Глава 9
До двух часов, когда местное телевидение передало короткое интервью "дядюшки", я успела еще проинструктировать также УФСБ в лице майора Кедрова.
Выслушав мой отчет за последние три часа, окончательные выводы и предложения, майор вынес свой вердикт: идейка, конечно, бредовая, но именно поэтому может сработать.
- По крайней мере, парень, который две недели не может починить замок в собственной комнате, должен проглотить твое техническое чудо без вопросов, - изрек Серега.
Разумеется, мужское самолюбие и честь мундира не позволили ему просто сказать: "Татка, какая же ты умница, а я, дурак, не додумался!"
Но этого я и не ждала. Однако по тону майора мне стало понятно, что внутреннее напряжение, которое не отпускало его с момента нашей встречи вчера утром, наконец-то стало спадать. Серый поверил в успех, и в его голосе появились обычные нотки добродушного превосходства.
Я, конечно, была не против: мой друг детства имел на это право - как мужчина и как офицер ФСБ.
- Лады, старушка. Бегу согласовывать. Но считай, что все подписано и утверждено. Больше тебе не звоню: дел прорва, а времени в обрез!
- Постой, а план театра у вас есть? - запоздало спохватилась я.
- Да уж как-нибудь, с Божьей помощью, - хихикнул он.
И в самом деле: глупый вопрос!
- Кстати, насчет театра, если случайно увидишь меня на спектакле, бросаться мне на шею необязательно.
- Ну, зачем же на шею, товарищ майор. Я возьму под козырек и крикну: "Слава КПСС!"
- А что, по содержанию - совсем неплохо.
Только сделаешь это в другой раз. Да, Татка... Будь там поосторожнее с этим твоим "странником", ладно?
- Бросьте, Сергей Палыч. Единственного оружия, которым он владеет, я перестала бояться давным-давно.
- Нахалка! Я кладу трубку.
Дон Мигель Мартинес на моем телеэкране тоже был традиционен - то есть просто великолепен. Правда, тревоги и несчастья последних двух суток не прошли для него даром: резче обозначились морщинки на лбу, которых я до сих пор не замечала, и под глазами легли темные тени, отчего они стали казаться еще больше (возможно, все это было отчасти результатом неудачного освещения). И конечно, сейчас он не улыбался.
С ним беседовал сам мэтр тарасовского ТВ, занимающий, если не ошибаюсь, пост заместителя председателя нашей телерадиокомпании.
Мигель выразил глубокое сожаление, что российские средства массовой информации, и в частности одна из популярных газет дорогого его сердцу Тарасова, очень быстро переняли худшее, чем печально знаменита западная пресса: стремление к дешевым сенсациям в ущерб не то что такту и порядочности, а просто элементарной правдивости.
- Так откровенно дезинформировать читателей на основании одного только анонимного телефонного звонка в редакцию - подобное вряд ли можно назвать журналистским профессионализмом!
"Дядюшка" взял "Тарасовский вестник", лежащий перед ним на журнальном столике, и процитировал:
- "К сожалению, нашему корреспонденту не удалось оперативно связаться с самим Мартинесом и задать ему прямой вопрос..." - Он снова поднял глаза в камеру. - Тоже ложь. Никто и не пытался "оперативно связаться" со мной по данному вопросу. Вчера весь вечер после спектакля я находился у себя в номере, и, полагаю, мой гостиничный телефон не является тайной для журналистов: я постоянно получаю много звонков, в том числе и от представителей прессы. Так что задать мне "прямой вопрос" именно вчера вечером было очень просто, но корреспондент "Тарасовского вестника" предпочел запустить газетную "утку".
- То есть вы утверждаете, господин Мартинес, что так называемый плащ Радамеса никто не похищал?
- Разумеется. Именно это я и утверждаю.
Плащ Радамеса как ни в чем не бывало висит в моем номере в шкафу с сейфным замком, который, согласно условиям контракта, был предоставлен мне принимающей стороной специально для хранения этой драгоценности.
Ни один мускул не дрогнул на правдивом лице кабальеро! Я пришла в восхищение: во врет, а...
- Господин Мартинес, не считаете ли вы, что в этих условиях было бы целесообразно привезти знаменитый плащ в студию и продемонстрировать нашим зрителям? Чтобы, так сказать, разом расставить точки над "i"?
