ГЛАВА 12
Все-таки я, наверное, везучий человек. Я ожидала всего чего угодно — что Света Панкратова, проживавшая когда-то в Сокольниках, уехала на край света, а ее родные умерли, что дом, где она жила, снесли, да мало ли что еще! Но, однако же, мне повезло — в архивах довольно быстро предоставили мне адрес Панкратовых, прописанных по улице Короленко. И дом был цел, и квартира у Панкратовых была все та же — только жила там теперь одна лишь Панкратова Тамара Сергеевна, шестидесяти трех лет. Зато я точно знала, что у нее действительно была дочь — Светлана Владимировна, которой в 1983 году было как раз двадцать лет!
Мне показалось не совсем удобным отправляться к одинокой женщине с пустыми руками, и я купила в магазине небольшой торт, коробку конфет и немного фруктов. С огромным пакетом в руках я поехала на улицу Короленко.
Панкратова жила на шестом этаже девятиэтажного дома в обычной двухкомнатной квартире. На двери, обитой вытертой кожей, висела потускневшая табличка с надписью «Панкратов В.И.».
Я нажала на кнопку звонка и терпеливо ждала не менее трех минут, пока мне откроют. Наконец дверь приотворилась ровно на длину дверной цепочки, и я увидела встревоженное женское лицо, все покрытое морщинками, мешочками и складочками. Панкратова выглядела гораздо старше своих шестидесяти трех лет.
— Вы что хотите, девушка? — подозрительным и каким-то надтреснутым голосом спросила она.
— Тамара Сергеевна, если я не ошибаюсь? — сказала я, стараясь, чтобы голос мой звучал как можно доброжелательнее.
— Да, я Тамара Сергеевна, — недоверчиво подтвердила хозяйка, вовсе не торопясь отпирать цепочку. — А вы кто? Я вас не знаю.
Я показала ей свое раскрытое удостоверение.
— Мне нужно задать вам несколько вопросов.
— Господи, ужас какой! — всполошилась Панкратова, но тем не менее мгновенно откинула цепочку и впустила меня в квартиру.
— Вы не волнуйтесь, — попросила я. — Речь будет идти не о преступлениях. Мы просто выпьем с вами чаю и побеседуем, ладно? А это вот вам… к чаю! — протянула я пакет.
Тамара Сергеевна опасливо заглянула в него и укоризненно покачала головой.
— Ну, зачем же вы тратились, девушка? — сказала она, возвращая мне пакет. — Мне ведь ничего этого нельзя… Категорически! Диабет у меня, — добавила она, словно извиняясь.
— Простите, я не знала, — растерянно сказала я. — Но все равно возьмите — угостите кого-нибудь…
Рыхлое лицо Тамары Сергеевны сделалось строгим, а глаза холодными.
— Некого мне угощать, девушка! — сказала она даже с некоторой гордостью. — Ко мне давно никто не ходит. Да я и не нуждаюсь!
Наступила неловкая пауза, но Панкратова быстро справилась с собой. На лице ее опять заиграла виноватая улыбка, а глаза сделались влажными и покорными.
— Да что мы тут стоим! — сказала она. — Проходите в комнату! А то на кухню — действительно чаем вас напою! Чтобы торт не пропадал…
— Пожалуй, тогда не стоит, — ответила я. — Меня, Тамара Сергеевна, время поджимает!
— Да-да! — закивала хозяйка. — Я прекрасно вас понимаю! Прошу, проходите! — И она, переваливаясь, зашагала впереди меня в комнату.
Конечно, она рано постарела и расплылась. Что тут было причиной — болезнь, одиночество, апатия? Или все вместе?
Комната, куда Тамара Сергеевна привела меня, была чистой и прибранной, но опять-таки во всем здесь чувствовалась атмосфера безысходности, равнодушия и старости. Казалось, порядок поддерживается лишь по многолетней укоренившейся привычке, а не от необходимости. Все словно застыло в семидесятых годах — уже побитая по углам, поцарапанная мебель, черно-белый телевизор с большим экраном, возможно и неработающий, коврик на стене. Совершенно новым, даже сверкающим выглядело только пианино, стоявшее в углу комнаты, — было заметно, что о нем хозяйка заботится с удовольствием и бережет как зеницу ока.
