Внезапно мои воспоминания были прерваны оглушительным собачьим лаем, и я даже вздрогнула – это Боцман, радостно виляя хвостом, бросился к калитке, поставил на нее свои передние лапы и теперь заливался во весь голос. Я недоуменно огляделась, пытаясь понять, чего это он так разбушевался, и тут увидела, что из-за поворота показалась серая «Газель». Машина немного проехала по дорожке и остановилась прямо напротив меня. Дверца со стороны водителя открылась, и оттуда вылез бывший капитан первого ранга в джинсах и рубашке с коротким рукавом.

– О-о-о! – воскликнул он при виде меня и открыл калитку, через которую тут же выскочила собака и, встав на задние лапы, а передние поставив ему на плечи, начала лизать его лицо. – Вы здесь подслушиваете или подсматриваете? – спросил он, безуспешно пытаясь увернуться от собачьего языка.

– Любуюсь! – улыбнулась ему в ответ я. – А «Газель» вы правильно купили – семья-то у вас огромная: Василий Васильевич с Людмилой Алексеевной, вы с Анной, трое ваших детей, да еще собака с котом. А в ней вы, мне кажется, все вполне комфортно помещаетесь.

– Да уж! Такую команду ни в один джип не усадишь! – согласился он.

Тут из машины вылезла Анна, в вырезе легкого платья которой сиял на солнце усыпанный мелкими бриллиантами якорек, и собака переключилась на нее. За Анной появился мальчик лет трех, и я удивленно громко спросила, стараясь перекрыть собачий лай:

– У вас еще один?

– Это не наш, – посмеиваясь, покачала головой Анна.

– Это наш! Виктор-младший! – значительно заявила появившаяся за мальчиком женщина, чье светящееся счастьем лицо показалось мне знакомым. – Не узнаете? – спросила она. – Я Тамара! Герасимова! То есть была Герасимова, а теперь Чернова! А это Виктор! – представила она своего мужа, и я с интересом посмотрела на него.

– Я очень много о вас слышала, а вот вижу впервые, – сказала я, протягивая руку высокому голубоглазому блондину, который был очень похож на своего отца.

– Мне тоже очень много рассказывали о вас и отец, и Тома, и Максимовы, – с благодарностью произнес он. – Если бы не вы, то еще неизвестно, как бы эта история закончилась.

– Вы не правы, – возразила я. – Если бы Василию Васильевичу-старшему не пришло в голову разобраться с этим делом, то ничего бы не было.

– Ну, это само собой, – согласился Виктор.

– Здравствуй, дочка! – раздался вдруг голос его отца, и я обалдела.

– Александр Семенович! Вы-то здесь какими судьбами?

– Трудовой десант! – объяснил мне Василий Васильевич-средний. – Отец баню решил ставить, вот я подмогу и кликнул!

– Мы в отпуске сначала в Пензе были, а потом сюда к моим приехали и, естественно, решили помочь. А еще мой папа с Митькой тоже должны вот-вот появиться, – сказала Тамара.

– Где же вы здесь все поместитесь? – удивилась я. – Дом, конечно, большой, но и вас целый табор.

– Палатки поставим, – отмахнулся Виктор. – Климат здесь не то что у нас!

– Вы по-прежнему на Сахалине? – спросила я.

– А чего с места на место скакать? Да и выслуга идет! – объяснил он.

– Вы чего здесь все застряли? – спросил появившийся в калитке генерал, на котором висели внуки, и, увидев меня, обрадовался: – Пойдемте, Татьяна! Пообедаете с нами! Посидим, поговорим! – пригласил меня он.

Мне очень хотелось узнать, как теперь поживает мать Виктора – отец ведь приехал один, что случилось со Скворцовой и ее сыном, с Носовыми, и я посмотрела на часы. Вот это да! Долго же я здесь своим воспоминаниям предавалась!

– Хорошо, но только недолго! – сказала я.

Анна с матерью и примкнувшая к ним Тамара бросились накрывать на стол, маленькие Максимовы утащили с собой играть Витюшу Чернова. Привлеченный аппетитными запахами Пират отважился спрыгнуть с навеса и переместился поближе к столу, под которым залег Боцман, – наверное, он считал, что так будет надежнее застрахован от новых покушений со стороны мелюзги, которая, увлеченная новым другом, совсем о нем забыла, так же как и о коте. Их крики раздались откуда-то с веранды, где для них должен был быть накрыт детский стол. Тут и отец Тамары с сыном приехали, и мы сели обедать.

Стол ломился! Крупно нарезанные и залитые сметаной малиновые помидоры истекали соком так, что он почти что выливался из салатниц. Покрытые мелкими капельками воды огурцы источали тонкий аромат, окрошка зеленела от укропа и была такой холодной, что ломило зубы, но главным украшением стола была трехлитровая банка с красной икрой и большое блюдо с красной же рыбой. Я сделала себе бутерброд, и тут Чернов возмутился:

– У нас так не едят! – категорично заявил он мне.

– Да! Мы так не привыкли! – поддержала его Тамара. – Давайте я вам сделаю, как у нас принято!

Она взяла кусок хлеба, щедро намазала его маслом, а потом зачерпнула столовой ложкой икру и вывалила ее на хлеб с одного края так, что получилась настоящая гора.

– Вот так у нас едят! – сказала она, протягивая мне ложку. – Потом еще зачерпнете! А то вы и вкус-то не почувствуете!

Да уж! Так икру мне еще есть не приходилось! Но я подумала, что второго такого случая может больше не представиться, и решила не стесняться.

Разговор шел обо всем понемногу: о строительстве бани, о служебных делах Виктора, о работе Тамары в гарнизонном магазине, о болезнях и шалостях детей – ну, это больше Людмила Алексеевна говорила, которая постоянно металась между нами и верандой, но вот о том, что меня интересовало, не было сказано ни слова: то ли эта тема была запретной, то ли она никого здесь больше не волновала. Я хотела было спросить сама, но потом подумала, что не стоит портить такое радостное застолье напоминанием об этой гадкой истории. «Ничего! – подумала я. – Потом потихоньку у кого-нибудь поинтересуюсь!» Тем временем окрошка сменилась на гречневую кашу с котлетами такой величины, что одна котлета вполне могла закрыть мою ладонь. Но вот когда на столе появился самовар с пирогами, я отвалилась и решительно заявила:

– Все! На это меня уже не хватит! Я и так уже дышать не могу!

