Если так дальше пойдет, то моя «крыша» мне скоро опротивеет.

Судя по этой фразе, кто-то может подумать, что я занимаюсь коммерцией. Но это не так. Я не имею никакого отношения ни к коммерции, ни к какому другому «бизнесу» — в том смысле, в котором принято употреблять это слово у нас в стране.

«Бизнес по-русски» — это непременный сотовый телефон и «шестисотый» «Мерседес», хотя в переводе с английского «бизнес» — это всего-навсего дело, а бизнесмен — деловой человек. Так что все мы в этой стране — бизнесмены, кроме пенсионеров и безработных, или, говоря на родном языке, — трудящиеся.

А тружусь я в настолько засекреченном отделе ФСБ, что временами сама об этом не догадываюсь.

Для прикрытия у меня есть другая работа, ее-то я и называю «крышей», поскольку феня в нашей стране скоро станет литературным языком, а литературный язык — феней. Все к этому идет. И если я немного преувеличиваю, то только потому, что пребываю в отвратительном настроении. И моя «крыша» тому виной.

Дело в том, что официально я являюсь юрисконсультом Комитета солдатских матерей, вернее, — его тарасовского отдела. Но если несколько лет назад я могла этим гордиться, поскольку о нас писали газеты, наша деятельность считалась необходимой и государство ее всячески поощрало, не в силах справиться с беспределом в армии, то теперь благодаря новой установке сверху наша «независимая» пресса готова причислить к лику святых любого генерала уже за одно то, что у него на плечах погоны. И не замечает исходящего от них «серного» духа, принимая его за запах пороха.

Необходима нам армия, кто с этим спорит! Но «неуставные отношения» — не нужны. И не надо путать божий дар с яичницей! И чем больше мы будем изгонять этого «дьявола» из нашей армии, тем скорее она станет действительно замечательной и профессиональной. Но это надо доказывать с пеной у рта, и кое-кто уже начинает вставлять нам палки в колеса! Если раньше генералы боялись моего появления как черт ладана, то теперь иногда пытаются на меня даже покрикивать.

Но не на ту напали! Не родился еще армейский генерал, перед которым я вытянусь по струнке! При случае я могу продемонстрировать такие когти, что будет понятно, за что я получила свое секретное имя — Багира. А именно так называют меня мои секретные товарищи. Вернее, называли, потому что я практически с ними не вижусь — после того как официально ушла из органов и стала секретным агентом.

Но командир у меня остался тот же, что и раньше. Именно он организовал наш секретный отдел, и его я вижу чаще других, хотя и реже, чем мне бы этого хотелось.

Полковник Гром, в миру — Андрей Леонидович Суров, для меня не только командир, но и самый уважаемый и любимый человек на свете. Я могла бы назвать его своим кумиром, но, во-первых, это грех, а во-вторых, с кумиром не ругаются и не соревнуются, а я постоянно делаю и то, и другое.

Хотя ругаются, пожалуй, сильно сказано… Попробуй с ним поругаться! Да и нет у меня повода с ним ругаться, если честно. Просто иногда он бранит меня за безрассудство, а я «тихонько» оправдываюсь.

Ну а насчет «соревнования» — и вовсе дело безнадежное. Он недосягаем, как Юпитер для быка. Положа руку на сердце, могу сказать, что просто пытаюсь хоть немного походить на него, но это мне очень редко удается. Потому что Гром — настоящий профессионал своего дела.

Сегодня на службе я получила очередную порцию отрицательных эмоций: пришел официальный ответ на один из моих многочисленных запросов в войсковую часть, в котором меня в очередной раз отфутболили. По этому поводу я и метала громы и молнии. И чтобы немного успокоиться и прийти в себя, решила посвятить вечер своей «тайной страсти» — кулинарии.

И прежде чем отправиться на кухню, в святая святых моей уютной квартиры, я постаралась привести душу в состояние гармонии и покоя. Не сразу, но мне это удалось.

Дело в том, что приступать к приготовлению пищи в плохом настроении нельзя ни в коем случае, поверьте на слово! Вкус пищи на девяносто процентов зависит от того, кто именно ее готовит и сколько души он в это дело вкладывает. И если, работая на кухне, ты мысленно посылаешь ее ко всем чертям, то рискуешь получить на обед нечто полусъедобное. И сам будешь в этом виноват.