— Играете, Тамара Сергеевна? — спросила я, кивая на инструмент.
— Скажете тоже! — грустно засмеялась Панкратова. — Играю!.. Пыль вытираю да полиролью иногда обрабатываю — вот и вся моя игра… Нет, это для дочки в свое время куплено было. Думали, музыке выучится… Но, видно, бог не дал таланта!
Мое внимание привлекла фотография в металлической рамочке, стоявшая на пианино.
— Это и есть ваша дочка? — спросила я, взяв фотографию в руки.
На снимке была изображена миловидная коротко стриженная девушка с пухлыми неулыбчивыми губами. На ней была белая водолазка, обтягивавшая ее маленькую, но красивую грудь.
Панкратова с беспокойством уставилась на мои руки, но, убедившись, что я не собираюсь фотографию ломать или ронять на пол, произнесла с чувством:
— Она! Моя Светочка! Тут ей всего восемнадцать… Вроде совсем недавно было, а все — не вернешь! — Глаза ее наполнились слезами.
— Она не с вами живет? — спросила я, ставя фотографию на место.
— Какой — со мной! — саркастически воскликнула Тамара Сергеевна. — Пятнадцать лет, как не живет она с нами! Вот и муж мой, Владимир Ильич, может, поэтому так рано ушел — любил он ее, Светочку, больше жизни… Не выдержал разлуки — так я понимаю. Ну, и сердце слабое у него было…
— Вот вы говорите — разлуки, — деликатно промолвила я. — Выходит, вы все эти пятнадцать лет не виделись?
— Почему не виделись? — отозвалась Тамара Сергеевна, промакивая глаза носовым платком. — Навещала она нас, конечно. Не часто, но навещала. Это уж после смерти Владимира Ильича она как будто спохватилась — иной раз по три раза в год ко мне приезжать стала. Так уж не вернешь ничего! — Она не выдержала и заплакала все-таки — беззвучными горькими сле — зами.
— Может быть, вам чего-нибудь выпить? — спросила я. — Где лекарства у вас?
Панкратова отмахнулась.
— Ничего не надо! Пройдет сейчас… Наше дело теперь такое — плакать. Это вы, молодежь, не понимаете, а вот когда своих вырастите…
— Света, значит, не в Москве живет? — спросила я.
— Не в Москве, — вздохнув, ответила Тамара Сергеевна. — В Курске она теперь.
Я внутренне напряглась — все пока сходилось.
— Расскажите мне, пожалуйста, о ней поподробнее, — попросила я.
Тамара Сергеевна подняла голову и обреченно посмотрела на меня.
— Случилось что-нибудь? — тихо проговорила она. — Вы сразу скажите — случилось?
— А что могло случиться? — пожала я плечами. — Просто я расследую одно дело, и вот выяснилось, что ваша дочь знала человека, который меня интересует… Мне нужно узнать, где она сейчас и чем занимается…
— Вы… вы не про Ростовцева, про негодяя этого, говорите? — вся напрягаясь, спросила Панкратова.
— А кто это? — невинно осведомилась я. — Первый раз слышу такую фамилию!
— Будто бы? — иронически усмехнулась Тамара Сергеевна.
— Не знаю такого, — отрезала я. — Речь идет о другом человеке, фамилию которого я не могу вам назвать в интересах следствия.
— Ну, значит, Виктор ее любезный что-то натворил! — убежденно заявила она. — Больше некому! Я всегда знала, что хлебнет она с ним!..
— Знаете что, Тамара Сергеевна, — предложила я. — Давайте все по порядку! Я явилась к вам неофициально, но вы же не хотите, чтобы вас вызывали повесткой? Поэтому расскажите мне, что знаете, — может быть, этим все и ограничится…
— Да что же рассказывать, девушка милая? — всхлипнула Тамара Сергеевна. — Я бы и рада, да ведь не знаю я ничего — как живет она, Светочка, что у нее на уме… Она всегда у нас такая была — замкнутая, скрытная, все в себе!
— Просто расскажите, что случилось, почему Света от вас уехала, куда… ну, и так далее…
— Уехала почему? Да кто ж ее знает? Не угодили, видно, мы ей! — лицо Тамары Сергеевны вдруг сделалось опять строгим и непроницаемым. — А мы ей ведь только добра желали! Ну, да, видно, благодарности на этом свете не дождешься!
