Глава 4
Будто случайно вырвалось у Сурова разрешение воспользоваться спецсредствами. «Не перебарщивай!» — распорядился, но это — для порядка. Кто, кроме меня самой, определит, по какой мерке оценивать целесообразность, скажем, установки микрофона под ручку кейса Николая Михайловича? Или инфразвукового излучателя малой мощности в его кабинете?
Хорошая это вещь, излучатель. И редкая. Мне, к примеру, дело с ним иметь довелось только раз, еще в бытность мою в Калининграде. Приборчик тогда списали, но он действовал, и до сих пор в порядке, и хранится у меня за семью печатями. Размерами излучатель не более обыкновенной зажигалки и оформлен может быть по-разному.
Когда он работает, а работает он бесшумно, ухо не воспринимает звук такого диапазона, в радиусе шести метров с совершенно здоровыми людьми начинают твориться странные вещи. Первой накатывает вялость, пропадает желание двигаться. Затем рассеивается внимание, и для того, чтобы сосредоточиться, надо применить усилие. Вскоре отказывает ум — мысли начинают путаться, перескакивать с одного на другое, и заканчивается это безобразие непреодолимой сонливостью.
Подлый приборчик. Включается дистанционно, и своего питания ему хватает на многие часы непрерывной работы.
Есть у меня и психотропные препараты. Бывают моменты, и таковых сколько угодно, когда они незаменимы. Одна инъекция, и человек, кем и каким бы он ни был, ответит на любой вопрос с предельной правдивостью.
Есть у меня и «жучки» — передающие сигнал микрофончики, размером со спичечную головку, с цепкими, незаметными крючками возле короткой иглы. Достаточно легкого нажима, чтобы надежно прилепить «жучка» практически к любой одежде. Хорошо держится он и на деревянной поверхности. Мощность его невелика, но, расположившись за стеной, можно чистенько записать разговор на обыкновенный диктофон или прослушать его, закатив в ухо горошину приемника.
Извинившись перед плюшевой пантерой, моей любимицей, за беспокойство, я, освободив для себя место, переселила ее с дивана в кресло, уселась, скрестив ноги, и открыла крышку большого пластмассового кейса. Вот он, весь мой личный арсенал, собранный по крохам за время работы с Громом. Суров знает о его существовании. Не все из взятого в очередной раз и по тем или иным причинам неиспользованного я возвращала обратно. Мое доброе начальство смотрело на это сквозь пальцы, возможно, именно в предвидении такого случая, как сегодня. Именно сегодня ехать по адресу, полученному от Грома, уже не было времени.
Ограничилась я минимумом. Три микрофона-горошинки я прикрепила к манжете левого рукава блузки с внутренней его стороны. Здесь они и незаметны, и всегда под рукой. Уши украсила клипсами-приемниками. Поколебавшись, достала из футляра зажигалку и сунула ее в маленький карман юбки. Хорошо пришлось, впору. Модельер, конструируя кармашек, не предполагал, что получилось у него идеальное вместилище для миниатюрного электрошока.
Пользоваться зажигалкой мне уже приходилось. Зарядная емкость ее невелика, хватает всего лишь на два воздействия, но каких! Здорового мужика с ног валит.
Поразмышляв и вспомнив предостережения Сурова, я надела на безымянный палец аляповатое, но, к счастью, небольшое, не бросающееся в глаза кольцо с лиловым камнем. Он закреплялся в гнезде миниатюрными лепестками, один из которых имел незаметный заусенец. С кольцом следовало обращаться осторожно. Царапина от заусенца в течение пятнадцати минут более чем наполовину снижала двигательную активность противника любой комплекции.
Все, средств для самообороны достаточно. Обойдусь этими. Их хватит, чтобы не позволить какому-нибудь ретивому подвыпившему недоумку вроде Сашки испортить мой внешний вид. Особенно если начать обороняться еще до нападения.
