Глава 6

На окраине поселка я перешла на шаг. До трассы оставалось не более двухсот метров. Уже был виден свет фар и слышался отдаленный шум машин, время от времени проезжавших в обоих направлениях. Очень хотелось выйти на нормальную дорогу, тормознуть попутку и с комфортом преодолеть большую часть оставшегося расстояния. Но от этого соблазнительного варианта пришлось отказаться. Мало ли кому вздумается там проехать именно в тот момент, когда я махну рукой. К тому же я предпочитала подойти к «лагерю» не с парадного, а с черного хода.

Вдоль дороги тянулась лесополоса. В темноте я ее разглядеть не могла, но со слов мужичка знала, что начинается она метрах в ста от точки, где проселочная дорога выходит на трассу, и тянется до самого выезда из «лагеря» и дальше. Действительно, на некотором расстоянии свет фар проезжающих машин резко исчезал.

Ангара отсюда видно не было, я вообще с трудом представляла, как можно разглядеть что-то, даже очень большое, в этой темноте. Зато в той стороне, где, по всей видимости, располагался «лагерь», мерцали огоньки света. Наверное, там находилось несколько отдельно стоящих строений. Если мое предположение верно, где-то здесь должна быть дорога или тропа, соединяющая поселок и эти дома. Местные жители просто не могли не проложить что-нибудь «напрямки».

Дальше я двигалась, чуть ли не ощупывая землю руками, и через считанные минуты действительно обнаружила не совсем дорогу, но широкую и хорошо утоптанную тропинку, уходящую в сторону огней. Тропинка была едва видна, но вскоре я освоилась на ней достаточно, чтобы снова перейти на бег.

Через несколько минут тропинка вывела меня к ровной и практически сухой дороге, вдоль которой стояло четыре или пять крепких особняков. Дорога уходила в сторону трассы, и сейчас оттуда быстро приближалась какая-то машина. Я вернулась по тропинке немного назад, чтобы там переждать, пока она проедет.

В одном из дворов, почуяв чужого, залилась звонким лаем собака. Но хозяева неугомонного пса, очевидно, привыкли к тому, что он подает голос при каждом удобном случае, и, к моей радости, не обращали на него внимания.

Машина далеко не уехала, а остановилась перед воротами ближайшего ко мне дома. Хлопнула дверца, затем скрипнула калитка, послышался стук в окно. Открылась и закрылась входная дверь, после чего снова установилась тишина, нарушаемая лишь псом, с лая постепенно перешедшим на ленивое потявкивание.

Покосившись с завистью на машину, я снова вышла на дорогу и быстро миновала дома. Пес с воодушевлением снова залаял мне вслед.

Посмотрев в сторону «лагеря», я с удивлением обнаружила, что крыша ангара действительно отчетливым пятном выделяется на фоне неба, несмотря на то что расстояние между мной и ангаром было еще достаточно велико. Очевидно, «лагерь» находился на пригорке, а дальше шел естественный склон.

На этот раз признаков тропинки, а тем более дороги, которая вывела бы меня ближе к «лагерю», не нашлось. Решив, что хуже не будет, я отправилась «напрямки», от души надеясь, что не наткнусь на овраг или другую подобную неприятность. Мне повезло. Поле, хотя и было пересечено вдоль и поперек довольно глубокими рытвинами, оказалось вполне пригодным для передвижения.

Поддев что-то ногой при очередном шаге, я остановилась, провела рукой над неровной поверхностью земли. Заинтересовавший меня предмет оказался куском алюминиевой проволоки длиной около метра. Проволоку я компактно свернула и, сама не знаю зачем, сунула в карман.

Чем ближе к территории центра я подходила, тем понятнее становилась причина, почему ангар заметен издалека. Теперь он выделялся уже не темным пятном, а, наоборот, с каждым метром становился все светлее. Темной оставалась только верхняя, обращенная к затянутому тучами небу поверхность. Вокруг ангара находились пока невидимые для меня источники света. Дюралюминиевая поверхность ангара отражала этот свет и, казалось, слегка фосфоресцировала в темноте.