Было в ее тоне что-то удивительно неприятное, фальшивое — слушать ее было тошно до невозможности, и я начала понимать Светлану.
— Тамара Сергеевна, давайте не будем отвлекаться! — напомнила я. — Рассказывайте о Светлане!
Она искоса взглянула на меня, пожевала губами и продолжила тем же самым неприятным голосом:
— Это он ее испортил, Ростовцев! Был такой мерзавец, хлыщ, поклонник Запада! Светочка тогда в МГУ училась, на втором курсе физфака. Голова у нее золотая была! Но опыта никакого — вот этот хлюст ее и заморочил. Он у них лекции читал в университете… Но это он подрабатывал, а основная работа у него в каком-то НИИ была. С какими-то секретами дело имел. Мы в это никогда не вникали, даже не интересовались — ни боже мой! Для нас тогда государственная или военная тайна — дело святое было, не то что теперь!.. Вы ведь знаете, что потом случилось?! Этот Ростовцев, поговаривали, не то секрет какой в Америку продал, не то диверсию какую учинил — в общем, показал свое истинное лицо! Дали ему тогда пятнадцать лет — жалко, не расстреляли! Сейчас-то уже выпустили небось… Теперь такие как раз в цене! Хорошо, что мы Светочку каждую минуту караулили — за каждым шагом ее следили. Не давали им развернуться! Она ведь, дурочка, речь уже о браке вела — с этим чудовищем! Вот как заморочил голову глупой девочке… Но мы препятствовали как могли. Вот бог наши молитвы и услышал — связь их в тайне осталась. Ведь суд был, но имя Светочки на суде ни разу не упоминалось — мне знающие люди передавали. Ну, а когда Ростовцева посадили, Света и сама угомонилась. Тише воды ниже травы стала — поняла, видно, в какую пропасть чуть не свалилась… Но испортил он ее, Ростовцев, чтоб ему сдохнуть как собаке, если жив еще! — Тамара Сергеевна опять всхлипнула и приложила платок к глазам. — Бросила Светочка физфак, грубить начала, номера выкидывать… Правда, мы с отцом в то время построже старались быть — для ее же блага. Чтобы она побыстрее в норму вошла. Куда там!..
Тамара Сергеевна опять примолкла и уставилась в одну точку стеклянным тоскующим взглядом. Мне пришлось кашлянуть, чтобы отвлечь ее от тяжелых дум.
— Тошно мне рассказывать про кровиночку свою, дочка! — пожаловалась Тамара Сергеевна.
— Я понимаю. И все-таки постарайтесь не отвлекаться, — попросила я.
— Да уж постараюсь, — сказала Панкратова. — В общем, ушла она от нас. Выскочила замуж за приезжего летчика. Даже благословения не спросила. Да что там! Вещей никаких из дому не взяла. В чем была, в том и расписалась. А он увез ее к себе, в Тарасов.
— Точно в Тарасов? — невольно переспросила я. — Это тот самый Виктор, о котором вы упоминали? Он живет в Тарасове?
— Нет, дорогая моя, не Виктор, — снисходительно объяснила Панкратова. — Виктор потом уж появился. А того летчика я, прости господи, до сих пор не знаю, как зовут. Расстались они через полгода… А я-то об этом вообще через два года узнала, когда она уже вовсю с Виктором жила!
— А кто это — Виктор? — спросила я.
— Ничтожество, — коротко сказала Тамара Сергеевна. — Какой-то учителишка провинциальный! Да добро бы еще что путное преподавал! Так нет, физкультуру! Одним словом, гора мышц, голова с кулачок! Правда, преподавал он не в школе, а в медицинском вузе, ну, да это разница невеликая… Руки в стороны — ноги на ширине плеч! — Она уничтожающе фыркнула.
— И что дальше? — повысив голос, спросила я.