* * *
Оказалось, что название ресторану дала река Медведица, текущая из Тарасовской области в придонские степи.
Пожилой швейцар в капитанской фуражке, сдвинутой набок, поинтересовался моим билетом и показал направление к гардеробу.
Вестибюль ресторана был бы просторным, если бы устроители не додумались поставить у стены настоящий рыбацкий челн. Гнилой и черный от времени и непогоды, не один год провалявшийся на берегу какого-нибудь затона, он лежал на боку на куче песка.
Под сенью челна, на широкой скамье, сидел и дымил сигаретой Сергей. Уперев локти в колени, свесив голову, он не заметил меня, а я его не окликнула, прошла мимо молча. А когда, сдав в гардероб куртку, вернулась, его на скамье уже не было.
В зале, куда ни глянь, все напоминало о реке. Камыши по углам, вдоль стен и возле колонн, имитирующих стволы деревьев, рыбацкие сети, дощатые столы и простые, хотя и покрытые лаком лавки.
В зале горел верхний свет и негромко играла музыка. Столы, отделенные один от другого невысокими перегородками, заняты были почти все. Гул голосов сливался со звуками музыки в монотонный шум.
Народу в зале было много. Где Серовы?
— Юлия Сергеевна?
Я оглянулась — Серж улыбается мне, как старой знакомой. А без своей серой куртки выглядит он гораздо лучше. Строгий, классического покроя костюм удачно подчеркивает пропорции фигуры Сергея. Оказывается, у него широкие плечи, мощные предплечья и тонкая для мужчины талия.
— Я опоздала?
— Ненамного. Пойдемте.
Он повел меня по проходам между перегородками, отдаленно напоминающими пароходные борта, к дальней стене зала, сплошь занавешенной сетями.
— Юлия! — обрадовалась Женька и привстала со своего места. — Наконец-то!
Извиняясь за опоздание, я быстро оглядела всю компанию.
Николай Михайлович, любезно предложивший мне присаживаться, по-прежнему элегантен и обаятелен. Женька, сияющая улыбкой, в красивом искрящемся свитере. Сашка с каменным лицом, уставившийся в пустую тарелку, и женщина средних лет с избытком косметики на одутловатом, но симпатичном лице.
Меня усадили между Сашкой и Николаем Михайловичем, и он, на правах хозяина, налил мне вина из высокой темной бутылки.
— А мы уже размялись. Штрафную, по русскому обычаю, предлагать не буду, с удовольствием выпью вместе с вами. Вино вполне сойдет за легкий аперитивчик. Это — кьянти, настоящее!
— И я за компанию! — обрадовалась Женька и протянула через стол свой бокал.
— Для малолеток — минералочка! Саша, поухаживай за барышней.
Сашка выполнил распоряжение быстро и сноровисто. Умело обслужил, с ловкостью опытного официанта.
Одно место пустовало. Я оглянулась, но Сержа и след простыл. Не бывать извозчику за господским столом. На его исчезновение никто и внимания не обратил.
Кьянти мне не понравилось. Вино как вино, ничего особенного.
— Только не спрашивайте о моем самочувствии! — взмолилась Женька, отставляя бокал, который едва пригубила. — Я сегодня уже раз двадцать говорила всяким-разным, что все хо-ро-шо! Надоело!
— Женя! — укоризненно посмотрела на нее женщина.
— Это моя жена, Юленька, — спохватился Серов, — Ольга Игоревна.
— Ольга, — поправила она его. — Просто Ольга для всех и каждого. Не такая уж я старуха…
— Мама у меня мастер спорта. Тренер, — сообщила Женька гордо и радостно.
«По стрельбе?» — подумала я.
— По теннису, — ответила на мою мысль Ольга. — Мы сегодня есть будем?
— А как же! — округлил глаза Николай Михайлович.
Сашка встал, застегнул и одернул пиджак.
— Я распоряжусь.
Внимания ему не уделили. Только Женька проводила его взглядом, скривив неприязненно губы.
