Глава 3

Валентин Сергеевич был похож на школьника, который дотянул до выпускного бала и теперь наслаждается атрибутами взрослой жизни, особенно приятными оттого, что впервые ими можно пользоваться открыто. Для него все было словно впервые — и любовь, и порция спиртного, и вечерний костюм. Правда, именно с костюмом у Валентина Сергеевича было не блестяще. Вынужденный расстаться в салоне «Боинга» со своим любимым плащом, он предстал в не менее заношенном костюмчике сиреневого цвета с плохо заглаженными стрелками и лоснящимися рукавами. Чувствовалось, что Быков немного стесняется своей экипировки, давно вышедшей из любой моды. Но мое присутствие и ожидание каких-то немыслимых перемен скрашивали ему этот отрезок жизни.

Убаюканный гулом двигателей, комфортом кожаных кресел, хорошей дозой приличного виски, которую он принял немедленно, как только разобрался, что она входит в цену билета, Валентин Сергеевич расслабился и окончательно раскрыл передо мной душу. Видимо, оказавшись в воздухе, он посчитал себя достаточно неуязвимым и недоступным для земных законов. Мы проболтали с ним до самого Нью-Йорка.

Выяснилось, что на интересную работу Валентина Сергеевича сосватал бывший однокурсник, который подвизался именно в той фирме, о которой рассказывал Гром. О криминальной подоплеке своего трудоустройства Быков догадывался, но догадки эти были весьма робки, а того, что фирма уже свернула деятельность, он не знал вообще. Как ни странно, никаких угрызений совести по поводу распродажи родины у Валентина Сергеевича в этой связи не возникало. То ли он не считал себя такой уж ценностью, без которой родина обойтись не может, то ли его праведный гнев, как обычно бывает, был обращен исключительно вовне собственного симпатичного «я».

Одним словом, благодетель-однокурсник без особого труда соблазнил Валентина Сергеевича высокими заработками и устроил ему фиктивный вызов в Колумбию, а также снабдил приятеля деньгами на расходы, связанные с перелетом. Но поставил единственное условие — не распространяться на каждом углу об истинной цели поездки.

Это условие Быков выполнял свято — до того момента, пока родина не осталась за бортом чужеземного лайнера. Теперь он посчитал себя свободным ото всех обязательств. Тем более невооруженным взглядом было видно, как ему хочется произвести впечатление на молодую черноволосую женщину с маленьким прямым носиком. Он изо всех сил старался убедить меня, что сиреневый костюм и заурядное одутловатое лицо — всего лишь маска, под которой скрывается настоящий мужчина, конкистадор, который совсем скоро будет владеть сундуком, полным золота.

Безудержная веселость не покидала его и в лондонском аэропорту, где мы ждали дозаправки. Валентин Сергеевич имел глупость тоже дозаправиться в баре аэровокзала, и эта выпивка съела его последние деньги. Он попросту не сообразил, какая дороговизна царит в аэропортах. Но даже эта оплошность не обескуражила его надолго. Под большим секретом он сообщил мне, что в Боготе ему будет достаточно найти возле аэропорта гостиницу «Звезда» и спросить некоего Люсьена, и на этом все его проблемы закончатся: все заботы о Валентине Сергеевиче возьмет на себя работодатель. И тогда будут у него и деньги, и крыша над головой, и вообще все, что угодно.

Я старалась делать вид, что вся его болтовня чрезвычайно меня захватывает и внушает восхищение. Это окончательно сблизило нас, но привело к тому, что за все восемь часов перелета мне не удалось ни на минуту сомкнуть глаз. Ничего примечательного Быков больше не сообщил — все словоизлияния касались или подробностей его несчастливой жизни, или прозрачных намеков на то, что теперь он встретил свое счастье. Видимо, он как-то рассчитывал на дальнейшее наше общение — то ли не совсем ясно представлял себе характер будущей работы, то ли надеялся, что я теперь последую за ним на край света.

Однако в нью-йоркском аэропорту с Валентином Сергеевичем произошла очередная перемена. Пары спиртного улетучились, эйфория покинула его, а на первое место вышла усталость от долгого перелета и обычная неуверенность. Он стал похож на снулую рыбу и, как и положено рыбе, молчал, глядя вокруг с тоской и отчаянием.