Было уже четыре минуты восьмого, когда я наконец достигла цели. Во всяком случае, я надеялась, что подошла именно к «лагерю», потому что территория впереди действительно была обнесена колючей проволокой. Только находилась эта проволока не над землей, а тянулась, причем в несколько рядов, по верху стандартного бетонного забора, которым обычно огораживают военные базы, склады и прочие объекты подобного рода.

Гром говорил, что центр занимает территорию бывшей военной базы, но о бетонной ограде он не упоминал. Маленькая неточность, а сколько неприятностей. Преодолеть такое препятствие гораздо сложнее, чем простую «колючку».

Забор тянулся в обе стороны и исчезал в темноте. Точную его протяженность даже предположить было трудно. Я двинулась вдоль забора в сторону дороги, держась от него на некотором расстоянии. Метров через сто бетонное ограждение образовывало прямой угол.

Здесь я устроила непродолжительный перерыв, во время которого временно избавилась от пакета, который всю дорогу так и несла под мышкой.

Содержимое пакета, кроме минеральной воды и шоколада, я рассовала по карманам. Подумав, что неплохо бы подкрепиться, шоколад я все-таки тоже вынула, а пакет засунула в небольшое углубление на расстоянии трех шагов от угла бетонной ограды. Почти полная бутылка надежно придавила пакет к земле. Он мне сегодня еще понадобится, ведь с ним я зашла в кинотеатр, значит, с ним же должна и вернуться в гостиницу.

С удовольствием сжевав несколько кусочков шоколада, оставшуюся часть я завернула в бумажную обертку — калорийное НЗ никогда не помешает, — а фольгу скатала в плотный шарик и зашвырнула подальше.

Посмотрев на циферблат часов и заметив, что на «привал» ушло целых шесть минут, я вернулась к забору и продолжила экскурсию.

Между «лагерем» и придорожной лесополосой простиралось обширное пустое пространство. Пройдя по нему еще метров пятьдесят, я чуть было не вышла на дорогу, ведущую от «лагеря» к шоссе. Остановил меня свет фар приближающейся машины.

Встав на четвереньки — вытягиваться на мокрой земле во весь рост не хотелось, да в этом и не было особой необходимости, так как подъездная дорога находилась на некотором возвышении, — я пропустила машину и попятилась по придорожной канаве в сторону, противоположную от «лагеря». Сделала я это очень вовремя. Едва машина приблизилась к лагерю, вспыхнул яркий фонарь, осветивший выкрашенные в темный цвет широкие ворота и значительное пространство перед ними. Очевидно, сработала автоматика, или на воротах находился постоянный дежурный.

Медленным движением закрыв нижнюю часть лица курткой — ведь я оказалась на самой границе освещенной территории! — и проклиная все на свете, я опустилась к самой земле. Только голову подняла настолько, чтобы можно было следить за тем, что происходило у ворот.

Сами ворота остались неподвижными, но металлическая дверь рядом с ними с лязганьем приоткрылась, и оттуда вышел человек, одетый в полевую армейскую форму. В руке он держал что-то, по виду напоминавшее резиновую дубинку. Дверца машины со стороны водителя открылась, выпустив высокого плечистого мужчину. Глухо стукнула по асфальту трость.

Если по поводу машины еще оставались какие-то сомнения — в темноте да на растоянии трудно точно определить ее марку, — то не узнать эту импозантную фигуру было невозможно. Я кровожадно улыбнулась. Добрый вечер, господин Горшенин. Помахала бы вам ручкой, да боюсь повергнуть вас в преждевременный шок.

Человек в форме вытянулся чуть ли не по стойке «смирно» и быстро и тихо заговорил. Горшенин, также вполголоса, задал вопрос, затем еще один. Я слышала только приглушенные голоса. Удалось разобрать только несколько слов, из которых я поняла, что в «лагере» какие-то сложности. Пару раз прозвучало слово «доктор». Разговор шел также о каком-то посетителе, но подробностей я так и не уловила. Главное, что мне удалось уяснить, так это то, что Горшенин задерживаться здесь надолго не собирается.