Сегодня я собиралась приготовить себе на ужин калью, и больше чем уверена, что многие впервые слышат это слово. И напрасно.

Калья — это что-то среднее между рассольником и ухой, но гораздо вкуснее того и другого. Приготовленная из жирных сортов рыбы, а лучше осетровых, благодаря огуречному рассолу и небольшому количеству лимонного сока калья превращается из еды в кушанье! А если добавить туда чуточку маринованных каперсов (наши предки именно так и делали), то банальное застолье можно будет по праву назвать пиршеством!

Собственно говоря, именно баночка маринованных каперсов и навела меня на мысль приготовить это забытое ныне блюдо. А если кто-нибудь не знает, что такое каперсы или путает их с памперсами, то должна сообщить, что это замечательная острая приправа, приготовленная из почек вечнозеленого средиземноморского растения.

Все это можно приготовить за какие-то пятнадцать-двадцать минут, если заранее отварить рис. У меня он был, поэтому через полчаса я уже сидела за столом и собиралась совершить грех чревоугодия.

И честно говоря, совершила его и наелась от пуза. Хотя вместо осетрины использовала жирных свежих карпов. В сочетании с горбушей они создают не менее изысканный вкус.

Я уже хотела было побаловать себя чашечкой кофе, когда услышала сигнал сотового телефона. С тех пор, как он появился у меня, я не расстаюсь с ним ни днем ни ночью, хотя его номер по-прежнему не известен никому, кроме человека, подарившего мне это чудо техники конца двадцатого века.

Этим человеком был Гром. И если раздавался сигнал, то это означало одно из двух: либо кто-то ошибся номером, что случается довольно редко, либо Гром выходит со мной на связь, потому что у него есть для меня дело.

И где бы я ни находилась в этот момент, я срываюсь с места и лечу в любую точку нашей страны (а готова полететь хоть в Африку), чтобы приступить к выполнению очередного задания.

На этот раз ожидание не обмануло меня — это был именно Гром.

— Поговорим на дорожку, — сказал он в свойственной ему манере, тем самым сообщив мне половину информации.

Мне уже было понятно, что я должна сегодня же приступить к выполнению задания, которое скорее всего будет связано с дальней поездкой.

— Слушаю, — стараясь быть не менее лаконичной, ответила я.

— Не опоздай в шестую кассу, и до встречи на перроне, — добавил он.

Я подумала, что он тут же повесит трубку. Это вполне могло случиться, но на этот раз он был несколько многословней.

— Не торопись. Ты еще успеешь выпить чашечку кофе, — еще сказал он и только после этого уже действительно повесил трубку.

И я тут же стала собираться в дорогу.

Эти три предложения, по сути, содержали всю необходимую для меня информацию. Разве нет?

Мне нужно, не откладывая, ехать на вокзал, где в шестой кассе на мое имя заказан билет до станции, на перроне которой меня будет ожидать скорее всего сам Гром.

Всю остальную информацию он лично передаст мне из рук в руки, а значит, задание на сей раз было чрезвычайно серьезным и абсолютно секретным.

И времени на сборы у меня, как всегда, не оставалось.

Но у меня всегда наготове стоял мой «тревожный» чемодан. Это название я переняла у Грома, хотя в моем случае это была довольна изящная дорожная сумка с набором одежды на все случаи жизни, оружием и «спецоборудованием».

Проанализировав последнюю фразу Грома, я добавила ко всему этому элегантное платье, которое при необходимости могло сойти за вечернее.

Одетая и обутая в дорогу, я вернулась на кухню.

Срок «командировки» и пункт ее назначения пока были неизвестны, поэтому я на всякий случай прихватила с собой пакет с «сухим пайком» на пару дней.

Кроме того, я действительно выпила чашечку кофе.

— На мое имя должен быть билет, — сказала я девушке в окошке кассы.

— В каком направлении? — спросила она меня, но я предпочла не услышать ее вопроса, сделав вид, что отвлеклась на разговор с девочкой, что стояла рядом со мной и теребила подол моей юбки.