В отчаяние его повергло «нашествие» языков, с которым мы столкнулись в нью-йоркском аэропорту. Грандиозность аэровокзала и обилие народа вызвали у Валентина Сергеевича шок. Да и было отчего закружиться голове — тысячи лиц, белых, черных, желтых — сновали и мельтешили вокруг: бизнесмены в деловых костюмах, с ноутбуками в руках, расфуфыренные пенсионерки-туристки, обвешанные фотоаппаратами и видеокамерами, двухметровые негры в ярких майках, какие-то восточные делегации в тюрбанах и расписных халатах. Все они растекались по бесчисленным терминалам, но на смену им являлись тысячи новых, не менее экзотических персонажей. Это настоящее вавилонское столпотворение навеяло на моего спутника почти священный ужас.

Здесь неожиданно выяснилось, что, несмотря на свою откровенность, Валентин Сергеевич умудрился скрыть от меня весьма важную деталь— что билет до Колумбии на него уже забронирован, осталось только отыскать его в одной из бесчисленных касс. Он поведал мне это с глубочайшей тоской и тревогой, совершенно недвусмысленно рассчитывая на мою помощь.

— А что вы стали бы делать, если бы прилетели сюда один? — с любопытством спросила я. — Как вы собирались выйти из положения?

— Ну-у, я надеялся, что мне хватит школьных знаний английского… — смущенно признался Быков. — А сейчас все английские слова почему-то выскочили из головы… — Произнося это, он уже совсем не был похож на конкистадора. И вообще, в своем непрезентабельном костюме, с обшарпанным чемоданом в руках и с бегающими глазами, он вызвал легкую настороженность охраны, и я уже несколько раз ловила обращенные на нас взгляды подтянутых парней в синей форме с портативными рациями в руках. Взгляды эти были пока достаточно деликатны, но пренебрегать ими не стоило, и я постаралась побыстрее уладить вопрос с билетом.

Билет в этой огромной, но хорошо отлаженной машине, разумеется, нашелся. У Валентина Сергеевича словно камень с души свалился. Он испытал кратковременный душевный подъем и объявил меня ангелом-хранителем. Но потом, когда выяснилось, что у ангела билета на данный рейс не имеется и поэтому возможно, что здесь, в Нью-Йорке, мы и расстанемся, у Валентина Сергеевича сделался вид ребенка, которого лишили сладкого. Но обижаться ему нужно было только на самого себя. Ведь если бы он еще в Москве посвятил меня во все детали своего путешествия, мне бы тоже забронировали билет именно на этот рейс. А так получилось совсем глупо, и я расстроилась ненамного меньше Валентина Сергеевича. У меня в уме уже прокручивались варианты каких-то экстренных мер, вплоть до насильственного отстранения Валентина Сергеевича от полета, но тут, к счастью, выяснилось, что на «Боинге», вылетающем в столицу Колумбии, имеются свободные места. Мы оба вздохнули облегченно.

Покровители Быкова рассчитали все на редкость экономно — до отлета лайнера в Боготу оставалось не более получаса, и нам даже не нужно было ломать голову, как убить время. Правда, возникли некоторые проблемы, которые в конечном итоге разделили нас с Быковым.

Я прошла таможенный контроль без затруднений, а бедного Валентина Сергеевича увели для личного досмотра. Откровенно говоря, он и в самом деле выглядел подозрительно — на террориста, пожалуй, не тянул, но на отчаявшегося от безработицы эмигранта, который решил свести счеты с жизнью, в надежде что его семья получит страховку, был очень похож.

Идя к выходу на посадку, я оглянулась и увидела его бледное расстроенное лицо: Быков крутил головой налево и направо в тщетной попытке высмотреть какую-нибудь спасительную соломинку. Сотрудник таможни вежливо, но крепко удерживал его за сиреневый рукав пиджака. Я не особенно тревожилась — за моим спутником не было пока никакого компромата, документы у него были в порядке, и, может быть, в экстренной ситуации ему удастся оживить школьные познания в английском, чтобы ответить на вопросы таможенника.

