Глава 4
Не знаю, удалось бы мне справиться с колымагой Борзого или нет, но у него самого сегодня это получалось не очень хорошо. По пути на кладбище мы дважды останавливались, и, театрально кляня судьбу, Дима шел ковыряться в моторе. В результате мы успели к самому концу печальной церемонии. У ворот кладбища скопилось множество машин. Где-то слышалась траурная музыка. Ветер трепал верхушки голых деревьев, и они скорбно раскачивались, словно в такт похоронному маршу.
Сторож кладбища объяснил нам, где искать могилу следователя Аникина, и мы с Борзым отправились на поиски между безмолвных крестов и надгробий. Свист ветра, мутное небо, холод могильных камней невольно настраивали на философский лад, и в голову лезли мысли о бренности всего земного и тщете всяких усилий.
Не знаю, испытывал ли те же чувства Борзой, но внешне он этого никак не проявлял. Уверенно шагая по кладбищенским дорожкам, он с любопытством вертел по сторонам головой. Наконец он воскликнул вполголоса: «А вот и они!»
Я увидела небольшую группу людей, собравшихся вокруг свежей могилы. Она уже была забросана землей и окружена оградой из железных прутьев. Трое мужчин устанавливали теперь на могиле крест, также сваренный из металла.
Всего мужчин здесь было человек десять, не считая чумазых могильщиков с лопатами в руках. Судя по манерам и внешнему виду, можно было предположить, что все они — коллеги Аникина по работе. Единственная среди них женщина — в неказистом зимнем пальтеце с меховым воротником, в черной меховой же шапке, надвинутой на самые брови, — потерянно стояла внутри ограды и пустыми глазами смотрела на венки, устилавшие могильный холмик. Ее лицо было бледно и некрасиво, под глазами залегли синеватые тени.
Мы с Борзым остановились метрах в пятнадцати от компании, стараясь не привлекать к себе внимания.
— Лучше всего пойти прямо на поминки, — авторитетно заявил Борзой. — Самый надежный вариант! Что-то да разнюхаем…
— Неудобно, нас туда никто не приглашал… — заметила я.
— Нам, газетчикам, неудобно только на потолке спать! — возразил Борзой. — Если хотите раздобыть информацию, забудьте о деликатности. И потом, что плохого, если мы помянем раба божьего Алексея? В этом нет ничего предосудительного.
Между тем скорбный обряд, кажется, заканчивался. Мужчины медленно отходили от ограды, неловко переглядываясь и почти не разговаривая между собой. Женщина продолжила стоять возле свежего могильного холмика, одинокая и убитая горем.
Человек в черном кожаном пальто, с непокрытой головой, осторожно взяв женщину за плечи, что — то негромко втолковывал ей, наклонив хищное кривоносое лицо и стараясь заглянуть в глаза.
— Старший следователь Горохов, — объяснил мне Борзой. — Здесь вообще все из прокуратуры. Наверное, они и похороны организовали… У самих-то Аникиных в доме шаром покати, а похороны сейчас, сами знаете, в копеечку обходятся…
Неожиданно вдова вырвалась из деликатных объятий Горохова и, резко развернувшись, пошла прочь по дорожке, двигаясь как сомнамбула. Мужчины поспешно расступились перед ней — она шла так, словно не видела никого вокруг, а с губ ее срывались бессвязные, отчаянные слова:
— Ненавижу! Всех вас ненавижу! Пропади вы все пропадом! Не хочу никого видеть! Оставьте меня в покое!
— Кажется, поминки накрылись, — разочарованно пробормотал мне на ухо Борзой. — Обидно…
Следователь Горохов смущенно почесал орлиный нос и крикнул женщине вдогонку:
— Подожди, Галина, не валяй дурака! Куда же ты? Подожди, мы хоть подбросим тебя до дома… — Он сорвался с места и бросился догонять Аникину, сердито бросив на ходу сослуживцам: — Да задержите же ее!
Галина, не оглядываясь, прошла мимо нас, ступая так, словно каждый шаг давался ей с огромным трудом. Я заметила, что сапоги на ней тоже старые — на сгибах кожа вытерлась до белизны.
Ее вприпрыжку догоняли двое мужчин. Остальные, вытянувшись цепочкой, торопливо шли следом. Когда основная группа поравнялась с нами, Борзой негромко кого-то окликнул. Тот, поколебавшись, отделился от толпы и подошел к нам. Это был мужчина высокого роста, с толстыми губами и крупным пористым носом. На нем была замшевая куртка и норковая шапка. С любопытством скользнув по мне взглядом, он небрежно протянул руку Борзому и спросил:
— Ты чего тут?