Девушка в окошке презрительно фыркнула, но я при всем желании ничем не могла ей помочь. А честно ответить, что не знаю, куда заказала билет, я тем более не могла.

Через пару минут она потребовала мизерную сумму и, получив ее, мстительно прошипела, передавая мне билет:

— Надеюсь-с-сь, все правильно, — сильно нажимая на шипящие.

— Разумеется, — обезоружила я ее доброжелательной улыбкой, от которой она чуть не откусила себе жало.

И только отойдя от кассы на безопасное расстояние, я позволила себе взглянуть на билет.

— «Тарасов—Шабалов», — прочитала я на нем и не поверила своим глазам.

Шабалов — маленький городок в Тарасовской области, до которого рукой подать, но добираться до него крайне неудобно. Поезд, на котором мне предстояло трястись чуть ли не всю ночь, делал такие «круголя», прежде чем оказаться в пункте назначения, что легче было дойти туда пешком.

И я не могла понять, почему не добраться до него на автобусе, если уж Гром решил сэкономить мне несколько сотен и не предложил отправиться туда на такси.

Но, видимо, для этого была веская причина. А приказы не обсуждаются. Это правило я знала назубок. Тем более что я находилась в прекрасном состоянии духа, как всегда, перед возможной встречей с Громом.

Единственное, что немного озадачило меня, — это то, что до отправления поезда оставалось почти два часа. Значит, я не совсем точно поняла фразу Грома про кофе.

— Ну да, сама виновата, — ругала я себя. — Тебе сказали, что можешь не торопиться, а ты помчалась очертя голову! Вот и сиди теперь на вокзале, как баба с арбузами.

Какая баба и почему с арбузами, этого я объяснить не могу, потому что сама не очень поняла, почему это сказала. Но другого сравнения мне просто не пришло в голову.

Совершенно не хотелось спать, когда я наконец села на поезд, взяв у проводницы влажное белье и постелив его на второй полке. Но беседовать о жизни с двумя веселыми подругами, которые возвращались домой после бурно проведенной недели в Тарасове и теперь тешили друг друга воспоминаниями, мне и вовсе не хотелось.

И я приказала себе заснуть, невзирая на их гоготанье и запах дешевых духов.

Проснулась я за полчаса до прибытия поезда в Шабалов, умылась протухшей водой в туалете, оставила на полотенце серые разводы, содрогнувшись от отвращения, и приготовилась выскочить из вагона, как только поезд остановится.

Когда-то я очень любила поезда, но, отъездив первую сотню тысяч километров по железной дороге, растеряла эту любовь по заброшенным полустанкам. И теперь предпочитаю самый невзрачный самолетик самому роскошному поезду.

Единственная за последние годы поездка, которая оставила у меня незабываемые воспоминания, — эта дорога из Югославии в Россию несколько лет назад, когда мы двое суток находились с Громом в одном купе, пили вино, и он рассказал мне всю свою жизнь.

Никогда прежде и, скорее всего, никогда в будущем у меня уже не будет такой возможности.

Мы переживали тогда не самые лучшие дни: скандал в Югославии заставил нас на время уйти из органов, и, может быть, именно благодаря этому Гром был разговорчив и откровенен со мной, как никогда.

А теперь одна лишь мысль о самом коротком железнодорожном путешествии в состоянии надолго испортить мое настроение. Хотя время от времени мне приходится делать это по долгу службы.

Не успела я поставить ногу на перрон, как меня подхватила сильная рука, и я несколько секунд приспосабливалась к размеру шагов моего командира. Шаги были немаленькие даже для его роста, так что мне приходилось иногда совершать прыжки. Технология такого перемещения напоминала старинную забаву под названием «гигантские шаги»; если ты устаешь перебирать ногами, то можешь поджать колени и несколько метров пролететь над землей. Так же и я теперь порхала, повиснув на руке Грома.

Рядом со зданием вокзала он посадил меня на заднее сиденье «газика» защитного цвета и уселся рядом со мной.

— Ну здравствуй, Багира, — улыбнулся он, а я улыбалась с первой секунды пребывания на шабаловской земле, поэтому выражение моего лица не изменилось.