- Нет, мне это не кажется целесообразным. - Вежливая улыбка "дяди" не демонстрировала его "рекламных" зубов. - Это выглядело бы так, будто я занервничал и желаю оправдаться. А у меня такого желания нет. И я абсолютно спокоен. Точки над "i" расставит завтрашний спектакль. Давайте поступим так, как советовал корреспонденту "Вестника" анонимный информатор: доживем до завтра! Вопреки всем досужим домыслам, я выйду завтра на сцену Тарасовского оперного театра в образе Радамеса. И разумеется, на мне будет знаменитый плащ, очень мне дорогой - не своим долларовым эквивалентом, а как подарок моих друзей, людей, которые меня любят. Тот самый плащ, который газетчик уже записал в "похищение века"!
Мигель смотрел сейчас прямо мне в глаза. Вот это рисковый мужик! Неужели он так верит в мои способности? Или просто в удачу?.. Да если только наша сегодняшняя ловушка не сработает... Если Лебедев окажется еще капельку умнее... Брр!
Что тогда будет с репутацией фамозо кантанте?
С карьерой майора Кедрова?!
Кажется, именно теперь, когда мне наконец-то все поверили - и клиенты, и коллеги, - сомневаться в успехе настал мой черед. К черту! Но пасаран, Мигель!
Кажется, он собирается еще что-то добавить?
- Кстати, пользуясь предоставленной мне возможностью, хочу сказать, что весь гонорар за мое завтрашнее выступление, сумма которого оговорена в контракте, я передаю нашему ., то есть вашему замечательному академическому театру оперы и балета, устроившему такой великолепный праздник чудесной музыки.
Браво, Мигель! Вот это жест! И как это достойно кабальеро... А уж гонорарчик-то у тебя, наверно, ого-го... Не моим чета. Впрочем, мне и моих хватит: заработать бы их только!
Рассыпавшись в благодарностях от имени театра и всего города, мэтр задал гостю студии последний вопрос: не собирается ли он обратиться в суд с иском к "Тарасовскому вестнику" о защите чести и достоинства?
Надо было видеть Мигеля!
- Нет, не собираюсь. У меня есть основания полагать, что мои честь и достоинство - это категории достаточно высокой пробы. И они не пострадают от того, что кто-то пытался посадить меня в лужу, но в результате сел в нее сам! У меня и в самом деле была мысль предъявить этой газете иск на какую-нибудь символическую сумму - скажем, один рубль. И выиграть это дело в суде с единственной целью - воспитательной. Но я рассудил, что мои адвокаты слишком занятые люди, чтобы загружать их еще и командировками в Россию... Нет, судиться я не буду. Но я надеюсь, что у редакции "Тарасовского вестника" хватит мужества извиниться по доброй воле - если не передо мной, то хотя бы перед своими читателями. Право, есть за что!
В общем, он размазал этих газетных ребят по стенке - без всяких судов, без шпаги и даже без единого грубого слова. Только ведь с них все - как с гусей вода...
Я уже стала серьезно волноваться, не опоздает ли к началу операции мой чрезвычайно занятый сегодня "дядя": в номере его, конечно же, не было. Длинные гудки в трубке просто сводили меня с ума. И сам он за целый день не позвонил ни разу...
Однако в половине пятого вахтерша в театре приветствовала меня сообщением, что мой дядя приехал десять минут назад и ждет меня в кабинете директора. Слава Богу!
Но оказалось, что Бог сделал даже больше: самого Федора Ильича в его кабинете в этот момент не было - куда-то отлучился. Поэтому мы с Мигелем смогли поздороваться по-родственному (правда, я предварительно убедилась, что шторы в кабинете спущены). Он выглядел несколько смущенным после своего вчерашнего ночного звонка, но все же припал ко мне, словно к источнику силы и вдохновения, даже не сняв с меня пальто.
А когда, наконец, до этого дошла очередь, у героя-любовника отпала его волевая нижняя челюсть:
- Таня... И вы собираетесь идти к нему.., в этом?
- А что делать, Мигель? Иначе он не поверит, что я пришла его соблазнять, и поймет, что мы специально заманили его в ловушку.
- Нет, это невыносимо! Я убью его!!!
- Этим вы сорвете всю операцию и оставите себя без плаща, а майора без наркотиков. Он вам этого не простит.