— Пап, чего он киснет, а? От его физиономии спать хочется.
— Не обращай внимания, — посоветовал Николай Михайлович дочери. — Не цепляйся к Александру. Слава богу, есть кому тебя веселить.
— Па-апка!
Женька вспыхнула, а Ольга, зная нрав дочки, взяла ее на всякий случай за руку, но сказать ничего не успела — месть последовала незамедлительно.
— Юль, а ведь он тебя не на ужин пригласил! — проговорила она громко и язвительно. — По делу, вот так. Что-то там такое от тебя ему нужно.
— Дансинг уже работает, — раздался сзади ломающийся басок, и глаза Женьки блеснули радостью.
— А это вот — Дима. Женечкин приятель.
Ольга разулыбалась.
Дима не поражал ни плечами, ни размерами. Славное веснушчатое лицо с синими глазами при темных волосах. Про таких одна моя знакомая говорит, что улыбка ему на роду написана.
«Вот и все участники сегодняшнего ужина», — догадалась я, посмотрев на пустующее за столом место.
— Мы танцевать, пап! — крикнула Женька, срываясь с места.
— Поесть приходите! — спохватилась Ольга.
— Ладно!
Вскоре после их ухода появился Сашка в сопровождении официанта, ловко балансирующего подносом, в три этажа уставленным посудой. К вазе с фруктами и бутылкам, уже стоявшим на столе, прибавились разные салаты, блюдо с бужениной, украшенной зеленью, колбаса, нарезанная ровными длинными ломтями, и заливное из рыбы.
— Когда подавать горячее? — спросил официант, наклоняясь к Николаю Михайловичу.
— Позднее, — распорядился тот, не поворачивая головы. — Коньячку, пожалуйста.
Ольга сграбастала Сашку за руку, защебетала что-то о салатах, сервировке и застольном этикете, заставила отвечать на вопросы и по-женски умело, быстро завладела его вниманием. Уже через минуту он с должной почтительностью накладывал от блюд на ее тарелку всего понемногу и даже улыбался.
— Ольга знает, как переключить человека, — вздохнул облегченно Николай Михайлович. — Даже такого, как Александр.
— Не сочтите за жалобу, Николай Михайлович, но с его несдержанностью я уже знакома. Александр ваш целый спектакль устроил, когда отдавал мне билет.
Серов невозмутимо кивнул и выпил вина.
— Это на него похоже. Надо было Сергея послать с билетом, да он был занят. Саша, наверное, обиделся за такое поручение.
— Нет, — я поморщилась. — Не обиженным он выглядел. Я услышала от него какие-то странные намеки. Знаете что, не расспрашивайте меня, а то действительно получается, что я на него кляузничаю. Не придала значения я его словам.
— Вот как? — Николай Михайлович удивился, приподнял брови и глянул на меня испытующе. — Как знаете, — пожал он плечами. — В конце концов у нас с вами есть более интересные темы. А к этой мы вернемся позже, если возражать не будете. Давайте я вас попотчую.
Я согласилась на ложку салата из крабов и запротестовала, когда он попытался дополнить его грибами под белым соусом. Салат был приготовлен неплохо.
— Юленька, как вы отнесетесь к поездке в Самару? Недолгой, дня на два, не более. Кстати, вам приходилось бывать в Самаре? Понравился город? Слабоват против Тарасова, правда?
— В Самаре мне бывать не приходилось. Поэтому о городе ничего сказать не могу, вы уж извините.
— Не извиняйтесь. — Серов махнул рукой, мол, пустое, чего там. — Мы с вами сейчас коньячку выпьем. Хотите?
Вернувшийся официант поставил перед нами бутылку «Метаксы».
— Греция, как заказывали, — прошелестел он.
— Остальное подайте минут через тридцать. Да, и еще какой-нибудь хорошей, нашей водочки.
Серов подкрепил распоряжение денежной бумажкой, небрежно сунув ее в карман белого смокинга официанта.
