Глава 22 На благо государства
Возле моего подъезда стоял похожий на жука черный «БМВ». С тонированными стеклами.
За рулем — мой знакомый, а сейчас потенциальный клиент, но скорее всего представитель КЛИЕНТА — пресс-секретарь губернатора, Иван.
Мы прошли в приемную губернатора. Мне уже приходилось встречаться с ним: я выполняла заказанную мне, прямо скажем, не очень приятную работу, связанную с его женой и дочерью.
— Садитесь, Танечка, — приветливо улыбнулся губернатор и подвинул ко мне чашку с кофе. — У нас большие неприятности. Мы очень надеемся на вас. В вашем распоряжении будет и транспорт, и люди, и все, что скажете. Речь идет о безопасности государства.
— Не переоцениваете ли вы меня? — спросила я, немного нервничая.
— Нет. Суть дела заключается в следующем: сегодня из одного секретного конструкторского бюро были похищены документы. Расчеты. Кодированный сейф был открыт самым естественным образом. То есть открыл кто-то из своих.
— Мне надо их найти?
— Нет. Документы мы нашли сразу же. Они были просто разложены на столах и на полу…
— Понятно. Пленка, конечно, удобнее.
— Вот видите. Это вы себя недооцениваете. Но самое ужасное заключается в том, что эти документы являются как бы приложением к одному очень важному стратегическому проекту…
— Значит, все остальное на протяжении какого-то времени тоже переснимали? И если раньше хватало времени на то, чтобы убрать бумаги на место, в сейф, то сегодня вору помешали это сделать. Так?
— Вы все ловите на лету… Без этих расчетов проект не имеет смысла. Преступник был в курсе всех дел КБ. Позавчера закончилась очередная, заключительная проверка расчетов. Завершилась титаническая, кропотливая работа… Нельзя допустить, чтобы проект соединился с этими последними цифрами. Это очень опасно. Конечно, люди уже работают, спецотдел занимается выявлением лиц, которые имели доступ к сейфу. Нам надо спешить.
У меня даже ноздри затрепетали, когда я услышала все это. Я ощутила профессиональный зуд, появляющийся, когда чувствуешь, что напала на верный след.
А ведь я ждала, ждала, что наступит день, когда появится недостающее звено в цепи не связанных на первый взгляд событий. Практически почти все нити находились теперь у меня в руках. Это была большая удача.
Я едва сдержалась, чтобы не выдать охватившую меня радость.
— В вашем подчинении будет сорок человек. Этого достаточно?
О подобном я даже и не мечтала.
Губернатор взял трубку и пригласил какого-то Селиванова.
— Знакомьтесь, Борис Васильевич Селиванов, сотрудник ФСБ.
Мужчина, каких много. Невзрачный, из молчунов. Одет в штатское.
— Каким образом я буду связываться с вами? — спросила я, когда нас с Селивановым провели в маленькую комнатку, находящуюся позади кабинета губернатора, где нам никто не смог бы помешать.
Он достал миниатюрную рацию, способную уместиться на моей ладони. Я уже работала с такой. Она была просто прелесть. Очень удобная в обращении.
Рация исчезла в моей сумочке.
— У вас уже есть какие-нибудь мысли на этот счет? — спросил меня Селиванов. И хотя лицо его было на первый взгляд непроницаемым, чувствовалось, что он напуган и что просто-таки сгибается под тяжестью свалившейся на него ответственности.
— Вы будете записывать или так запомните?
— Запомню, — отрывисто, как солдат, ответил он.
— Значит, так. Мне нужна карта города с отмеченными на ней булочными и пекарнями. Но важно, чтобы на вывеске было именно слово «ХЛЕБ», а не «БУЛОЧНАЯ» или «КОНДИТЕРСКИЕ ИЗДЕЛИЯ». Это действительно очень важно. Далее. Список фирм, которые занимаются изготовлением рекламных щитов и вывесок. Только нужно действовать очень быстро. Иначе микропленки будут потеряны навсегда.
Селиванов смотрел на меня как на сумасшедшую.
— Булочные? Но почему?
— У нас с вами нет времени на то, чтобы объясняться друг с другом. Случилось так, что параллельно со своим следствием я вела еще одно. Оно пересекается с заданием, которое вы мне поручили. Это просто стечение обстоятельств. Поэтому я пришла к вам, можно сказать, подготовленной. А теперь мне срочно нужна машина. — Я встала, давая понять, что разговор закончен.
— С водителем?
