ГЛАВА 3
С тяжелым чувством я покидала Желтогорск, и лишь проехав километров пятьдесят, задала себе вопрос, куда же я еду.
Было уже совсем поздно, и в Москву я рисковала добраться сильно за полночь. Представив себе массу проблем с парковкой автомобиля и сонных дежурных в гостинице, я решила заночевать в машине в каком-нибудь укромном месте между Москвой и Желтогорском.
Несмотря на все треволнения, а может быть, именно благодаря им у меня не на шутку разыгрался аппетит, поэтому я в первом же придорожном кафе купила все необходимое для плотного ужина. Тем более что ела в последний раз, угощая своих хипповых пасса — жиров.
Я снова села в машину и, проехав еще пару километров, свернула на первую же проселочную дорогу и скоро нашла идеальное место для ночлега — на берегу живописной речки в километре от шоссе.
Умяв несколько булок с сосисками и запив их теплой минералкой, я откинулась на спинку сиденья и расстегнула пуговицу на джинсах.
Теперь мне предстояло осмыслить мою первую встречу, сделать выводы и скорректировать в соответствии с ними свои дальнейшие действия.
Все было не так просто, как мне казалось еще сегодня утром. И неизвестно, какие сюрпризы готовили мне мои невидимые противники.
Прокрутив на начало пленку на магнитофоне, я собралась прослушать запись нашей несостоявшейся беседы и нажала на кнопку воспроизведения.
То, что последовало за этим, привело меня в не меньшее изумление, чем внезапная метаморфоза Ильи Степановича.
Никаких следов разговора на ней не было! Вначале мне показалось, что пленка была совершенно чистой, но, прибавив громкости, я убедилась, что на ней появился странный перестук в ритме идиотской считалочки. С выводящей из себя монотонностью он звучал каждый раз, как только я, перемотав несколько десятков метров, пыталась обнаружить на пленке что-то иное.
При этом я была совершенно уверена, что ничего подобного на пленке до этого не было. Меня хорошо учили, и прежде чем воспользоваться пленкой при выполнении задания, я всегда проверяю ее самым тщательным образом.
«Откуда взялся этот странный стук? — ломала я голову. — И куда девалась сделанная мною запись?»
В исправности своей аппаратуры я не сомневалась, но на всякий случай тут же произнесла несколько фраз — они записались безукоризненно. Значит, дело было не в пленке и не в аппаратуре.
Отсюда следовал единственный вывод: обладатели страшного оружия — а никак иначе я теперь не могла воспринимать всю эту психотронику — имеют возможность не только контролировать поведение своих жертв, но и воздействовать на электронную аппаратуру. О чем я до сегодняшнего дня не подозревала. Интересно, знает ли об этом Гром?
Стук оказался привязчивым, и даже после того, как я выключила магнитофон, он продолжал назойливо звучать у меня в голове, и мне это совершенно не нравилось.
Я поймала себя на том, что начинаю подбирать соответствующие этому ритму слова. Лишенные всякого смысла, они были полным бредом:
— Жил-был-человек-скушал-сорок-чебурек…
Мне показалось, что какой-то ехидный тоненький голос в моей голове подсказывает мне эти слова, и я с трудом отделалась от этого ощущения. Эта считалочка, бесконечно повторяясь, казалось, подчиняла своему ритму все мое существо, заставляя отстукивать его ладонью и лишая способности размышлять.
— Чертовщина какая-то, — проговорила я вслух и, чтобы переключиться на что-то другое, поставила на магнитофон первую попавшуюся кассету. Это оказалась любимая мною с детства «Волшебная флейта» Моцарта.
Некоторое время стук считалочки и божественные ритмы моцартовской оперы боролись в моем сознании, но в конце концов Моцарт победил. И помог мне сосредоточиться.
Но чем больше я размышляла над событиями последних часов, тем к более печальным выводам приходила. И это еще мягко сказано.