— Сделаем.
— Давайте глотнем крепкого. Ю-уля! — развел он руками при виде моего сомнения. — Не опасайтесь, спаивать я вас не буду. Это же «Метакса»! Она стоит того, чтобы один хороший глоток разбить на десять. Понемногу.
Серов наполнил стопки янтарной жидкостью и передал бутылку через стол, Сашке.
— За поездку я вам заплачу тысячу долларов, — торжественно объявил Николай Михайлович, смакуя «Метаксу». — Заплачу сразу, как вернетесь. Если хотите четверть суммы авансом — пожалуйста. Кроме того — суточные. Их, разумеется, на руки, при отъезде. Поедете на моей машине с Сергеем завтра утром. Ну как?
— Что мне нужно сделать в Самаре?
— Ничего особенного. Вы будете почти курьером. Или почтальоном, как угодно. И контролером. Отвезете пакет деловых бумаг моим самарским партнерам. Они должны их подписать и вернуть вам первые экземпляры. А вы проверите, досконально проверите подписи, печати, словом все, что относится к оформлению. Чтобы с юридической стороны каждая бумажка после этой процедуры стала полновесным документом. Да вы же юрист, знаете, как действовать в таких случаях, чему я вас учу!
Я задумалась.
Итак, Самара. Самарские партнеры Серова. Люди, якобы покушавшиеся на Женьку, отплясывающую сейчас со своим веснушчатым чудом в соседнем зале, в связях с которыми меня Серов подозревает. А что подозревает, в этом нет сомнений. Выступление Сашки в коридоре Комитета солдатских матерей подтвердило позицию Серова по этому вопросу.
Сашка, кстати, пьет неумеренно.
Это заметил и Николай Михайлович. Он нахмурился, когда его «правая рука» опрокинул в себя третью или четвертую стопку. Ольга только посмеивалась, глядя на такой марафон, и озорно подмигивала мужу.
— Александр! — не выдержал он, когда тот, запивая крепкое, сделал глоток вина из бокала. — Что ты творишь, уму непостижимо!
— А что такое, Николай Михайлович? — уставился Сашка на хозяина наглыми и уже блестящими глазами.
— Ты пьешь, как биндюжник! Что за отношение к благородным напиткам? И потом, нельзя смешивать эти вещи.
— Оставь, Коля, — вмешалась Ольга. — Пусть расслабится человек, сгонит стресс.
— Не упаду я, Николай Михайлович, — попытался успокоить хозяина Сашка. — И буянить не буду, обещаю вам. Даже не напьюсь. Вот только в кондицию войду и остановлюсь сразу. Буду только есть.
— Все под контролем? — по-свойски подыграл ему Серов.
— Все! — согласно мотнул Сашка головой.
— Николай Михайлович! — обратилась я к нему задумчиво. — Я поеду в Самару с удовольствием, если вы меня туда пошлете. — И, видя его удивление, как, мол, так, а разве я не посылаю? — поспешила объяснить: — Если вы пошлете меня туда после того, как я расскажу все-таки о вопросах, которые Александр задавал мне, отдавая билет.
Досада отразилась на его лице, но он сдержался.
— Слушаю вас.
— Не здесь. Не при нем, если можно, — попросила я, и Серов согласился, снизошел, нехотя и немного высокомерно.
— Оленька, мы с Юлией Сергеевной выйдем на несколько минут, нам кое-что обсудить надо. Ты не будешь за это на меня в претензии? Мы скоро.
Я встала с места, ощупывая горошинки микрофонов на манжете блузки. Интуиция подсказывала, что тянуть с запуском их в дело не следует.
Николай Михайлович с уверенной неторопливостью шел впереди, время от времени поворачивая голову и улыбаясь мне уголком губ. Пол был идеально ровным, и я уже начинала подумывать, как бы поудачней споткнуться, чтобы дать Серову возможность подхватить меня.