– Ну, вы хоть попробуйте! – уговаривала меня Людмила Алексеевна.

– Татьяна! Вы прогуляйтесь по саду, вот все и утрясется! А потом с новыми силами за стол! – посоветовал мне генерал.

– Ой, не надо! – взмолилась я. – Да и пора мне уже! У меня встреча с клиентом назначена, только не знаю, как я теперь до остановки автобуса доберусь, если меня живот перевешивает.

Расчет мой был прост – капитан обязательно предложит довезти меня до остановки, а по дороге я у него все и узнаю, потому что мне было любопытно до чертиков, чем же тогда все закончилось. И я оказалась права! Только он предложил довезти меня до Тарасова, но я отказалась – не стоило отрывать его так надолго от гостей.

Едва мы свернули за поворот, я спросила, решив подойти издалека:

– Василий Васильевич! А почему отец Виктора один приехал?

– Так он теперь один живет, – ответил он. – Александр Семенович так и не смог простить жене того, что она сделала. Вот она к родне в деревню и уехала. И появляется она только тогда, когда Виктор с Тамарой в отпуск приезжают, чтобы на внука полюбоваться. Только ее до него не очень-то допускают – Тома все никак не может простить ей, что из-за нее она тогда с Витькой рассталась, так что отношения у них прохладные.

– Ничего! – уверенно сказала я. – Помирятся со временем, – и спросила: – А что стало с остальными?

– Интересно? – усмехнулся он, мельком глянув на меня.

– Ужасно! – честно призналась я.

– Ну, отец ту кассету, где вы с какой-то Ниной беседовали, начальнику управления отдал. Подробностей не знаю, но слышал, что было служебное расследование в отношении следователя, который дело Феоктистовой вел, а ее саму реабилитировали и все такое.

– Пусть и запоздало, но все-таки виновные, надеюсь, получили по заслугам, – заметила я. – Значит, Марина, скорее всего, в дурдоме! Так ведь?

– Вообще-то, не хотелось бы мне об этом говорить, – покривился он.

– Все так плохо? – воскликнула я.

– Не то слово! – хмуро ответил он.

Я ждала продолжения, но он молчал и смотрел прямо перед собой. Тут мы уже и к остановке подъехали, но, поскольку автобуса еще не было, остались сидеть в машине. Капитан закурил.

– Может, вы все-таки расскажете? – попросила я. – Должна же я знать, чем дело кончилось!

– Не думаю, что это вас порадует, – заметил он, но продолжил: – Отец тогда все-таки позвонил кому надо, и проверку в части, где сын Скворцовой служил, устроили.

– И много накопали? – спросила я.

– На срок хватило, – кратко, но исчерпывающе бросил он.

– А что с его матерью? – поинтересовалась я. – Как она это пережила?

Он опять замолчал, и я, немного подождав, не выдержала и опять спросила:

– Так что же случилось с Таисией? Она жива?

– Нет! – хмуро ответил он. – Она, конечно, сволочь, но такого я бы даже лютому врагу не пожелал!

– Да что, черт побери, произошло? – взорвалась я.

– Короче, ее избили в собственной квартире, причем так, что никто из соседей ничего не слышал! Точнее, не так! Ее не били! Ей просто целенаправленно поломали почти все кости! Ключицы, голени, предплечья... Даже позвоночник в нескольких местах! Она так несколько суток пролежала, пока соседи не забеспокоились и милицию не вызвали. В больнице, как говорил Александр Семенович, она, как мумия, спеленутая в гипсе, лежала! А ухаживать за ней было некому, потому что ее сын во время проверки уехать не мог, да и, как потом оказалось, не настолько этот эгоист был к ней привязан, чтобы сутками в больнице дежурить. Потом его вообще задержали, а жена его вскоре после его ареста с ним развелась и к своим родителям уехала, так что валялась Таисия в больнице одна. Появились пролежни, началось заражение крови и... – Он не закончил, но и так было все ясно.

– А с Носовыми? – осторожно спросила я, предчувствуя, что и им пришлось несладко.

– Марине в горло уксусную эссенцию влили, причем столько, что выжить она просто не могла, а умирала долго и мучительно. Их машины взорвали, дачу сожгли, склад, где ее мать товар держала, тоже почему-то сгорел, квартиру сначала обчистили, а потом тоже подожгли. В общем, по миру пустили. Отец ее после всего этого от инсульта умер, а мать теперь и знает-то только одну дорогу: на кладбище и обратно. Вот так эта история и закончилась!

– И когда все это произошло? – тусклым голосом спросила я, потому что такого кровавого развития событий уж никак не предполагала.

– Александр Семенович сказал, что где-то через неделю после того, как вы у него побывали, – вздохнул он.

– Кто же мог так жестоко им всем отомстить? – в ужасе от услышанного спросила я.

– Не знаю! – пожал плечами капитан.

– А у Виктора с Тамарой нет никаких предположений? Или у Людмилы Алексеевны с Анной? – поинтересовалась я, хотя уже и начала подозревать, чья это карающая длань прошлась по всем виновникам той давней трагедии.

– Черновы сами ума не приложат, кто это мог так отомстить, а Людмиле Алексеевне с Анютой мы ничего не говорили, так что они не в курсе. Зачем их-то еще расстраивать и о былом напоминать?

Тут подошел автобус, и я, распрощавшись с Василием Васильевичем, пересела в него. Всю дорогу до Тарасова я думала и гадала, как Алексей, а это был, несомненно, он, потому что больше некому было так жестоко мстить за Татьяну Борисовну, смог узнать, где искать виноватых. Я виделась с ним один только раз и уж точно ничего ему не говорила. Так как же?

