Глава 10 Вот и сказочке конец…
В больнице меня окружили такой заботой, что я не только поправлялась с третьей космической скоростью, но и сильно прибавляла в весе.
Организм, не привыкший к «прекрасному ничегонеделанию», спешил воспользоваться случаем и обрасти жирком.
А это меня не радовало.
Не то чтобы у меня были проблемы с весом, но какой женщине приятно услышать от соседки по палате такой, например, сомнительный комплимент:
— Какая же ты пухленькая, так бы тебя и съела.
Я сама чуть было не съела ее за эти слова, но виду не показала и с ангельской улыбкой ответила ей в том же духе:
— Ну, куда мне до тебя. Хотя, ты не поверишь, я всегда мечтала быть полной.
После чего мы не разговаривали дня три. Несмотря на то что относились друг к другу с большой симпатией.
Томуська — так звали мою соседку — буквально не отходила от меня первые дни, проводя у моей кровати дни и ночи. И я была ей за это бесконечно благодарна.
Но у нее был один маленький недостаток — она обожала говорить людям гадости. А вот по отношению к себе не выносила даже самого безобидного критического замечания.
Теперь, когда я пошла на поправку, она стала особенно острой на язык, и время от времени ее приходилось ставить на место.
Несколько дней у меня уже была нормальная температура, и вся эта сытая спокойная безмятежность начинала мне надоедать.
И будь на то моя воля, я бы с радостью сделала ноги из этого богоугодного заведения. Но клиника была не простая, а ведомственная, и дисциплину в ней нарушать не полагалось.
Поэтому все чаще я уходила в мир вымышленных страстей и приключений, листая страницы остросюжетных романов и повестей.
Все-таки у меня, наверное, на самом деле что-то с головой не в порядке, правильно заметила Томуся. Я еще вскрикивала по ночам и беспокоила соседей, а днем уже жаловалась на скуку.
* * *
Однажды утром молоденькая санитарка вошла в нашу палату с таким сияющим и одновременно загадочным лицом, что все «болящие» приподнялись на своих кроватях, ожидая услышать что-то совершенно необыкновенное, хотя давно должны были привыкнуть к тому, что с такой же физиономией она приглашала и на «клизмопроцедуры». Такой уж был у нее характер.
Я на эту удочку уже не попадалась и продолжала читать очередной детектив, поэтому смысл ее слов не сразу дошел до меня.
Слова ее я никак не могла принять на свой счет.
— Так что прикажете мужу передать? — давясь от смеха, в третий раз спросила санитарка.
Видимо, лицо у меня в этот момент было смешное.
Подруги наперебой предлагали варианты ответа, заразившись от Томуси патологическим остроумием:
— Скажи, пусть уматывает, откуда пришел.
— И цветы эти ты ему в морду швырни.
— Надо же, две недели не заявлялся, а тут пришел.
— Видимо, надоел он молодке-то — так сразу о жене вспомнил.
— Правильно, Юлька, и до тела его минимум два года не допускай. Пусть подлец помучается.
— Ой, девки, да она же позабыла, что замужем, видишь, как лобик хмурит, пытается вспомнить, как он выглядит.
— Имя запамятовала…
— Швы от смеха разойдутся, — наконец нарушила я обет молчания, пытаясь успокоить не в меру разрезвившихся девиц.
Но слова эти привели к прямо противоположному результату — их смех теперь напоминал истерику, и кое-кто уже сползал с кровати, держась за ту или иную часть тела. У кого что болело.
С выздоравливающими такое случается.
Я попала в глупейшую ситуацию.
У меня в Москве было не так уж много знакомых, тем более таких, которым пришло бы в голову представляться моим мужем. Хотя и это уже вполне достаточный повод для недоумения.
Но ведь и соседки были осведомлены о моем семейном положении. Именно это и вызвало у них такую бурную реакцию.
К их незамужней подруге, откуда ни возьмись, заявляется супруг, а она при этом еще строит уморительные гримасы. Было от чего кататься по полу.
В результате я выскочила из палаты с лицом, искаженным ненавистью к неведомому шутнику.
