потолок. Гравилет взял курс к берегу.
— Платформе конец, — сообщил я нашему неожиданному спасителю.
— Это было понятно по сигналу маячка, — ответил Синх. — Может вы и считаете всех муниципалов придурками, но на столь простой анализ у меня хватило сообразительности. А что со вторым маячком, кстати?
— Утонул вместе с каркасом, — ответил я. — И с гравилетом в придачу.
Понятно, что канцелярская крыса не сунулась бы в опасную зону, не будь уверена в уничтожении ракетной платформы. Хотя, в любом случае, смелость для подобной спасательной операции требовалась неординарная. Несовместимая с моим представлением о смелости кабинетных работников муниципального сектора.
Но куда более странным было то, что Урману позволили взять гравилет. Неужели мэрию пронял наш подвиг? Получалось, что так… Это стоило всех затраченных усилий и трех лет ожидания.
— Спасибо, — запоздало поблагодарил я.
— Сочтемся, — скупо ответил Синх.
Через пятнадцать минут мы пересекли береговую черту километрах в десяти южнее базы. Оказывается, вдоль побережья нас снесло больше, чем я ожидал.
— Вас на базу? — спросил инспектор.
— Пожалуй, — ответил я. — Перед посещением мэрии надо хотя бы переодеться.
— Вас там не ждут, — огорошил нас Урман.
— В смысле? — удивился Алекс. — А гравилет? Они что, нас спасли, а видеть не хотят?
— Я его угнал, — без каких-либо эмоций произнес муниципальный работник.
— Что?! — выкрикнули мы с Алексом одновременно.
— Что слышали. Мне пришлось угнать гравилет, когда по сигналу маячка я понял, что вы дрейфуете над океаном. Никто в муниципалитете не санкционировал бы спасательную операцию.
Мы с напарником перебрались в кабину. Всего можно было ожидать, но только не такого поворота событий. Вот вам и канцелярская крыса!
Минут через пять, примерно на полпути к базе, я разглядел впереди пять гравилетов, идущих встречным курсом. Судя по силуэтам это были тяжелые бронированные полицейские машины, какие используют в спецоперациях.
Мы с Алексом переглянулись. Хорошего от копов ждать нечего, встречаться с ними не хотелось совершенно, но сделать ноги на муниципальном тихоходе не выйдет точно. Через минуту нас взяли в «коробочку» и аккуратно прижали к земле.
Только мы сели, из гравилетов тут же высыпало десятка три спецназовцев, некоторые были даже в легких экзоскелетах, что говорило о серьезности их намерений. Точнее о готовности вступить в драку, если придется. Последним ступил на землю широкоплечий мужчина в штатском, на груди у него поблескивал полицейский значок.
— Инспектор Гэбриэл, — представился коп.
У него были густые черные волосы и откровенно латиноамериканская внешность. Один глаз Гэбриэл держал постоянно прищуренным, словно целился. Но я заподозрил, что это не попытка казаться более грозным, а последствие старой травмы, поскольку на щеке виднелся длинный рубец шрама.
— Могу быть чем-то полезен? — спросил я.
— Можете, — без тени иронии кивнул полицейский. — В том случае, если без выкрутасов последуете за нами в полицейский участок.
— А можно узнать, на каком основании? — поинтересовался Алекс.
Гэбриэл усмехнулся и ледяным тоном пояснил:
— То, что я вами раньше не занимался, говорит только о том, что и без вашей шайки у меня дел было невпроворот. Или у вас есть сомнения в законности моих действий? А как насчет нарушения статьи триста сорок восьмой? Как минимум касательно части «а»?
Это была статья, предусматривающая уголовную ответственность за изучение биотехов. И ее нарушение грозило тремя годами тюрьмы. Это если брать только часть «а». А если дойдет до части «б», говорящей о контакте с фрагментами биотехнологических тел, то все семь могут впаять.
Весь город знал, чем мы занимаемся на базе. Но никто из законников не чесался. А тут на тебе… Но Гэбриэл быстро прояснил ситуацию.
— Пока вы сидели на базе, я мог смотреть на вашу деятельность сквозь пальцы. И то до тех пор, пока комиссия из метрополии не нагрянула бы. Но когда по вашей милости был угнан муниципальный гравилет… Тут уж извините. Всякому попустительству есть предел. И вы этот предел перешли. Так что будьте любезны ко мне в машину.
Аргументов для возражения у меня не нашлось. Говоря откровенно, я всегда побаивался подобного исхода. Но все же рассчитывал на здравомыслие чиновников. Все понимали, для чего мы делаем то, что делаем. А сегодня мы дали городу возможность расширяться в сторону океана. Причем мы не слабо рисковали, преподнося муниципалитету этот подарок. Так что могли бы они и спустить это дело на тормозах.
— А как насчет закона о крайней необходимости? — парировал Синх. Понятно, что он лучше нашего разбирался в законах. — Или уже отменили ответственность за бездействие в угрожающей жизни людей ситуации?
— Ответы на подобные вопросы за пределом моей компетенции, — спокойно ответил Гэбриэл. — Я представляю исполнительную власть. У меня предписание на арест, я его исполняю. А тонкости находятся в сфере деятельности суда.
Крыть было нечем, и мы умолкли. Из огня да в полымя, как говаривали мои предки. Но все же попасть в лапы полиции я пока склонен был считать меньшим злом, чем дрейфовать по ветру над океаном, кишащем биотехами.