Я сидела у окна, смотрела на мелькавшие за окном деревья, кусты, поля, а в голове тем временем прокручивалась картина нашей с ним встречи. Я анализировала ее по минутам, дошла до завершения, до того, как я вышла из кабинета в коридор, где меня ждал... «Черт! – осенило меня. – Ну точно!» Теперь-то я все понимала! Как только я сказала ему, что меня наняли для того, чтобы найти ту тварь, которая тогда позвонила Татьяне Борисовне, он тут же вызвал своего подручного! И я теперь знаю зачем! Он же мне все сам объяснил! Он дал бабе Тане слово, что не будет искать звонившую, а тут к нему, прямо как на блюдечке, приходит детектив, который собирается этим заняться! Он тогда предложил мне сообщить ему о результатах поисков и по моему уклончивому ответу понял, что я не собираюсь этого делать, но не стал вопреки утверждениям о его жестокости угрожать мне или еще как-то запугивать, а отправил меня восвояси! Почему? Да потому, что он уже распорядился навесить на меня «жучок»! Что и сделал тот почти перекрывший мне дорогу парень в коридоре, когда я мимо него протискивалась! Потом он пустил за мной слежку – тот парень во дворе дома Феоктистовой – и был полностью в курсе происходящего! Скорее всего, и тот предложивший мне помощь парень по дороге в Пензу не был случайным. За мной следили! Господи! Какой же дурой я тогда была! Это сейчас я слежку затылком чувствую, да и во всех остальных вопросах меня на мякине не проведешь, а когда я только начинала, такого опыта у меня еще не было, потому что прокурорский опыт не в счет. И, таким образом, если мои предположения верны, на моей старой сумке, которую я умудрилась порвать в квартире Черновых и забросила потом на антресоли, до сих пор висит «жучок». И я торжественно и в присутствии Кирьянова съем полную тарелку ненавистной геркулесовой каши, если это не так! Да я даже кофе пить брошу, если ошибаюсь! Но все-таки нужно будет проверить!

Вот в таком решительном настроении я и приехала в Тарасов. Времени, чтобы заскочить домой и переодеться, у меня уже не было, и я, схватив такси, отправилась к Морозову.

Савченко меня уже ждал и при моем появлении выразительно посмотрел на часы, хотя я и опоздала всего минут на пять, не больше.

– Извините, но я добиралась из-за города, – сказала я и села к столу.

А вот Морозов как раз встал и, бросив: «Я вас оставлю», – вышел из кабинета.

– Как вы уже поняли, я Татьяна Александровна Иванова, – представилась я и спросила: – В чем же ваша проблема?

Следующие полчаса я, про себя временами язвительно хихикая, слушала леденящую душу историю терзаний немолодого Савченко, которого, в полном соответствии с известным выражением, черт подтолкнул в ребро, и он, оставив жену, с которой прожил всю жизнь, и двух взрослых детей, успевших подарить ему внуков, женился на молодой вертихвостке, в верности которой теперь сильно сомневался. А поскольку из-за своего бизнеса он должен был частенько уезжать за границу, причем его молодая жена, как ни странно, иногда отказывалась его сопровождать, то, измучившись от сомнений и подозрений, он решил все-таки разобраться в вопросе: рогат ли он и насколько ветвисто. Опасаясь насмешек, Савченко довольно долго искал подходящего человека, который внес бы в эту животрепещущую для него проблему ясность, и вдруг в разговоре с Морозовым узнал о моем существовании. Самого же Морозова я когда-то вытащила из одной пренеприятнейшей истории, за что он был мне до сих пор благодарен и неустанно делал рекламу моим выдающимся способностям, пополняя ряды моих клиентов. Вот так мы с Савченко и встретились!

– Я все поняла! – сказала я, когда он закончил, и спросила: – Когда вы планируете вернуться?

– Через две недели, – ответил он.

– Я думаю, что к этому времени я уже смогу предоставить вам результаты, – уверенно заявила я. – Простите за вопрос, но что вы предпримете, если ваши подозрения оправдаются?

Вообще-то, раньше меня подобные вещи никогда не интересовали, но после того, что я услышала сегодня, я поневоле призадумалась: а такими ли безболезненными для людей бывают результаты моей работы?

– В соответствии с брачным контрактом моя жена в случае ее доказанной измены не получит ничего, и я просто выставлю ее из своего дома в том, в чем она туда пришла, – твердо заявил он.

– И все? – уточнила я.

– А вы что думали? Что я ее убивать буду? – вытаращился он на меня. – Так я, знаете ли, не Отелло, и жизнь свою на тюремных нарах заканчивать не собираюсь! Я живу в полном соответствии с российскими законами, и ко мне даже налоговая никаких претензий не имеет!

– Простите, но вы так эмоционально говорили, что у меня не могло не возникнуть мысли, что вы ей просто так не спустите предательства с рук, – извиняющимся тоном сказала я.

– Ей сейчас за тридцать, она не местная и для нее оказаться на улице без гроша в кармане будет гораздо большим наказанием, чем если бы я ее поколотил, – резонно заметил он. – Вряд ли она сможет после этого хорошо устроиться в нашем городе.

– Тоже верно! – согласилась я.

Оставив мне аванс, Савченко ушел, сопровождаемый моими заверениями, что я из кожи вылезу, но доберусь до истины. С вернувшимся после этого Морозовым мы немного поболтали о его семье, которую я неплохо знала, а потом он отправил меня на машине домой.

Первое, что я сделала, войдя в квартиру, это взяла стул и полезла копаться на антресолях, подняв при этом тучу пыли и свалив оттуда множество вещей, которые по-хорошему давно пора было выбросить. Сумка, как и положено по закону подлости, лежала в самом конце, у стенки, но я до нее все-таки добралась. Внимательно осмотрев ее, я нашла старомодный «жучок», из тех, которыми теперь уже никто не пользовался. «Ну, Орел, ты и гусь!» – хмыкнула я, подумав при этом, что сморозила глупость: кто орел, а кто гусь, и как их можно сравнивать!