Споткнулся сам хозяин. На ровном месте. Ногу подвернул и свалился бы, не поддержи я его под руку.
— О, черт! — воскликнул он своим бархатным голосом, оказавшись в моих объятиях. — Спасибо, Юленька, и извините. Ну что за напасть в самом деле!
Слегка смутившись, он дальше пошел быстрее прежнего, шагом почти деловым, так, что мне пришлось не идти, а чуть ли не бежать за ним следом. На левой манжете блузки одной микрофонной горошиной стало меньше.
В вестибюле на скамье возле челна сидели и громко спорили, размахивая руками, трое крепко подвыпивших приятелей. Собственно, спорили двое, сидящие по краям, спорили друг с другом, не обращая внимания на третьего, который, оказавшись между двух огней, с глупой улыбкой на лице безуспешно пытался их успокаивать.
— Нет, при них нам не поговорить, — сказал сам себе Серов и огляделся. — Ага, вот!
В противоположном от спорщиков углу, у окна, скрытого за голубыми шторами, стоял самый что ни на есть простецкий столик с покрытой пластиком столешницей, на черных, металлических ножках, а возле него, как специально для нас приготовленные, — два таких же немудреных стула.
— Попробуем остановиться здесь, — предложил Николай Михайлович, пододвигая мне стул, — пока не помешают. Жалуйтесь, — разрешил он, усаживаясь напротив. — Чем вас Александр обидел?
Я быстро, в двух словах рассказала ему о странном Сашкином любопытстве по отношению к моему приятелю и о подозрениях, в которых Сашка поселил его в Самаре и сделал чуть ли не снайпером.
— И какой вы, Юлия Сергеевна, во всем этом смысл нашли? Как поняли?
Я едва удержалась, чтобы не съязвить — не спародировать манеру участников радиосвязи: мол, понял вас хорошо, прием!
— Я потерялась в догадках, — ответила я просто. — Вопрос о снайпере меня насторожил, но не могла взять в толк, при чем тут Самара?
— Нет, не сама она, а самарский снайпер, вы невнимательны, — поправил меня Серов.
— Вот именно. А теперь выясняется, что именно в Самаре у вас есть какие-то партнеры.
— Не какие-то, а старые и добрые друзья, — поправил он меня. — Житков Олег Владимирович. Глава фирмы «Альянс». Вы едете к нему.
— Если еду! — буркнула я в сторону.
— Что такое, Юленька? — Насмешка в голосе Николая Михайловича прозвучала настолько ясно, что мне не составило труда вызвать на собственные глаза слезы обиды, которой сейчас следовало немного поддаться.
— Тысяча долларов мне, конечно, не помешали бы, — я подняла на Серова блестящие от слез глаза. — Но только бог с ними, с деньгами, если ваш помощник склонен искать среди моих приятелей самарских снайперов. Никуда я не поеду. Спасибо за предложение.
— Вы меня озадачили, — сообщил он после непродолжительного молчания. — Юлия Сергеевна, а какая, собственно, вам разница, о чем думает и что говорит Александр? Пока еще я в доме хозяин. Я вас уверяю, — Серов нагнулся ко мне и понизил голос, — мне безразлично, водите ли вы дружбу с самарскими снайперами или нет. Ну вы сами подумайте, пусть даже так, все равно это никоим образом не может помешать ни моему выбору, ни вашей поездке. Одно другому не мешает, Юленька.
— Наверное, я не слишком умна для этого, — я промокнула платочком глаза. — Потому что так и не понимаю до конца, в чем здесь дело. Чувствую, что вы в чем-то меня подозреваете. Тугодумка!
— Оставьте это и сделайте хорошо свое дело. Если не ради меня, то за тысячу долларов.
— Сделаю, — я подняла на него покрасневшие глаза.