— Ни в коем случае. Я привыкла работать самостоятельно. — Я помедлила немного, а потом добавила: — Но, естественно, в разумных пределах. Если мне понадобится ваша помощь, я сразу же сообщу вам при помощи этой чудесной вещицы. — Я похлопала по своей сумочке, имея в виду рацию. — Я не буду изображать из себя героиню, которая из принципа действует только в одиночку. Я нормальный человек, и, соответственно, мне хочется пожить подольше. — Я улыбнулась и направилась к выходу.
Селиванов отдал мне ключи от своей служебной машины, новенькой «Волги», сам пересел в скромные голубые «Жигули», и мы с ним разъехались в разные стороны.
Мне пора было навестить хромого Храмова. ХРОМОГО ХРАМОВА. Какая-то скороговорка для учащихся хоровой студии.
Я открыла дверь.
— Мне нужно в туалет! — заорал он, едва заслышав звон ключей. — Бы-ыстро!
— Как это пошло, — поморщилась я, заходя в комнату и развязывая его. — Говорить с девушкой о таких пустяках.
Он ринулся в туалет. Вышел оттуда, рухнул на диван и принялся растирать натертые до крови ремнями и веревками запястья и щиколотки.
— Ты — садистка, — сказал он, бросив на меня презрительный взгляд.
— А я, между прочим, утром делала вам перевязку, — напомнила я ему, ставя чайник на плиту.
Пока чайник грелся, я переоделась в удобные шорты, майку, джинсовый жилет с множеством карманчиков для всякого рода огнестрельного оружия, раций, магнитофонов, диктофонов, фотоаппаратов, духов и помады. Затем укомплектовала жилет самым необходимым, не забыв о сигаретах и зажигалке, и в таком вот обмундировании принялась за приготовление зверского салата. Я называла его «зверским», потому что готовила этот салат исключительно в тех случаях, когда бывала зверски голодна. Как сейчас. У меня было мало времени. Я ведь собиралась в филармонию…
Говядина и майонез — салат готов. Благо, что кусок отварного мяса я успела купить в кулинарии возле дома.
Поставив салатницу прямо перед носом злого, как черт, Храмова, я от души повеселилась, глядя на то, как набросился он на еду.
Затем мы попили кофе.
— Вы по-прежнему собираетесь пристрелить меня при первом удобном случае? — спросила я его, угощая клубникой.
— То же самое я хотел спросить у вас, — ответил мне Валентин Георгиевич с набитым ртом. — Я лично — нет. Вы прекрасно готовите. Если бы вы еще не совали свой хорошенький носик в мужские дела, так вам вообще цены бы не было.
— Вы можете идти домой, — сказала я, посмотрев на часы. Люда уже наверняка справилась со своим заданием и дома наряжается перед зеркалом, чтобы идти в филармонию.
Мне же показываться на концерте в шортах и жилете было хоть и не очень прилично, но обязательно, поскольку после антракта я намеревалась с помощью оперативных сведений, добытых людьми Селиванова, развернуть активную деятельность в поисках микропленок.
Поэтому я достала из шкафа длинный черный балахон в блестках, привезенный мне одним приятелем из Парижа, черный тюрбан на голову, такие носят миллиардерши на Западе, отправляясь на светский прием (кстати, мне кажется, что они надевают эти шикарные тюрбаны — с перьями или стразами — только потому, что редко моют голову или экономят на парикмахерах). Накладные ресницы, румяна, красная блестящая помада и пол-литра туалетной воды «10-я Авеню». Вот и весь, собственно, прикид.
Я заглянула в рекламную газетенку, которую доставляют всем жителям города бесплатно — за красивые глаза, и просмотрела репертуар. Лучше уж я сходила бы в кино на какой-нибудь боевик с Синтией Ротрок, чем на предстоящий концерт старинной музыки. «Главное, Таня, — проинструктировала я сама себя, — не засни на Вивальди и Куперене».
Я достала ножницы и скрепя сердце сделала незаметный разрез на черном балахоне, чтобы в случае опасности было удобно доставать из жилета пистолет. Балахон был многослойным, широким, поэтому я даже порепетировала перед зеркалом — под каким углом просовывать руку в прорезь, а точнее, в прорези, чтобы без промедлений выхватить оружие.
Храмов все это время крепко спал на диване, подложив под щеку руку. Ну прямо детсадовский ребенок из младшей группы.
— Господин Храмов, подъем! Кто спит, того — сами понимаете — убивают.
Он открыл глаза и сел.
— Между прочим, я вас давно отпустила домой, а вы уснули как сурок. Вам что, понравилось у меня?
Он похлопал себя по животу.
— Я чревоугодник, — признался он сонным голосом.
— Это я заметила. Поедемте. Всему рано или поздно приходит конец.
— Какой еще конец? — встревожился он, на ходу застегивая рубашку и еле поспевая за мной на лифт.
— С Клаусом все покончено. Он сдался.