— Привет, Парамонов! — сказал мой спутник, шмыгая носом. — Пришел вот… с Алешкой проститься. Такое несчастье… Кто же это дело расследует, не ты?
— Костров занимается, — скупо ответил Парамонов. — Мы собрались, кто смог… Надо же проводить… Кафе сняли, чтобы помянуть, только, видишь, все кувырком. Галина не в себе… Ну, я побежал, а то неудобно!
— Ну, давай! — со вздохом ответил Борзой и, сунув руки в карманы, несколько минут молчал, глядя вслед процессии.
Я тронула его за плечо и сказала:
— Ну, вот что: если вы в порядке, то сводите меня, Дима, к дому Караваева. На этих поминках нам делать нечего. Проходить они будут не дома, а в кафе, соберутся там одни сослуживцы, которые друг друга прекрасно знают. Зачем нам там рисоваться? А вот к Караваеву заглянуть стоило бы, как вы считаете?
Он пожал плечами и вяло ответил:
— Попробуем… Все равно весь день коту под хвост…
Мы вернулись к воротам кладбища. Ни вдовы, ни коллег Аникина уже не было. Дул холодный ветер. Вчерашняя грязь под ногами превратилась в черную наледь. С севера наплывали тяжелые тучи, предвещавшие снег.
Борзой после некоторых затруднений завел свой лимузин, и мы поехали. Довольно долго справа от нас тянулась ограда кладбища, а потом дорога вильнула в сторону и, миновав небольшую рощицу, засаженную хилыми прозрачными березками, вывела нас на окраину города. Здесь дорога раздваивалась — одна полоса шла к огороженным бесконечными заборами дачным участкам, а другая сворачивала в сторону, к вершине невысокого холма. Именно туда Борзой направил свой «Запорожец».
Через несколько минут мы выехали на вершину холма, откуда открывался вид на покрытую тонким слоем снега долину, где особенной белизной и идеально ровной поверхностью выделялось замерзшее озеро. Вдалеке синел лес.
— Наши озера! — с затаенной гордостью сообщил Борзой, глуша мотор. — Вид здесь летом изумительный! А вот и дом Караваева…
Метрах в тридцати от дороги, действительно на самом ходу, стоял дом довольно угрюмой архитектуры с крышей, покрытой зеленоватой черепицей. Дом окружал трехметровой высоты забор, по верхней кромке которого тянулись оголенные провода, укрепленные на распорках с помощью изоляторов. Вокруг забора была лишь голая земля, покрытая съежившейся серой травой и редкими островками грязного слежавшегося снега. Вряд ли здесь стоило искать какие-то следы.
— Аникина нашли по ту сторону забора, — объяснил Борзой. — Там растет дерево, и якобы он пытался по этому дереву забраться во двор. Ну, это по слухам! Сами сейчас увидите, какая это чепуха… — Он открыл дверцу и вышел из машины.
Я последовала его примеру и спросила:
— А кто вообще нашел тело? Получается, его не могли видеть со стороны дороги?
— Нашел охранник, когда утром обходил участок, — сказал Борзой. — Это только говорится, что дом пустой. Охранник там всегда есть. Но территория большая, за всем периметром ему не уследить — отсюда и провода под током. Пойдемте, покажу вам это место.
Мы сошли с асфальта и направились по траве к дому.
— А вы не догадались поговорить с охранником? — спросила я.
— Милая Оленька, — снисходительно заметил Борзой, — неужели я похож на человека, который способен о чем-то не догадаться? Разумеется, я говорил с ним.
— И что же он сказал? — полюбопытствовала я.
— Он чуть не проломил мне череп, — со вздохом признался Борзой.
— А что, если я с ним побеседую? Не станет же он проламывать череп даме?
— Лучше не сейчас, — поспешно ответил Борзой. — Когда будете без меня. Я — человек бесстрашный, но свои рамки знаю четко и не пытаюсь объять необъятного.
На холодном ветру из него выдуло остатки хмеля. Борзой ежился и втягивал шею в воротник. Маленькие его глазки слезились. Видимо, чувствовал он себя неважно, но старался не подавать виду.