- К черту! Я вас к нему не пущу. Да я вас вообще в этом и за порог кабинета не выпущу! Вы, в конце концов, моя племянница, дочь моей сестры, вы меня компрометируете!
- Ну, дон Мигель, дядя за племянницу не в ответе. Но если вас так это волнует, пожалуйста, я завернусь в шаль! Специально захватила, предвидя ваше пуританское возмущение, "дядюшка".
- Ах, черт возьми, да я же не за свою нравственность переживаю. Ведь он ее тут же с вас сдерет, эту шаль!
- Да уж конечно, придется кое-чем пожертвовать ради дела. Поэтому не задерживайтесь, чтобы жертвы не оказались слишком большими.
Вы должны появиться в партере ровно в пять пятнадцать. В том случае, конечно, если Лебедев не опоздает, но об этом вас известят. Вы ведь переговорили с Сергеем?
- Да, да, и с Сергеем, и с Федором, я все помню. Не беспокойтесь, не опоздаю! Говорю вам, я бы с удовольствием оказался там еще раньше вас и проучил бы этого донжуана!
- Не вздумайте, Михаил. Будьте молодцом.
Я постаралась смягчить его праведный гнев еще одним поцелуем, но мое предстоящее свидание с другим слишком волновало Мигеля. Переведя дух, он схватил меня за голые плечи:
- Что он вам говорил, Таня?
- Вы опять за свое? Да что же это такое, в самом деле!
- Что вам говорил этот подонок?!
- Не беспокойтесь, все, что надо, сказал! - Я не на шутку разозлилась. - Все, чего я от вас никак не дождусь, фамозо вы кантанте! Чурбан бесчувственный... Только на сцене вы и смелый!
- Таня... Я.., я.., чурбан? Ну, это уже... Я бесчувственный?!
В общем, если бы не своевременное появление хозяина кабинета, меня, скорее всего, ожидала бы участь Дездемоны или даже Кармен (если бы под руку "дядюшке" попался какой-нибудь колюще-режущий предмет). Мы едва успели оторваться друг от друга, чтобы не делать Федора Ильича очевидцем нашей сексуально-психологической разборки.
Первое, что я сделала после этого, - достала из пакета огромную тонкую шаль с люрексом. Наброшенная на плечи, она полностью скрыла под собой мое платье (что было совсем не трудно), а заодно и большую часть меня.
Я дала своим клиентам последние наставления, мы сверили часы, и...
И мне, собственно, было уже пора.
Сцену безмолвного прощания Татьяны и Мигеля я опускаю. Герой выглядел раскаявшимся грешником в аду. По-моему, он все осознал.
В пять минут шестого я свернула с широкой мраморной лестницы в знакомый коридор со стеклянной галереей. Только что навстречу мне попался приглаженный паренек в костюме с иголочки, выглядевший, как студент консерватории.
Из его нагрудного кармашка торчал уголок белого платка. Это означало, что мой "клиент" (еще один!) уже на месте.
"Дорогой Коля" - надо отдать ему должное! - тоже принял меры, чтобы мне понравиться. Разумеется, моя шаль здесь не понадобилась, он ее сразу отложил в сторону. К тому, что обнаружилось под шалью, Лебедев отнесся гораздо спокойнее, чем Мигель: ведь он, в отличие от "дядюшки", знал, что все это предназначается ему. Так что мне пришлось начать "жертвоприношение" в первые же секунды нашего свидания. Должна отметить, было не очень трудно притворяться; что мне все это нравится.
На мое счастье, "одинокий странник" не стал гнать лошадей. Получив некоторый аванс, он расслабился и решил, что теперь можно немного потрепаться, благо имелась и подходящая тема.
- Слушай, Танек, а правда, что ли, у твоего "дона" плащик свистнули? Все только об этом и болтают.
- Ой, да я-то почем знаю? Меня уж все замучили сегодня вопросами... Думаешь, он со мной это обсуждает?
- А ты его не спрашивала, что ли?
- Как это не спрашивала? Спросила, конечно. Так он мне то же самое и сказал, что по телику. Ты видел?
- Видел, видел. Ты думаешь, темнит?
- А Бог его знает? С директором он все секретничает, с Федором Ильичом... Ко-оль! Что это ты все про плащ да про дядю...
Я потянулась к нему, демонстрируя, что тема плаща меня нисколько не интересует. Лебедев исполнил, что требовалось, но было понятно, что его-то сейчас больше интересует как раз разговор.