«Если они решили помешать нашему с Ильей Степановичем разговору, — размышляла я, и думать так у меня были все основания, — а тем более каким-то неведомым способом заблокировать мою надежную аппаратуру, то, значит, им известно и то, что я подключилась к этому делу и где я сейчас нахожусь».
От этих мыслей мороз пошел у меня по коже, и стало не по себе. Ничего подобного я не могла себе и представить, хотя самым внимательным образом изучила информацию о фантастических возможностях гипотетической пси-лаборатории.
Если дело обстояло именно так, то они имели передо мной огромное преимущество.
Им было известно про меня все, мне же о них — ничего.
У них была уникальная, неизвестная мне аппаратура, против которой все мои «шпионские принадлежности» были бесполезны.
Ну и наконец — мне было неизвестно не только то, кто работает против меня, но и где они находятся. Судя по всему, их лаборатория могла располагаться в любой точке нашей страны или даже за ее пределами.
Из всего этого я сделала малорадостный вывод, что на этот раз мне нужно забыть весь свой опыт и попытаться найти новые, неведомые пока способы войны. С учетом того, что каждый мой шаг известен моему противнику.
Было от чего голове пойти кругом.
Чтобы прийти в себя от потрясения, я вышла на свежий воздух и немного прогулялась.
Ночи в полном соответствии со временем года были уже холодные, и после теплого комфорта автомобильного салона с кондиционером и автоподогревом я уже через несколько минут продрогла насквозь.
Несмотря на все мои попытки, я так и не смогла придумать ничего путного и по традиции отложила решение всех своих проблем до утра, доверяя сказочному совету, что «утро вечера мудренее», тем более когда имеешь дело с подобной чертовщиной.
Укладываясь спать, я подумала, что продолжать размышлять на эти темы сейчас — все равно что рассказывать себе на сон грядущий страшные истории.
Я убавила звук на магнитофоне и, согревшись, уже почти засыпала, когда раздался сигнал телефона.
— Слушаю, — сбросив с себя дремоту, произнесла я в трубку.
И в ответ не услышала ни звука.
Хоть и не часто, но такое случалось и раньше. Всякое бывает. Кто-то ошибается номером или не срабатывает связь, но в сегодняшних обстоятельствах это безмолвие показалось мне зловещим.
Так и не дождавшись нового звонка, я снова попыталась заснуть. С большим трудом мне это удалось под утро, хотя назвать этот «коктейль» из кошмаров и пробуждений полноценным сном было бы сильным преувеличением.
* * *
Утро подарило мне сюрреалистический пейзаж. За окном моего автомобиля все было в дымке, туман был настолько плотным, что уже в десяти шагах ничего не было видно, и на шоссе я выбиралась почти на ощупь.
Только поднявшись на эстакаду, я вырвалась из его объятий. Место моей ночевки располагалось в низине у воды, поэтому поредевший уже через час после восхода солнца туман лишь там еще продолжал бороться с утренним теплом.
Вместе с туманом рассеялись и остатки моих ночных страхов. Теперь, при свете яркого солнца, все происшедшее со мной вчера вечером уже не казалось мне таким страшным. Во всяком случае, я даже подтрунивала над собой и своей трусостью.
— Ну, и что ты так перепугалась? — бодрым «пионерским» голосом спрашивала я себя. — Сумасшедшего дяденьки испугалась? Эх ты, трусишка.
В глубине души я далеко не была уверена, что все мои вчерашние тревожные соображения были беспочвенными, но мне нравилось улыбаться и подшучивать над собой. Это было намного приятнее, чем ворочаться с боку на бок, вздрагивая то ли от ночных шорохов, то ли от собственных фантазий.
А запах шашлыка, проникший в салон моего автомобиля, заставил меня остановиться у невзрачной на вид придорожной шашлычной и позавтракать любимым блюдом.
— Нет, кроме шуток, — старательно убеждала я себя, — психика Ильи Степановича на самом деле могла не выдержать такой нагрузки. Он же сам тебе сказал, что стал невменяемым.
