По мере погружения одна мысль всерьез не давала мне покоя — обычные биотехи пытались выпустить нам кишки, или какие-то особо модернизированные, приспособленные для жизни в опресненной воде? Вопрос был до крайности важным, от ответа на него зависело очень многое, а не только будут нас преследовать или нет. А если будут, то как долго и с какой интенсивностью? Ответ, как вердикт присяжных, способен был изменить в ту или иную сторону мое общее, глобальное представление о возможностях тварей. А, значит, и тактику мою, и стратегию.

Ведь если на базе остались твари, не чувствительные к опреснению воды, значит они могли притаиться где-то еще, а значит, ни эти воды нельзя считать безопасными, как нам казалось, ни какие-то другие. В этом случае, смерть могла поджидать даже у речных городских причалов. И что этого никогда еще не происходило, ничего, ровным счетом, не значило. Устойчивых к пресной воде тварей могло быть мало, они могли создаваться для исключительных условий и только в них применяться. Главного это не меняло. Если они есть — одно. Если нет — кардинально другое.

Больше всего меня это волновало именно в аспекте сохранности кораблей, дошедших по реке до города. Могу я там ощущать себя в безопасности, или река, напротив, способна превратиться в ловушку? При этом очевидно, что жаберный скафандр в пресной воде прекрасно функционировал и был для нее специально приспособлен. Значит, технологической преграды для этого не было. Вопрос в другом — успели по новой технологии наклепать биотехов, или опомнились раньше? Ответа у меня не было, это можно было узнать только на практике.

В убийстве боевых пловцов сомневаться не приходилось. Трупы наших разведчиков покоились на илистом шельфе под базой. Это означало, что твари бросились за ними в погоню и убивали уже под водой, а не в доке. Но что потом стало с ними самими? Вернулись? Погибли, не будучи приспособленными к имеющейся солености? И, если второе, какое время они могут оставаться живыми и активными в безопасной акватории? Многое можно будет понять, если биотехи и за нами предпримут погоню.

Правда, я отдавал себе отчет, что думаю, как шахматист над доской с фигурами, или как игрок в покер над раскладом карт. То есть, без учета того, что это не фигурки из полимера, и не красочные картинки королей и дам, а живые люди, сидящие сейчас в утлых десантных субмаринах и ожидающих команды Форсайта. Думать же надо было именно как о людях, так как время игр подошло к концу. И время рисков тоже подходило к концу. Надвигалась новая эпоха, а время одиночек, каким считал меня, и не без основания. Альбинос, близилось к закату.

Мне предстояло сменить амплуа, превратиться из постоянно рискующего авантюриста в мудрого стратега, способного не только воспламенить людей на какой-нибудь разовый штурм, но и вызвать их доверие всерьез и надолго. Научиться не только выкручиваться самому, но и не подставлять команду. Научиться жить не только сегодняшним днем, но и строить хоть какие-то планы. Научиться слушать не только себя, но и своих адмиралов. В том, что адмиралы у меня в скором времени образуются, оставалось мало сомнений. Точнее, образуются они как раз в том случае, если у меня получится изменить себя. Раньше мне казалось, что изменить себя и изменить себе — одно и то же. Но теперь понятно было, что это не так.

— Форсайт, срочно в рубку! — передал я по внутренней связи.

Необходимо было срочно дать ребятам команду к отходу, а я не знал как. Впервые в бою я не знал, как что-то сделать. Но это знал другой человек из тех, с кем я пошел в эту битву. Пожалуй, для меня, в огромной мере, это стало ключевым моментом. Не спрашивать, не пытаться самому разобраться, а ослабить присущий мне контроль над всем и над всеми, позволить другим членам команды выполнить то, что они умели хорошо делать. Возможно, не лучше меня самого. Но я не мог держать все нити в руках. Еще точнее — не имел уже права.

Лейтенант просунулся в тесную рубку, я показал ему модуль управления ходовыми и боковыми прожекторами, велев подать светом команду к отходу для всех, ожидающих нас, десантников. Сгорбившись в полутьме рубки, освещенной лишь зеленоватым маревом индикаторов и шкал на панели. Форсайт принялся мигать светом. Я понял, что эту проблему теперь могу выкинуть из головы, раз поручил ее, кому доверяю.