— А дальше и этот пошел куролесить, — сказала Панкратова. — Светочка его с нами не знакомила, стеснялась, видно, — но, судя по ее рассказам, ненадежный человек был, шебутной. Никак ни к одному делу приложиться не мог — даром что на три года ее старше — а ветер в голове!.. Бросил он свой институт, в другой перешел. Потом вообще учудил — расстался с преподавательской работой, пошел на товарную станцию мешки таскать. Можете это себе представить? А потом, никого не предупредив, вдруг увез нашу девочку в Курск! Там у него, видишь ли, тетка жила, и он на наследство рассчитывал… — она поджала губы и несколько секунд раздумывала. — Ну, правда, получил он в наследство квартиру, — призналась она неохотно. — Двухкомнатную. Тут бы и жить. А ему все неймется. Пошел в военкомат, завербовался на сверхсрочную. Сперва где-то там в Курске в части служил, а как пошли эти горячие точки — попросился в спецназ этот… Вот ведь слово какое — не выговоришь, тьфу! Теперь только и знает, что по горячим точкам скитается, как пес бездомный… А Светочка моя одна дома кукует — то ли солдатка, то ли приживальщица какая. Да и, правду сказать, какой это дом! Чужой он ей. Я после смерти Владимира Ильича к себе ее звала — одну, конечно, — но она не едет, говорит, не хочу тебя стеснять, мама!.. А как собственный ребенок может стеснить, скажите, пожалуйста!
Я могла бы кое-что на этот счет сказать Тамаре Сергеевне, но мне было уже не до этого. Слушая ее рассказ, я даже обмирала, не смея поверить в удачу — настолько все сходилось!
— Простите, а где сейчас находится этот Виктор? — спросила я. — И, кстати, как его фамилия?
— Углов. Виктор Углов его фамилия, — ответила Тамара Сергеевна. — И Светочка моя теперь Углова. Расписались они, слава богу, официально. В случае, если он голову непутевую сложит, своя квартира у Светочки будет…
Я спросила:
— А где он сейчас, не знаете? Служит? Уволился?
— Служит, наверное, — равнодушно сказала Панкратова. — Таким, как он, лишь бы подальше от семьи быть. Чтобы вытворять, что в голову взбредет…
— Понятно, — вздохнула я и сказала напоследок: — Спасибо, вы очень мне помогли, Тамара Сергеевна! Еще попрошу вас, напишите мне курский адрес Светланы. Мне придется ее навестить.
— Правда? — обрадовалась Панкратова. — Так вы ей передайте, что мать скучает, ночей не спит! Пусть приезжает — ведь полгода уже как не была! Да и звонила последний раз месяц назад… А когда она приезжает, то два-три дня побудет, да скорее обратно! А куда ей торопиться — ни мужа в доме, ни детей… Так, видать, и помру, внуков не дождавшись. — Опять в ход у нее пошел носовой платок.
Но адрес она мне записала, да еще приписала на листочке слова для дочери с просьбой приезжать поскорее.
Распрощались мы почти тепло, только оставлять у себя торт и конфеты она отказалась наотрез:
— Мне, девушка, это нельзя, а угощать, сами видите, некого! — гордо сказала она. — Так что вы уж лучше сами это употребите!
Чувствуя себя ужасно глупо, я вышла с пакетом на улицу и растерянно оглянулась по сторонам. Пакет мне мешал, а выбрасывать его было жалко.
— Эй, друг! — обратилась я к прыщавому, тощему и сутулому подростку, который независимо курил, стоя на краю тротуара, пряча худую шею в ворот щегольской «косухи», усыпанной зловещими «металлическими» фенечками. — Торт хочешь?
Он посмотрел на меня недоверчиво, разинув рот, и с какой-то опаской заглянул в пакет, который я раскрыла перед ним.
— А чего сама? — подозрительно спросил он ломающимся баском и вдруг покраснел густо и трогательно, как девушка.
— Самой мне некогда, — сказала я просто. — Я это в подарок несла, а оказалось, что зря. Не выбрасывать же. Ты меня очень обяжешь, если согласишься съесть это за мое здоровье…
— Ну давай! — обрадовался «металлист» и взял у меня пакет. На лице его мелькнуло что-то похожее на озарение. — Во, классно! Сейчас к Алке завалюсь с гостинцами — она в отпаде будет!
— Ну, видишь, как удачно получилось! — сказала я и пошла прочь.
Уже издалека парнишка окликнул меня.
— Спасибо забыл сказать! — отчаянно завопил он, когда я обернулась. — Извини! Удачи тебе!
— И тебе спасибо, — пробормотала я чуть слышно.