Деловой класс колумбийского рейса был заполнен далеко не весь. Даже когда со значительным опозданием появился последний пассажир — Быков, некоторые кресла оставались пустыми. Однако напуганный таможенниками Валентин Сергеевич не рискнул больше проводить экспериментов с пересаживанием и только обреченно вертел головой, высматривая в салоне мое лицо, но я предпочла не обнаруживать своего присутствия и поглубже вжалась в кресло. Откровенно говоря, я уже немного устала от общества незадачливого судостроителя. Тем более что бессонный перелет и смена часовых поясов начинали сказываться и на мне.

Мое кресло находилось рядом с иллюминатором, и перед самым отлетом я наблюдала довольно любопытную картину — посадку некоей персоны в наш самолет. Персону сопровождали двое телохранителей — весьма серьезные молодые люди в темно-серых пиджаках, с напомаженными жгуче-черными волосами, которые очень выгодно оттеняли их загорелые звероватые лица и безупречной белизны зубы. Сама персона выглядела на голову ниже своих «горилл» и лет на десять старше. Это был довольно изящный мужчина с длинными волосами до плеч и смуглым широкоскулым лицом, на котором словно застыло выражение скуки и превосходства надо всем остальным человечеством. Он был одет в черные брюки и отливавший золотом пиджак, из-под которого выглядывала розовая рубашка с расстегнутым воротничком.

По трапу он взошел поистине королевской походкой, словно оказывал авиакомпании неслыханную честь своим присутствием. Глядя на повадки этого человека и его парчовый пиджак, я подумала, что это вполне может быть какая-то рок-звезда.

Оказалось, что за восхождением этой «звезды» на наш борт следила не одна я. Неожиданно зашевелился мой сосед по креслу и произнес по-английски:

— Карлос Сесар Ортега, один из боссов колумбийской наркомафии… Однако направляется, как видите, не в тюремную камеру, а в салон первого класса. Насколько мне известно, возвращается домой после художественного аукциона, где приобрел три полотна Моне. У него в сельве, говорят, прекрасная коллекция французских импрессионистов. Что ж, он может себе это позволить…

Голос соседа звучал чуть насмешливо, но исключительно корректно, с явным оксфордским акцентом. Внешность тоже выдавала в нем коренного англичанина — грубоватое, но полное достоинства лицо со щеточкой рыжеватых усов над верхней губой, короткие жесткие волосы, перечеркнутые безукоризненной ниточкой пробора, твидовый пиджак и запах крепкого одеколона. Он произнес все это спокойным тоном, словно посвящал меня в тайны своей близкой родни.

— А это не опасно? — делая наивные глаза, спросила я. — Если такой человек летит в нашем самолете?

Англичанин улыбнулся и тронул пальцами щеточку усов. Ногти у него были коротко остриженные и ухоженные.

— Ну, что вы! — сказал он снисходительно. — В обыденной жизни это совершенно безобидный человек — джентльмен и ценитель искусств… Однако, кажется, я вас немного напугал своим бесцеремонным комментарием? Прошу меня извинить. У вас было такое заинтересованное лицо… Мисс — американка?

— Нет, русская, — ответила я. — Поэтому меня нелегко напугать. Но откуда вы знаете этого человека? Может быть, вы сами — босс?

Англичанин негромко, но одобрительно рассмеялся.

— Я всегда высоко ценил русских, — заявил он. — У них очень развито чувство юмора. Почти так же, как у англичан. Но уверяю вас, к наркомафии я не имею ни малейшего отношения — иначе тоже летел бы первым классом. Разрешите представиться — Джеймс Доули, репортер…

— Очень приятно, — сказала я. — Зовите меня Юлией. О профессии распространяться не буду, потому что не американка. Это американки придают большое значение профессии. Но в России у женщин все-таки главным занятием остается быть женщиной…

— Браво! — воскликнул Доули. — Мне очень нравится подобный подход. Думаю, и большинству разумных мужчин — тоже. К сожалению, разумных мужчин в нашем мире становится все меньше…

— Выходит, мне сегодня здорово повезло? — заметила я. — Соседство разумного мужчины было бы для меня как нельзя кстати, потому что я смертельно устала и хотела бы хорошенько выспаться.