Вместо того, чтобы удирать от базы на полном ходу, я сдвинул рукоять управления влево и заставил «Шпика» заложить довольно крутой вираж. За винтами с серповидными лопастями оставались следы из кавитационных пузырьков. Десантная субмарина подсветила их своим прожектором, помогая мне лечь в точности на обратный курс. И лишь затем развернулась и устремилась к месту погрузки на гравилет. Я учился работать в команде. И мне это нравилось.

— Дай сигнал, что я их прикрою, — произнес я. — Пусть спокойно грузятся на борт. Алекс! Стрелковый комплекс готов?

— Как девица после предварительных ласк! — ответил в эфире стрелок.

— Смотря какая девица… — пробурчал я.

— Да готов, готов! Стрелять-то куда?

— Во все, что движется, кроме десантников и гравилета.

— Вот это мне нравится! — довольным тоном заявил Алекс. — Ожидаем погоню?

— Прикрываем десант, — уточнил я.

— О, как…

Я усмехнулся. Батиплан, оставляя след мелких пузырьков и поднимая ил с шельфа, хищной тенью пронесся всего метрах в тридцати от корпусов базы.

— Ультразвуковое орудие к бою! — приказал я. — Там не торпеды, так что нет смысла тратить боезапас.

И только я успел это сказать, монитор бокового обзора показал какое-то движение.

— Свет на базу! — приказал я Форсайту.

Он перевел плотный луч прожектора в сторону дока и мы оба увидели, как твари ныряют через проем. Они просто прыгали с кромки бассейна, а потому пенные следы за ними оставались в точности такими, как за прыгающими в воду людьми. С той разницей, что биотехи были намного крупнее. Поначалу вертикальные, следы круто изгибались у дна и направлялись в нашу сторону. Два, десять, пятнадцать…

— Цели на радаре! — сообщил Алекс.

— Огонь! — скомандовал я. — Но не перебей всех.

Мне нужно примерно пять особей, чтобы проверить их живучесть в опресненной воде.

— Понял! — ответил стрелок.

Конечно, за нами бросились не торпеды, а те самые амфибии, которые чуть не разодрали нас на части в доке. Эти твари не могли состязаться с батипланом ни в скорости, ни в маневренности. Да и боевой мощи у них недостаточно было для эффективного противодействия столь трудноуязвимой мели. Но все же это были биотехи, с ними надо держать ухо востро. Если они умели взрываться, подобно торпедам, то могли причинить нам достаточно опасные повреждения на столь короткой дистанции. А потому я предпочел дистанцию разорвать.

Направив батиплан по пологой дуге с правой циркуляцией, я начал растягивать довольно плотную стаю тварей и уводить ее прочь от шельфа, на котором стояла база.

В течение первых же десятков секунд стало ясно назначение этих амфибий. Их создавали исключительно для обороны от боевых пловцов. Гоняться за субмаринами они не могли. Тем более за такой, как наша.

Мне удалось без труда растянуть их строй, а в это время Алекс отстреливал их из ультразвуковой пушки, как резиновых уточек в тире на ярмарке. Конечно, так будет не всегда, это ясно. Но все равно было невероятно приятно так вот отвести душу на тварях.

Я сбавил ход, играя, как кошка со стаей догоняющих ее собак. В парке, где в любой миг можно без труда забраться на дерево. Я представил, как сейчас склонились над экранами радаров спасшиеся десантники и глядят, с какой легкостью и грациозностью мы расправляемся с теми, кого много лет считали кошмаром океанских глубин. И я знал, что надежда разгорается и крепнет в их сердцах, что уже завтра они, как революционеры с трибун, будут рассказывать другим об увиденном. Я даже подозревал, что эти рассказы через десятилетия превратятся в легенды. В те самые, которые цепляют за душу и не дают расслабиться до самого конца, пока не станет ясно, что все кончилось хорошо.