С людьми можно хотя бы попытаться найти общий язык. С тварями же это в принципе невозможно. Хотя Альбинос, к примеру, думает иначе. Но так, как он, думали и создатели биотехнологических монстров. Что из этого вышло, то вышло. Хорошего мало. Хотя… Чаще всего уроки истории учат тому, что они ничему не учат. Или почти ничему. А так хочется, чтобы хоть иногда, хоть некоторые…
— У меня есть право на пользование коммуникатором? — спросил я.
— Конечно, — кивнул инспектор.
Я связался с Ольгой и сказал, что к обеду нас не будет. И к ужину скорее всего тоже. Да и вообще нас арестовали и доставляют в участок. Она порывалась приехать, но я ей объяснил, что это без надобности. В любом случае решить проблему она не могла.
Главное полицейское управление располагалось неподалеку от мэрии, в самом центре, на набережной возле старой заброшенной пристани, у которой до войны швартовались океанские круизные лайнеры.
Меня, Алекса и Урмана заперли в одной камере, предварительно разоружив. Гидрокостюмы тоже конфисковали, так что остались мы с напарником в одних плавках. Воняло в камере жутко, не многим слаще, чем в общественной уборной ночного клуба вблизи окраины.
Из обстановки имелись только нары и параша. Дверь была целиком из проклепанного железа, с небольшим откидным окошком на уровне лица. Чуть большее окошко, устроенное в толстенной стене, выходило наружу. В него и так котенок с трудом бы пролез, так оно еще и решеткой было забрано.
— Кажется, отоспаться нам никто не помешает, — сказал Алекс, забираясь на верхние нары.
Я тоже улегся. Урман с хмурым выражением лица уселся на край свободной заправленной постели.
Говорить не хотелось. Я отвернулся лицом к стене и стал размышлять, что делать дальше. Как ни крути, а ситуация была хуже некуда. И если наш спаситель еще мог отделаться легким испугом и увольнением из муниципалитета без права восстановления, то нам с Алексом срок могли впаять как нечего делать.
Вообще-то власти к нам никогда пылкой любви не питали, а тут подвернулся повод, удобный во всех отношениях. Хорошо еще Ольгу не загребли под шумок.
Чем больше я думал о создавшемся положении, тем сильнее расстраивался. Если поначалу арест казался каким-то дурным наваждением, то теперь жесткие нары все сильнее убеждали меня в реальности происходящего. И постепенно, тихо, на кошачьих лапках ко мне начал подкрадываться ужас.
Ведь этот арест, по большому счету, означал конец так и не начавшейся операции «Караван». Даже полтора года заключения могли истрепать нас настолько, что ни о каких операциях думать не захочется. И ни о каком спасении человечества.
А могли вкатить и три года. И семь, если пойдут на принцип. Год я уже отсидел в тюрьме по молодости, когда взяли банду Грека, так что иллюзий у меня не было никаких.
Мне было неудобно и на правом боку, и на левом. И на спине неудобно, и на животе. Алекс спокойно храпел, а я ворочался, не смотря на усталость, затем встал и принялся мерить камеру шагами.
— Сядь, а? — попросил Урман. — Без твоего мельтешения тошно.
Я послушно уселся. Все же этот бюрократ угодил в камеру, спасая наши шкуры. Лаяться с ним не хотелось совершенно. Внезапно усталость навалилась на меня новой волной. Я лег и почти моментально провалился в сон.
Проснулся я от того, что кто-то крепко теребил меня за плечо. Разлепив глаза я различил в темноте силуэт Алекса.
— Хватит дрыхнуть, — прошептал он. — Не на курорте.
В узком окошке виднелось черное небо с одинокой звездой почти в центре видимого пространства. Судя по отсветам, взошла луна. Урман спал.
— Чего надо? — пробурчал я.
— Ты тут жить собрался? — с усмешкой поинтересовался напарник.
— Нет, стены лбом прошибать… Есть идеи?
— Пока нет. Но ты, я гляжу, скис.
— Без повода, хочешь сказать?
— Повод поводу рознь. Первый раз в кутузке, что ли?
— А ты?
— Я не первый, — сказал Алекс с гордостью.
— Ну и я бывал. Что с того? Лучше тут с тех пор не стало.
— Это понятно. Ну так о чем думаешь?
— А… — Я вяло отмахнулся. — Рассчитывал на поддержку муниципалитета. Без нее ни о какой операции «Караван» и речи быть не может. Ладно бы еще без поддержки, к этому не привыкать. Но вне закона, это уже перебор.
— А я говорил, что бесполезно их в задницу целовать.
— Да я смотрю, что все бесполезно. Целуй, не целуй…
— Это ты скис, — уверенно заявил Алекс. — Неужели думаешь, что мы отсюда не свинтим? Ну, не из камеры, я понимаю… Но может подвернуться шанс. А если киснуть, гарантированно нужный момент прощелкаешь.
— Даже если сбежим, что с того? Смысл в чем? Так может по суду еще и замнут дело. Постращают и успокоятся. А если рвануть отсюда, вариантов уже не будет. Всю оставшуюся жизнь придется по норам ныкаться.
— Резонно. Ладно, ты капитан, ты и рули. Годится?