— Отлично! — обрадовался Николай Михайлович и положил узкую ладонь на мое запястье. У меня сердце екнуло — микрофоны, что остались на манжете, оказались сейчас под его пальцами. — Завтра с утра пожалуйте ко мне. Проинструктирую в подробностях, обрадую бумажками, благословлю суточными и провожу до машины. И платочком вослед помашу! — Он так беззаботно рассмеялся, что у меня уголки губ тоже в стороны поехали. — А сейчас, Юленька, ну их к бесу, все эти дела! Пойдемте поедим вкусно, выпьем, да? А там, чем черт не шутит, когда бог спит, потанцуем, развеемся?
— Хорошо, Николай Михайлович. — Я остановила его, уже поднимавшегося: — Только мне завтра с самого утра в свой комитет надо, отгулы оформить.
— Ах ты… — причмокнул он от деланной досады. — Ну тогда… — Он достал блокнот, черкнул в нем тоненьким карандашиком несколько цифр, оторвал лист и протянул его мне. — Как управитесь, звоните, вызывайте машину.
— Н-не… Не надо! — прозвучал сзади совсем пьяный голос. — Не надо м-ма… Машину не надо вызывать! О-бой-дем-ся!
Широко расставив ноги, руки сцепив за спиной, отчего полы расстегнутого пиджака разъехались в стороны, выставляя напоказ плохо заправленную под ремень рубашку, со сбившимся галстуком, рядом с нами стоял и глупо улыбался Сашка.
— Хорош! — оценил его состояние Николай Михайлович. — А говорил, что не напьешься.
— А я и н-не… — Сашка мотнул головой и покачнулся, но позу не изменил.
— Что с ним теперь делать прикажете? — спросил меня Серов. — Головомойку устраивать? Сейчас — без толку. А? Давай в туалет, помощничек! Будем приходить в чувство.
— Зачем? — изумился Сашка.
— Давай, давай! — прикрикнул Серов, и тот, неуклюже повернувшись, послушно потопал на нетвердых ногах в сторону закуточка возле гардероба.
От дверей зала, когда Серова уже в вестибюле не было, я вернулась. Прошла мимо челнока, возле которого на лавке трое приятелей все спорили с неослабевающим пылом, и свернула к закуточку, надеясь, что туалеты, мужской и женский, расположены неподалеку один от другого. Так оно и оказалось.
Остановившись перед зеркалом, вделанным в облицованную узорчатым кафелем стену над раковинами умывальников, я тронула волосы, поправила клипсы, и в ушах зазвучали голоса.
Зайдя в кабинку, закрыв на шпингалетик дверь, я обратилась в слух. Слышно было классно.
По ту сторону стены Серов и Сашка были не в одиночестве, но их диалог среди остальных звуков прослушивался всего яснее.
— Вы мне скажите, как грубить? Вы все-таки с ней поговорили. Что она из себя представляет? Напугать ее можно?
— Напугать можно любого. Но только, Саша, давай так, чтобы не учинить публичного скандала. Действуй, но не привлекай внимания посторонних. Выскажи ей все напрямую, в лоб, но пусть это выглядит как выяснение отношений между мужчиной и женщиной. Ресторан — место удобное. Здесь разборки в порядке вещей. А уж как — сориентируешься сам. Я тебе не суфлер.
— Понятно, — послышался короткий Сашкин смешок. — Попробую взять на испуг. Такого наезда она не ожидает, растеряется. Только вы не торопитесь, не появляйтесь слишком рано.
— Ты тоже не затягивай. Не могу же я здесь час торчать!
— Почему здесь? — Сашка удивился такой неразумности. — Идите в дансинг, на Женю с Димкой посмотрите, Ольгу Игоревну на танец пригласите. Она там. Я ее туда проводил, перед тем как сюда идти.
— Ну да, мало того, что я танцевать попрусь, так еще скажу, что нашу гостью на тебя, пьяного, бросил. Да Ольга сбежит из этого чертова дансинга, помчится стрельчиху выручать сломя голову. А там ты с ней занимаешься приватной беседой. Скандал! Буря в стакане!