— Сейчас тебе не поздоровится, — зловещим шепотом бормотала я себе под нос по пути к «нумерам». Так местные острословы прозвали комнату свиданий.
Но уже через мгновенье и думать забыла о своих угрозах.
— Но почему «муж»? — вместо приветствия воскликнула я, увидев своего посетителя.
Идя сюда, я мысленно перебирала в голове всех своих московских знакомых, но мне и в голову не могло прийти, кого я встречу на самом деле.
Многие годы это был самый главный человек в моей жизни. Человек, которого я грешным делом возвела в кумиры и считала образцом для подражания…
Короче — это был Гром.
С букетом роз, в элегантном сером костюме, он был неотразим, и несколько пар женских глаз уже облюбовали его в качестве объекта пристального внимания.
— А кем я, по-твоему, должен был представиться? — спросил он с едва заметной улыбкой, из чего я сделала вывод, что командир пребывал в замечательном настроении.
— Ну, товарищем по работе… — смутилась я, потому что внезапно эти слова показались мне глупыми и бездарными.
— Башкирский волк тебе товарищ, — уже с откровенно голливудской улыбкой заявил Гром.
И я не поверила своим глазам.
Таким жизнерадостным я не видела его ни разу в жизни.
Неожиданно мне пришла в голову мысль, настолько нелепая и фантастическая, что, наверное, я никогда не смогу вспоминать о ней без смущения.
Мне даже неловко об этом сказать. На какую-то долю секунды, не больше, мне показалось, что Гром пришел делать мне предложение.
И от моей «аристократической бледности» не осталось и следа. А до этой минуты я считала, что вогнать меня в краску не сможет уже ничто на свете.
Только не подумайте, что я мечтала об этом долгими бессонными ночами. Ничего подобного.
Просто представить себе Грома в качестве… Нет. Об этом даже смешно говорить.
— Что случилось? — спросила я.
— Ничего, — ответил Гром, — просто пришел навестить заболевшего товарища, как ты сама только что сказала. А если подробнее — то лучше выйдем на свежий воздух.
Я начала догадываться, что прекрасное настроение Грома было вызвано какими-то успехами по работе. И он пришел сообщить мне именно о них.
А значит, успехами этими в какой-то степени был обязан мне. И ему не терпелось поделиться со мной своей радостью.
В больничном дворе было несколько удобных лавочек в тени вековых деревьев, где мы спокойно могли поговорить без посторонних ушей и глаз.
Туда мы и отправились. И как только оказались на месте — продолжили разговор.
— Ну, — вновь улыбнулся Гром, — теперь спрашивай.
— О чем?
— О птичках.
— Ну и как там птички?
— Хреново. Все передохли. А перед смертью тебя поминали. Добрым словом, между прочим.
— Спасибо.
— Не за что.
Может показаться, что мы сошли с ума, но на самом деле мы вспомнили разговор, состоявшийся несколько лет назад. Мы тогда находились на волосок от смерти и болтали всякие глупости, чтобы хоть как-то скрасить момент ее ожидания.
Нам тогда удалось выкарабкаться, но память об этих минутах останется на всю жизнь.
И то, что Гром вспомнил сейчас о тех днях, говорило о многом. Тем самым он сокращал дистанцию между нами, насколько это возможно было в принципе. И я вновь почувствовала себя не столько его подчиненной, сколько боевым товарищем. И разговор приобрел совершенно другую тональность.
Можно было на время забыть о субординации и говорить не с генералом, а с близким тебе умным и все понимающим человеком.
— Ну, как ты? — совсем другим голосом спросил Гром. — Приходишь в себя помаленьку?
— По-разному, — честно призналась я, поскольку, как бы я ни хорохорилась, на душе у меня было погано.
— Держись.
— Постараюсь.
Мы помолчали немного, а потом заговорили о самом главном.
— Ну, что там в заповеднике? — спросила я.
И Гром, не торопясь и очень подробно, рассказал мне все последние новости из Башкирии. Их оказалось достаточно, чтобы рассказ продолжался более часа.