— Годится. Мне кажется, что до суда надо мышами прикинуться. Белыми и пушистыми. Может и обойдется. А если нет, то валить отсюда надо уже после оглашения приговора. К тому же, сам знаешь, на этапах оно легче, чем через такое окошко. И Ольга на свободе. Наши, из моей бывшей команды, все живут в городе. И Борис, и Катя, и Док. Так-то мы вроде расстались, но если до них дойдет, что меня по этапу пустили, то могут и подсобить. В теории.
— Вот таким ты мне больше нравишься. — Алекс широко улыбнулся, показав в темноте белые зубы.
— Иди ты… — вяло ругнулся я. — Жрать охота.
— Это тоже хороший знак.
— Никакой это не знак. Химия отходит, после нее всегда пробивает на аппетит.
— А…
— Ладно, поболтали и хватит. — Я решил закончить разговор. — Сейчас все равно ничего не решим. Точнее уже решили.
— Что именно?
— Что при первой же возможности охранникам по башке не даем, а ждем суда. Все, отбой на корабле.
Утром к нам пожаловал адвокат. Бесплатный, от муниципалитета. Я его послал сразу и без малейших угрызений совести.
Не настолько плохи наши финансовые дела, чтобы Ольга не наняла более или менее серьезного профессионала, заинтересованного в результате.
Даже странно, что он не опередил муниципала. Ладно, в нашем положении ожидание является состоянием нормальным.
Я объяснил свои соображения Алексу. Он согласился. Урман тоже меня поддержал. Цену муниципальным работникам он знал лучше нашего.
Ближе к обеду я предпринял несколько попыток поскандалить и истребовать возможность связаться с Ольгой. Попытки успехом не увенчались. Охранник объяснил через окошко в двери, что это далеко за пределами его компетенции, а кому положено решать такие вопросы, тот их и решит, когда настанет черед.
После обеда нас вывели на прогулку во двор. Двор был небольшим, обнесенным глухой высокой стеной с противопехотными «капканами» по всему периметру и со спиралями «егозы» в три ряда.
Заключенных оказалось не много. Да, в принципе, много их быть и не должно, это же пункт временного содержания, а не тюрьма. По всей видимости суда долго ждать не придется.
Никакого намека на ворота во дворе не было, войти или выйти можно было только через трехэтажный блок с камерами временного содержания, одну из которых занимали мы.
К вечеру я начал всерьез беспокоиться насчет Ольги, о чем сообщил Алексу.
Ну что за дела? Мы тут больше суток, а от нее вообще никаких вестей. На самом деле вариант я видел только один. Возможно, ее тоже замели, но держат в левом камерном блоке, в женском.
Алекс посоветовал мне не пороть горячку. По его мнению Ольга могла заниматься более практичными делами, чем хлопотать о свидании. Например, она могла попытаться связаться с Доком. В теории это было возможным, но я сомневался.
Надо знать Ольгу. Слова она всегда ставила выше дела, и ей проще было приободрить нас весточкой, чем сразу предпринимать практические усилия. Прежде чем начать действовать, ей надо было все обдумать, а еще лучше посоветоваться и обсудить все.
Ночью я спал отвратительно.
Утром нас навестил комиссар Гэбриэл. Я потребовал связи. Он позволил. Коммуникатор Ольги на вызов не реагировал. Или выключен был, или поврежден, или находился едали от вышки.
Это меня окончательно выбило из колеи. Комиссар сообщил, что до суда нас переведут в тюремную зону «А-21». Это уже не камеры временного содержания. Это уже тюрьма. И действуют там тюремные законы, точнее понятия.
Заново вспоминать их тонкости мне совершенно не хотелось. Создалось впечатление, что в задачу инспектора входило нас деморализовать. Зачем, не понятно. Но у него получилось. Даже Алекс скис, хотя и продолжал напускать на себя бравый вид.
Мы все обросли щетиной.
После обеда, вместо прогулки, нас отконвоировали на первый этаж и заперли в клетке с еще двумя зэками. Готовили к этапированию.
Один из зэков, лысый, с татуировками в виде змей на руках, оценивающе поглядывал на Урмана и улыбался.
У бывшего муниципала сдали нервы. Я видел, что он едва сдерживает слезы. С нами он эти дни почти не общался.
Я сказал зэку, чтобы он расслабился. Лысый начал быковать. Мы с Алексом ему наваляли, причем не без удовольствия, я себя на этом поймал.
Но не успел я расстроиться по поводу возросшей в моей неокрепшей душе агрессии, как в клетку ворвались конвоиры и отоварили нас с применением электрошокеров.
Лысого унесли. Это хорошо, а то бы он до вечера так и валялся бы. Урман чуть приободрился. До него начало доходить, что мы его без защиты не оставим.
— Они от нас определенно чего-то хотят, — сказал я Алексу, когда мы отошли от электрошока. — Как-то все жестко.
— Похоже на то, — согласился напарник. — Думаешь, Гэбриэл устраивает нам спектакль?
— Вполне возможно. Может, и не будет никакого суда. Хочет попугать, морально подавить и отпустить. Чтобы мы оставили свои затеи и устроились на работу грузчиками.
— Тогда он не слишком умен, раз на это рассчитывает.
— Полицейские умом редко когда отличаются. — Я пожал плечами. — Но на полного придурка инспектор не похож. Скорее он уверен в своих силах. И пока наблюдает, приценивается, с какой силой на нас надо надавить, и на какое конкретно место, чтобы получить желаемый результат. Слабое место Урмана уже проступило. Если и дальше будет его изнасилованием пугать, значит моя теория верна.
