Глава 6
Любовь Старицкая, хозяйка приозерского водочного завода и сети фирменных магазинов, вернулась домой, когда над городом уже сгустились сумерки.
Дом ее, старинный двухэтажный особнячок в тихом переулке, переоборудованный внутри соответственно требованиям сегодняшнего дня, был погружен в темноту. Немного смещенный в глубину квартала, он был окружен снежной белизной. Темнела только асфальтовая дорожка, ведущая к воротам подземного гаража.
Любовь Ивановна объехала здание, с помощью пульта открыла гараж, внутри автоматически вспыхнул свет. Она завела в гараж свой новенький «Опель» и выключила мотор. Не выходя из автомобиля, вытащила из «бардачка» пачку сигарет с ментолом и устало щелкнула зажигалкой.
Старицкая чувствовала себя вымотанной и разочарованной. В последнее время Любовь Ивановну перестала радовать жизнь. Ей начинало казаться, что судьба обделила ее и обрекла на медленное увядание в этом грязном, убогом городе, где на сто верст вокруг не встретишь культурного человека, и никакие евроремонты не могут скрыть скотского провинциального житья-бытья.
Старицкой не раз доводилось бывать за рубежом — и легкая, солнечная жизнь в райских уголках земли потрясла ее. Она нисколько не походила на крысиную возню, в которой принимали участие и она сама среди унылых снежных равнин, и другие, грубые, движимые почти животными инстинктами, люди.
В принципе Любовь Ивановна подумывала о том, что было бы хорошо перебраться навсегда куда — нибудь на Кипр, например, или в Италию. Но дальше мечтаний дело не шло — слишком цепко держал ее этот город, слишком зависела она от окружавших ее людей. И разрыв с ними смертельно опасен.
Приходилось терпеть и искать отдохновения подручными средствами. С некоторых пор, например, Любовь Ивановна пристрастилась к сухому мартини, ставшему для нее палочкой-выручалочкой. Только приняв бутылку этого лекарства, Старицкая могла более-менее примириться с жизнью. Продукцию собственного завода она не жаловала.
Вот и сейчас ей нестерпимо хотелось выпить. Но она не торопилась и медленно докуривала сигарету, лениво предвкушая, как через несколько минут поднимется наверх, не зажигая света, откроет дверцу бара и нальет в бокал первую порцию прозрачного ледяного вина…
В гараже было тихо. Из-под невысоких сводов падал рассеянный свет плафонов, блики которого играли на белоснежной поверхности «Опеля» и на выпуклых частях черного «Мерседеса», которым Любовь Ивановна очень гордилась, но редко пользовалась.
Прислуга, убиравшая в доме, уже ушла, и дом был совершенно пуст. Сознание этого вызывало у Старицкой странное ощущение удовлетворения и тоски одновременно. Ей хотелось покоя и не хотелось никого видеть, но в то же время сердце ее разрывалось от одиночества, которое не мог заполнить никакой мужчина. Ну или почти никакой. Может быть, причиной тому был возраст. Любовь Ивановна подошла уже к опасному рубежу, когда все труднее убеждать себя, что лучшее еще впереди.
Она печально вздохнула и раздавила в пепельнице сигарету. С легким щелчком открыла дверцу и выбралась из автомобиля. Придерживая полу шубы, мех которой отливал живым серебром, она направилась к внутренней двери, ведущей в покои дома.
Привычным движением отперла замок, выключила в гараже свет, поднялась по ступенькам и, как было задумано, в таинственном полумраке вошла в свое жилище.
Сбросив на ходу шубу, она миновала наполненную призрачным снежным светом гостиную, взбежала по лестнице на второй этаж и открыла дверь кабинета. Оттуда с холодной бутылкой и бокалом в руках она перебралась в спальню и остановилась у окна.
Отсюда была хорошо видна тихая улица, засыпанная снегом. В лучах вечерних фонарей снег светился голубоватым обволакивающим сиянием. Неожиданно Любовь Ивановна вспомнила, что не за горами Новый год, и удивилась, что ни разу не вспомнила об этом раньше. Может быть, причина была в том, что нынешняя зима не баловала снегом, а может быть, приятное тепло, разлившееся в груди после выпитого бокала, породило ощущение уюта и предвкушения чего-то необыкновенного?