— Привет, — ответила я, разглядывая его квадратный подбородок.

Гром поглядел в сторону, продемонстрировав свой греческий профиль. На его висках прибавилось седых волос, и он напомнил мне супермена с рекламных роликов сигарет «Кэмел», хотя тот ему и в подметки не годился.

Точно так же и с той же самой улыбкой Гром много лет назад впервые заметил меня в строю, на секретной базе Министерства обороны СССР. С тех пор прошло много лет, молоденькая курсантка превратилась в секретного агента Багиру, а улыбка, когда-то обижавшая меня, стала своеобразным ритуалом при наших нечастых встречах, знаком особого расположения ко мне любимого командира.

— Как прокатилась? — поинтересовался Гром. Это означало, что у нас еще есть время, и я откинулась на спинку сиденья.

— Как на танке, — ответила я, продолжая улыбаться.

— Считай это маленькой репетицией, — сказал Гром, и улыбка исчезла с моего лица.

— Куда? — спросила я, предчувствуя недоброе.

Он достал из кармана железнодорожный билет и передал мне его без лишних слов.

«Шабалов—Владивосток», — прочитала я вслух.

— Отправление через тридцать минут, — уточнил Гром, давая понять, что неофициальная часть на этом закончена. — Тебе предстоит исправить идиотскую ошибку наших коллег. Они полгода «пасут» одну странную фирму и до сих пор не смогли выяснить, чем она занимается. Ясно дело — это наши подопечные. И они собираются сделать подарок нашим японским коллегам.

Мне ужасно хотелось задать сразу несколько вопросов, но я сдерживала себя изо всех сил.

— И они совершенно спокойно передали бы свой подарок, если бы не случайно перехваченная нами фраза из телефонного разговора. Из нее нам стало известно, что их человек выедет из Харькова, и по дате прибытия мы определили поезд. Поэтому задание твое на этот раз почти сказочное: «Найди то — не знаю что». Скорее всего это секретные документы, но полной уверенности у меня нет. Однако в телефонном разговоре они фигурировали как «посылка» и, что удивительно, «весом в четыреста граммов». Надо попробовать вычислить этого человека, ни одной приметы которого я не могу тебе дать, а дальше действовать по обстоятельствам. Важно одно: что бы это ни было, оно ни в коем случае не должно попасть к японцам. На все про все у тебя — неделя. Можно было подсадить тебя на поезд в Самаре, но тогда мы потеряли бы сутки.

Гром сделал небольшую паузу, и я тут же воспользовалась ею:

— Но известно хотя бы, в каком он едет вагоне?

— К счастью, да. Иначе бы мы не имели никакого шанса. В поезде тринадцать вагонов, а это почти четыреста человек. Иголку в стогу сена искать легче. Скорее всего он находится в одном с тобой вагоне. Это СВ, и, кроме тебя, в нем едут семнадцать человек.

Гром достал из папки на переднем сиденье листочек размером с игральную карту и передал его мне:

— Это список всех пассажиров, все, что мы смогли сделать за полдня. Не густо — но, как говорится, чем богаты…

Я спрятала листок в сумочку, продолжая слушать командира.

— На границе наши ребята перерыли весь вагон, но ничего не обнаружили. Хотя с ними были психологи и экстрасенсы.

«Что-то новенькое», — подумала я, поскольку еще полгода назад слово «экстрасенс» вызывало у Грома презрительную гримасу.

— Я совсем не уверен в успехе, — добавил Гром, — но надеюсь на твое чутье…

Я тоже на него надеялась, так как не раз выполняла задания именно благодаря ему, вопреки всем доводам разума.

Гром уточнил еще кое-какие детали задания и возможные средства связи, когда послышался звук приближающегося состава. Он положил мне на плечо руку «на счастье» и уже по-отечески проворчал:

— И без глупостей.

А чтобы смягчить впечатление, добавил уже с улыбкой:

— И, пожалуйста, не пускай под откос состав, неудобно получится…

А на дорожку сообщил о том, что я могу не беспокоиться о своей «крыше», поскольку на столе у моей начальницы уже лежит письмо от Генерального прокурора (ни больше ни меньше) о необходимости моего присутствия в течение десяти дней в столице нашей родины, начиная с сегодняшнего дня.