— Скажите, Дима, — спросила я, — вы, похоже, не верите, что Аникин погиб, пытаясь проникнуть во двор этого дома. В таком случае получается, кто-то привез сюда тело, тащил его от шоссе… Не слишком веселое занятие, а? Кому мог понадобиться такой вариант? Ведь проще и безопаснее было бы бросить тело там, где оно лежало первоначально, вы не находите?
Борзой опять шмыгнул носом, но ничего не ответил, словно пропустил мой вопрос мимо ушей. Вместо ответа он махнул рукой и сказал:
— Вот, полюбуйтесь! Сумели бы вы с этого дерева перемахнуть через такой забор?
Мы уже обошли дом с тыла и стояли на открытом пространстве, продуваемом всеми ветрами. Черные тучи заволокли весь горизонт.
— Точно снег пойдет! — сказала я вслух.
Мы подошли к дереву. Дикая яблоня, низкая, густо утыканная колючими, ломкими ветвями, росла в трех метрах от стены, и перемахнуть с нее во двор мог только супермен или Бэтмен — одно из двух.
— Это смехотворно! — сказала я. — Вообще не понимаю, как сюда забраться без подручных средств. У Аникина были с собой подручные средства?
Забор, сложенный из гладких бетонных плит с выступом наверху, был значительно выше человеческого роста, а если учесть еще и натянутые над забором провода, то говорить о попытке штурма этой преграды могла только хорошо подготовленная диверсионная группа.
— Может быть, Аникин был здесь не один? — предположила я.
— Я вам сразу намекнул, что он был не один! — уже сердясь, сказал Борзой. — Вы меня не слушаете, что ли? Разумеется, он был не один! Только не здесь…
— В таком случае, возвращаюсь к своему вопросу, — спокойно напомнила я. — Кому понадобилось везти тело именно сюда?
— Кому-то понадобилось! — буркнул Борзой. — Пойдемте отсюда! Я уже замерз. Здесь вы больше ничего не найдете. Следов никаких нет, повреждений электропроводки тоже не наблюдается… — Он повернулся и широко зашагал по мерзлой траве. И только уже подходя к «Запорожцу», он неожиданно продолжил: — Привезли его сюда для отвода глаз, конечно. Просто решили убить двух зайцев. Во-первых, избавились от настырного следователя. А во-вторых… Зачем упускать возможность напакостить конкуренту? Пусть теперь доказывает, что он не верблюд…
— А следователь Костров? — осведомилась я. — Какого мнения он придерживается?
— Костров будет придерживаться мнения начальства, — уверенно заявил Борзой. — А его начальство с Гудковым не разлей вода. Потом, конечно, с Караваева обвинение снимут за недостаточностью улик… Но то — потом. А сейчас каждый день на вес золота!
Мы сели в «Запорожец» и поехали в город. Борзой окончательно приуныл и принялся ворчать себе под нос, кляня лысые покрышки, лед на дороге и вообще судьбу в целом.
— Заодно уж упомяните и ГИБДД, — посоветовала я ему, потому что первой заметила притаившийся на обочине автомобиль с мигалками на крыше. — Я вас предупреждала.
От автомобиля уже отделился человек в черной куртке, перепоясанной белыми ремнями, и в форменной фуражке. Взмахнув полосатым жезлом, он недвусмысленно дал нам знак остановиться.
Борзой чертыхнулся сквозь зубы и затормозил. Инспектор ГИБДД неторопливо приближался, помахивая жезлом. Это был высокий, стройный мужчина лет тридцати пяти, со скуластым неулыбчивым лицом. Тщательно выбритые щеки его отливали синевой.
Борзой рылся одной рукой в кармане, разыскивая документы, а другой торопливо опускал боковое стекло — выходить он, кажется, не собирался. Милиционер подошел к «Запорожцу» и, наклонившись, заглянул в окошко.
— Старший лейтенант Башкиров, — с некоторой ленцой в голосе объявил он, обшаривая взглядом салон нашего лимузина. — Попрошу ваши документы… — Глаза у него оказались черные и жгучие, как в известном романсе, с каким-то диковатым огоньком в глубине.
Борзой молча протянул права и напряженно уставился прямо перед собой, нервно постукивая пальцами по рулевому колесу. Может быть, в городе его действительно знала каждая собака, но инспектор Башкиров оказался неприятным исключением.
— Когда проходили техосмотр? — резким тоном спросил он. — Не вижу талона!