Но в глубине души Любовь Ивановна понимала, что ничего необыкновенного произойти уже не может. Жизнь так и продолжит катиться по наезженной колее, в вечной борьбе, в итоге которой власть и деньги, а годы будут уходить, не принося настоящего удовлетворения…
Она опять наполнила бокал и быстро выпила, боясь потерять ощущение теплоты и комфорта. А потом сбросила с себя платье и переоделась в розовый воздушный пеньюар, чтобы почувствовать себя совсем спокойно.
Включив ночник на туалетном столике, она принялась рассматривать свое отражение в зеркале. При таком интимном освещении она показалась себе еще достаточно привлекательной: миловидное лицо с большим чувственным ртом, еще достаточно упругая грудь и соблазнительные бедра — с помощью регулярного массажа и занятий в бассейне ей вполне удавалось поддерживать себя в форме, а окружавший ее сейчас полумрак скрадывал чуть отяжелевший подбородок и предательские морщины на шее. Нет, решила Любовь Ивановна, отчаиваться рано.
Она выпила еще, и ей стало совсем весело. Захотелось праздника, какого-то безумства, огней и музыки. Но она знала, что веселья не получится. Все мужчины из окружения Старицкой словно сошли с ума и не хотели ни о чем думать, кроме предстоящих выборов. Они наводили на нее тоску, хотя умом она понимала, что выборы эти имеют самое прямое отношение и к ней и что от них напрямую зависит ее благополучие и привычное существование.
Любовь Ивановна опять потянулась за бутылкой, но в этот момент внизу раздался звонок. Она вздрогнула и недоверчиво прислушалась. Кто-то пришел разделить с ней одиночество? Но именно сегодня Старицкая никого не ждала. Все были заняты.
Однако звонок не умолкал. Не совсем твердой походкой Любовь Ивановна спустилась в холл и включила телевизор, соединенный с видеокамерой над входной дверью. Увидев на экране знакомую фигуру в форме, она взволнованно ахнула и бросилась открывать замки.
Мужчина шагнул в дом, распространяя вокруг себя запах мороза, кожаных ремней и крепкого одеколона. Грохоча каблуками, он прошел в холл и огляделся. Любовь Ивановна прижалась полуобнаженным телом к его холодной груди и обхватила пальцами шею.
— Анатолий! — воскликнула она с томлением. — Какой ты молодец! Я так рада, что ты пришел! Но почему опять с парадного входа? Это неудобно!
Он снял с себя ее руки и чуть-чуть отстранился, усмехаясь.
— Если рада, то почему неудобно? — спросил он. — Или ты замужняя женщина? Зачем я должен прятаться?
Любовь Ивановна отшатнулась, словно ее ударили по лицу.
— Почему ты всегда напоминаешь мне о нем? — обиженно сказала она. — Я хочу забыть весь этот ужас раз и навсегда!
— Многие хотели бы забыть этот ужас, — рассеянно заметил Анатолий. — Только я не дам вам такой возможности, не надейтесь! А ты все квасишь? — опять усмехаясь, сказал он Старицкой.
— Ты невыносим! — не выдержала Любовь Ивановна. — Мы видимся так редко, и даже в эти минуты ты…
— Мы же деловые люди — разве не так? — напомнил с иронией Анатолий. — До сантиментов ли нам… — он взял Старицкую за подбородок. — Впрочем, не обижайся! Я сегодня не в духе… Надеюсь, у тебя найдется еще выпить?
— Но, может быть, ты хотя бы разденешься? — тихо спросила Старицкая.
— Разумеется! — сказал Анатолий, распуская ремни портупеи и сбрасывая куртку на ближайшее кресло.
— Зачем ты берешь его с собой? — недовольно поморщилась Любовь Ивановна, когда Анатолий вынул из кобуры пистолет и переложил его в задний карман брюк. — Кто его здесь возьмет?
— Конечно, никто, — кивнул гость. — Пока он со мной, я на этот счет спокоен.
Они поднялись наверх. Старицкая привстала на цыпочки и долгим поцелуем впилась Анатолию в губы. Руки ее шарили по его широкой, обтянутой формой спине. Потом она отпрянула и сказала задыхающимся шепотом:
— Иди в спальню! Я принесу тебе выпить. Ты по-прежнему предпочитаешь водку?