Мой новый вагон не шел ни в какое сравнение с тем, в котором я провела предыдущую ночь, и это немного ободрило меня.

Чистые двухместные купе, к вашим услугам газеты и журналы, приветливые проводницы, чай-кофе по первому требованию — все это добавляло пассажирам положительных эмоций.

По дорожным понятиям, было еще даже не раннее утро, поэтому мой сосед по купе дрых на своей полке, и я не стала его будить.

Решив воспользоваться редкой в поезде возможностью остаться в одиночестве, я присела на откидной стульчик рядом со своим купе.

Достав из сумочки список пассажиров, я несколько раз внимательно прошлась по нему, пытаясь «навскидку» определить имена потенциальных «клиентов». Это было не так-то просто, поскольку теоретически каждый из них мог быть моим подопечным, если не подходить к подбору претендентов с излишней строгостью. А с другой стороны, все они были моими согражданами, людьми обыкновенными, и никто из них не был отмечен каиновой печатью. Единственное, что отличало их от большинства российских трудящихся, — это довольно высокий уровень благосостояния, иначе бы они не оказались в этом дорогом вагоне.

Мне даже удалось составить нечто вроде словесного портрета среднестатистического пассажира вагона СВ. Это мужчина тридцати пяти—сорока лет с образованием не ниже среднего специального, состоящий на службе либо негосударственной, либо сугубо государственной, то есть представитель власти того или иного уровня, или, как теперь говорят, представитель администрации.

Во всем вагоне мне не попалось ни одного врача или учителя, зато в избытке присутствовали коммерсанты всех мастей — от крупных предпринимателей и представителей солидных фирм до челноков.

Женщин ехало всего четыре, включая меня, причем две из них путешествовали с мужьями.

Детей в вагоне не было, стариков и старушек тоже, молодежь была представлена двумя, двадцати с небольшим лет, молодыми людьми, которые занимали отдельное купе. Неизвестно, что они делали в пути, но меня они не очень интересовали, поскольку ехали только до Новосибирска, следовательно, не могли быть связаны с японскими спецслужбами.

Один человек ехал в Самару, двое — в Красноярск. Оставались двенадцать потенциальных «клиентов». У Грома не было точных данных о том, что потенциальный преступник едет в одиночестве. Он вполне допускал, что их может быть и двое, и трое. Если бы я выбирала посыльного для такого деликатного поручения, то не рисковала бы понапрасну и нашла бы надежного одиночку, не обремененного семьей.

Однако, чтобы задурить нам мозги, эти люди могли предпринять и парадоксальный ход — послать милую семейную парочку, и в этом тоже просматривалась бы определенная логика.

Чем больше я размышляла на эту тему, тем меньше шансов у меня было «почувствовать» своего противника. Чутье и логика исключают друг друга, и надо либо довериться чутью, либо использовать дедуктивный метод, уподобившись великому Шерлоку Холмсу. Хотя в большинстве случаев преступления раскрываются благодаря логике, интуиции, вещественным доказательствам, нелепым совпадениям и внезапным озарениям. Поэтому я бросила это бессмысленное занятие, тем более что один за другим пассажиры моего вагона начинали просыпаться и проходить мимо меня с той или иной степенью равнодушия или заинтересованности моей персоной.

И я отправилась будить своего соседа.

После пары часов общения я знала о своем соседе не меньше, чем о Громе, а может быть, и больше, благодаря тому что он являл собой полную противоположность моему командиру.

Это был длинный небритый мужчина около сорока с шевелюрой неухоженных, густых волос. Довольно симпатичный, с чьей-то точки зрения, но явно не в моем вкусе. Его мягкая интеллигентность граничила с женственностью, а манеры в чем-то грешили чрезмерной безукоризненностью.

Он назвал мне свою профессию буквально через пять минут после нашего знакомства — театральный художник, звали его Андрон. Я сразу поняла, что никакой он не Андрон, а Андрей Шестопалов, потому что больше доверяла сведениям Грома, чем словам случайного попутчика из мира искусств. Мне казалось, что в последнее время прошла мода на славянские посконные имена, но Андрон, видимо, об этом еще не догадывался.