— Тогда бы я на его месте нас разделил, — прикинул Алекс.
— А вот и нет. Если нас разделить, мы начнем выживать. А выживание мобилизует. Пока мы в куче, на нас можно воздействовать, а если разделить, то озвереем, и фиг нас проймешь. Инспектора именно мы с тобой интересуем, Урман ему до лампочки. Воздействие на него имеет смысл только пока мы его наблюдаем.
— Резонно, — согласился напарник.
Это заключение Синха еще больше приободрило. Представляю, насколько он не хотел бы лишиться нашей поддержки.
Через час прибыл броневик для этапирования, и нас впятером погрузили на него. Лысого в санчасти обклеили пластырем, он теперь выглядел куда менее грозно. Следом, во второй отсек, отделенный от нас решеткой, забрались четверо конвойных.
Проходя мимо лысого, чтобы устроиться на лавке, я как следует наступил ему на ногу. Зэк резко обернулся ко мне и получил от Алекса локтем по почке.
Все прошло мило, по-свойски, без ругани. Конвойные ничего не заметили.
— На ночь рекомендую задницу хорошенько намылить, — прошептал я лысому на ухо. — Чтобы без травм.
— Чего вы ко мне пристали? — недовольно спросил лысый. — Я вас трогал?
— Ты же на Урмана так поглядывал, словно мужчину хочешь. Будет тебе сегодня мужчина.
— Да я вообще не по тем делам! — нервно прошептал лысый. — Меня Гэбриэл, собака, подговорил на вашего пялиться. Обещал в прачечную устроить, а не в каменоломню.
Я подмигнул Алексу. Напарник кивнул. Мы оба потеряли к лысому интерес.
История становилась интереснее и перспективнее, чем казалась поначалу. Властям от нас что-то было нужно. Наиболее вероятным вариантом казалось, что они хотели чтобы мы перестали отсвечивать. Но были и другие соображения на этот счет.
Например, они могли хотеть заставить нас бесплатно делать то, что мы собирались делать за муниципальные деньги. А это уже можно было использовать в нужных нам целях. У меня поднялось настроение. Алекс тоже повеселел.
В зоне нас тоже поселили вместе, в четвертом бараке. Вместе с нашими там располагалось пятьдесят двухъярусных коек. Нам выделили самые крайние места, дальние от входа. Мы с Урманом заняли два яруса одной койки, я снизу. Алекс рядом, тоже на нижней. Наверх он загнал лысого. Пятого зэка разместили в другом бараке.
До ужина нас всех выгнали в общий двор, огражденный пулеметными вышками и колючей проволокой. Народу было человек четыреста, может чуть меньше. Судя по номерам на робах, все осужденные, после суда. Мы же тут были белыми воронами. Робы нам тоже выдали, но без номеров, ясное дело. Вообще это было незаконно, но жаловаться некуда. Оставалось только одно — ждать развития ситуации.
За неделю мы пообвыклись. Даже Урман. От Ольги по-прежнему не было известий, но теперь это было понятно, она не знала где мы. И вряд ли кто-то дал бы ей нужную информацию.
Мы с Алексом изучали зону. И когда работали на каменоломне, и когда сидели во дворе с остальными. Хотя изучать особо было нечего. Зона «А-21» располагалась на отрогах горного хребта, идущего с юга на север. Кроме забора и пулеметных вышек нас охраняла протяженная болотистая местность, открытая на километры. Ни единого деревца до самого горизонта.
В общем, побег своими силами представлялся мне мало возможным. Единственный шансом виделся штурм пулеметной вышки, а лучше сразу двух. Тогда можно подавить огнем остальные, а дальше зэки так рванут на волю, что сметут ограждение, даже если оно под током.
Но это мы с Алексом решили оставить на крайний случай. Все же такой штурм был делом довольно рискованным.
Меня интересовало, когда у Гэбриэла иссякнет терпение нас прессовать, когда он предъявит требования? Или обвинения. Или отпустит, что тоже могло быть вполне вероятным.
Один раз к Урману пристали настоящие гомики, а не подсадные, вроде лысого. Их было пятеро, сплоченная банда. И очень уверенная в своих силах. В зоне их боялись, потому что у двоих даже были заточки.
После стычки Алекс хотел припрятать одну из трофейных игрушек, но я велел оставить ее рядом с телом владельца. Это нападение могло быть чистейшей провокацией, а необходимости отягощать себя железом у нас пока не было.
Сами мы никого не трогали, да и нас после этой стычки не задирали. Повода мы не давали, а без повода желающих не было.
Вообще с заточками нам повезло, если бы не они, на нас легко бы повесили два трупа и трех покалеченных. А так мы официально были жертвами вооруженного нападения. Причем, группового. Не подкопаешься ни под каким видом. Даже при откровенном пристрастии.
На работу нас не возили, потому что каменоломня была прямо в зоне, внутри периметра. Утром бегом туда, вечером бегом обратно. Камень грузили на самосвалы вручную, затем вывозили в сторону города на композитный завод.
Мне работа нравилась, Алексу тоже. По крайне мере это был прекрасный способ не терять физическую форму, потому что никаких спортивных снарядов в зоне не было.