Анатолий кивнул. Старицкая повернулась и стремительно двинулась по коридору. Ее круглые ягодицы соблазнительно перекатывались в такт шагам. Анатолий внезапно почувствовал острый приступ желания, но подавил его и, скрипнув зубами, вошел в спальню.
Сбросив несколькими уверенными движениями мундир, он повалился на кровать и стал смотреть на круглое розовое пятно от ночника, тускло светившееся на потолке.
Почти неслышно вошла Старицкая с подносом в руках. На подносе стояла бутылка водки «Смирнофф» и на тарелочке — нарезанный лимон.
— Стакан ты, конечно, забыла! — недовольно проворчал Анатолий.
— Правда! — виновато сказала она. — Я сейчас принесу! Или, если хочешь, выпей из моего бокала…
— Что за гадость ты из него пила? — поморщился Анатолий, нюхая пустой бокал. — Ну, ладно! Давай, за все хорошее! — Он налил почти полный бокал водки и выпил залпом, закрыв глаза, точно испытывая невыразимое блаженство.
Потом, понюхав дольку лимона, поднял взгляд на Любовь Ивановну и улыбнулся:
— Лекарство от всех бед, а? — проговорил он с намеком.
— Кроме любви, — прошептала Старицкая и прошлась горячей ладонью по обнаженной груди гостя.
Усмешка его сменилась возбужденным хищным оскалом. Безжалостно сжав женщину в объятиях, Анатолий рывком притянул ее к себе и впился губами в напрягшийся розовый сосок. Любовь Ивановна страстно вскрикнула и застонала. Любовники перекатились на кровати, освобождаясь от остатков одежды. Стискивая до боли плечи партнерши и испытывая от этого особенно острое наслаждение, Анатолий опрокинул женщину на спину и с негромким звериным рыком вошел в нее. Извиваясь и содрогаясь в конвульсиях, она закричала, словно от невыносимой муки, и продолжала кричать, пока все не кончилось.
Потом они расслабленно лежали на постели, лицами обратясь к потолку, и молчали. Любовь Ивановна боялась нарушить словами хрупкую оболочку блаженства и покоя, охвативших ее, а Анатолий думал о чем-то своем, хмурясь и морща лоб. Наконец он рывком сел на постели и сказал:
— Ну, теперь самое время еще по чуть-чуть, и я побежал!
Старицкая встревоженно приподнялась на локте и разочарованно посмотрела на мужчину.
— Ты уходишь? — с упреком сказала она.
— Дела, милая! — небрежно ответил Анатолий, протягивая руку за бутылкой. — Мне еще с базы добычу вывезти надо. Два грузовика раздобыл. Сегодня ночью ребята погрузят, а завтра по твоим точкам развезем, как договорились.
Любовь Ивановна почувствовала, как по сердцу ее порхнул неприятный холодок. Она позволила себе расслабиться и на минуту забыла обо всем, но ее тут же вернули на землю.
— Зачем тебе эта добыча? — простонала она. — Так рисковать ради какой-то водки! — Она запнулась. — Брать на душу грех… Я не понимаю!
Анатолий презрительно покосился на нее.
— Так, милая, не у всех такие хоромы, как у тебя… Или, скажем, у нашего дорогого мэра… — сказал он. — А я бы не отказался так пожить… Но пока не получается…
— Тебе стоило бы только захотеть, — низким голосом проговорила Старицкая, пронзительно взглядывая на Анатолия.
— Ну, нет! — покачал он головой. — Чтобы я держался за бабью юбку?! Лучше уж тогда я вас с Гудковым на счетчик поставлю! — и он захохотал, увидев, как она побледнела. — Ну, ну, шучу! Вы мне на черный день нужны… Деньги я себе сам заработаю! — Он выпил водки и заел лимоном. — Ты говоришь, водка… Ну, облажались один раз, что поделаешь. Обмишурились… Зато в других случаях порошок взяли. А что водка… Водка — тоже неплохо. Когда ее много… Только учти, Люба, мне ее срочно по магазинам раскидать нужно. Этот сучий следак нащупал нас, понимаешь? Может быть, он никому не сказал… Но знаешь, береженого бог бережет!
— Этого… этого человека вы убили? — дрогнувшим голосом произнесла Старицкая.