Горшенин и тот, второй, прошли внутрь, дверь захлопнулась со звонким щелчком. Я выждала некоторое время, но фонарь над воротами продолжал гореть. Пришлось отодвинуться еще дальше — на расстояние, достаточное для того, чтобы пересечь дорогу, не опасаясь при этом быть замеченной.

Обогнув по окружности освещенный участок, я оказалась около одноэтажного здания, несколько выступающего по эту сторону ограды. Дверь, ведущая в него, также была металлической, слева от нее находилось узкое неосвещенное окно. Здание представляло собой типичный контрольно-пропускной пункт, состоящий из нескольких помещений и с левой стороны вплотную примыкавший к металлической опоре ворот. Входная дверь находилась ближе к правому торцу, метрах в пяти от угла.

Над дверью горела тусклая лампочка, защищенная сверху металлическим козырьком. Объектива видеокамеры я нигде не заметила, но маячить непосредственно перед дверью все же не рискнула. Бетонный забор и выступающая за него почти на метр стена здания образовывали неплохое укрытие. Оттуда я и решила начать штурм. Пришла пора вторгнуться на территорию «лагеря».

Колючая проволока была натянута на металлические столбы, высоко выступающие над бетонными плитами ограды. Крайний столб находился на расстоянии нескольких сантиметров от стены здания. Ай-ай-ай, какой просчет! Какая брешь в обороне, господин Горшенин.

Вообще-то поверху ограды в таких случаях следует пускать «егозу» — фактически ту же проволоку, но переплетенную в виде толстой, упругой кишки. Когда-то, возможно, именно «егоза» здесь и венчала забор. Но потом ее, наверное, продали, подарили, увезли на дачу. Хотя, как именно на даче можно использовать «егозу», я понятия не имела.

Я пошарила по земле в поисках какой-нибудь веточки. Но ни одного дерева в пределах ближайших ста метров не наблюдалось, соответственно не было и веточек. Пришлось пожертвовать куском алюминиевой проволоки. Приготовив отрезок проволоки сантиметров тридцати в длину, я изогнула его под тупым углом и швырнула на «колючку». Металл коротко звякнул о металл, но никаких сюрпризов не последовало. Я, в общем-то, и не ожидала, что по «колючке» будет пропущено электричество, но проверить никогда не мешает.

Изготовив из веревки некое подобие лассо, я взяла петлю в правую руку и быстрым движением метнула ее вверх, стремясь накинуть на металлический столб. Первая попытка полностью провалилась, при этом петля едва не застряла намертво, зацепив проволоку. Вторая попытка оказалась более результативной. Подергав за веревку, я позволила петле затянуться, надела перчатки и начала восхождение, упираясь ногами в бетонную плиту, а руками подтягиваясь на веревке. Сползти вниз петле не давала скрепленная со столбом проволока. Дошагав таким образом до верхнего края бетонной плиты, я сняла со столба веревочную петлю и, используя столб в качестве опоры, перебралась на крышу здания.

Здание, как и следовало ожидать, было сильно вытянутым в длину и располагалось вдоль ограждения. Передвигаясь в полуметре от края крыши, я смогла составить некоторое представление о внутреннем устройстве «лагеря». Кроме ангара и КПП, на территории имелось еще несколько построек, большей частью одноэтажных. В некоторых из них горел свет. Не ярко, зато по всей территории освещалось также пространство между постройками.

Никакой активности в «лагере» не наблюдалось. Очевидно, все его обитатели находились внутри помещений. Но, обходя крышу по периметру, я все же пригибалась как можно ниже, чтобы не быть случайно замеченной кем-нибудь.

Спускаться в «лагерь» сейчас я не собиралась. Во-первых, для полномасштабной вылазки я не была в достаточной степени экипирована. Во-вторых, время для решительных действий пока не настало. Единственная цель, которую я преследовала на данный момент, — это посмотреть на «лагерь» и прилегающую местность собственными глазами, чтобы «привязать» имеющуюся о центре информацию к чему-то конкретному, существующему не только на бумаге и в моей голове.