— Тут такое дело, старлей… — фамильярно начал Борзой. — Не хотелось бы при даме…
— Та-а-к… Кажется, мы сегодня еще и употребляли! — с непонятным удовлетворением произнес Башкиров. — Попрошу выйти из машины!
Борзой вздохнул и выкарабкался наружу. Инспектор возвышался над его кургузой мелкой фигурой точно памятник.
— Вы разве первый день за рулем? — злорадно вопросил он у сконфуженного журналиста. — Не знаете, к чему приводит употребление спиртных напитков? Подвергаете опасности свою жизнь, жизнь пассажирки, угрожаете создать аварийную ситуацию на трассе…
— Послушай, шеф, никому я не угрожаю! — вполголоса заговорил Борзой. — Упаси бог! Сейчас я все объясню… — Он цепко ухватил милиционера за рукав куртки и настойчиво потянул куда-то в сторону.
Башкиров сверху вниз смотрел на его попытки и не двигался с места. Борзой продолжал без умолку говорить, все более понижая голос, так что я не могла разобрать ни слова. Наконец инспектор сдался и позволил увести себя на обочину. Там коротышка-газетчик отпустил его рукав и принялся что-то доказывать, отчаянно жестикулируя и заговорщицки оглядываясь по сторонам. Башкиров молчал и слушал его с бесстрастным выражением на скуластом азиатском лице.
Я думала, что этот спектакль никогда не кончится, но вдруг инспектор коротко что-то сказал, и Борзой немедленно повернулся и вприпрыжку побежал к машине.
Просунув голову в окошко, он обдал меня «ароматом» перегара и искательно сказал:
— Оленька, милая! Ссуди меня, старого греховодника, еще сотней, а то придется тебе дальше топать пешком!
Я полезла в сумочку, но ехидно напомнила Борзому о его словах.
— Да что ж тут скажешь… — смущенно ответил он. — И на старуху бывает проруха! Я и этого знаю, а что толку? Самый зверюга, ему лучше не попадаться! Это он еще сегодня добрый, а то бы сотней не отделался… Вот спасибо, родная! — и он умчался к инспектору.
Момент передачи денег я проследила — все было проделано с ловкостью, которой позавидовал бы Акопян. Увидела только, как Башкиров насмешливо отдал моему спутнику честь и погрозил полосатым жезлом.
Борзой вернулся воодушевленным и поспешно завел мотор. Отъезжая с опасного места, он даже что — то напевал себе под нос. Вскоре машина ГИБДД скрылась из виду, и мы въехали в городские предместья.
— Я обязательно верну вам эти деньги! — уверенно заявил Борзой. По всему было видно, что такие обещания он привык давать часто.
— Не беспокойтесь, — успокоила я его. — Только, может быть, я лучше пересяду на общественный транспорт?
— Да бросьте вы! — воскликнул Борзой. — В одну воронку снаряд дважды не попадает. Нам с вами еще нужно навестить вдову да обговорить мой фуршет с Матвеевым…
— Не волнуйтесь, — сказала я, — дам вам денег. Только не пытайтесь объять необъятного, ладно? Мне хотелось бы, чтобы завтра вы были в форме.
Борзой хохотнул.
— Никогда никого не подводил! — самодовольно заявил он. — Особенно красивых женщин. Завтра я как штык буду в редакции. Собственно, мне и сегодня стоило бы там появиться… Ну, ладно — у меня уважительная причина!
Покружив по городу, Борзой привез меня в какой-то унылый район, где, кажется, размещались одни общежития. Серые пятиэтажные дома, похожие друг на друга как две капли воды, отличались только вывесками на парадных подъездах. К одному из таких домов мы и подъехали. Фасад здания украшали стройные ряды какого-то кустарника. На крыльце стояла металлическая урна с опаленным боком.
— Вот отсюда Леха и уехал, — сокрушенно произнес Борзой. — И я тому свидетель. Но покуда — молчок! Эту бомбу мы прибережем на крайний случай.
Мы вошли в вестибюль. Место вахтера пустовало. В коридорах пахло щами и подгоревшей капустой. У кого-то из обитателей Борзой спросил, в какой комнате проживает семья Аникина.
Откровенно говоря, на душе у меня кошки скребли, когда мы с Борзым постучались в дверь этой комнаты: слишком жестоко сейчас тревожить женщину, которая только что похоронила мужа. Но иного выхода не было — чем больше проходило времени, тем меньше оставалось шансов разгадать тайну его гибели.