И именно эти легенды, рассказанные сыновьям отцами, сделают мою Большую Охоту общечеловеческим достоянием. Они соберут под поднятое мною знамя десятки тысяч новых бойцов, вооруженных новой, куда более совершенной техникой. Молодых, обученных, сильных и храбрых. Иначе и быть не могло. Но чтобы всех их избавить от страха, чтобы поднять на борьбу с тем, что, казалось, несметным и неистребимым, мне самому пришлось стать легендой. Я отдавал себе полный отчет в этом. Но иначе и не бывает. Кто-то должен сам стать легендой, чтобы сделать легендарным подвиг всего человечества.

Уже через несколько минут самые медленные твари прекратили погоню и начали возвращаться на базу. Я мог их всех истребить, но я боялся, что на базе не осталось ни одного биотеха, и это может дать шанс выжить Урману. А я не хотел давать ему подобного шанса. Возмездие должно свершиться.

Или мне только кажется, что должно? Да, я был зол на предателя, но пристало ли с моими амбициями мыслить столь мелко и мелочно? Не лучше ли в данном случае показать великодушие, чем проливать уже никому не нужную кровь?

— Алекс, ракеты к бою! — приказал я. — Отсекай возвращающихся.

— Урмана решил спасти? — фыркнул стрелок.

— А какой прок с его смерти?

Алекс не ответил. Он просто ударил ракетным залпом, разметав фронт возвращающихся биотехов. Я же уже был полностью уверен в своей правоте. Легенды всегда про героев. Но что за легенда, если в ней не найдется места Иуде?

Примерно через полчаса маневров и редких залпов я окончательно удостоверился, что даже эти амфибии в пресной воде жить не могут. Минут на тридцать у них духу хватило, но затем жабры начали сдавать, кровоточить и твари стали дохнуть.

Да, это было начало новой эпохи. Над океаном все больше занималась ее заря.

Когда, окончательно разделавшись с биотехами и вернувшись в док базы, я вышел на связь с Урманом, он был уже другим человеком. Даже понимая, что мы выбили всех тварей, он опасался покинуть бронированную скорлупку каюты, в которой заперся. Пришлось послать за ним Алекса. Тот приволок предателя буквально за ворот куртки. Вид у Урмана был жалким, но сочувствия не вызывал. Я заметил свежую седину на его висках.

— Вы меня не бросили… — непрерывно шептал он.

— Вы меня не бросили. От него пахло мочой и потом, страхом и безысходностью. Я велел оставить его в шлюзе, чтобы не пачкал пол.

Сможет ли он пережить подобное унижение, к которому сам же себя и приговорил? Сможет ли простить его тем, кто видел это его состояние? Мне подумалось, что Урмана все же лучше будет казнить за предательство. Для нас точно лучше, а может и для него. Но какой должна быть эта казнь, имею ли я на нее право, в свете меняющейся обстановки, я пока не понимал. Мне только было ясно, что такого врага за спиной оставлять нельзя. Но я решил остыть, а потом уже разобраться с этим.

Уничтожив на базе биотехов и забрав с нее Урмана, мы сделали это место тем, чем оно и должно быть — форпостом на пути к островной базе. Форпостом в безопасной акватории океана вблизи Суматры. Стратегической, в общем штукой. И очень, очень полезной. Я понимал, что после возвращения в город и расстановки всех необходимых акцентов в отношениях с Альбиносом и муниципальными властями, я еще успею разобраться с оставленным военными арсеналом и складами. Поэтому мы не стали терять время, а покинули базу, перешли в надводное положение, чтобы держать связь с гравилетом, и направились в сторону острова, где нас уже с нетерпением ожидал Крысолов.

Чтобы не портить никому нервы, я передал депешу об удачном завершении операции в центр связи на острове. Но еще до рассвета мы, в сопровождении гравилета, вошли в тоннель подземного дока, показав перед этим эффективность огневых систем «Шпика» против куда более грозных и маневренных целей, чем медлительные амфибии. Короткий участок пути от безопасной воды до шлюза тоннеля мы преодолели, не израсходовав ни одной ракеты, при помощи только ультразвуковой пушки. Для таких небольших и скоротечных операций ее мощности и скорострельности оказалось вполне достаточно.