К тому же недомолвки, обрывочные фразы, то и дело проскальзывавшие в беседах с Горшениным, порождали у меня много домыслов и предположений. Я понимала, что Игорь Викторович положил на меня глаз и подумывает привлечь к какой-то деятельности. Но какого характера может быть эта деятельность, сформулировать с достаточной степенью вероятности пока не получалось. Правда, подслушанные несколько минут назад обрывки разговора Горшенина с человеком в форме уже связались со сделанным чуть раньше выводом, что отставного военного по каким-то причинам интересует моя медицинская специальность. Но какие выводы, в свою очередь, можно было сделать из этих умозаключений, я пока не очень понимала. Не хватало информации, исходных данных. Знание о том, как в действительности выглядит место базирования центра, могло стать маленьким, но существенным звеном в общей информационной цепочке.

Кроме того, еще до установления контакта с Горшениным я чувствовала, что Центр военно-прикладной подготовки, президентом которого являлся Горшенин, каким-то образом должен играть ключевую роль в моем расследовании. Значит, рано или поздно я буду вынуждена пробраться на его территорию. Не исключено, что удастся сделать это легальным путем — по приглашению Горшенина или каким-то иным способом. Но во всех случаях, прежде чем начинать действовать активно на определенном объекте, следует собрать максимально доступное количество информации о нем. Это и являлось третьей и основной причиной моей сегодняшней, по сути дела, экскурсионной вылазки.

Собственно, я увидела все, что хотела увидеть. Точнее, все, что можно было увидеть. Теперь следовало или спускаться в «лагерь», или отправляться восвояси. Но первое, как я уже сказала, в мои планы пока не входило, хотя время в запасе еще и оставалось. Поэтому, вернувшись к исходной точке, я примерилась, собираясь просто-напросто спрыгнуть с крыши на землю.

При «восхождении» на ограду я упиралась в бетон ребрами подошв своих замечательных ботинок, по прочности и другим качествам ничуть не уступающих спецназовской обуви. Конечно, ограда при этом должна была испачкаться, хотя явных следов обуви и не останется. К тому же снова начинался дождь, он наверняка смоет грязь. В общем, совершать замечательное альпинистское упражнение с хождением по стене еще и для того, чтобы спуститься, острой необходимости не было. Высота относительно небольшая, внизу не асфальт или камень, а ровная земля, покрытая довольно толстым, хорошо пружинящим слоем грязи. Испачкаться при приземлении я не боялась — хуже мой вид, чем уже есть, все равно не будет. А спрыгнуть с высоты метров двух с небольшим труда для меня не составляло.

Внезапно до моего слуха донеслись чьи-то причитания. Высокий голос женщины хорошо был слышен в вечерней тишине. Она что-то жалобно приговаривала, то и дело срываясь на тонкие подвывания. Звуки доносились от торца здания, со стороны освещенного окна. На то, что в помещении, которое сейчас находилось прямо передо мной, горел свет и находились люди, я обратила внимание, еще когда забиралась на крышу. Но тогда я подумала, что там находится какое-нибудь служебное помещение, относящееся к дежурной службе или как это у них тут называется.

На крыше торчало несколько трубообразных металлических отростков сантиметров по восемнадцать в диаметре, выступавших над поверхностью крыши не менее чем на двадцать пять сантиметров. Очевидно, это были вентиляционные выходы. Один из таких отростков находился недалеко от торцевого края крыши.

Расстояние от уровня крыши до края окна приблизительно соответствовало моему росту. Я вынула веревку, один конец обвязала вокруг вентиляционной трубы, поставила одну ногу на самый край крыши, чуть стравила веревку и второй конец надежно закрепила вокруг голеностопа. То, что получилось в результате, по удобствам значительно уступало «штурмовому варианту» с креплением на уровне талии, но по надежности было ничуть не хуже. Кроме того, подвесной системы у меня все равно не было, тонкая веревка слишком сильно врезалась бы в тело, не помогла бы и тонкая прослойка одежды. А так ботинок надежно сидел на ноге, веревочная петля только способствовала крепости конструкции, а толстая кожа ботинка не давала веревочной петле сдавливать ногу. Немаловажно и то, что, действуя подобным образом, я имела возможность не оставлять «сюрпризов» в виде отпечатков подошв на стене из светлого силикатного кирпича.