У Синха же ручной труд восторгов не вызывал. Плохо он был подготовлен физически, это факт. Сам бы он норму не мог выполнять, и получал бы урезанную пайку. Но нам с Алексом не в обузу было помахать киркой чуть активнее, чем требовалось, и мы вдвоем нарубали три полных нормы каждый день. Так что к нам троим со стороны администрации не было ни малейших претензий.
Правда, совсем лодырничать мы Урману не давали. Я показал ему несколько упражнений с киркой, как ей бить правильно, чтобы развивать разные группы мышц. Уж кому-кому, а бывшему кабинетнику лишняя мышечная масса никак не грозила.
Через неделю Урман втянулся, ему понравилось ощущать новую силу в теле. Даже иногда почти полную норму стал выдавать.
Кормили так себе. При таких нагрузках нужно мясо, иначе толку нет, а нас пичкали каким-то дерьмом злакового происхождения. Не мудрено, что зэки быстро худели и теряли силы вместо того, чтобы их набирать, как мы. Но у нас в мясе недостатка не было. Мне вообще невдомек, как можно голодать в зоне, где мясо само идет в руки. Причем мясо отличного качества, свежее, без консервантов и антибиотиков, какими пичкают скотину в Метрополии.
Нет, ну какой может быть недостаток в мясе, когда крыс навалом? Жирненьких, вскормленных кухонными помоями. Просто прорва, сколько их было. И от того, что мы с Алексом их ловили силками и съедали штук по десять-пятнадцать за день, меньше их не становилось нисколько. В общем дармовой и неисчерпаемый источник хорошей пищи.
Странно, что никто кроме нас не занимался подобной охотой. Хотя умом я понимал, что большинство людей не могут есть мясо сырым, а готовить его тут возможности не было ни малейшей.
Урман вообще мяса не ел, сколько мы ему ни предлагали. И нормально себя чувствовал. В его жилах текла кровь индуса и был он вегетарианцем. Я отдавал ему свою порцию каши, а оставшуюся мы делили с Алексом на двоих. Не одним же мясом питаться, не дикари…
В общем, пара недель на свежем воздухе, в горах, без недостатка в физических нагрузках и с хорошим питанием нам с Алексом пошла на пользу. А то сидели на базе, как кроты.
Но долгий отдых тоже утомляет. Точнее утомляет бездействие. Понятно уже было, что нас сюда упекли, что никакого суда не предвидится, а помощи ждать неоткуда. И мы стали подумывать о выписке из этого санатория.
Поначалу я прикидывал, как можно обойтись без жертв со стороны охраны. Парни-то ни при чем, это Гэбриэлу надо было по рогам надавать. Но Алекс меня спустил с небес на землю, объяснив, что как ни крути, з чистенькими это исправительное заведение покинуть не получится. Да и сам побег — дело противозаконное. Так что нет смысла осложнять себе жизнь, надо действовать без особых затей и не отягощать себя философией.
Подумав, я с ним согласился. Были бы мы одни, можно было бы еще пораскинуть мозгами с целью оптимизации действий, но с нами был Урман, а из него боец, как из петуха сковородка. Так что лишний риск только ради сохранения жизни и здоровья охранников был неоправдан. На том и порешили.
Бежать лучше всего было ночью. Никакого транспорта в зоне не парковалось, так что полагаться приходилось только на собственные ноги, а значит, надо было позаботиться об отсутствии погони. Алекс предложил радикальный метод, мол, надо перебить всю охрану под корень, а потом не спеша свалить.
Но мне не хотелось устраивать тут кровавую баню. Сошлись на компромиссе, решив зачистить только часть охраны, непосредственно несущую службу, а остальных нейтрализовать более гуманным способом.
График смены караулов и расположение постов мы знали наизусть. Часов у нас не было, но мы ориентировались по звуку, так как смена сопровождалась клацаньем затворов и рапортами караульных. Выждав пятнадцать минут, мы велели Урману сидеть тихо и ждать Алекса.
На подготовку оставалось минут пятнадцать, потом надо действовать, потому что нападать лучше всего минут за десять до следующей смены, когда постовые больше думают о предстоящем отдыхе, чем о несении службы.
Первым делом Алекс прополз под кроватями и свернул шею дневальному, чтобы не мешал. Затем мы разделись до гола и хорошенько натерлись сажей, которую набирали из печной трубы в нарядах по кухне. Мы смешали ее с крысиным жиром.
Алекс без труда отодрал от подошвы ботинка подкову, изрядно затертую и заточенную о каменистую почву. В качестве оружия она была совершенно непригодна, зато годилась в качестве рабочего инструмента.
С ее помощью мы отщепили от дверного косяка две длинных заостренных щепы с палец толщиной. Вот это уже было какое-то подспорье в драке. В какой-то мере даже оружие, вроде деревянного штыка. И хотя я был против кровопролития, отказываться от идеи вооружиться не стал. Нет, ну правда, не с голыми же руками идти на охранников с винтовками и пулеметами!
Замаскировавшись и вооружившись подобным образом, мы приступили к выполнению главной части плана.
Сначала забрались с Алексом на верхний ярус кровати. Алекс усадил меня к себе на плечи, поднялся во весь рост, а я осторожно встал на них ногами и, чуть оттолкнувшись, допрыгнул до потолочных стропил, зажав щепу в зубах.