- А ты сама видела плащ Радамеса?
- Нет, откуда? Он же все время у Мигеля в номере, под замком. А я у него не была.
Ему наверняка известно от Аннушки, что я была у Мартинеса, но будет выглядеть естественно, если я постараюсь это скрыть.
Лебедев взял меня за подбородок (терпеть этого не могу!), пристально-насмешливо посмотрел в глаза:
- Не была?
- Нет...
- Ну ладно... А со стороны посмотреть, так отношения у вас очень теплые!
- Скажешь тоже!
Я осторожно взглянула на часы: оставалось две минуты.
- Это он на публику работает. Нужна я ему больно.., бедная родственница! Ему от меня другого тепла требовалось, Коленька.
Ой, держите меня... "Одинокий странник" решил тоже разыграть сцену ревности!
- Ка-зел! Из самого уже песок сыплется, а туда же!
- Ну уж прямо и "песок", скажешь тоже! Он еще вполне...
- Чего? - Лебедев отстранился, не отпуская моих рук, и смерил меня презрительным взглядом:
- Так, может, ты его уже испробовала, а?
Вернее, он тебя...
- Ах, ты мне будешь мораль читать!.. - Я сделала ненастоящую попытку вырваться, и у меня, конечно, ничего не получилось.
- Иди сюда... - Он не грубо, но очень настойчиво притянул меня к себе вплотную. - Сейчас я тебе покажу, как это делается, твоему дяде Мише и не снилось...
Мы сидели на банкетке неподалеку от двери склада. Вернее, теперь уже почти лежали.
И тут за этой самой дверью раздался отчетливый шорох. Я схватила нового "героя-любовника" за руку.
- Коля! Там кто-то есть...
- Не ерунди. Никого там нет.
Шум повторился, хотя и несколько слабее.
Театральный звукорежиссер постарался на славу: было полнейшее ощущение, что шорох слышится со склада, хотя на самом деле источник звука находился вверху, над нами.
Лебедев тоже прислушался.
- Мыши, наверное. Не бойся.
- Мыши! - взвизгнула я. - Как это: "мыши" и "не бойся"! Там заперто, Коля?
- Нет, Валерка забыл запереть, балда. Я смотрел, там никого.
- Коль, посмотри еще! Если это мышь, она может выскочить сюда. Я с ума сойду!
- Дурочка...
Однако новое шуршание за дверью заставило Лебедева чертыхнуться и вскочить на ноги:
- Да это уже и не мышь, а будто кабан! Может, кошка забралась?
Он распахнул дверь темного склада и прислушался. Я с опаской выглядывала из-за его спины, чтобы он, чего доброго, не повернул обратно.
Сделав шаг вперед, Николай включил свет.
Ни кабана, ни кошки, ни даже мышки в пределах видимости, конечно, не было. А шорох явственно слышался теперь сверху, из партера.
- Черт, как я сразу не догадался! - усмехнулся Лебедев. - Это наверху. Здесь слышимость аховая.
Он увлек меня к выходу, но внезапно приостановился:
- Постой-ка, Танек...
Бессвязный шорох в партере постепенно облекся в форму мужских шагов, затем послышались голоса.
- Вы закончили здесь? - начальственно спросил кого-то директор.
- Да, Федор Ильич, ухожу, - ответил женский голос.
Мягкие шаги и - звук прикрывшейся двери партера.
- Вот, Мигель, теперь мы одни. Отойдем подальше.
- Здесь нас не услышат, Федор? - спросил нервный голос фамозо кантанте.
- Исключено. До первого звонка нам тут не помешают. А то у меня в кабинете сами видели, что творится.
Я попробовала увлечь Лебедева к выходу, но он крепко обхватил меня за плечи и не двинулся с места.
- Федор с твоим... - Он мотнул головой в сторону потолка. - Послушаем, Танек. Может, что интересное расскажут, а?
- Ко-оль!
Я сделала вид, что мне все это не нравится, но он только приложил палец к губам и весь превратился в слух. Слабая женщина, конечно, не стала перечить мужчине и господину.
- Так что вы хотели рассказать мне, Мигель?
Это касается плаща Радамеса?
- О madre mia, ну конечно! Я ни о чем другом сейчас и думать не могу. Эта паршивая газетенка заварила такую кашу, я вам скажу! А туг еще КГБ со своим советом...