До позднего вечера я возилась, ликвидируя последствия своих поисков, а потом решила узнать у Кирьянова, как там поживает мой тезка, но, взглянув на часы, поняла, что звонить поздно, и отложила удовлетворение своего любопытства на потом.

На следующий день я прямо к открытию поехала на станцию техобслуживания, где забрала свою машину, и прямо оттуда рванула в аэропорт, откуда чартерным рейсом на Гамбург должен был вылетать Савченко. По заведенной семейной традиции его провожала жена, усиленно изображавшая грусть. Она даже, приложив платочек к глазам, помахала ему на прощание рукой. Едва он скрылся из вида, как она с самым веселым видом прыгнула в свою машину и отправилась в город, а я соответственно за ней.

Следующие две недели я честно отрабатывала свой гонорар и таскалась за этой дамочкой по всем возможным, иногда не совсем пристойным, местам – я имею в виду мужской стриптиз, к которому лично я отношусь крайне отрицательно. К женскому, правда, тоже. Но поскольку дамочка не ограничивалась только сухой теорией, то я смогла и сфотографировать, и записать ее встречи с любовником – молодым смазливым «качком» – водителем Савченко, между прочим, – так что к приезду клиента мне было чем его «порадовать». Встретились мы снова в кабинете Морозова, который деликатно удалился, и багровый от ярости Савченко, перебирая фотографии и слушая записи, все вытирал и вытирал обильно струившийся по его лицу пот, хотя кондиционер в комнате работал исправно. Не говоря лишних слов, он протянул мне гонорар, а потом все-таки с горечью добавил:

– Знаете, Татьяна Александровна, я заплатил бы вам вдвое больше, если бы только мои подозрения не оправдались.

– Я никогда не подтасовываю факты! Иначе люди бы ко мне не обращались и уж тем более не рекомендовали бы меня своим друзьям и знакомым, – ответила я. – Но, если хотите, я могу извиниться за то, что так профессионально сработала!

– Да нет! Это вы меня извините! Сорвалось как-то! – тихо сказал он и ушел.

Я же, глядя ему вслед, подумала, что он не первый и не последний клиент, обратившийся ко мне с подобной просьбой. Только на что надеются эти пожилые «папики», женясь на молоденьких? На их верность и любовь до гроба? Так не дураки же они, если смогли так многого добиться в жизни! Скорее всего, их оскорбляет то, что деньги за товар – а как еще этих девок назвать? – они выложили настоящие, а вот он оказался некачественным! Пожалуй, скоро они пролоббируют поправку в закон о потребителях и внесут туда соответствующий пункт об ответственности молодых жен за измену своим мужьям – тоже ведь товарно-денежные отношения. А, впрочем, черт с ними! Пусть сами со своими женами разбираются!

Несмотря на не утешительные для Савченко новости, он не поскупился, и теперь у меня было достаточно денег, чтобы немного развеяться и отдохнуть. Но сначала нужно было съездить к Кире и узнать, как поживает Орел, и заодно рассказать ему о той кровавой бане, которую тот устроил в Пензе – Кире же наверняка тоже интересно будет послушать, чем закончилось то давнее, одно из моих первых, дело.

Кирьянов сидел в своем кабинете за заваленным папками столом и нещадно дымил, так что мне тут же стало ясно, что я не вовремя.

– Сильно занят? – спросила я.

– Выше крыши! – бросил он, устало выпрямив спину, и пожаловался: – В какую-то канцелярскую крысу потихоньку превращаюсь! – А потом предложил: – Да ты садись! Я хоть немного отвлекусь!

Он встал и пошел к кофеварке, чтобы сделать себе очередную порцию кофе. Зная мои гастрономические пристрастия, мне он его даже не предложил.

– Судя по твоему сияющему виду, ты свободна и при деньгах, – сказал он.

– Да, только сейчас перед клиентом отчиталась, – подтвердила я.

– Сложное дело было? – поинтересовался он.

– Неверную жену в измене уличала, – ответила я.

– И чью же? – Он повернулся ко мне.

– Володя! – укоризненно сказала я. – Тайна клиента – это святое!

– Ну, храни ее дальше, – усмехнулся он и, вернувшись за стол с чашкой кофе, спросил: – А чего тогда заглянула? Я сначала было подумал, что за помощью, а потом понял, что нет.

– Из обыкновенного бабского любопытства, – ответила я.

– И чем же я его у тебя вызвал? – удивился он.

– Да не ты! – отмахнулась я. – Понимаешь, я тут недавно узнала о некоторых художествах своего тезки...

– Орла, что ли? – уточнил он.

– Ну да! Вот и хотела узнать, как он поживает. Я, конечно, не думаю, что он ушел в монастырь грехи замаливать, но то, что он натворил в Пензе, уже ни в какие ворота не лезет! Пора бы ему все-таки хоть иногда о душе задумываться!

– Поздно ему уже этим заниматься, – ответил Киря.

– Опять посадили? – спросила я. – Связали птичке крылья?

– Да нет! Он их навсегда сложил! – выразительно сказал Володя.

– Умер? – воскликнула я, и Киря кивнул. – В бандитской разборке застрелили или подорвали? – поинтересовалась я. – А то я слышала, что несколько лет назад в Затоне неслабая драчка была. Вроде бы какие-то приезжие, из Самары, кажется, пытались его к рукам прибрать.

– Нет! – махнул рукой Кирьянов. – Тогда-то «Ваньки» отстрелялись и свое отстояли. Тут другое! По-глупому Орел погиб! Отравили его! – пояснил он.

– Ничего себе! – обалдела я. – И когда?

– Да уже года два как, – ответил он.

– Кто же это исхитрился? – никак не могла успокоиться я.

– Да тут понимаешь, какое дело получилось. Подруга у него была, красоты редкой, – начал он, и я тут же добавила:

– Полностью подтверждаю! Я ее видела!