Повиснув на пальцах, я подождал, когда Алекс вскарабкается по мне, как по веревке, и подтянет меня наверх. Босыми ногами мы пробежали по брусу до того места, где к нему примыкала кровля из ферропласта. Листы лежали внахлест и крепились к брусьям острыми скобами. Аккуратно, не спеша, Алекс уперся в кровлю плечом и начал толчок за толчком отжимать ее наружу. Скоба с едва слышным скрипом потихоньку начала выходить из дерева. Поначалу трудновато, но потом выскочила, как морковка из грядки. Лист отошел, образовав изрядную прореху в крыше.
Мы выбрались наружу и, двигаясь вдоль силовых элементов, где листы были прибиты прочнее, вскарабкались почти до гребня крыши.
В зоне располагались четыре барака, выход из каждого охранялся пулеметным гнездом, устроенным из мешков с песком. Кроме пулеметчика и его второго номера в расчет входил стрелок со скорострельной винтовкой. Расстояние от барака до гнезда составляло метров пятнадцать. Это укрепление, по плану, было нашей первой целью. Но чтобы его подавить, от нас обоих требовалась акробатическая ловкость. В себе я не сомневался, а вот Алекс казался мне грузноватым для подобных трюков. Поэтому я жестами объяснил ему, что пойду первым, для гарантии, а ему лучше следом за мной. Он кивнул.
Чуть подтянувшись, я вскочил на гребень крыши и, как по канату, помчался по нему вдоль барака, в сторону пулеметного гнезда. Конек возвышался относительно грунта метров на пять с половиной, что значительно повышало дальность прыжка, но все же пятнадцать метров от барака до пулемета великовато.
Позади слышно было, как набирает ход Алекс. Достигнув края крыши, я оттолкнулся в прыжке с такой силой, что чуть не потянул сухожилие, но оно того стоило. Меня, намазанного сажей, не могло быть видно на фоне ночного неба, поэтому, когда я приземлился в пяти метрах от пулеметного гнезда и в кувырке погасил силу удара, охранники не поняли ничего. Просто не успели. Я прыгнул второй раз, используя инерцию от падения, и всадил заостренную щепу в глазницу обладателя винтовки за миг до того, как мои ноги коснулись земли. Охранник к этому времени только успел снять оружие с предохранителя.
Я схватился за рукоять ножа, висящего на поясе стрелка, и ударил его ногой в живот. Охранник отлетел назад и перевалился через мешки с песком. У меня в левой руке осталась его винтовка, а в правой нож.
Ножом я тут же ударил назад, всадив его по рукоять под основание черепа пулеметчика, а третий охранник в это время уже падал на спину, с щепой Алекса в глазнице.
Мы притаились в пулеметном гнезде.
«Вроде не нашумели» — жестами показал Алекс.
Подождали две минуты, чтобы убедиться в отсутствии тревоги. Хотя чушь, конечно. Ни с вышек, ни из других пулеметных гнезд невозможно было понять, что тут произошло за кратких две секунды. У большинства людей на зевок уходит побольше времени.
Лучи прожекторов, установленных на вышках, продолжали лениво шарить в пространстве.
«Ты оставайся за пулеметом, — показал я жестами. — Если что, прикроешь».
Мне же надо было занять одну из вышек для гарантии. В принципе, задача не великой сложности, если бы не ряд колючей проволоки, отделяющий вышки от внутреннего пространства лагеря. Голышом через нее не попрешь, резать нечем. А взрывать гранатами, которых в гнезде был припасен полный десяток, слишком шумно.
Но мы заранее продумали, как тут быть. Вот только мне этот способ не очень понравился. Ненавижу я таскать тяжести. А что делать? Пришлось взвалить на плечи сорокакилограммовый мешок с песком и переть его до самой «колючки». По мере движения, когда прожекторный луч оказывался в опасной близости, приходилось падать, закрывая мешок собой.
Достигнув цели, я с облегчением швырнул мешок на «колючку», и он повис сантиметрах в тридцати над землей. Этого мне с лихвой хватало для преодоления преграды.
Выждав очередное прохождение луча, я отошел метров на пятнадцать, разогнался и прыгнул, целясь босой ногой в верхнюю часть мешка. Через миг я оттолкнулся от него и преодолел оставшуюся часть заграждения.
Падение, кувырок, снова на ноги. Камень попал под плечо в момент переката. Неприятно, ссадина будет, а от нее в болотистой местности добра не жди. Дальше, не теряя времени, я бросился вперед и притаился под вышкой, & зоне, недоступной для взгляда засевшего наверху пулеметчика.
Вскарабкаться по лестнице на вышку для меня труда не составило, а вот то, что люк не поддался попытке его открыть, чуть расстроило. Он оказался заперт на задвижку. Ладно. Акробатика всегда мне нравилась больше, чем таскание тяжестей. Это разнило нас с Алексом, но зато мы прекрасно дополняли друг друга.
Зажав нож в зубах и перебравшись на брусчатый каркас вышки, я уцепился руками за основание бортика, подтянулся и встал на узкий карниз пальцами босых ног. Находиться в такой позе более двух секунд было немыслимо, поэтому я распрямился, перехватился руками за перила, перемахнул их и оказался прямо за спиной пулеметчика.