- ФСБ, Мигель, ФСБ!
Кошачьи глаза Лебедева оставались тусклыми, на губах застыла равнодушная усмешка, но его пальцы чуть сильнее впились мне в плечо.
- Ну да, только какая разница... Содержание-то осталось прежнее! Я говорю - посоветовали мне выступить по телевидению и от всего этого откреститься. Ясно, что они спасают честь мундира. Но если сегодняшняя операция не даст результатов, Федор, то что будет? Они-то останутся в стороне, а меня после завтрашнего провала все газеты мира смешают с грязью как лгуна и душителя свободы прессы!
Черт побери, "дядюшка" играл смятение превосходно! Да он не только фамозо кантанте, но и фамозо артисто... Впрочем, возможно, "артист" по-испански звучит совсем не так.
Я чуть было не позабыла, что мне тоже надо убедительно изображать удивление, но вовремя спохватилась.
- Полно вам убиваться, Мигель, еще не все потеряно! В ФСБ же не дураки сидят. Мы с вами со вчерашнего дня не говорили... У них появился подозреваемый ?
- Нет, пусто. В том-то и ужас ситуации! Вернее, они подозревают одного человека.., из моего прежнего окружения здесь, в Тарасове. Но против него никаких улик. И еще они считают, что у него есть сообщник, который имеет отношение к вашему театру.
- О Господи!
- Да, милейший Федор Ильич, потому я и затеял с вами этот тайный разговор. Некоторые обстоятельства слишком явно указывают на причастность к похищению плаща человека театра.
И более того: в ФСБ склонны считать, что этот самый сообщник спрятал плащ Радамеса где-то здесь, в этих стенах.
- Но это безумие! Вы не шутите, Мигель?
- Увы, мне не до шуток. Они обыскали весь город, Федор. Проверили всех хоть сколько-нибудь подозрительных, всех их родственников, друзей и знакомых. Камеры хранения, даже банковские сейфы. И всюду пусто, понимаете? Вместе с тем они уверены, что плащ Радамеса не вывозили из Тарасова. Вот почему они склонились, наконец, к тому, что плащ находится в театре. А это значит, что, скорее всего, плащ спрятал человек, который работает здесь! Но на проверку каждого члена коллектива уйдет уйма времени, поэтому они решили действовать иначе.
- Я просто не верю своим ушам, я потрясен, дон Мигель... Так, значит, эта операция сегодня... у нас?!
- Да, господин директор. Тотальный обыск.
Сразу после спектакля, как только зрители разойдутся. Они перетряхнут все, заглянут в каждую щелочку. Думаю, искать они умеют. Это моя последняя надежда, Федор! Я решил сказать вам, чтобы это не стало для вас неожиданным ударом.
Я знаю, что вы надежный человек, и не меньше меня и ФСБ заинтересованы в том, чтобы плащ Радамеса был найден и чтобы это дело не получило огласки.
- Да... Спасибо вам... Мигель", что предупредили...
Послышался скрип кресла, и тут же - смятенный голос Мартинеса:
- О Господи, что с вами, Федор?! Вам плохо!
- Нет, нет, не беспокойтесь... Сейчас отпустит. Все эти ужасные события... Ну вот, полегчало.
Однако мой второй клиент тоже неплохо справляется с ролью! Как бы там ни было, разыгравшееся (хотя и "за сценой"!) действие, кажется, полностью поглотило единственного неискушенного слушателя. Коля Лебедев в самой бесцеремонной форме пресекал все мои попытки вытащить его со склада или хотя бы отвлечь. Надеюсь, что и мне удался образ несчастной возлюбленной, покинутой и страдающей.
- Ох, Ми... Дай-то Бог, чтобы они нашли его, дай-то Бог! У меня тоже сердце останавливается при мысли о возможном скандале. Правда, преступники так и останутся неизвестными, но это все же меньшее зло...
- А вот тут вы ошибаетесь, дорогой Федор! - злорадно хихикнул "дядюшка". - Стоит только найти плащ Радамеса, и он сам покажет нам похитителя! Как только об этом узнали в ФСБ, они сразу воспрянули духом.
- То есть как это "покажет"?! Что вы такое говорите, я уже совсем ничего не понимаю...
- В буквальном смысле покажет, господин директор, в самом буквальном. Ладно уж, я вам расскажу все до конца...