* * *
Замечательная вещь — компьютер. А то, что в нем хранится бездна информации — его главное достоинство.
У меня сердце кровью обливается от того, что большая часть владельцев персоналок практически не использует его грандиозных возможностей.
Когда я вижу в каком-нибудь «офисе» смазливую девицу, раскладывающую на компьютере пасьянс, мне хочется купить ей колоду карт и запретить подходить к этому чуду техники всю оставшуюся жизнь.
Хозяева лаборатории не раскладывали пасьянсов. Они на компьютерах работали. И скрупулезно заносили в их память результаты всех своих экспериментов. Но если бы они знали, кто будет первым читателем этих отчетов, они наверняка предпочли бы ограничиться пасьянсами.
Компьютеры во время пожара, конечно, пришли в полную негодность, но вся информация на них сохранилась. То есть для кого-то это и представляло бы серьезную проблему, но только не для громовских специалистов.
На этот раз они превзошли сами себя и лишний раз доказали, что «рукописи не горят». Тем более компьютерные диски.
Некоторые файлы были засекречены. Но настолько наивным способом, что это даже умилило наших «профи», привыкших к куда более серьезным задачам. Да это и неудивительно. Ведь среди персонала лаборатории не было ни одного программиста. А надежно засекретить информацию иной раз значительно труднее, чем «взломать» ее, и дилетанту это не по силам. Особенно если против него работают «громовские мальчики».
Гром располагал теперь всей информацией о деятельности секретной лаборатории за последние два года, то есть практически за все время ее существования.
Я слушала его почти не перебивая, лишь изредка задавая вопросы, и каждый раз получала на них исчерпывающие ответы.
В этой истории не осталось ни одного белого пятна, а такое случается нечасто. Поэтому Гром и испытывал чувство глубокого удовлетворения.
Некоторые мои догадки получили теперь документальное подтверждение. Но большая часть информации была для меня абсолютно новой.
Лаборатория в нынешнем виде существовала чуть больше двух лет. Хотя начал свои бесчеловечные эксперименты бывший главный врач санатория значительно раньше.
Высокий статус санатория и близкое знакомство с сильными мира сего гарантировали ему свободу действий и полную бесконтрольность.
Во времена перестройки, воспользовавшись неразберихой тех лет, он умудрился зарегистрировать бывший санаторий чуть ли не в качестве кооператива или малого предприятия.
Оставшиеся на плаву высокие покровители немало этому поспособствовали. Одни считали себя его должниками, другие — опасались. Главный врач у себя в санатории поставил дело таким образом, что практически все его гости попадали к нему в зависимость.
Кому-то он помогал с наркотиками, а иным предоставлял и более интимные услуги. В штате санатория состояло несколько девиц неопределенных занятий от пятнадцати до двадцати пяти лет. Что называется — на любой вкус.
Поэтому если кто-то и догадывался о том, что в санатории происходят странные вещи, то старался смотреть на это сквозь пальцы.
А когда санаторий стал его «частной лавочкой» — он обнаглел окончательно.
Единственное, чего ему теперь не хватало, — это государственного финансирования, к которому он так привык. И он вынужден был содержать лабораторию на свои трудовые сбережения. Они были немаленькими, но при его потребностях — явно недостаточными.
И он несколько лет искал могучего спонсора для своих наполеоновских планов. А планы действительно были грандиозные и требовали колоссальных вложений.
И спонсор нашелся. Это на доброе дело филантропов у нас не найдешь. А финансировать преступную организацию — желающих хоть отбавляй.
И это удивительно.
Исследования велись в области генетического конструирования. Конкретнее — управляемая мутация животных, клонирование животных и человека.
Кроме того, эти сумасшедшие смешивали гены животных и людей, тщательно их перемешивали и наблюдали, что из этого получится.
Результаты этого смешения я и увидела краем глаза во время пожара. Именно их и пыталась прежде всего уничтожить помощница и бывшая жена главного врача.
Хозяева лаборатории не были первооткрывателями в этой области. Подобные эксперименты проводились еще в фашистских концлагерях, с поправкой на время и отсутствие компьютерных технологий.