Должна признаться, что без Борзого мне было бы гораздо труднее. Он, кажется, не слишком тяготился условностями, ничто не могло его смутить и сбить с толку.
Когда на стук никто не ответил, он нисколько не растерялся и, подмигнув мне, принялся колотить сильнее. Наконец за дверью послышались неуверенные усталые шаги, и щелкнул замок.
На пороге стояла сама Аникина. Ее осунувшееся потемневшее лицо абсолютно ничего не выражало. В черном платье, без косметики она походила на тень человека.
Наше появление нисколько не взволновало ее. Она молча смотрела на нас, но мне казалось, что она попросту нас не видит. Я тоже молчала, ломая голову, как начать неприятный разговор. И опять меня выручил Борзой. Он громко кашлянул и неприлично бодро сказал:
— А мы к вам, Галина… простите, не знаю, как вас по отчеству? Не возражаете?
В глазах Аникиной промелькнула какая-то искорка. Неожиданно для меня она отступила в сторону и очень тихо сказала:
— Заходите.
Борзой шумно ввалился в комнату, снимая на ходу куртку. Поискав глазами вешалку, он забросил куртку на крючок и обернулся ко мне.
— Раздеваться будешь? — спросил он.
Я пожала плечами. Раздеваться предполагало, что мы заявились надолго, а мне хотелось задать лишь два-три вопроса. Хозяйка бесстрастно наблюдала за нами, сложив на животе руки. По-моему, ей было все равно.
— Мы, Галина, по делу, — деловито сообщил Борзой, прохаживаясь по комнате взад и вперед. — Прежде всего прими наши соболезнования. Жалко Алешку! Но надо держаться. У вас ведь сын? Ну вот! Сейчас о нем нужно думать, о его будущем…
Бесцеремонность Борзого в данном случае сыграла некую положительную роль — во всяком случае, она привела Аникину в чувство. На ее лице промелькнуло выражение досады, и слова прозвучали теперь довольно отчетливо.
— А вы кто, собственно, такие?
— Мы, Галина, друзья твоего мужа, — уверенно заявил Борзой. — Искренние друзья…
— Она что — тоже друг? — неприветливо спросила Аникина, глядя в мою сторону.
— Тоже! — не раздумывая сказал Борзой, но тут же поправился: — То есть не то чтобы друг… Она только сегодня приехала. Но, в сущности…
— И чего же вы от меня хотите? — перебила его Аникина.
Мне показалось, что сейчас женщина уже была способна рассуждать здраво и лишние предисловия могли только насторожить ее. Поэтому я сказала прямо:
— Уважаемая Галина! Мы — журналисты, и нам хочется найти тех, кто виновен в смерти вашего мужа. В этом деле много неясностей. Мы были бы очень признательны, если бы вы помогли нам…
— Помочь вам? — горько спросила вдова. — Зачем?
— Ради справедливости, — сказала я. — Ради возмездия, наконец.
Ее наполненные мукой глаза смотрели на меня в упор.
— А чем это возмездие поможет Алексею? — безнадежно произнесла она. — Чем оно поможет мне с сыном? Все это пустые слова!
— Хорошо! — решительно сказала я. — Понимаю, что вам сейчас трудно рассуждать об отвлеченных материях. Поэтому я предлагаю вам сделку: вы ответите на несколько вопросов, а я вам даю две тысячи, идет? Пусть это и не большие деньги, но все же кое-что, правда? Ведь вам сейчас будет нелегко одной…
Я знала, что Аникина не откажется. Женщина в любой ситуации остается практичной и думает прежде всего о детях.
Она молчала, недоверчиво глядя на меня. Я без особых церемоний достала из сумочки деньги и положила их на холодильник, около которого стояла.
— Они ваши, — негромко сказала я.
В лице Аникиной что-то дрогнуло. Она обвела нас взглядом, словно только что увидела, и неуверенно произнесла:
— Я не понимаю, что вам нужно…
— Сынок-то где, в садике? — вдруг спросил Борзой и, получив в ответ утвердительный кивок, деловито продолжил: — Слушай, Галина, Алексей-то, как в пятницу ушел, так больше дома и не появлялся? И не звонил, нет?
Аникина пристально посмотрела на него и отрицательно покачала головой. Губы ее задрожали.