Мартинес понизил голос до полушепота, но нам все равно было слышно так, как если бы он склонился не к Федору Ильичу, а к нам с Лебедевым. Эта парочка заговорщиков в партере сидела рядом с осветительной.
- Дело в том, Федор, что плащ Радамеса имеет секрет, о котором известно только мне и моему костюмеру Хосе. Ну а теперь вот еще и вам.
Это своего рода "противоугонное" средство. В один из.., ну, словом, неважно куда, вмонтировано крохотное электронное устройство с фотоэлементом...
Николай взглянул на меня ничего не выражающими глазами и подтолкнул в бок: смотри-ка, мол, что творится! Мы подошли к кульминации нашей маленькой комедии.
Федор Ильич тоже издал восклицание полного изумления и потрясения.
- Я в электронике полный профан, Федор, так что технических терминов вам привести не могу, но делали эту штуку люди знающие, уверяю вас. Устройство закодировано на меня и Хосе, и только на нас двоих оно не реагирует. Любой же другой человек или объект, который приближается к плащу Радамеса, фиксируется на микропленке. Только на время спектаклей я отключаю этого "сторожа" - компьютер там маломощный, и от обилия движущихся образов на сцене он просто "взбесится"... Ну, теперь поняли?
- Фантастика, Мигель, просто фантастика!
Но если... О Боже, что, если преступники случайно обнаружили устройство и уничтожили его?
- Абсолютно исключено. Оно микроскопическое. Этакая совершенная современная шпионская техника! Конечно, если методично в течение нескольких дней обследовать плащ по квадратному сантиметру, да к тому же знать, что ищешь, да еще и обладать некоторыми специальными познаниями, тогда, возможно... Но только не случайно! Более того, электроника снабжена даже противопожарной и противохимической защитой.
Так что если, скажем, кто-то захочет уничтожить плащ Радамеса, то и тогда преступник не сможет остаться неизвестным. Правда, это не спасет драгоценную реликвию, но...
Слова Мигеля заглушил первый звонок.
Чисто механически продолжая обнимать меня за плечи, "одинокий странник" будто слепой побрел к выходу, выключил свет и прикрыл дверь склада.
- Ой, Коль, что ж это будет, а? - Глаза у меня, надеюсь, были по пятаку. - Значит, все это правда, в газете...
- Что будет?..
Он заставил себя очнуться от транса. Ухмыльнулся, кошачьи глаза сузились.
- Шмон будет ночью, ты же слышала. Да, не повезло нам с тобой, Танек! Придется перенести удовольствия на другой раз.
- А после спектакля? Тебе ж не надо присутствовать на обыске...
- Ну и шуточки у тебя!.. Присутствовать-то не надо, да тут видишь какая штука... Не сказал тебе сразу: дельце у меня появилось одно. Так что сегодня ничего не выйдет, детка.
- Дельце с женщиной?
- Ну, брось, Танек! Для меня теперь никого, кроме... - Он склонился к тому месту, где начиналось мое платье (впрочем, кончалось оно немногим ниже).
Я ожидала от Лебедева несколько более панической реакции на наше представление. Однако ему удалось сохранить самообладание, хотя и не удалось скрыть полностью охвативший его страх. Но даже и страх не смог отбить у него кобелиный инстинкт!
- Ко-оль... - уже закутанная в шаль, я на прощание обвила руками его шею. - Ты никому не проболтаешься обо всем этом?
- О плаще-то? Очень нужно... Да чихать мне на твоего дядю-Радамеса и на его плащ! Пусть сам выгребается из этого дела, я-то тут при чем? Ну ладно, ладно, не дуйся... На тебя-то мне не чихать!
Что ж, "дорогой Коля", это у нас взаимно! Мне тоже на тебя не чихать. Очень хочется, например, сейчас врезать тебе в солнечное сплетение - как говорится, за все хорошее. А еще лучше - чуть пониже!
У самой лестницы я встретила Валерия Дьякова, который неуверенной походкой направлялся в свои владения. При виде меня он залился краской, как девица, откуда я заключила: Лебедев не делал тайны из того, с кем он собирался встречаться в музее в пять часов.
Обо всей сегодняшней истории Дьякову полагалось знать лишь то, что у него совершенно непонятным образом подевался куда-то ключ от склада (того же, что сейчас он не менее чудесным образом отыщется, Валера пока еще не знал).