– Давно он с ней жил, и все вроде бы у них нормально было, а тут!.. Влюбился он, представляешь? Причем в женщину, которая к уголовному миру никакого отношения не имела. А баба его, которая себя почти что его женой считала, любила его без памяти! Вот когда она поняла, что ей его не удержать, то... – Володя развел руками.

– Да что это бабы от любви бесятся, словно их бешеная собака покусала?! – воскликнула я. – То Марина Носова эссенцией плескалась, то эта травить додумалась! Кстати, ты знаешь, чем та давняя история закончилась?

– Расскажешь – узнаю, – ответил Володя.

Увидев, что ему это действительно интересно, я поведала все, что услышала от капитана, и он, подумав, сказал:

– Орел сработал, больше некому! Но как он все это выяснить мог? Ты ему случайно ничего не говорила? – уставился он на меня.

– Ты меня совсем за дуру держишь? – возмутилась я, стараясь выглядеть как можно более честной.

Я решила, что ни за какие коврижки не расскажу ни одной живой душе о том, как я тогда лопухнулась. Киря мне, конечно, друг, но, узнай он об этом, все равно когда-нибудь не удержится и напомнит мне о моем провале, пусть и из самых лучших побуждений, чтобы образумить, например, когда меня уж слишком сильно занесет. А оно мне надо? И я поторопилась перевести разговор на другую тему.

– Ну, и что с этой бабой стало? – спросила я. – Посадили?

– Какое там! – хмыкнул он. – Я, слава богу, трупа ее не видел, но, по рассказам других, знаю, что он был до того живописный, что не приведи господи ночью присниться! Так и поседеть недолго, а то и помереть от ужаса! Рассчиталась братва с ней за смерть Орла так, что даже судмедэксперты только головой качали!

– Понимаю, – кивнула я. – Он же для них был царь, бог и воинский начальник! Почти что отец родной!

– Да. На похороны столько народу съехалось, что мы даже волноваться начали, не случилось бы беспорядков, но, к счастью, обошлось без стычек, хотя этим людям всегда есть что делить. Памятник Орлу из уважения такой отгрохали, что издалека видать, – подтвердил Киря.

– А где похоронили? – спросила я. – На Затонском?

– Нет, на новом! А что? Хочешь съездить посмотреть? – усмехнулся он.

– Может, и съезжу, – пожала плечами я. – Времени у меня теперь свободного много, чего же не полюбоваться. – Затем спросила: – И кто же теперь вместо него?

– Кота выбрали, в миру Геннадий Бархатов, – ответил Володя. – Мы поначалу думали, что с ним попроще будет, да не тут-то было! Он за то время, что под Орлом ходил, многому у него научился, так что с Затоном у нас по-прежнему сплошная головная боль!

– Ну, ладно! – сказала я, поднимаясь. – Не буду тебе мешать!

Я вернулась домой и несколько следующих дней активно валяла дурака. Но потом мне это надоело, а нового клиента все не было, и я, размышляя, чем бы мне себя занять, вдруг подумала, а не поехать ли мне действительно на кладбище. Родню свою проведать и на памятник Алексея посмотреть. Решив, что это удачная мысль, я выглянула в окно и обрадовалась, потому что день выдался как на заказ, солнечный, но нежаркий. Быстро собравшись, я поехала.

Оставив машину на стоянке возле ворот, я купила у старушек несколько букетов – драли они здесь втридорога, но я поленилась заехать на рынок, так что делать было нечего – и вошла на территорию. Вспомнив слова Кирьянова о том, что памятник Алексею отовсюду видно, я стала осматриваться, но ничего примечательного не заметила. Поудивлявшись, я осмотрелась еще раз, и тут до меня дошло, что парившая в небе белая птица оставалась на том же месте. Приглядевшись, я поняла, что это был венчавший стелу распластавший крылья белоснежный орел, бесстрашно смотревший прямо на солнце. Сомнений в том, кому был установлен этот памятник, у меня уже не осталось, и я пошла прямо туда. Вблизи это сооружение выглядело еще более внушительным и одновременно изящным: на стеле из красного гранита с изображением Алексея на практически незаметном креплении была установлена фигура беломраморного орла. Создавалось полное впечатление, что он свободно парит в небе.

Я села на стоявшую неподалеку скамью и невольно задумалась о судьбе этого незаурядного, пусть и со знаком минус, человека. Мои размышления были прерваны негромким женским голосом, в котором слышались рыдания:

– Здравствуйте, родные мои. Вот я к вам и пришла!

Голос показался мне знакомым, и я повернулась – это была Анна, но подошла она не к могиле Алексея, а к соседней, где, поставив сумку на землю, достала из нее хозяйственные перчатки и стала наводить порядок в цветах, выпалывая сорняки.

– Бабуля! Ты извини, что мама сегодня не смогла к тебе прийти! – говорила она. – Она дома с детьми осталась, но в следующий раз обязательно тебя навестит! Васенька с папой к Марии Сергеевне пошли, а я уж к тебе! Проведать! У нас все хорошо. Мама, слава богу, здорова. И правнуки твои растут не по дням, а по часам!

Она делилась со своей бабушкой этими нехитрыми новостями как с живой, да она и оставалась для нее по-прежнему живой, потому что она о ней постоянно помнила. Я же сидела тихонько как мышка и все ждала, подойдет она к могиле Орла или нет. А она, закончив дела на могиле бабушки, подошла.

– Здравствуй, Алеша! Здравствуй, братик! – сказала она, убирая в пакет для мусора частично уже увядшие цветы. – Вот и сбылась твоя мечта! Ты же всегда так хотел летать! Ну и как тебе там, на небе? Ты нас оттуда видишь? Если да, то не волнуйся за нас больше! У нас все хорошо!

Она разговаривала с ним, а сама вытирала пыль со стелы, насколько позволял ее рост, и тут я подошла к ней.

– Анна! – осторожно позвала ее я. – Давайте я вам помогу, я же все-таки выше вас и мне удобнее будет.

Она вздрогнула и резко повернулась, но, увидев, что это я, немного успокоилась.