— О, в отношении меня можете абсолютно не беспокоиться! — заверил англичанин. — Я немедленно закрываю рот на замок. — Он заговорщически понизил голос и добавил: — А наш третий сосед, кажется, дал обет молчания, так что можете считать, что вам вдвойне повезло.

Я покосилась на человека, который сидел возле прохода. Он действительно выглядел очень необщительным — мрачное, с резкими чертами лицо, черные усы, хищно загибающиеся книзу, густые острые бакенбарды. Большие солнцезащитные очки закрывали половину его лица, и было неясно — спит этот сосед или бодрствует. Сидел он, во всяком случае, абсолютно неподвижно, широко раздвинув ноги, обтянутые голубыми брюками. А еще на нем была белая тенниска, подчеркивающая развитые грудные мышцы, и замшевая бежевая куртка, доходящая ему едва до пояса. Колоритная фигура — вполне можно было представить этого человека скитающимся по дикой сельве в поисках золота или с автоматом под мышкой, сопровождающим наркокурьера. Но сейчас он вел себя исключительно тихо.

Тем временем включились двигатели, и лайнер начал выруливать на взлетную полосу. Рев все нарастал, наполняя самолет нетерпеливой предстартовой вибрацией. Это подействовало на меня гипнотически, и я благополучно заснула, даже не дождавшись, пока «Боинг» оторвется от земли.

Очнулась я внезапно, испытывая на себя легкую досаду, потому что совершенно потеряла ориентировку во времени. Всему виной проклятая смена часовых поясов — она всегда выбивает меня из колеи. Сколько продолжался мой сон, сказать я не могла, но подозревала, что проспала большую часть пути.

Ровно гудели моторы, в синем иллюминаторе тянулись поля розовых, подсвеченных заходящим солнцем облаков. Мне подумалось, что, должно быть, наше путешествие подходит к концу, и за подтверждением этого я решила обратиться к соседу.

Однако он спал, прикрыв веки со светлыми ресницами, но даже во сне ему каким-то образом удавалось сохранять в лице и фигуре исключительное достоинство. Это любопытное явление наверняка было из того же ряда, что и знаменитый британский газон, вырастить который можно, регулярно постригая в течение трехсот лет. И мне подумалось, что умение сохранять достоинство каждую минуту на моего соседа Доули тоже не с неба свалилось.

Можно было обратиться за справкой к третьему соседу — теперь-то уж он явно бодрствовал, но мне не хотелось этого делать. Потому что в бодрствующем состоянии мужчина тоже не особенно располагал к себе. Так и не сняв очков, он слегка сгорбился и очень внимательно выглядывал в проход салона, держась за подлокотники широкими костистыми ладонями. Фаланги пальцев и запястья его были покрыты жесткими черными волосами.

Мне было любопытно, что привлекало его внимание, и я, вытянув шею, тоже принялась рассматривать пассажиров. Сначала я посмотрела туда, где сидел Быков. Его место находилось наискосок через проход. Сморенный сном, Валентин Сергеевич сиротливо съежился в кресле, уронив голову на грудь. Место рядом с ним занимал мужчина весьма внушительного вида с круглыми покатыми плечами и мощной загорелой шеей. Коротко постриженные волосы его были абсолютно белыми. Но с возрастом это связать было трудно — судя по лицу — живому, добродушному, медно-красному от воздействия солнца, — ему было не более сорока. На мужчине был тонкий, стального цвета костюм, который при малейшем движении топорщился и бугрился над перекатывающимися под этой ненадежной оболочкой мускулами. Такого громилу тоже было легче представить себе в защитном комбинезоне, с мачете в руках прорубающимся сквозь сельву. Но в настоящий момент он тоже вел себя мирно и лишь оглядывался по сторонам с выражением некоторой озабоченности на медно-красном продубленном лице.

У меня возникло странное ощущение, будто в самолете происходит что-то неладное, но мне никак не удавалось ухватить суть, причину своего беспокойства. На первый взгляд все было как обычно — кое-кто из пассажиров спал, кто-то мирно беседовал, кто-то подзывал стюардессу, но мне не нравились пристальный замаскированный взгляд моего черноусого соседа и нервозность здоровяка с красным лицом.