Значит, теперь пределы его компетенции несколько шире. Ладно, тебе и это зачтется, мой несостоявшийся милый! Но если директор музея и в самом деле не болтлив, как говорит, то - не так уж страшно.
Двух моих клиентов я встретила в фойе неподалеку от входа в директорскую ложу. Так как дон Марти, как обычно, был окружен плотным человеческим кольцом, я не смогла выразить им своего восхищения их недавним "спектаклем". Но взглядом дала понять, что все в порядке: "наживка" проглочена.
Зато в ответном взгляде "дядюшки" я увидела отчаянную надежду, что "приманка" при этом не очень пострадала.
Когда в зале погас свет, Мигель не вперился в сцену, как вчера, а наклонился ко мне и выдохнул:
- Таня, простите меня за все! Вчера я вел себя как последний дурак...
- Дядя, увертюра начинается, - промурлыкала я.
Сегодня в директорской ложе, кроме нас двоих, сидела еще пара почетных гостей. Сам же Федор Ильич, устроив всех нас, удалился, сославшись на неотложные дела. И в самом деле, директору надо было подготовиться к предстоящему "тотальному обыску" театра.
"Одинокий странник", с тех пор как мы расстались с ним внизу, не попадался мне на глаза.
Лишь в самом начале антракта, единственного сегодня, - когда публика стала подниматься с мест, я заметила его темно-русые вихры и зеленую водолазку в третьем ряду балкона прямо по центру зала, где обычно усаживаются "все свои".
По-моему, он смотрел на нас. Но когда через минуту я снова взглянула в ту сторону, его там уже не было.
Мигель понимал, что у меня сегодня тоже "неотложные дела", и не пытался удержать возле себя свою "племянницу". Завернувшись в блестящую шаль, чтобы не шокировать солидную публику, я носилась на своих шпильках по ярусам и цепким взглядом выхватывала из толпы "студентов консерватории". А однажды мне попался на глаза их мудрый наставник "профессор" Кедров.
Он разглядывал акварельки на выставке в "голубом зале", мило беседуя с какой-то молодой дамой. Возможно, это была его собственная жена, а может быть, - товарищ по работе.
После второго звонка я оперлась о мраморный парапет на третьем ярусе, любуясь великолепным видом на "голубой зал", который открывался отсюда. Через полминуты в метре от меня облокотился о парапет мой друг детства собственной персоной. Это мне не понравилось: значит, произошло ЧП.
- Мы потеряли его, Татка, - ровным голосом сказал он, глядя вниз.
- Поздравляю! - ответила я "голубому залу". - Ищите. У него остался час. Но в любом случае, надеюсь, ему не сорваться с крючка?
На вопрос Серега ответил приказом:
- После спектакля бегом дуй в вестибюль, старушка. Будешь "просеивать" публику. Думаю, он скорее всего пойдет через главный вход, с толпой народа.
Спустившись на один пролет беломраморной лестницы (уже прозвенел третий звонок), я увидела, как какая-то темноволосая женщина быстро выпорхнула из балконной двери и застучала каблучками вниз. Я инстинктивно отпрянула назад, но она меня не заметила. Ба, какие люди! Анна Сергеевна Коркина, Анечка из гостиницы "Астория". Женщина, подарившая свой портрет "милому Коле", "одинокому страннику".
Вот те раз. А мы-то с Кедровым сочли, что она ни при чем, что Лебедев без ее ведома увел у нее ключики! Решили, что не стоит ее трогать, чтобы не спугнуть нашу птичку...
Я рванулась назад, но у парапета было уже пусто.
Скорее вниз, ведь она может уйти и спокойно вынести из театра плащ Радамеса! А мы тут будем сидеть и ждать Лебедева, который в конце концов посмеется над нами!
В пустом гардеробе у меня почти не было надежды остаться незамеченной. Но Анечка, казалось, в принципе не замечала никого и ничего вокруг. Я сделала вид, что поправляю тушь на ресницах перед большим зеркалом, и увидела, как она в обмен на номерок получила от гардеробщицы свой плащ и сапоги.., и больше ничего.
Не заходя в дамскую комнату, сняла туфли, сунула их в пакетик, застегнула сапоги... Накинула плащ и быстро бросилась на лестницу, ведущую в вестибюль. Я еле успела туда вслед за нею, чтобы увидеть ее спину, мелькнувшую у входа. Вот и все.