Он возвращался домой из Харькова, где заработал неплохие деньги на оформлении оперного спектакля, не такие большие, чтобы ехать домой в СВ, но достаточные, чтобы почувствовать себя состоятельным на несколько дней.

Андрон не был счастлив в семейной жизни или прикидывался таковым, на всякий случай. Опыт подсказывал мне, что мужчины наедине с эффектной девушкой в двухместном купе часто настроены более критично по отношению к своей «второй половине», а иногда и вовсе забывают о ее существовании.

И когда я ему об этом прозрачно намекнула, он залез на вторую полку с обиженным видом непонятого гения и отвернулся к стенке. Меня это очень даже устраивало, потому что мне давно надоела его утомительная болтовня, и я наслаждалась наступившей тишиной, придумывая себе имидж. А это было дело серьезное и традиционное для секретного агента.

От того, в каком качестве я собиралась предстать перед своими спутниками, во многом зависел успех или неуспех всего моего «предприятия», и тут нельзя было ошибиться. В моем «репертуаре» накопилось с десяток проверенных образов, я мысленно перебирала их один за другим.

При необходимости максимальных контактов лучше других подходил образ «прожигательницы жизни» или «искательницы приключений», но имел один существенный недостаток: на определенном этапе требовалось остужать не в меру распалившихся мужичков, применяя — в зависимости от ситуации — ту или иную меру воздействия, иногда довольно жесткую.

Менее рискованной в этом смысле была роль «невинной простушки» той или иной степени наивности, граничащей с идиотизмом. На нее тоже охотно клевали представители сильной, но наивной половины человечества. И явным преимуществом было то, что при этом полудебильном создании мужчины могли говорить все что угодно, твердо уверенные в том, что оно все равно ничего не поймет.

«Роковая женщина» — сильный образ, но на любителя. Перевоплотившись, нужно действовать всякий раз с максимальной осторожностью и иметь для этого партнера под стать этому «крутому» имиджу. Иного роковые черты могут испугать до заикания, и тогда, считай, все пропало.

«Деловая женщина» очень к месту в тех случаях, когда требуется оставаться сторонним наблюдателем. Вот тогда пригодятся и дымчатые очки, и гордая неприступность, и органайзер в руках.

«Затурканная семьей и детьми» более подходяща в женской компании да и костюмчика под стать этому образу у меня с собой не было. Хотя я люблю эту роль за эффектный финал. Представляете, когда, весь вечер занятая только ветрянками и коклюшами, неряшливая мамаша достает из-за пазухи «кольт» тридцать восьмого калибра, хотя лично я предпочитаю «магнум».

Была в моем репертуаре и «неформалочка» для молодежных тусовок, любительница выпить на халяву и затянуться травкой, но о ней в этой компании не стоило и вспоминать.

Можно было попробовать роль «начинающего предпринимателя», она прошла бы с небольшими добавочками невинности или авантюрности в зависимости от партнера.

«Фартовая девочка» более подходила для криминала…

«Путана» со знанием иностранных языков годилась только на «экспорт», здесь же, слава богу, не было китайцев.

«Спортсменка», «спиритка», «дочка крутого папаши», «жена дипломата», «комсомолка в душе», «феминистка», «розовая пантера» — была даже такая, — «тихая идиотка», «взбалмошная дура», «непризнанная поэтесса», «загадочное создание» — образов было сколько угодно… С Андроном, например, я интуитивно перевоплотилась в «деловую дочь ответственного работника», поэтому он и завял так быстро. Но этот «образок» не лишний, когда тебе предстоит целую неделю провести рядом с неприятным и несимпатичным тебе мужиком, чуть ли не в одной с ним койке. Для остальных он был бы очевидной ошибкой.

«Наблюдающая из кустов нимфа», — назвала я избранный мной образ в первый день путешествия. Это был очень удобный имидж, привлекающий к себе всеобщее внимание, из которого в дальнейшем можно было плавно перейти практически в любой другой. Кто сказал, что «нимфа» не может оказаться полной дурой или же «деловой женщиной»? Нимфы — они разные бывают.