– Не беспокойтесь ни о чем! – попросила ее я. – Я давно знаю, какую роль сыграл Алексей в судьбе вашей семьи, но, как видите, эту тайну не выдала и выдавать не собираюсь. Кем бы ни считали его другие люди, но для вас он навсегда останется тем Алешей, которого приводила в гости к Татьяне Борисовне его бабушка Алевтина. Так ведь?

– Спасибо! – тихонько сказала она. – Он в моей памяти действительно по-прежнему Алеша, товарищ моих детских игр.

– Расскажите мне о нем! – попросила я.

– Зачем это вам? – удивилась Анна.

– Понимаете, я столько о нем слышала, что не могла не заинтересоваться, – объяснила я.

– Ну, если вам так хочется, – пожала плечами она.

Мы прошли к скамье, сели на нее, и Анна начала рассказывать:

– Алеша хороший был. Очень хороший! С детства мечтал летчиком стать и все обещал, что он нас тогда обязательно покатает.

– А почему он у бабушки воспитывался? – спросила я. – Отец же у него был дальнобойщиком, а зарабатывают они немало. Его мать вполне могла сидеть дома и заниматься сыном.

– Характер у нее был такой, что не могла она дома сидеть, но и сына в детсад отдавать не хотела – думала, что бабушка его лучше вырастит. Она его утром приводила, а вечером забирала.

– Странно, что при таком домашнем воспитании Алексей не вырос мазаным-лизаным, – удивилась я.

– Ну что вы! – тихонько рассмеялась она. – При его-то характере! – И стала рассказывать дальше: – А потом у него мама погибла, и он стал уже постоянно у бабушки жить. Только она и без того больная была, а уж после смерти дочери на одних лекарствах и держалась, все надеялась, что до Лешиных восемнадцати лет дотянет.

– Но недотянула, – тихонько сказала я.

– Да. Я свою бабушку тогда к ней водила, когда она окончательно слегла. Она тогда все просила: «Танечка! Ты уж за Лешенькой присматривай! Женится ведь Мишка, а какая ребенку с мачехой жизнь?» Это она об отце Леши говорила, – объяснила Анна.

– Я поняла, – кивнула я.

– Так и получилось! – с горечью сказала она. – Когда его бабушка умерла, он к отцу перебрался, но постоянно прибегал к нам, особенно когда отца дома не было. Он и ночевал у нас иногда. А потом дядя Миша женился...

Она помотала головой, а я сказала:

– И он мачеху и ее любовника убил, когда их в постели вместе застукал!

– Так и было, – вздохнула она. – Мы тогда все удивлялись, почему он долго не приходит, и я в его школу сбегала, чтобы узнать, не случилось ли чего, а мне там все и рассказали. Бабушка так плакала, когда об этом узнала! Она маму тогда попросила, чтобы она адвоката хорошего нашла. Сказала ей: «Люсенька! Людям надо добро делать, и тогда оно к тебе же и вернется! А Лешенька ведь еще и сирота! Ему и прислониться-то не к кому!» Ну, мама с начальником своим поговорила...

– Михаилом Григорьевичем Гринбергом? – спросила я.

– А вы откуда знаете? – удивилась она.

– Я с ним встречалась, когда расследованием занималась, – объяснила я.

– А-а-а! – кивнула она. – Он Кацу позвонил, попросил помочь, и тот согласился.

– Дорого, наверное, обошлось? – спросила я.

– Этого я не знаю, ему бабушка заплатила, потому что ее пенсию мы на «черный день» на книжку клали. Вот деньги и пригодились! Мама с бабушкой на суд ходили, а меня не взяли – я же тогда еще маленькая была. Я потом из их разговора слышала, что Кац свои деньги не зря получил, а вот отец Лешу проклял, прямо там, в зале суда, и сказал, что он ему больше не сын.

– Мне говорили, что он очень свою жену любил и после ее смерти с горя запил, – добавила я.

– Я тоже потом об этом узнала, – подтвердила она. – Представления не имею, как можно любить женщину, если она тебе постоянно изменяет? – недоуменно сказала Анна.

– Есть многое на свете... – философски заметила я.

– Наверное, да! – согласилась она. – Мы Леше в колонию писали, посылки отправляли, а мама даже ездила. А потом Лешка вышел и к нам пришел. Он и до этого бабушку любил, а тут... Он ее просто боготворить начал и попросил, чтобы она разрешила ему ее «бабушкой» называть – раньше-то он ее «бабой Таней» звал, и она, конечно, разрешила, потому что жалела его очень. Он ее все благодарил за то, что она ему помогла, а она только отмахивалась и говорила, что просто слово свое Алевтине сдержала, когда обещала за ним присмотреть.

– А потом он снова сел, – сказала я.

– К сожалению! – печально произнесла Анна. – И его снова Кац защищал, только в этот раз Леша ему сам заплатил. Мы все на суд ходили, даже бабушка, хотя ей и очень трудно было, но мы для нее такси взяли. А когда приговор объявили, она к нему подошла и попросила: «Лешенька! Пообещай мне, что это в последний раз!» – а он ей ответил: «Бабуля! Я твоим здоровьем клянусь, что больше никогда не сяду!»

– И слово свое сдержал, потому что больше действительно ни разу не сел, – подтвердила я.

– А потом это несчастье случилось, как раз когда он... Ну, в общем, сидел, – отвернувшись, тихо сказала Анна. – Когда он вернулся... Я Лешу еще в коридоре предупредила о том, что случилось, и он с лица спал, сказал только: «Как же вы бабулю не уберегли?» А потом при бабушке он был спокойный такой, уверенный и все успокаивал ее, что она скоро поправится, а уж он за нее отомстит так, что эта тварь проклянет тот день, когда родилась на свет!

– А ваша бабушка взяла с него слово, что он не будет искать эту женщину, потому что ее бог накажет за такую подлость, – заметила я. Увидев, что Аня удивленно на меня смотрит, пояснила: – Я разговаривала с Алексеем, и он сказал мне, что ее действительно не искал.