Эта идея витает в умах до сих пор и, как видите, имеет спрос. Иначе — кто бы стал вкладывать в нее деньги?
Мне бы очень хотелось сообщить вам, что финансировал лабораторию сумасшедший миллионер. Но, к сожалению, это не так.
Финансовую поддержку лаборатории осуществляло министерство обороны одного из западных государств.
Видимо, мечта об идеальном «сверхсолдате» казалась его генералам весьма соблазнительной и перспективной, но боязнь общественного мнения и демократические традиции не позволяли им проводить подобные эксперименты на своей территории, и тем более со своими согражданами. Другое дело — лаборатория в российской глубинке.
Можно себе представить, как будет воевать существо с генетической памятью кабана или крокодила.
Идея была для военных тем более соблазнительной, что при наличии механизма клонирования количество таких особей можно довести до любого нужного числа в относительно короткие сроки и тем самым обеспечить своей стране небывалый рост оборонной мощи.
Чем не задача для министерства обороны?
С каждым днем потребности хозяина лаборатории росли. Все большие суммы уходили на новые эксперименты, а спонсоры не очень-то торопились их увеличивать. В тот злополучный день главврач отправился на встречу с представителем министерства, чтобы показать ему видеоматериалы «научных достижений» и убедить его в серьезности возникших финансовых проблем. А на обратном пути для хозяина подпольной лаборатории все закончилось: его арестовали.
Гром считал это одной из главных удач операции. Взять с поличным такую персону удается нечасто. Тут даже ничего не надо было доказывать: часть видеоматериалов была у главврача при себе.
Он настолько растерялся, что даже не пытался отрицать своей преступной деятельности.
— Но, честно говоря, — призналась я, когда Гром закончил свой рассказ, — я так и не поняла, каким образом «оборотень» оказался на свободе. И это не дает мне покоя.
— Это весьма романтическая история, — ухмыльнулся Гром. — Зинаида Алексеевна когда-то была замужем за Михаилом Анатольевичем…
— За главврачом? — уточнила я, поскольку не привыкла называть этого человека по имени.
— Да-да, они прожили вместе полжизни.
— А что же произошло потом?
— Не сошлись характерами, вернее темпераментами.
— Что вы имеете в виду? — не поняла я.
— Ты, наверное, заметила, что Зинаида Алексеевна была женщиной страстной, склонной к некоторым излишествам.
— Она пила, — подтвердила я.
— Не только. С этой ее слабостью Михаил Анатольевич мирился долгие годы. Тут дело в другом.
— В чем же?
— Неужели не догадываешься?
— Нет.
— У Зинаиды Алексеевны были весьма высокие сексуальные запросы…
— Вот оно что…
— Да. А у Михаила Анатольевича с этим делом было довольно слабо.
— Никогда бы не подумала, — удивилась я, вспомнив внушительную фигуру главврача.
— Представь себе. Насколько я понимаю, это стало результатом неудачного эксперимента, так же, как и его, мягко говоря, невзрачная внешность.
— Он экспериментировал и над собой?
— Да. Ради науки он готов был на все. И к себе относился так же беспощадно, как и к прочим «подопытным кроликам».
— Фанатик?
— Скорее всего. Но как бы то ни было, Зинаиду Алексеевну такое положение не устраивало, и она стала искать удовлетворения на стороне. И находила в самых неожиданных местах…
— То есть?
— Например, среди своих подопытных.
— «Оборотень» был ее любовником? — ужаснулась я.
— Вроде того. Хотя бывшего мужа она боготворила.
— Я об этом догадывалась.
— Правильно догадывалась. Но зов плоти оказался сильнее. На этой почве она и пить начала. Трагический разлад… — Гром задумался и несколько минут не говорил ни слова. Потом продолжил: — Так вот… О чем бишь я? Однажды Михаил Анатольевич уехал по делам в город. А Зинаида Алексеевна воспользовалась его отсутствием и решила порезвиться на лоне природы. «Оборотень», как ты его называешь, с этой прогулки не вернулся. К тому времени он уже не был человеком.