Встречали нас в ярком свете прожекторов, построив эсминцы в кильватерном строю вдоль тоннеля. С десяток гравилетов висели в воздухе, создавая из лучей нечто вроде сияющей сетки, пронизывающей пространство. Личный состав сухопутных и десантных сил выстроился на пирсах и держал карабины «на караул». Это было эффектно, чего уж тут говорить. Нас встречали, как героев, хотя никакого особого подвига, по моим меркам, мы еще не совершили. Мы просто вернули свой батиплан. Но я прекрасно понимал, что этот подводный корабль, в глазах островитян, являл собой надежду жить под открытым небом на Суматре. И парад давали именно в его честь. Он этого заслуживал в куда меньшей степени, чем «Коча», но что поделать. Досталась слава именно ему, пусть пока и не очень заслуженно. Но так часто бывает. Обычно вся слава достается не первопроходцам, а тем, кто ступает по их следам.

Так будет и со мной, скорее всего. Но меня это уже не беспокоило. То, что предстояло совершить в океане людям, уже не для славы одного, отдельно взятого человека. Я даже не был уверен в том, что где-то, может даже на этом острове, кто-нибудь поставит мне памятник из благодарности. Скорее памятник поставят тем, кто пойдет следом за мной. Тем тысячам бесстрашных парней и девчонок, которые ринутся на штурм бездны. И так, наверное, будет честнее. А меня… Меня может быть запомнят, как автора Каталога. Но тоже только потому, что настоящим его автором, подлинным первопроходцем, был мой отец. А я лишь прошел по его стопам и доделал его работу.

По указанию диспетчера мы причалили к борту флагманского эсминца, и нам подали временный трап. Я, как капитан, должен был покинуть «Шпика» последним. Первым, под громогласное «ура» поднялся на борт эсминца Форсайт. За ним Ольга. Лицо ее и глаза сияли. Она не ожидала такого приема, и у нее словно крылья выросли за спиной. За ней Алекс. Поднявшись до середины трапа, он обернулся к пирсам и помахал рукой. В ответ разнеслось громогласное «ура» под сводами подземелья.

Затем спустился конвой и забрал Урмана. Он поднимался по трапу в гробовой тишине, а прожекторы гравилетов упирались ему в спину, как спицы лазерных прицелов. Ему было стыдно, я видел. Но за такие проступки стыд — цена недостаточная.

Стоило мне лишь одну ногу поставить на трап, воздух содрогнулся от салюта, данного с пирсов из карабинов и ракетных ружей. И залпы следовали один за другим, пока я не оказался на палубе эсминца. Там меня встретил Крысолов при полном параде, в мундире и с палашом на поясе. Все было очень серьезно, но уже зная Крысолова, я ожидал подвоха. И не зря. Стоило и мне напустить на лицо серьезное выражение, официоз тут же кончился, Крысолов широко улыбнулся и просто похлопал меня по плечу. Под сводами дока снова разнеслось приветственное «ура». Было совершенно ясно, что это и есть моя новая команда. И многие из этих ребят сами пожелают присоединиться к Большой Охоте и первыми пойти в океан на штурм бездны.

Нам еще многое предстояло доделать и завершить. Но я знал, что когда мы всеми эсминцами поднимемся по реке до города и ошвартуемся у старых причалов, разговор с нами будет вестись уже не через губу, как раньше. Против такой сокрушительной мощи не забалуешь. Достаточно дать холостой залп из носового орудия, и на десять кварталов от пристаней все окна в домах повышибает ударной волной. Боевыми стрелять не придется точно. Но о наличии ракет заявить все же стоит. Я подумал, что надо будет дать нечто вроде пресс-конференции, но не с трибуны, а с борта флагманского эсминца в прямом эфире по радио. Заодно и у Альбиноса отпадут идеи ставить какие-то условия или предъявлять какие-то претензии.

Мы с Крысоловом поднялись на капитанский мостик. И окинув взглядом уходящий в сторону Суматры тоннель, я со всей очевидностью понял, что век биотехов действительно подошел к концу. Их эпоха закончилась, а вместе с ней закончилась и эпоха ужаса. Над океаном занимался рассвет новой эры — эры людей. Конечно, до зенита ее славы было еще далеко. И человечеству предстоял еще долгий и изнурительный штурм бездны. Но теперь оно к нему было готово в куда большей степени, чем до моего вмешательства. И я не мог этому не порадоваться.