— Ну, как знаете, — сдался Сашка. — Я постараюсь, конечно, не затягивать, а там — как получится.
— Ты вот что! — Голос Серова вновь обрел начальственные интонации. — Ни в коем случае не обижай ее сверх меры и, упаси бог, не оскорби! Чтобы она не отказалась от поездки. Запомни, сорвешься, перейдешь границы, придется тебя перед ней унижать. Она мне послезавтра в Самаре нужна. Помни, Сашка!
— Помню я все, — ответил тот. — Но разобидеть могу. За Женьку. Унижайте, ладно.
— Причесался? Нет, расческу тебе дарю. Давай иди, время жмет!
Я выключила звук, вышла в вестибюль — трое на лавке все пытались поссориться. Поняла — не успеть мне до появления Сашки не то что до стола добраться, но даже углубиться в лабиринт проходов между перегородками. Конечно, это неважно, не имеет это особого значения, мало ли откуда я могу возвращаться. А стоит ли вообще торопиться к столу? Там может быть Ольга. А что? Посмотрела на танцы и вернулась поскучать в ожидании благоверного. Нет. Не пойду. Надо создать серовскому актеру условия для работы. Ему и так сценарий не ясен. И Николай Михайлович будет нас видеть, не подойдет, упаси бог, раньше времени.
Я скромно присела на прежнее место, в уголке, у стола с металлическими ножками. Ждать не пришлось.
— А-га! — негромко донеслось со стороны туалетов.
Сашка, с мокрыми, зачесанными назад волосами, направлялся ко мне все той же нетвердой, покачивающейся походкой.
— Послушай, Юлия, как там тебя, Сергеевна! — Сашка, подойдя, не сел, а, согнувшись, брякнулся локтями на стол. Прядь мокрых волос, отделившись от общего строя, упала на его лоб.
— Я вот что хочу у тебя спросить. Мне во-от что интересно…
Он снова был пьяным, но языком ворочал легче прежнего.
— Тебя босс в Самару отправляет, да? Ну чего молчишь? Не бойся!
— Ты сядь, Александр, легче будет меня допрашивать, — посоветовала я ему, поворачивая колечко на пальце лиловым камешком вниз, к ладони — на всякий случай. Оскорбить безнаказанно я себя не позволю.
— Допрашивать? Ха!
Сашка плюхнулся на стул, на котором до этого сидел элегантный Николай Михайлович.
Актер он был сносный. Кривлялся классически. Или роль придурка была ему родной, как говорится, по жизни?
— Ты там, в Самаре, своим друзьям привет передавай. Так и так, мол, большой вам привет от руководства тарасовской фирмы «Литер». Скажи, что, если они еще раз нам войну устроят, мы примем свои, адек… адек-ват-ные меры. Все поняла?
— Что поняла? — переспросила я. — Кому сказать? Какие меры? Протрезвись, руководство!
— Не сердись, снайпер. — Он сменил тон на успокаивающий и придвинулся еще ближе. Разило от него сильно. — Тут тебе не Чечня. Тут всем все ясно. И тебе тоже. Так ведь?
— Что мне ясно? — Я, прищурившись, в упор посмотрела в его глумливые глаза. — Что ты про Чечню ввертываешь? А ну-ка, давай еще раз, да помедленней.
— Не в Чечне дело. Чечня — дело прошлое. Дело в том, что вчера в парке в девчонку пальнули. И ты, — он резко придвинулся еще ближе, оказался почти вплотную, нос к носу со мной, — и ты знаешь, кто пальнул! — Он отодвинулся, чтобы полюбоваться эффектом, который, по его мнению, должен был последовать за этой его провокацией, и разозлился, не заметив во мне никакой перемены. — Ты всех их знаешь! Там, за столом, слушал я, как босс тебе про Житкова и его «Альянс» рассказывает… Смотрел, и хотелось залепить тарелкой с салатом в глаза твои бесстыжие! Тварь! — почти выкрикнул он, не выдержав моего насмешливого взгляда.