— Да откуда же вы все это знаете? — наконец спросила я, хотя этот вопрос уже давно вертелся у меня на кончике языка.
— Все очень просто, Зинаида Алексеевна вела дневник, доверяя компьютеру самые сокровенные мысли. Кстати, последнюю запись она сделала в день своей смерти.
— И что же она записала? — опешила я.
— Что очень скучает по бывшему мужу.
Гром неожиданно улыбнулся и закурил сигарету. Пока я переваривала эту информацию, он созрел для продолжения разговора.
— …Но это не первый случай, когда их «пациенты» перебирались в лес. Были и другие.
— Но я собственными ушами слышала, что это было первое и последнее ЧП в лаборатории, — удивилась я.
— Все правильно. Все остальные случаи были очередным экспериментом. И проходили они под общим кодовым названием «адаптация».
— И что же это за эксперимент?
— Своеобразный тест на выживаемость. Большая часть этих несчастных погибла…
— Так вот кого встречали люди в лесу…
— Да. И неизвестно, с чьей стороны было больше жертв в результате этих встреч. В тех местах живут люди не робкого десятка.
Эти громовские слова вызвали в моей памяти тех несчастных, которые так и не смогли выбраться из своих клеток.
Память об этом не давала мне покоя и лишала сна.
— А вот об этом, — нахмурился Гром, — жалеть не надо. Пойми, это уже были не люди. И те из них, что сохранили малейшую крупицу сознания, предпочитали покончить жизнь самоубийством. Такое случалось в лаборатории не раз.
И по тому, как он это сказал, я поняла, что, может быть, именно ради этих слов Гром и предпринял сегодняшний визит. И была ему за это бесконечно благодарна.
— Надеюсь, ты понимаешь, что Зинаида Алексеевна тоже погибла не случайно.
— Вы думаете?
— Уверен. Если не веришь, можешь почитать ее дневники.
— Не надо… Ну, а эти… в синих халатах?
— Двое из них были больны СПИДом. И все трое были законченными наркоманами.
Я пожала плечами.
— Что такое? — заметив это, спросил Гром.
— Довольно слабое оправдание…
— Да почему ты считаешь себя виновницей их смерти?
— Интересный вопрос, — ухмыльнулась я. — Взорвать два корпуса и считать, что ты ни при чем?
Неожиданно Гром рассмеялся.
— Я сказала что-нибудь смешное?
— Так ты всерьез считаешь, что это ты взорвала лабораторию?
— А разве нет? — удивилась я.
— Дорогая моя, у тебя проблемы с математикой. Ты представляешь, сколько нужно взрывчатки, чтобы сровнять с землей два таких здания?
— Но ведь это случилось.
— Это могло произойти в любую минуту. Ты же была около целебного источника.
— При чем тут источник?
— При том, что с точки зрения медицины испарения эти, может быть, и полезные. А с точки зрения пожарных — жить рядом с ними не менее безопасно, чем на пороховой бочке. И неосторожное обращение с огнем в этих местах приводит к фатальным последствиям. Так что твои «игрушки» были всего лишь каплей в море.
Можете представить себе, какой камень свалился с моей души!
Моя работа — не сахар. И мне приходилось убивать людей. Но это было в честном бою, и по другую стороны баррикады находился обычно вооруженный и очень опасный профессионал.
Здесь же все было иначе.
Я вздохнула.
— Ну, а что же ты не спрашиваешь о Сергее Анатольевиче? — нахмурился Гром.
— А что с ним? — испугалась я.
— У него, к сожалению, большая беда…
— Что такое?
Я приготовилась услышать что-то страшное, но в этот момент заметила в громовских глазах чертиков.
— Да Багира у него пропала, пока вас не было. Как корова языком слизнула. Он, бедный, с ног сбился, отыскивая ее по лесам и болотам. Придется выдать ему премию в качестве моральной компенсации…
Я облегченно рассмеялась:
— Ну, а как он вообще?