– Понятно! – вздохнула она и продолжила: – А потом, на кухне... Господи! Как же он рыдал! Как рыдал!

– И он начал вам помогать, – вставила я.

– Да! – кивнула она. – Каких только профессоров он к нам не привозил! И травниц, и знахарок! Любые лекарства доставал! О продуктах я уже и не говорю, хотя от них-то я и пыталась отказаться, но он все равно настоял на своем. И с бабушкой он мне помогал! А она все просила его, чтобы он жизнь эту свою недостойную бросил. А он ей отвечал, что, как только она поправится, так и будет! Наверное, только благодаря ему бабушка столько лет и прожила!

– А еще благодаря вашей заботе и любви, – добавила я.

– Ну, это само собой! – отмахнулась она. – Странно, если бы было по-другому!

– Всякое в жизни бывает! – заметила я.

– А потом... В общем, бабушка утром мне сказала: «Анечка! А ведь я сегодня умру!» – В голосе Анны звучали рыдания. Она закрыла глаза рукой.

– Да, говорят, что больные это иногда предчувствуют, – печально подтвердила я.

– И она попросила Лешу позвать. Я позвонила и маме, и ему. Мама быстро прибежала – рядом ведь, потом и Леша приехал, и мы все стали бабушку уговаривать, что она ошибается, но... Она уже очень плохо говорила, с трудом, а тут, видимо, все свои силы собрала и сказала: «Лешенька! Ты уж присмотри за моими! Они ведь теперь одни останутся! А время-то лихое, как бы не обидел их кто!» И он ответил: «Клянусь, что ни один волос с их головы не упадет! Ваша семья ведь единственное светлое, что было в моей жизни!» А еще она попросила его: «Бросал бы ты эту жизнь, Лешенька! Не доведет она тебя до добра!»

– И он ей это тоже обещал? – удивилась я.

– Да! Он снова сказал, что, как только она поправится, он тут же вернется к нормальной жизни, – ответила Анна.

– Слукавил Орел! – хмыкнула я.

– А я его за это не осуждаю! – горячо воскликнула она. – Даже в такую минуту он хоть так попытался ее подбодрить! Он до последней секунды с нами был и за руку бабушку держал! Он ей сам глаза закрыл, потому что мы с мамой... – Она всхлипнула, – сами словно мертвые были! Он все хлопоты на себя взял! Все организовал! А когда мы ее хоронили, он на это место, – она повела рукой в сторону памятника Алексея, – показал и сказал, что он его для себя купил, чтобы и потом поближе к ней быть! Не смейте его осуждать! – выкрикнула она. – Да если бы только бабушка поправилась, он действительно изменился бы! Ради нее изменился! Вы не представляете себе, как он ее любил!

– Анна! Анечка! – поняв, что ляпнула лишнее, начала успокаивать ее я. – Извините меня! Это я не подумав сказала!

– Да ладно! – нехотя буркнула она. – Только зря вы его судили, ничего о нем не зная. Он нам роднее родного был!

– Но что же он не устроил вас на достойную работу? – спросила я.

– Он предлагал, только я отказалась, – ответила она.

У меня уже готов был сорваться с языка вопрос «почему», но я вовремя заткнулась, потому что поняла: да, она любила его, как брата, была глубоко благодарна ему за все, что он для них сделал, но еще она очень хорошо понимала, что рекомендация такого человека, как он, способна навсегда испортить ей репутацию, даже если бы он нашел для нее работу, никак не связанную с его, так сказать, профессиональной деятельностью. Да, впрочем, другую он и не стал бы предлагать своей сестре.

– Но вы потом с ним виделись? – осторожно поинтересовалась я.

– Да, он постоянно интересовался, как у нас дела, и, узнав, что я у Василия Васильевича работаю, спросил только, не обижает ли он меня, – ответила Анна. – Я, конечно, сказала, что нет, да это и было правдой.

– А когда вы его видели в последний раз? – спросила я.

– Живым? – спросила она.

– Ну, конечно! – воскликнула я.

– Мы с мамой и малышами во дворе гуляли, когда он подъехал и вышел из машины с женщиной какой-то, – вспоминала она.

– Такой красивой-красивой? – уточнила я.

– Нет! Она была милая, скромная и, знаете, какая-то очень домашняя, – улыбнулась Анна. – Она беременна была и, представляете, очень на нашу бабушку в молодости походила.

– Ну, тогда понятно, почему он так в нее влюбился! – покивала я.

– Они на детей полюбовались, – продолжила Анна, – а потом Леша сказал: «Ну вот! Теперь я за вас спокоен, вы в надежных руках! Пора и мне свою семью заводить!» – и на эту женщину посмотрел, а она покраснела. Мы, естественно, поздравлять его начали, а он, верите, впервые за все годы, что мы его знали, смутился. «Вот! Это моя Лиза! Она все-все про меня знает и верит мне, а еще тому, что я смогу сделать ее счастливой! Как только закончу здесь все свои дела, так уедем мы с ней к ее родне в Сибирь, где меня никто не знает, и начну я там новую, нормальную жизнь, как когда-то бабуле обещал! Так что это я с вами попрощаться приехал. Вряд ли снова свидимся! Вы уж не поминайте меня лихом!» Мы, конечно, порадовались за него, счастья им пожелали, за все то добро, что он нам сделал, поблагодарили... А он дал нам номер телефона и сказал, что, если, не дай бог, у нас что-нибудь случится, нам нужно будет только позвонить по этому номеру Геннадию, и он нам обязательно поможет.

– Да, вижу, что он действительно собирался круто изменить свою жизнь, – задумчиво сказала я и с горечью добавила: – Но не успел!