Видимо он услышал производимый мной шорох, потому что застал я его в перевешанной через перила позе. Он глядел вниз, пытался увидеть, что могло производить такой звук. Пришлось дождаться, когда он распрямится, а уже потом ударить острием ножа в висок.
Все, две пулеметных позиции остались за нами. Это можно было смело назвать успехом, особенно с учетом того, что противник до сих пор ни о чем не догадывался. С вышки и пулеметного гнезда мы могли контролировать огнем внушительную территорию лагеря. Причем, когда начнется стрельба, охранникам трудно будет понять, где свои, где чужие, какая из вышек в руках неприятеля, а по каким стрелять нельзя. Мы же не собирались свой флаг вывешивать…
Понять же ночью, откуда и куда ведется стрельба фактически невозможно. Но все же занятых позиций для чистого выполнения плана было недостаточно. Мы рассчитывали на помощь заключенных. Без их согласия, правда, но что поделаешь? Некогда было вести с ними переговоры, да и аргументов у нас не хватило бы для их убеждения. Поэтому мы решили подключить их к участию в нашем побеге на простых рефлексах.
Я перевел луч прожектора так, чтобы он осветил ворота нашего барака, а затем махнул перед ним рукой. Это был условленный сигнал Алексу, мы заранее договорились, что он по нему должен делать.
Через пять секунд темноту разорвала яркая вспышка. Это Алекс швырнул гранату под ворота нашего барака. Грохнуло. Створку ворот сорвало с петель. В воздухе заклубилась пыль. Одна секунда, вторая, третья… Мы не могли начать стрельбу первыми, иначе охранники сразу смекнут, какое пулеметное гнездо и какую вышку мы заняли. Нужно было не спешить, не нервничать, а дождаться выхода на сцену заключенных.
И тут Алекс, умница, проявил инициативу. Он запустил в небо красную осветительную ракету, позаимствовав ее у бывших хозяев гнезда. Инициатива небезопасная, ведь мы в точности не знали принятых в зоне сигналов тревоги. Но зачем еще, если не для поднятия тревоги, нужны охранникам красные ракеты?
Прошли еще три утомительно долгих секунды. Но наш сигнал все же приняли. Из караульного помещения раздался нарастающий рев сирены. Все, теперь, как минимум временно, Алекс обеспечил себе безопасность. Ведь кому придет в голову, что сигнал тревоги подан теми, кто является ее причиной? Скорее это воспримут наоборот, мол, уж в этом пулеметном гнезде точно свои.
Наконец из барака начали ломится заключенные. Конечно, по ним сразу открыли огонь со всех вышек и из ближайшего пулеметного гнезда. Мы с Алексом тоже пустили в ход пулеметы, только не против толпы, а как раз по огневым точкам противника.
Алекс в несколько секунд подавил ближайшее пулеметное гнездо, я помог ему сверху, для гарантии, а потом, одного за другим, начал отстреливать пулеметчиков на вышках. На каждого потребовалось по короткой очереди. В общем, заключенные сильно не пострадали из-за краткости драматического момента.
Потом Алекс начал орать, привлекая внимание бегущих. Когда те пришли в себя и остановились, он быстро объяснил им, что к чему и рекомендовал занять следующее пулеметное гнездо. Часть толпы занялась этим, остальные рассыпались по лагерю. Кто к ограждению, кто занимать пулеметные вышки, кто ввязался в драку с подоспевшими из караулки охранниками. Кто-то открыл второй барак, началась еще большая суматоха. Нас это уже не очень волновало.
Алекс метнулся в наш барак, вывел оттуда Урмана, и они оба кинулись ко мне. Ограждение подорвали гранатой.
Мы переоделись в одежду охранников, посчитав, что глупо голышом переть через болото, затем взяли три винтовки, боекомплект и ножи.
— Все, надо уносить ноги, — скомандовал я.
Тремя гранатами Алекс пробил нам дорогу в оставшихся рядах ограждения, Урман закрывал уши перед каждым взрывом.
Через пять минут мы окончательно покинули лагерь, оставив позади трескотню перестрелки и шум возбужденной толпы. Ночь развернула над нами черный пиратский флаг, как бы показывая, что теперь мы окончательно поставили себя вне закона. И обратного пути уже не было.
Никогда раньше я не считал свободу чем-то отягощающим. А сейчас… Сейчас я просто не знал, что с этой свободой делать. Конечно, оставаться заключенным в зоне тоже не вариант, но что дальше?
Четыре года назад я зарабатывал деньги, участвуя в смертельных стрелковых дуэлях. И у меня была идея. Идея преподнести человечеству океан в подарок. И вот же как все обернулось! Я не хотел верить в то, что человечеству мой подарок не нужен. Чушь. Но проклятые бюрократы, дьявол бы их забрал, просто выполняли свою работу и соблюдали букву закона. А моя идея противоречила букве закона. Сама идея, вот в чем беда.
Люди открестились от океана и старались делать вид, что его как бы и нет вовсе, что они запросто могут без него обойтись. И все это лишь от того, что за береговой чертой притаился ужас, ставший уже генетическим.
Работало простое мышление, мол, не трогай биотехов и они не тронут тебя. Подождем. Они ведь не вечны. А у человечества, если брать его целиком, бездна времени. Я их понимал. Вот только у меня лично не было бездны времени. И мне не хотелось отсиживаться крысой в норе. И мне не хотелось делать никакого вида. А бюрократам на это плевать.