— Да что с ним может случиться? Попил недельку и вернулся к своим служебным обязанностям. Ну, остались еще вопросы? Спрашивай, пока я добрый.
Мне надо было остаться наедине с собой и переварить всю свалившуюся на меня информацию, а еще лучше, как говорится, «переспать с ней ночь». Поэтому я не сразу сообразила, о чем бы еще спросить.
Казалось, мне теперь было известно все.
— А что Владимир Егорович, какова его роль во всей этой истории? — спросила я.
— Да никакой особой роли у него не было. Он почти ничего не знал и в основном занимался туалетами и крышами.
Гром поднялся на ноги и помог встать мне.
— Ну, если очередь дошла до таких персонажей, значит, мне пора уходить. Да и тебе надо в койку.
Мы дошли до приемного покоя и стали прощаться.
В последний момент я вспомнила еще об одном участнике событий, судьба которого оставалась для меня неясной. А Гром в своем рассказе ни разу не упомянул его имени.
Я имею в виду Григория, того самого неприятного завхоза лаборатории, бесследно исчезнувшего в лесу.
— А куда же делся Григорий? — спросила я, пожимая Грому руку.
— Григорий-то? Да кто ж его знает.
Ответ был очень странный, тем более для Грома.
Исчез человек при невыясненных обстоятельствах. И не просто человек, а верный слуга, если не сообщник хозяев лаборатории. И вдруг такое легкомыслие.
Что-то тут было не так. А лукавые искорки в глазах Грома лишь подтверждали мои подозрения.
— Его так и не нашли? — с сомнением спросила я, пытаясь заглянуть Грому в глаза.
— Представь себе, как сквозь землю провалился.
На этом мы и расстались.
* * *
Через неделю я благополучно выписалась из больницы и полетела домой.
Только теперь я поняла, как соскучилась по своей спальне, кухне и особенно автомобилю.
Перед выпиской главный врач, с подозрением глядя на мою лучезарную улыбку, строго-настрого предупредил, что еще минимум пару недель я нуждаюсь в щадящем режиме, не должна переутомляться, переедать, не дай бог, перепивать и так далее и тому подобное.
Помня об этом, в качестве праздничного обеда я приготовила себе шашлык по-карски.
После этого уселась за руль своего серебристого красавца и колесила по окрестностям Тарасова до тех пор, пока не закружилась голова.
А вернувшись домой, залезла в бассейн и не вылезала из него до позднего вечера.
И только перед сном почувствовала легкую приятную усталость и позволила себе прилечь на непривычно широкую и мягкую после больничной кровать и закрыть глаза от удовольствия.
Я совершенно точно знала, что в ближайшие десять дней не получу никакого задания. А значит, мне не придется никого преследовать, выслеживать, бегать и стрелять.
Можно вообще не выходить из дома, наслаждаясь тишиной и одиночеством.
Чтобы испытать «все тридцать три удовольствия», мне недоставало только тихой музыки. И я лениво дотянулась до полки с компакт-дисками и стала перебирать их, отыскивая наиболее подходящий к нынешнему настроению.
На глаза мне попалась Седьмая симфония Бетховена, и через несколько секунд тихие торжественные аккорды наполнили спальню, вызывая в памяти события почти месячной давности.
И несмотря на то что время, проведенное в заповеднике, я не могла назвать лучшими днями своей жизни, мне стало грустно.
Не оттого, что впечатления от этого задания были не самыми радостными, а именно потому, что все это теперь уже позади.
Кому-то это может показаться странным, но чем опаснее задание, тем с большим удовольствием я вспоминаю о нем впоследствии.
Так уж устроен мой организм, моя память.
«У меня такой характер…» — как пелось в песне времен юности моих родителей.
Наверное, поэтому я и выбрала из всех профессий на свете ту, что считаю лучшей в мире.
Профессию секретного агента.
И останусь им всегда. Во всяком случае, до тех пор, пока смогу соответствовать своему красивому и гордому имени.
А если кто позабыл его — напомню:
— Меня зовут Багирой.
Назад: Глава 9 То — не знаю что
На главную: Предисловие