А потом я увидела в проходе невысокую крепкую девушку с прямыми черными волосами и угрюмым широконосым лицом — в ней угадывалась явная примесь индейской крови. Одета она была очень просто — в синие джинсы и рубашку «ковбойку», поверх которой была накинута холщовая серая жилетка. В руках девушка держала небольшую дорожную сумку.

Видимо, метиска возвращалась из туалета. Ни на кого не глядя, она прошла в конец салона и уселась в кресло. Едва она миновала наши места, как черноусый внезапно встал и тоже отправился в туалет. Я даже не заметила, как в руках его появилась небольшая дорожная сумка.

Краснолицый сосед Быкова проводил его крайне неодобрительным взглядом, а затем живо обернулся назад, словно хотел получше рассмотреть девушку-метиску, сидящую в конце салона. Мое беспокойство начинало нарастать. Я буквально кожей почувствовала наличие в воздухе чего-то постороннего и даже угрожающего и тоже стала вертеть во все стороны головой, высматривая приметы этого постороннего вторжения. Ну и разбудила своего английского соседа.

Первым делом он посмотрел на часы и сообщил, что через час мы будем на месте. А затем весьма деликатно осведомился, не нуждаюсь ли я в его помощи.

— Русские — очень предприимчивые люди, — пояснил он. — Но у них отсутствует опыт путешествий по миру. Порядки на чужих авиалиниях иногда могут поставить в тупик. Может быть, вам требуется совет, мисс Юлия?

— Вам не кажется, что в этом самолете несколько напряженная атмосфера? — ответила я вопросом на вопрос. — Обратите внимание на отсутствие нашего соседа. Его уход почему-то вызвал беспокойство вон у того крепкого мужчины, что сидит наискосок. Как, кстати, и передвижения девушки, похожей на индианку, что сидит в последнем ряду… Мне они отчего-то тоже не нравятся.

Доули добросовестно и неторопливо обозрел салон и, прокашлявшись, высказал предположение довольно мирного характера.

— Мир стал чертовски тесен, — сказал он. — Идет постоянная борьба за место под солнцем. Современный человек живет в постоянном поле агрессии, многократно умноженном усилиями людей, которые делают бизнес именно на агрессии. Я имею в виду своих коллег-журналистов. Отсюда постоянная готовность к ней или к ее отражению. В конце концов у человека формируются стойкие фобии. Зачастую самый простой жест, нечаянный взгляд могут вызвать ощущение опасности. В этих случаях лучше всего положиться на судьбу и расслабиться. Вы не будете возражать против стаканчика виски, мисс Юлия?

— Вообще-то буду, — заявила я. — Потому что ваши рассуждения ко мне не относятся. Если я чувствую опасность, значит, она где-то рядом, а в таких случаях лучше не расслабляться.

Доули одобрительно кивнул.

— Мне нравится ваша уверенность, — сказал он. — Беру свои слова обратно. Вы совсем не похожи на женщину, которую одолевают фобии. Ну что ж, раз мы полагаемся в дальнейшем на вашу интуицию, то давайте наблюдать. Может, нам удастся понять, в чем причина настороживших вас ощущений?

Его предложение выглядело естественным и не лишенным смысла. Но у нас, как оказалось, уже не было времени, чтобы наблюдать и выяснять. В следующую минуту все объяснилось само собой.

Эта минута врезалась мне в память, точно картинка, выхваченная из темноты фотовспышкой: с грубоватого лица Доули еще не сошла благожелательная улыбка, стюардесса не успела подкатить столик с напитками к очередному клиенту, Валентин Сергеевич только начинал поднимать голову, пробуждаясь от глубокого сна, его краснолицый сосед открыл рот, чтобы что-то сказать… Но все это осталось как бы незавершенным, потому что в салон, как призрак, проскользнул наш черноусый мрачный сосед и, встав в проходе, прокаркал угрожающе:

— Всем сидеть и не шевелиться! Самолет захвачен! Вы все — заложники!

В руках он держал небольшую скорострельную машинку.