И тут же возражала самой себе:
— Но ведь не хочешь же ты сказать, что у тебя нет достаточных оснований для беспокойства? Ведь кто-то или что-то довело Илью Степановича до такого состояния? Еще недавно более нормального человека, чем он, трудно было себе представить. К тому же о том, что он является одной из жертв «пси-террора», ты узнала не откуда-нибудь, а из сверхсекретной информации из Москвы. А там наверняка тысячу раз проверили все факты, прежде чем отослать их тебе.
— Пачему с таким лицом кушаешь, шашлык невкусный? — отвлек меня от этого внутреннего диалога вопрос хозяина шашлычной, небритого мужчины средних лет явно «кавказской национальности».
— Шашлык замечательный, к нему бы еще бутылочку «Гурджаани», — улыбнулась я ему в ответ.
— Э-э, пачему так поздно сказала, у меня есть, — расстроился хозяин шашлычной и бросился было за бутылкой, но я поторопилась его остановить:
— Спасибо, но я за рулем.
— Э-э, что значит за рулем? Какой гибэдэдэшник с тебя штраф возьмет, он что — не мужик, ей-богу? Такой красавица от стаканчика вина только лучше машину водит.
Он пребывал в хорошем настроении и был не прочь поболтать с хорошенькой хозяйкой дорогой машины.
— Тем более такую машину! — восхищенно зацокал он языком, с одобрением поглядывая на мою машину. — Мамой клянусь, через год такую же куплю!
Мы еще немного поболтали с ним о достоинствах моего «Ягуара» и расстались добрыми друзьями. Есть все-таки в кавказских мужчинах определенный шарм, и готовят они — что надо!
Я даже немного расстроилась, когда вернулась в машину и увидела себя в зеркале. После проведенной в машине полубессонной ночи я выглядела далеко не лучшим образом, и умыться мне совсем не мешало.
Но возвращаться для этого в шашлычную мне не хотелось. Пришлось ограничиться гигиенической салфеткой, которые я на всякий случай всегда вожу с собой в бардачке.
Приведя себя в божеский вид, я вернулась к прерванному диалогу и через некоторое время пришла к выводу, что основания для беспокойства у меня, конечно же, были, но не до такой степени страшные, чтобы паниковать.
Самым неприятным в этой истории была необъяснимая «поломка» магнитофона и особенно те странные звуки, что появились в результате ее на пленке.
Все остальное я после некоторых колебаний отнесла к ночным страхам и игре воображения, во всяком случае, решила пока не менять своих планов и, по возможности, в самое ближайшее время встретиться с другими предполагаемыми жертвами преступной психотроники.
Освежив в памяти некоторые фамилии и адреса, я прибавила газу, с особым удовольствием обгоняя «Форды» и «Мерседесы».
На этот раз мой путь лежал в одно из подмосковных заведений, в разное время называвшееся то профилакторием, то домом отдыха, не меняя при этом своей сути. То есть оставаясь психиатрической лечебницей для привилегированных клиентов.
В нем по моим сведениям с недавних пор проживала весьма уважаемая мною женщина, настолько известная в самых широких кругах, что я не стану называть ее настоящего имени и должности. Она и поныне здравствует, и разглашение тайны истории ее «болезни» будет нарушением прав ее личности.
Санаторий, назовем его этим нейтральным словом, находился в живописном месте в одной из старинных подмосковных усадеб середины девятнадцатого века.
Попасть на его территорию с моим удостоверением оказалось не слишком сложно, и через некоторое время мы с Татьяной Ивановной уже мирно беседовали на одной из удобных лавочек в окружающем лечебные корпуса парке.
В отличие от Ильи Степановича, Татьяна Ивановна выглядела довольно сносно, и если бы не глубокие тени под глазами и немного осунувшееся лицо, я бы подумала, что она попала в мой список по ошибке.
У нее в руках был томик Бунина.