Крепежный узел я сдвинула так, чтобы он оказался на внутренней поверхности ноги. После этого села на кирпичный выступ на краю крыши, так, чтобы окно было не прямо подо мной, а чуть в стороне, уперлась руками и медленно съехала вниз. В результате получилось, что «сидела» я уже не на крыше, а на стене здания. Теперь оставалось только разогнуться и привычным движением корпуса и рук развернуться лицом к стене.

Висеть вниз головой, даже если имеешь за плечами опыт многочасовых упражнений подобного рода, не очень удобно, да и приятного в этом мало. Но долго пребывать в перевернутом положении я не планировала.

Длину веревки я рассчитала очень удачно — так, что голова оказалась на одном уровне с форточкой. Здесь причитания были слышны лучше. Женщина то бормотала, то начинала говорить громко, и вполне можно было разобрать слова и даже отдельные фразы, хотя внешняя створка форточки была закрыта и речь женщины особой внятностью не отличалась. Иногда она задавала вопросы, но ответов на них не поступало. Судя по интонации, на ответы женщина не очень и рассчитывала. Слушая ее, можно было подумать, что она находится в комнате одна или человек, к которому она обращается, остается глух к ее словам.

Перебирая руками по стене, я передвинулась к окну. Обзор закрывали плотные шторы, но задернуты они были не до конца — в середине оставалась щель, достаточно широкая для того, чтобы заглянуть внутрь.

Помещение представляло собой небольшую комнату размером три на четыре метра, обставленную скупо, но так, как если бы она предназначалась для жилья. Или для свидания в неформальной обстановке.

В середине комнаты стоял обеденный стол с двумя стульями. В углу — обычная армейская кровать, застеленная казарменным одеялом. Женщина сидела на кровати. Простенькая одежда, растоптанные сапоги, платок, накинутый на плечи, выдавали ее невысокий социальный статус. У ног женщины стояла объемистая матерчатая сумка.

Женщина причитала и беспрерывно вытирала уголки глаз кончиком платка. В какой-то момент она встрепенулась, наклонилась к сумке и, не переставая что-то горестно бормотать, вынула пакет с домашней выпечкой.

Я оперлась о раму и передвинулась на несколько сантиметров. Печености предназначались худенькому, остриженному наголо парнишке лет двенадцати. Впрочем, с таким же успехом ему можно было дать и все шестнадцать. Худенькая фигурка подростка, тонкая шея и бритая голова со смешно оттопыренными ушами резко контрастировали с равнодушным выражением лица и отрешенно-пустым взглядом больших глаз. Темного цвета, по виду форменная рубашка была парнишке несколько велика и оттого лишь подчеркивала его худобу и беззащитность.

Женщина покопалась в сумке, выбрала пирожок покрупнее и вложила в руку подростка. Тот принялся уплетать его быстро и сосредоточенно, но без особого энтузиазма. Просто ему дали пищу, и эту пищу следовало побыстрее съесть. Женщина жалостливо погладила подростка по бритой макушке — он при этом даже не шелохнулся, — всхлипнула и снова запричитала.

Я осторожно передвинулась к форточке, уравновесила центр тяжести на одной руке, пальцами другой слегка надавила на деревянную раму форточки. Издав довольно громкий характерный звук, створка подалась и ушла вовнутрь. На несколько мгновений женщина замолчала, затем заговорила снова.

Теперь происходящее в комнате скрывала от меня штора. Смотреть там все равно было не на что, зато я могла отчетливо слышать каждое слово.

— Что же ты все молчком да молчком? — всхлипывая, приговаривала женщина. — Сказал бы что… Плохо тебе тут, да? Вон, исхудал-то как… Я бы забрала тебя, да ведь знаешь — нельзя. На поруки ты взятый… Здесь все лучше, чем в колонии этой. Но если совсем худо станет, ты скажи, я заберу. Только убегать не думай, терпи уж. Петюня вон сбежал… Петюню помнишь? Васильевны сынок? Ну вот… Сбег он, значит, да так и сгинул. Сперва сказали, что поймали его, а потом Васильевну на это, на опознание водили, в морг. Так уж она убивалась…

Некоторое время женщина только всхлипывала да шумно сморкалась.