Храмов молчал. Хороший человек. А самое главное — верный своему слову.
Я же болтала просто так, чтобы окончательно запутать его, сбить с толку. Я произносила какие-то общие фразы, смысл которым могло придать лишь воображение самого Валентина Георгиевича. Тем более что рыльце его было в пуху.
— Он с вами делиться не будет, — бросила я фразу, которая, ударившись о мыслительный аппарат Храмова, проникла в него и, судя по его лицу, прочно там укрепилась.
— Вы же только что сказали, что он сдался. Не вижу логики.
— Это Клаус сдался… а ОН (я намеренно сделала ударение на таинственном незнакомце, очень влиятельном, от которого, быть может, и зависит дальнейшая судьба Валентина Георгиевича) с вами делиться не будет.
Мой расчет был предельно простым. В любом деле существуют заказчик и исполнитель. Заказчик платит деньги. Это основной рычаг. Заказчик может заплатить больше, а может и меньше, а может и вообще ограничиться авансом, в зависимости от того, как выполнена работа. Если же Заказчик намерен сотрудничать с Исполнителем и дальше, то он заинтересован в том, чтобы удержать его, а этого можно добиться лишь с помощью денег. Все так просто.
Храмов отправился к себе домой — зализывать раны. Я же, завернув за угол, села в селивановскую машину, доехала до гаража и там снова поменяла номера — благо у меня была их целая коллекция. Я понимала, что фээсбэвские номера знает любой гаишник и шпион, да и вообще каждый мальчишка в городе. А вот мои — личные, так сказать, — номера знаю только я.
Я ехала медленно, наслаждаясь ездой и глядя по сторонам на зеленые бульвары и фонтаны, на красивых, загорелых людей… На заднем сиденье лежал шедевр моего собственного исполнения: копия «кафельного» пейзажа. Я бы назвала его «Кровь на кафеле». Зловещее, с фрейдистским запашком название.
Я с позволения администраторши прикрепила это антихудожественное, явно сюрреалистическое произведение на центральную стену фойе и подошла к буфету, чтобы выпить холодного апельсинового сока. Что-то меня ждет сегодня?
В рукаве запищала рация.
Я отошла в сторону, спряталась за колонну и поднесла руку к уху.
— Мы потеряли вас из виду, — услышала я беспокойный голос Селиванова.
— Я поменяла номера. Мне это было необходимо.
— Интересно… Как вам передать информацию по булочным и пекарням?
— Подъезжайте к семи к филармонии. Я выйду — на мне будет черный балахон, вы можете меня узнать только по нему, — подойду к вам и попрошу прикурить.
— Добро.
Сеанс связи был окончен. Я вышла в фойе и стала жадно рассматривать зрителей. Некоторые подходили к моему «пейзажу» и подолгу рассматривали его. Я отыскала глазами Наталию Петровну, билетершу, спросила у нее про Клавдию Михайловну.
— У нее внук заболел, — сказала она. — Родители в Тюмени живут, так она сама его воспитывает… Правда, они деньги высылают.
— Что нового? Ничего не вспомнилось?
— Ходят в основном постоянные зрители, вот только Храмова что-то давно не вижу… О нем некоторые мои знакомые спрашивают, — она улыбнулась, — а я откуда знаю, почему его нет? К нам из Чехии такой знаменитый саксофонист приезжал, Храмов любит саксофон, он его слушает, закрыв глаза… А вот чего-то не появляется. Может, заболел…
«Еще как заболел», — подумала я и отошла от билетерши.
И вдруг я почувствовала взгляд. Затылком. Я повернулась и увидела совершенно белое лицо. Оно принадлежало женщине. Белое лицо и красные губы. Огромные глаза пожирали «кафельный» пейзаж.
Я знала эту женщину. Но она узнать меня в такой одежде и гриме не могла.
Я подошла к ней.
— Нравится? — спросила я. И она вздрогнула, как если бы я нечаянно коснулась чувствительного места на ее локте.
— Что за мазня! — процедила она сквозь зубы. — И кому пришло в голову повесить это на центральной стене, на виду у всех!
— А по-моему, очень даже мило…
— У вас дурной вкус, — заметила она и отошла от стены.
Клавесин, лютня, гитара, флейта — все это, конечно, замечательно, но мне не давала покоя эта женщина. Я нарочно села таким образом, чтобы видеть ее.
И я дождалась. Минут через десять после начала концерта она поспешно вышла из зала. Я за ней.
Спрятавшись за колонну, я наблюдала. Вот она подошла к картине, если можно так назвать это творение, подняла руки и коснулась ее ладонями. Затем резко повернулась, и я услышала стук ее каблучков на лестнице, ведущей в гардероб и туалеты.