Нет, закон законом, но дело не только в этом. Люди ненавидят, когда их носом окунают в их собственное дерьмо. А биотехи были именно дерьмом, дерьмом всего человечества. Ошибкой, порожденной непомерным, индюшиным самомнением. Мы, дескать, цари природы! Да уж, цари… На два километра к берегу подойти боимся…
Но это все так, эмоции. Суровая же правда состояла в том, что после побега всем нам придется заняться чем-то другим. Не океаном, не Большой Охотой и не операцией «Караван». Вот только чем? Возвращаться в криминальный бизнес, рисковать жизнью на дуэлях? Или грузчиком на завод? Хотя, грузчиком на завод тоже теперь не выйдет. Я теперь беглый каторжник, а это ни водой не смоешь, ни дезодорантом не зальешь.
Прошлепав километров пять по болоту почти в полной темноте, мы решили сделать привал. В основном из-за Урмана. Мы с Алексом кое-как отмылись от сажи, хотя смысла в этом не было никакого. Говорить не хотелось. Говорить хотелось еще меньше, чем когда мы висели над океаном без всякой надежды на возвращение. Тогда с нами было хотя бы чувство выполненной задачи. А теперь что?
Я снова скис. Мне не хотелось ни разговаривать, ни куда-то идти. Я подумал, что можно вообще на все плюнуть. Правда. Устроить жилище в лесу, поближе к океану, куда никто не сунется, добывать пропитание охотой. Огород завести… Я физически чувствовал, как во мне умирает идея Большой Охоты. Она таяла, как кусок сахара. Ну действительно, к чему тратить столько усилий на то, что не нужно тем, для кого ты это делаешь?
А ведь оно действительно не нужно, я все сильнее это чувствовал. Точнее никто, кроме нас самих, не собирался чем-то ради этого поступаться. Вот если бы подарок сам бы упал человечеству в руки, в этом случае его бы приняли. Но чем-то платить… Нет уж, увольте.
Хотя… Хотя вранье это все. Я сидел по пояс в воде под черным безлунным небом Суматры и врал сам себе. Врал безбожно. Я всегда старался убедить и себя, и других, что Большая Охота нужна человечеству для освобождения от биотехнологической угрозы. Но на самом деле Большая Охота прежде всего нужна была мне самому.
И дело даже не в мщении за гибель родителей, за гибель Кочи… Просто я не мог жить, как овощ на грядке. Вот и все. Что меня толкало вперед? Неуемная гордыня? Желание оставить след в истории? Возможно и так. Как-то раз Коча выдал мне фразу, которая крепко въелась в память. Что-то мы зацепились с ним языками за тему смысла жизни, а он возьми и скажи:
— Жизнь совершенно бессмысленна, Хай. Можно на эту тему даже не умничать. Жизнь совершенно бессмысленна. В ней есть только тот смысл, который мы вносим в нее сами.
И он был прав. Никто ровным счетом не хочет жить бессмысленной жизнью. И каждый придумывает себе собственный смысл. Любовь, семью, материнство, долг перед родителями, деньги, славу, власть, служение богу, спокойствие, внутреннюю гармонию, безопасность… И все их смыслы ничем не хуже моего. Ну вот совершенно. Только почему я не мешаю им зарабатывать деньги, растить детей, любить, дарить друг другу подарки на именины, а они мне мешают? Почему мешают мне насытить мою жизнь моим собственным смыслом?
Ну, вперся мне такой смысл, типа, долг перед биологическим видом под названием «человек разумный». И не просто вперся. Я точно знал, что человечество может вернуть себе океан. Я мог бы это доказать. Если бы мне хоть немножечко помогли. Если бы мне не мешали хотя бы!
— Пойдем… — Алекс вывел меня из задумчивости.
В прорехах облаков забрезжили звезды. Как-то Коча назвал их Глазами Небесных Зверей. Мол, звери эти притаились во тьме окружающего Землю пространства и глазеют на нас с вожделением хищников. Ждут, когда можно кинуться и утащить очередную жертву в логово.
И каждая смерть, по его словам, это победа Небесных Зверей. При всей наивности такого первобытного подхода, мой друг и тут был прав. Нас от бездонного ледяного космоса отделяет лишь тонкая пленка земной атмосферы. По сравнению с размером Земли она не толще пленки мыльного пузыря. И тут кипит наша хрупкая жизнь. А там, дальше, за атмосферой, смерть и холод. Вотчина Небесных Зверей.
И они глазеют на нас по ночам, напоминают, что время коротко, что мы не вечны, что рано или поздно сам ты окажешься в когтях Небесного Зверя. И за это краткое время надо что-то успеть. Просто что-то. Насытить жизнь своим собственным смыслом. Но мне упорно не давали такой возможности.
Подул ветер. Душный влажный ветер Суматры. Он как метлой гнал облака на запад, постепенно расчищая небо. Но на душе у меня безоблачнее не становилось. Я поднялся на ноги и побрел по болоту вслед за друзьями. А что мне еще оставалось?
Прошедший год был трудным. Но за всеми трудностями видна была перспектива. Пусть придуманная, но я ее видел и стремился к ней. У меня бала цель, и я непрерывно работал над получением средств к ее воплощению. А теперь что? Теперь я чавкал ногами по болоту и едва сдерживал слезы. Мой путь дошел до конечной точки. И надо было искать или придумывать новый.