— Дурак! — отшатнулась я и повторила погромче и потоньше, потому что эти, что спорили на лавке возле челна, все повернули головы в нашу сторону: — Дурак!
— Ну ты и тварь! — возмутился он совсем уже искренне. Был в нем все-таки и настоящий хмельной кураж.
Сашка схватил меня за руку и рывком притянул к себе, зашептал яростно, брызжа слюной мне в лицо:
— Говори, стерва, кто стрелял, здешний или самарский? И сколько тебе Житков платит?
— Э, фофан! — донеслось от челна.
— Отпусти, рожа пьяная! — Я уперлась ладонью в его грудь, скривилась от отвращения. — Пусти, балбес, не устраивай драки!
Ах, как это выглядело со стороны!
— Эй, пьянчуга! — Спорщики во второй раз окликнули Сашку почти радостно.
Неожиданно Сашка внял моим требованиям и окликам со стороны. Не настолько же он пьян был, как представлялся. А может, устал. Сопротивлялась я пока чисто по-женски, но всерьез. Он отпустил, отодвинулся, тяжело дыша.
— Куда? Сиди! Я еще не закончил! — прорычал Сашка, хоть я с места и не двигалась.
— Какой допрос? — спросила я вполголоса, так, чтобы тем, на лавке, слов было не разобрать. — Ты и вопросы-то задавать не в состоянии. Не по уму тебе. Так, одни слабенькие утверждения получаются.
— Что? — взъярился он. — Не по уму?
— Точно, недоумок!
И тут Сашке выдержка изменила по-настоящему. Он схватил меня за плечи, тряхнул и потянулся к лицу. Я широким, нарочито суматошным движением отбила его руку, размахнулась для пощечины, но не слишком резко, а когда он перехватил мою кисть, заметила слабую, бледную царапину, наискось перечеркнувшую его запястье. Колечко сработало!
— Ты что же, стервец, хамишь-то как!
Те, что на лавке, вскочили разом и дружно бросились на мою защиту. Сашку подхватили сильные руки, вздернули на ноги. Некстати вы, ребята, ввязались. Царапина сейчас подействует.
— Он тебе кто? — участливо поинтересовался тот из троих, что сидел до этого в середине.
— Никто. Честно! — ответила я его широкой, красной физиономии, участливо склонившейся ко мне. Встала и боком отодвинулась в сторону. — Почему привязался — не знаю.
— Слушай, отпусти, не лезь не в свое дело, — спокойно, но быстро и совсем трезво попросил Сашка и вдруг вздохнул глубоко и судорожно.
— Ты вот что, здесь давай без скандалов!
Отпуская, они толкнули Сашку совсем легонько, всего лишь выражая свое к нему пренебрежение, но он неожиданно крепко приложился затылком о стенку и сполз по ней на пол.
— Э, ты чего?
— Обалдел? — Краснолицый отодвинул того, что толкнул Сашку, нагнулся и грубо, сноровисто, за шиворот повернул лицом к себе лежащего. — Зачем ты его так?
— Не бил я его, пальцем не тронул, ты же видел!
— А чего ж он…
— Вы что себе позволяете, господа хорошие?
Я впервые услышала, каким жестким может быть бархатный голос Николая Михайловича. Бархатная сталь — невозможное сочетание.
Серов стоял в двух шагах позади моих спасителей. Прямой, строгий и спокойный. На них он тоже произвел соответствующее впечатление.
— Тут вот какое недоразумение… — Краснолицый, вытянувшись в струнку, шагнул к Серову, доставая на ходу красную книжечку с крупными буквами «МВД» на обложке.
Выпавшая из внимания всех участников конфликта, я скользнула в сторону вдоль стены, повернулась и, закрыв руками лицо, засеменила к туалетам. И первое, что сделала, оказавшись за дверью, гарантирующей относительное уединение, — для своей же собственной безопасности повернула камнем кверху колечко на пальце.