— Ну, убили! Не мы его, так он нас! Это честная борьба, — ответил Анатолий.
— Кстати, Гудков категорически запретил тебе сейчас «шевелиться», — сообщила Старицкая, щелкая зажигалкой и раскуривая сигарету. — Он хочет спокойно завершить выборы…
— Я знаю, чего он хочет, — спокойно ответил Анатолий. — Я тоже хочу спокойно спать. Поэтому завтра утром я привезу тебе водку.
— Гудков категорически против, — бесстрастно произнесла Старицкая, глядя в синее окно.
— Плевать я на него хотел! Так и передай ему! — объявил Анатолий. — Мне лучше знать, когда собирать и когда разбрасывать камни, — он снова засмеялся. — Передай ему, что у меня нюх звериный. Ко мне близко не подойдешь! Что же твой Гудков не побоялся попросить меня заткнуть рот редактору? Он поинтересовался, по вкусу ли мне это? Между прочим, ребятам западло метелить по подъездам очкариков! Они вам не шпана какая-то!
— Гудков полагает, что все мы — одна команда, — объяснила Старицкая. — Тебе ведь не хочется, чтобы в городе поменялось все начальство? И, кстати, на мой взгляд, избить — гораздо гуманнее, чем убить! У следователя осталась семья — ютятся в какой-то трущобе…
— Пусть твой мэр презентует им квартиру! — ухмыльнулся Анатолий. — Это ему зачтется. И не только на небесах.
Он уже был полностью одет — милицейский мундир сидел на его крепкой фигуре ладно и даже щеголевато. Стоя напротив обнаженной любовницы, Анатолий задумчиво улыбнулся, подбрасывая на ладони табельный «ПМ». Неожиданно он щелкнул предохранителем, сжал пистолет в ладони, поднял его и нацелился Старицкой прямо в лоб. Палец его нежно коснулся спускового крючка.
У Любови Ивановны все поплыло перед глазами — розовое пятнышко ночника, улыбка Анатолия, черная точка пистолетного дула. Бокал выпал из ее руки и разлетелся вдребезги.
— Пиф-паф! — весело сказал Анатолий и убрал пистолет в карман.
Тело Старицкой обмякло. Ее била мелкая дрожь. Анатолий снисходительно посмотрел на нее и сделал несколько глотков водки прямо из горлышка.
— Оденься и проводи! — приказал он твердо. — И завтра подготовь все, чтобы ребята разгрузились без проблем.
Он повернулся и вышел из комнаты. Любовь Ивановна отчего-то постеснялась надевать на себя пеньюар. Платье показалось ей в данной ситуации более уместным. Извиваясь всем телом, она торопливо втиснулась в него и бросилась вдогонку за своим гостем.
Он уже стоял в холле и, сопя, застегивал на себе ремни. Пистолет покоился в кобуре и казался теперь совсем нестрашным. Скрестив на полной груди руки, Любовь Ивановна наблюдала за сборами своего любовника со смешанным чувством обиды и надежды. Слова прощания дались ей с необыкновенным трудом.
— Заходи, когда захочешь, — проговорила она с бледной улыбкой. — Моя дверь для тебя всегда открыта…
— Еще бы! — усмехнулся Анатолий, но потом все-таки сжалился и, подойдя к Старицкой вплотную, поцеловал ее в губы. — Конечно, зайду — куда я денусь!
В толстой зимней куртке с погонами и с пистолетом на боку он казался сейчас каким-то особенно далеким, закованным в броню. Любовь Ивановна знала — так будет всегда. И никто из них не поверит другому до конца. Они не так устроены. Они — деловые люди. Каждый на свой лад.
Любовь Ивановна долго еще стояла в полумраке после того, как за ночным гостем захлопнулась дверь. Она мучилась из-за своей странной любви, но еще больше ее мучил вопрос — правду ли говорит Анатолий насчет своего безжалостного завещания.
Призрак этого завещания постоянно стоял за плечами у нее и у Гудкова — бывших любовников, бывших сообщников, а ныне только партнеров. Возможно, это и пустые страхи — Анатолий любил издеваться над теми, кто был в его руках. Даже в его любовных играх присутствовал некоторый привкус издевки.
Но проверить этот факт не было никакой возможности. Оставалось жить, делая вид, что ничего особенного не произошло, не происходит и произойти не может.