— Ты уж терпи, ладно? Была бы мамка твоя жива… А я-то что, у меня вон еще четверо. Братья тебе привет передают. Все хорошо у них. Коленька, правда, все дерется… А Верка тебе подарок прислала, носочки вот теплые. Сама связала, чистая шерсть.

Парнишка, все это время молчавший, тихо сказал:

— Спасибо. А можно я их прямо сейчас надену?

Женщина снова заплакала.

— Ты, тетя, не волнуйся. — Мальчишеский голос звучал серьезно и без тени эмоций. — О нас тут заботятся. Учителя хорошие. А можно я еще пирожок возьму?

Тетя опять запричитала и зашуршала пакетом.

Оттолкнувшись от окна, я переместилась в исходную точку. Экскурсию пора было заканчивать. Пришло время возвращаться, да и нарастающий шум в ушах недвусмысленно напоминал, что слишком долго висеть вниз головой человеку не пристало.

В этот момент совсем рядом послышались неторопливые шаги двух человек. Под ногами одного мелкие камешки хрустели отчетливо и размеренно. Другой прихрамывал.

Я повернула голову на звук шагов, прижалась щекой к холодным влажным кирпичам.

— Где тебя черти носили?

Недовольный голос звучал отрывисто и властно. Я едва узнала в говорившем Горшенина. Его собеседник отвечал уверенно, но с почтением, как хороший подчиненный общается с начальством.

— ЧП опять назревает, Игорь Викторович. Молодняк вот-вот взбунтоваться может. Построже бы с ними надо. Да от доктора побыстрее бы избавиться, от него все недовольство идет.

— Избавимся. Время придет, избавимся. Пока держи пацанов от него подальше.

— Да я и держу. Доктор же в санчасти заперт, по территории не разгуливает. Но с больными он так и так общается. Сегодня вон Букреева наказали, двадцать плетей получил. Теперь с примочками лежит.

— За что наказан?

— Уснул на занятиях по политподготовке.

— А-а. Ну что ж, за дело.

Меня неприятно поразило содержание этого разговора, но особенно резанул равнодушно-деловитый тон, которым начальник и подчиненный обсуждали «текущие вопросы».

В аналитических справках и сопроводительных записках, переданных мне Громом, помимо прочего сообщалась некоторая информация о центре. По официальным, равно как и по оперативным данным, занимались здесь благим делом — воспитывали подрастающее поколение, готовили ребят к армии, уделяя особое внимание трудным подросткам. В справке упоминалось, что воспитанники центра по нескольку недель и даже месяцев жили фактически на казарменном положении. Также приводились общие принципы воспитания подростков, цели и задачи центра, дисциплины, которые здесь преподавались.

Но вся эта информация была взята из официальных источников — Устава, Основных положений и так далее. Оперативная информация о том, какими именно методами в действительности осуществлялась «подготовка» ребят, отсутствовала практически полностью. Кое-что, конечно, было. Но это «кое-что» почти слово в слово повторяло официальные данные. За все время своего существования Центр военно-прикладной подготовки ни разу не вызвал нареканий как со стороны правоохранительных органов или представителей городской и областной власти, так и со стороны самих воспитанников и их родственников.

Именно это неправдоподобие передаваемой из Волгограда информации и вызвало, в первую очередь, подозрения Грома. Центр военно-прикладной подготовки во всех донесениях, докладах, отчетах был кристально чист со всех сторон. Настолько чист, что вызывал сомнение сам факт его существования.

— Ну вот, — продолжал тем временем собеседник Горшенина, — а вчера Савушкин во время занятий по физподготовке ногу подвернул. Я только что оттуда, видел, как доктор с ними сюсюкает, пропагандистские разговоры ведет. Вы, мол, дети еще, дергайте отсюда при первой возможности да к ментам сразу. Вам, говорит, ничего не будет. Только в ментовку сразу идите, нигде не болтайтесь.