Пока она подкрашивала губы у зеркальной стены гардероба, я незаметно проскользнула в туалет и заперлась в кабинке. В щель мне было видно все кафельное пространство. Здесь несколько дней назад убили Даню.
Женщина вошла в туалет и замерла, скрестив руки на груди. Глаза ее горели. Она опустилась на корточки и обхватила руками голову. Ее странное поведение заинтриговывало меня все больше и больше.
«Простите меня», — услышала я и почувствовала, как моя кожа покрывается мурашками.
Она все знала. Она знала Кафельщика. Она просила за него прощения.
Она ушла. Многое за эти последние полчаса стало ясным.
Я посмотрела на часы: пора было встретиться с Людой и Селивановым.
С Людой я столкнулась возле кассы. Увидев меня, она вернула только что купленный билет обратно. Бросилась ко мне.
— Я была там. И встретилась с Храмовым, который как раз откуда-то вернулся. Я сказала, что у меня возникли проблемы. Сочинила про беременность. Даже инсценировала полуобморочное состояние и, пока Валентин Георгиевич бегал за водой на кухню, заглянула во все комнаты. В одной из них лежал мужчина. Он бинтовал ногу. Я едва успела вернуться в гостиную. Мы поговорили с Храмовым об Аркадии, я просила, чтобы Храмов организовал мне еще одну встречу с ним… В общем, это уже неинтересно и не имеет никакого смысла… — Она замолчала и, раскрасневшись, добавила: — Мы скоро уезжаем.
— Кто это мы и куда? — спросила я, хотя уже догадывалась обо всем, что она собиралась мне сказать.
— С Сережей. Сначала в Москву, а оттуда… за границу! — Глаза ее блестели.
— Ты рано радуешься. Нельзя доверять человеку, которого почти не знаешь…
— Он хороший… Ему только надо закончить в Тарасове какие-то очень важные денежные дела, и все!.. Он вовсе не лакей, как тебе могло показаться. Просто он ждал удобного случая. Ты себе не представляешь, как я рада…
Мы вышли с нею на улицу.
— Подожди, мне надо найти кого-нибудь, чтобы прикурить. — Я достала сигарету и подошла к стоявшему возле машины Селиванову.
— Дом артистов, квартира шесть. Там находятся Клаус Круль и Валентин Храмов. Вот с них не спускайте глаз. Установите слежку. Давайте сюда… — Я взяла у него из рук пачку «Мальборо», в которой сейчас обретались все булочные и пекарни города.
Я вернулась к Люде.
— Какой джентльмен, — сказала она, — надо же, всю пачку отдал.
Я не могла ей сказать тогда, что в этой пачке, кроме булочных, находилась бомба, способная разрушить ее и без того эфемерное счастье.
— Решай, конечно, сама. — Я с грустью посмотрела на ее восторженное лицо и попрощалась с Людой.
В филармонию возвращаться было незачем. Я видела, как женщина, которая упрекнула меня в дурном вкусе, удаляется от филармонии быстрыми шагами, держа в руках рулон ватмана — копию бессмертного шедевра Кафельщика.
Я села в машину и поехала искать какое-нибудь тихое место. Этим местом оказалось маленькое кафе неподалеку от сквера. Я села, достала тонкие листочки с компьютерным шрифтом и принялась разглядывать найденный в пачке «Мальборо» план города с помеченными на нем крестиками булочными.
Я понимала, что нужная мне булочная должна находиться где-то в центре города. Поэтому сразу же очертила круг радиусом пять километров от гостиницы. Он почти совпал с таким же кругом, в центре которого был дом артистов.
Булочных с вывеской «ХЛЕБ» было всего двадцать.
И я, вернувшись в машину и сняв там с себя черный балахон, поехала по первому адресу.
На все у меня ушло часа полтора. Вывеска должна находиться на досягаемом уровне, иначе как в нее спрятать контейнер? Таких вывесок я не обнаружила.
Очевидно, я просчиталась.
Ну не могли столь достойные люди, как Клаус Круль, Валентин Храмов или Вагнер (а в его причастности к этому делу я нисколько не сомневалась), носиться по городу с лестницей в руках, чтобы достать контейнер.
Я остановила машину возле единственного, открытого в столь поздний час магазинчика с фотопринадлежностями и вдруг увидела стоящий прямо перед моим носом рекламный щит, а если быть точнее, то просто фанерный щит, информирующий о том, что в этом магазине, очевидно где-то в его недрах, можно приобрести «ГОРЯЧИЙ ХЛЕБ».
Буквы были сделаны из полого пластика.
Я вышла из машины, подошла к щиту и запустила руку под букву «б»…