– Не успел! – печально повторила Анна мои слова. – Нам тогда какой-то мужчина позвонил и сказал, что Леша умер, и если мы хотим с ним попрощаться, то он сейчас пришлет за нами машину. Мы Максимовым сказали, что у нас дальний родственник умер и нам надо к нему съездить. Они с нами собрались, и мы их еле-еле уговорили дома остаться, а сами отправились в Затон в кафе «Татьяна», наверное, в честь бабушки названное. Леша уже в зале в гробу лежал и словно спал, а народу вокруг было очень много. Посидели мы вместе с Лизой возле гроба, поплакали вместе, а потом мы домой собрались, а она там осталась. Мужчина какой-то нас до машины проводил и сказал: «На похороны вам лучше не приходить! Не поймут вас! Но помните, что в случае чего я сделаю для вас все, что только возможно! Я Орлу слово дал! А телефон мой у вас есть! – И добавил: – Если вас это утешит, то знайте, что мы за Орла отомстили!»

– Это, наверное, был Геннадий Бархатов, – предположила я.

– Не знаю, – пожала плечами Анна. – Моя мама тогда спросила: «Как же Лиза теперь будет одна с ребенком? Может, мы ей чем-нибудь помочь сможем? Леша ведь нам не чужим был!» Он удивленно посмотрел на нас и с уважением так сказал: «Правильно Орел говорил, что вы святые люди! А за них вы не беспокойтесь! Мы их всем обеспечим и во всем поддержим!» Тут я не выдержала и спросила: «Надеюсь, что ребенок не повторит трагическую судьбу своего отца?» И этот мужчина мне твердо ответил: «Никогда! Я Орлу слово дал, что его ребенок вырастет нормальным человеком и будет жить нормальной жизнью, какой он сам решил жить, да не успел! А уж мы приглядим за тем, чтобы его никто с пути истинного не сбил!» Вот так мы с Лешей и попрощались, – потерянно закончила она.

– Какая нелепая смерть такого незаурядного человека! – покачала головой я. – Он наконец свою настоящую любовь встретил, решил новую жизнь начать и с криминалом завязать, отцом собирался стать, а его бывшая любовница отравила!

– Да? А мы этого не знали! Нам никто не сказал! – удивилась она и с ненавистью заявила: – Какая мразь! Уж если ты человека любишь, то счастлива должна быть его счастьем, а не убивать!

– Чувство собственности: раз не мне, то никому! – объяснила я. – Но ее за это убили, так что Геннадий вам правильно сказал, что они жестоко отомстили за Орла. Как и он сам отомстил за вашу бабушку, – сказала я и спохватилась: «Черт! Она же ничего не знает!» – и начала быстро выкручиваться: – То есть я думаю, что...

– Не волнуйтесь, вы не выдали никакой тайны, потому что я знаю о том, что произошло в Пензе, – слабо улыбнулась она.

– Но ваш муж?.. – удивилась я.

– Мне Тамара потихоньку все рассказала, – объяснила она. – И знаете, считайте меня кем хотите, но я Лешу понимаю! Ради бабушки, ради ее памяти он бы еще и не такое сделал!

– Если бы его судьба сложилась иначе, он мог бы стать великим человеком, – вздохнула я.

– А он таким и был! – уверенно заявила она.

Мы с ней немного помолчали, глядя на мраморного орла, и тут раздался голос ее мужа:

– Анюта! Где ты?

– Я здесь! – растерянно поглядев на меня, отозвалась она.

Капитан подошел к нам и удивленно посмотрел на памятник Алексею, а потом на нас и спросил:

– Что ты здесь делаешь?

– Мы с Анной здесь случайно встретились, – поторопилась объяснить я, чтобы не выдавать ее. – Она пришла на могилу бабушки, а я вот, – и кивнула на стелу из красного гранита.

– Понятно! – произнес он и спросил жену: – Ну, ты скоро?

– Да я уже все закончила, – ответила она.

Они вдвоем пошли к могиле Татьяны Борисовны, чтобы попрощаться с ней, а я осталась стоять на прежнем месте. Они вскоре ушли, а я с чувством искреннего уважения положила все купленные мной цветы к стеле Алексея.

– Спи спокойно, Орел! – прошептала я. – Или действительно пари в небе, как ты когда-то мечтал!

Я уже собралась уходить, когда увидела, что к его памятнику направляется группа мужчин с цветами в руках и женщина, которая держала за руки мальчика и девочку, а они с интересом оглядывались по сторонам, и было ясно, что они здесь впервые. Они подошли к стеле и удивленно посмотрели на мои цветы, а потом уставились на меня.

– А я вас помню, – сказал один из мужчин, в котором я узнала того парня, которого встретила по дороге в Пензу, и одобрительно заметил, кивая на цветы: – Это вы правильно! Орел этого достоин!

– Это папа? – спросил мальчик, показывая на высеченный на граните стелы портрет Алексея.

– Да, Лешенька! Это твой папа! – сказала женщина, и я поняла, что это Лиза.

– Здравствуй, папа! – сказал мальчик, и я почувствовала, как слезы подкатили к моим глазам, а рыдания сдавили грудь.

– Здравствуй, папочка! – тонким голосом сказала девочка и заплакала.

– Не надо, Танюша! Не расстраивай папу! – попросила ее мать.

– Привет, Орел! – сказал кто-то из мужчин. – Посмотри на своих орлят! Погляди, как они выросли! И не волнуйся за них! Мы из Алексея настоящего орла вырастим, а из Татьяны – орлицу! Будет кому твой род продолжить!

Чувствуя себя здесь лишней, я потихоньку пошла к выходу и, прежде чем свернуть на основную дорогу, обернулась назад, чтобы еще раз взглянуть на парившего в небе белого орла, бесстрашно смотрящего на солнце.

«Да, Алексей! – подумала я. – Много всякого разного было намешано в твоей душе. Беспощадная жестокость и мстительность, а рядом с этим как-то уживалась сентиментальность. Беззаветная любовь и преданность, с одной стороны, и неистовая ненависть – с другой. Много крови ты пролил! Многих людей несчастными сделал! А кого-то и счастливыми. Только не нам, самим грешным, тебя судить – ты ведь теперь по другую сторону добра и зла. Бог отныне тебе судья! Но каким же незаурядным ты все-таки был человеком!»