— А попытайтесь вспомнить, — как можно мягче сказала я, — он не рассказывал, куда и с кем уезжает? Вообще о своих ближайших планах?
— Он никогда не рассказывал о своих делах, — глухо ответила вдова. — Он очень серьезно к работе относился. Можно сказать, мне не доверял…
— Когда вы узнали, что Алексей…
— В субботу утром, в десять часов, — быстро сказала она. — Мне позвонили из прокураторы и попросили приехать в морг… — Глаза ее наполнились слезами.
— А столь долгое отсутствие мужа вас не насторожило?
Галина опять покачала головой и горько сказала:
— Он отсутствовал почти всегда. Все это мне надоело. В тот день я предупредила мужа, что, если ничего не изменится, то нам придется расстаться… — она криво и страшно улыбнулась. — Вот и расстались…
Мы с Борзым переглянулись. Возникшая в комнате пауза была совершенно невыносимой. И я опять заговорила:
— Когда вы приехали в морг и увидели мужа… Вам что-нибудь показалось необычным? Может быть, что-то бросилось в глаза?
Аникина непонимающе уставилась на меня.
— Необычным… — прошептала она. — Разумеется, мне все показалось необычным… Я привыкла видеть своего мужа живым…
— Я понимаю… И все-таки, может быть, припомните какие-то частности?
Опустив бессильно плечи, Аникина стояла передо мной, медленно выталкивая из себя слова непослушными губами:
— Он весь был какой-то другой, понимаете? Лицо, руки… Руки у него были обожжены… и шея тоже… Мне сказали, что его ударило током… И еще он весь был грязный — куртка, брюки…
— Грязный?
— Да, в пыли, в грязи… Как будто лазил в каком-то подвале… Но мне сказали, что его нашли за городом. Может быть, он перемазался в земле?
— Где сейчас эта одежда? — спросил Борзой. — Можно на нее взглянуть?
— Я… я не знаю, — беспомощно произнесла Аникина. — Я была потом сама не своя. Всем занимались ребята, его сослуживцы…
— Больше ничего не можете вспомнить, Галина? — поинтересовалась я.
— Больше ничего… Хотя… он был без шапки. Я обратила на это внимание, потому что последний раз я видела его в шапке — живым…
— Простите, а что за шапка? Как она выглядит?
— Да шапка как шапка. Старенькая, кроличья, серого цвета. Ухо у нее одно я сама ниткой подшивала…
Снова наступила тягостная пауза. Аникина едва держалась на ногах, словно этот разговор отнял у нее последние силы. Борзой смущенно крякнул и почесал голову.
— Большое спасибо, — сказала я. — Извините, что вас потревожили…
— Вам спасибо, — бесцветным голосом ответила женщина, выразительно глядя на деньги, лежавшие на холодильнике.
— Ну, мы, пожалуй, пойдем… Верно, Ольга? — обернулся ко мне Борзой.
— Да, мы уходим. До свидания, Галина!
— Главное, ты мужайся! Помни о ребенке! — рассуждал Борзой, натягивая куртку. — Это сейчас основное. Не предавайся отчаянью!
По глазам Аникиной было видно, что она ждет не дождется, когда мы исчезнем. Но Борзой копался и продолжал резонерствовать, словно ничего не замечая.
— Когда человек в горе, с ним надо как можно больше разговаривать! — назидательно пояснил он, когда мы с ним наконец покинули общежитие. — Ему нельзя давать замыкаться в себе.
— Это понятно, — ответила я. — Но вам не кажется, что мы с вами меньше всего подходим для этой роли?
— Для настоящего журналиста вы чересчур мнительны, — задумчиво сказал Борзой. — Хотя, может быть, это молодость? Нет, в ваши годы я был гораздо увереннее! Впрочем, это не мое дело. Вы где остановились?
— В гостинице «Приозерская», — ответила я.
— Готов вас подбросить, — любезно предложил Борзой. — А потом буду готовиться к вечернему визиту… Вы не забыли, о чем мы договорились?
Я опять полезла в сумочку.
— Держите две сотни, — сказала я. — Но в гостиницу я, пожалуй, сейчас не поеду.
— Что вы собираетесь делать? — подозрительно спросил Борзой.
— Пожалуй, я еще раз сгоняю к дому Караваева. Хочу спросить охранника, была ли на Аникине шапка.
— Вам это кажется важным? — недоверчиво спросил Борзой.
— Кто знает, что важно, а что нет? — возразила я. — Один господь.