— Вы знаете, — улыбнулась она, перехватив мой взгляд, — с тех пор, как эта напасть свалилась на мою голову, я постоянно провожу над собой что-то напо — добие экспериментов. И заметила, что самая лучшая защита — это не поддаваться страхам и занять себя чем-то посторонним. И русская литература в этом смысле — идеальное средство. Насколько я понимаю, эмоциональная угнетенность им только на руку. А чем больше прислушиваешься к себе, тем проще им подавить твою личность.
— Им? — переспросила я, поскольку сама употребляла это местоимение для обозначения неведомого противника.
— Им. Или ему. Если бы знать… — спокойно ответила Татьяна Ивановна. — Сколько я ни билась над этой загадкой, я ни на йоту не приблизилась к ее разрешению. Может быть, обнаружить их невозможно в принципе. Они это знают и поэтому действуют так нагло.
— Но если вы понимаете, что дело тут не в функциональном нарушении мозга, то почему… — Я кивнула в сторону лечебного корпуса, где располагалась палата Татьяны Ивановны.
— Почему я легла в психушку? — спокойно употребила моя собеседница слово, которого я в разговоре с ней всячески избегала. — Поверьте, не потому, что считаю себя сумасшедшей. Первое, что я сделала, столкнувшись со «странными явлениями», — это проштудировала всю доступную мне литературу и пришла к выводу, что это не болезнь. К тому же среди моих друзей есть вполне квалифицированные психиатры, которые лишь подтвердили мой вывод.
— В таком случае…
— Самая главная причина, Юлия Сергеевна, в том, — перебила она меня, — что у меня двое детей. И если моя квартира подвергается тому или иному воздействию, когда я там, мне не хочется, чтобы из-за этого страдали члены моей семьи. К тому же в результате «излучений» или чем там они пользуются я совершенно не могу спать. — Она потерла виски кончиками пальцев. — А это не самым лучшим образом сказывается на самочувствии. Поэтому присутствие квалифицированных врачей может оказаться весьма уместным.
Татьяна Ивановна замолчала, и я не торопилась возобновить разговор. Она закрыла глаза и откинулась на спинку скамейки, греясь в лучах осеннего солнца. Ее лицо было совершенно спокойным, только веки слегка подрагивали…
— Я вчера видела Илью Степановича… — через некоторое время сообщила я.
— Как он там? — живо откликнулась Татьяна Ивановна.
— Неважно.
— Он сейчас в Москве?
— У себя дома.
— Может быть, этого они и добиваются, — задумчиво произнесла Татьяна Ивановна.
— Чего? — не поняла я.
— Чтобы неугодные им люди разъехались по своим норам и не высовывались… У них же должна быть какая-то цель. Да не прячьте вы ваш диктофон, — неожиданно закончила она и открыла глаза.
Как я ни старалась, я не смогла скрыть смущения.
— Не смущайтесь, какая, в конце концов, разница — блокнот или диктофон? Вы же, надеюсь, не собираетесь транслировать это по радио?
— Ну что вы… — снова смутилась я и рассказала о загадочном отказе моей аппаратуры вчерашним вечером. — Я хотела убедиться…
— В чем? Что это случайность? Не думаю. Вы бы видели, что творилось с аппаратурой в моем доме, начиная от компьютера и кончая пылесосом. Все эти приборы словно с ума посходили… — усмехнулась она и таким образом перевела наш разговор на самые интересные для меня темы.
В основных чертах мне были известны результаты пси-воздействия, но услышать обо всем этом от непосредственно пострадавшего от них человека, сохранившего при этом ясность мысли, — о большем я не могла и мечтать.
* * *
Наша беседа продолжалась больше часа. Не считаю необходимым пересказывать ее содержание, поскольку буквально через несколько часов сама пережила многое из того, о чем мне поведала Татьяна Ивановна.
Прощаясь с ней, я не смогла удержаться от слов восхищения по поводу ее мужества и выдержки.
— Это я на людях такая смелая, а по ночам дрожу от страха, особенно когда вылезает вся эта чертовщина… — отмахнулась она и, пожелав мне успеха, вернулась в свою палату.
Покинув территорию санатория, я первым делом включила магнитофон. Кассета снова оказалась совершенно пустой…