— Избавимся, — мрачно повторил Горшенин. — Только сначала проверку по замене завершить надо. В курс дела девчонку ввести, обработать как следует, чтобы как с предшественником ее не получилось. Ишь, чистеньким хочет остаться, только благие дела творить. А что даже маленькие благие дела больших бабок требуют, знать не хочет. «Народ не поймет…» Народоволец хренов! Народ — быдло, он ничего не поймет, если его кормить хорошо да в ежовых рукавицах держать. — Горшенин сплюнул и смачно выругался. — Ответа на запрос еще не получили?

Я не сразу сообразила, что речь шла в том числе и обо мне. Любопытно, как собираются поступить с моим предшественником? Насколько я поняла, с доктором пока все относительно в порядке. Вероятно, именно он заперт в медсанчасти.

— Да где же, Игорь Викторович? Сегодня же только людей подключили. Завтра к обеду, думаю, все соберем, что о ней известно.

— Смотри у меня. Денег не жалей, если где потратиться надо. Нам без врача никак нельзя.

Во время разговора собеседники все время перемещались. Наконец звуки их шагов затихли. Я отлепила щеку от стены. Второй, не Горшенин, стоял около самого угла здания. Мне даже были видны его спина и рука, поигрывающая дубинкой.

— Да она же не врач. — Дубинка со свистом рассекла воздух. — Понтов-то от нее?

— Ничего, кое в чем она разбирается. А со временем и полный штат наберем. Из таких вот, как она, бывших. Гражданских привлекать больше пока не будем. Слишком уж они ненадежные. Мягкотелые.

— Я бы, вообще-то, Игорь Викторович, не стал ее брать. Баба все же.

К шуму в ушах прибавилось тяжелое биение пульса. Сердце, казалось, переместилось вниз, в голову, и заполнило одновременно уши, виски, горло. Я с напряжением следила за спиной собеседника Горшенина. Наконец он сделал долгожданный шаг вперед, спина исчезла. Я мгновенно оттолкнулась руками, развернулась в воздухе и вновь уперлась руками в стену. Куртка с оглушительным, как мне показалось, шорохом чиркнула по мокрым кирпичам.

Начавший очередную фразу Горшенин замолчал, затем тихо спросил:

— Ты слышал? Звук какой-то странный…

Сделав полный выдох, я сложилась пополам, кое-как ухватилась за туго натянутую веревку. Затекшие мышцы повиновались с трудом.

Кулем перевалившись через кирпичный выступ на залитую гудроном крышу, я замерла. В следующую секунду шаги послышались уже со стороны торца здания.

— Да это тетка к Серегину на свиданку приехала. Форточка вон открыта, оттуда и звук. — Человек говорил тихо.

— Думаешь? — так же вполголоса с сомнением произнес Горшенин. — Все равно ограда тут ненадежная. Надо дополнительно что-нибудь придумать.

— Не помешает, — согласился второй.

— Что значит «не помешает»? Я не советуюсь с тобой, а требую, чтобы ограждение было укреплено. Ты у нас начальник службы безопасности, вот и занимайся. А почему тетка Серегина плачет?

— Да кто ж ее знает? Баба она и есть баба, я же говорю.

— Баба бабе рознь. — По голосу было слышно, что Горшенин усмехнулся. — Из Тимофеевой вполне может получиться полноценный боец. Искусно владеет навыками рукопашного боя — раз, что такое армия и дисциплина, знает не понаслышке — два. Пока я эту тему вплотную не затрагивал, но думаю, что она также знакома с основными видами оружия. Это три. Характерец у нее что надо, не чета некоторым нашим чистоплюям. Вот тебе и четыре. Я уж не говорю о том, что, имея специфические медицинские навыки — если она их, конечно, и в самом деле имеет, — Тимофеева в состоянии заменить квалифицированного врача. По крайней мере в том отношении, что интересует нас. Что там, кстати, с нашей сестричкой?

Голоса снова переместились, удаляясь от окна. Я села поудобнее, сняла с ноги веревочную петлю и принялась растирать занемевшие мышцы. Гул в голове постепенно затихал.