Никакой поклажи, кроме маленькой сумочки и пакета с туфлями.
А я-то, дурочка, вообразила, что сейчас изловлю соучастницу с поличным! Уж нельзя бедной женщине и в театр прийти только потому, что ее любовник-артист - вор... Пусть даже она пришла сюда для того, чтобы встретиться с Лебедевым и объясниться с ним, - так ведь и это не криминал!
В общем, сбавь обороты, старушка, и иди послушай остаток "Иоланты": музыка-то какая красивая!
Я на всякий случай поискала глазами: ни одного без дела шатающегося "студента", все на своих незаметных постах. Впрочем, если б я и увидела кого-то из "фискалов", все равно подходить и тем более обращаться не могла. Место встречи изменить нельзя!
А что они потеряли его - ничего удивительного: здесь потеряться пустячное дело, уж в этом я сегодня убедилась! Он знает театр, а они - нет (иметь план здания и знать его - далеко не одно и то же!). Ему надо подготовить к эвакуации плащ Радамеса! Как же ему не "потеряться"?..
Интересно, догадывается ли он, что за ним следят? Мне хотелось думать, что нет, но ведь он далеко не дурак... А если догадывается - то что тогда? Тогда... О Боже! Как же я сразу не сообразила?!
Ведь он загримируется, изменит внешность, и ни одна собака не признает его в густой толпе театралов, валом валящей к выходу... Не останавливать же каждого, у кого в руках большая сумка или пакет! Правда, таких среди людей, выходящих из театра, обычно не слишком много, но все-таки...
С этими паническими мыслями, будто с иголками в мягком месте, я ерзала до конца спектакля. И даже рука Мигеля, сжимающая мою кисть между нашими креслами, не могла меня успокоить. Когда прозревшая от любви Иоланта вместе с хором запела величественный гимн солнечному свету, "дядя" мягким пожатием подал знак, что мне пора его покидать. Наверное, важные гости, сидевшие с нами в ложе, чертыхались про себя на чем свет стоит: вот чертова девка, все второе отделение носится как угорелая...
Едва лишь я заняла свой пост на банкетке у администраторской, как самые нетерпеливые начали вылетать из дверей партера и ссыпаться по лестнице с верхних ярусов. Еще через несколько минут гром оваций возвестил о конце спектакля и, соответственно, о моем переходе на усиленный режим несения службы. Вестибюль мгновенно наполнился народом, и поток, протянувшийся из гардероба к выходу, с каждой секундой становился все "полнолюднее".
К черту банкетку! Я пробралась к самой двери и теперь переминалась с ноги на ногу среди билетеров и администраторов, которые всегда выстраиваются "почетным караулом", провожая гостей.
Уже через пять минут в своей "стеклянной" шали я замерзла, как бездомный цуцик, но деваться было некуда. Вот еще дура: вырядилась! Вернее, разделась... И для кого - для Лебедева! Глаза уже болели от напряжения, в висках ломило...
Лица, руки, сумки, опять лица... Ребенок с большим пакетом - нет, недостаточно большим...
Старушка с каким-то пальто, перекинутым через руку... Чье это? Ее - на ней... Ага, отбивается от "стада", кого-то ждет... Да, все равно это не плащ Радамеса...
Лица, лица, тыща человеческих лиц, и надо среди них найти одно.
Только тебе, Татьяна, нужно не лицо, а маска. Ну да, вроде тех, что ты видела в своем сне!
Подобие человеческого лица, но не настоящее лицо. Лишенное жизни. Вот такое и ищи! Ты его должна сразу заметить, сосредоточься...
Я никогда не могла постичь, почему во всех театрах из трех-четырех дверей вестибюля всегда открыта только одна. Ну, когда публика идет в театр, еще можно понять: экономят на билетерах.
Но когда из театра? Казалось бы, распахнул все двери разом - и гуляй, братва! И через пять минут в театре никого, и вся обслуга пошла по домам гонять чаи. Так нет, толкаются люди битый час, просачиваясь в узкую щелочку, дышат друг другу в затылок...
И только сейчас я поняла - почему: чтобы удобнее было ловить воров, выходящих из театра!
Ну, в самом деле: что бы я стала теперь делать, если бы вся эта толпища ломанулась в три двери сразу?! Прощай, плащ Радамеса, - только и всего.
Однако я незаметно убедилась, что две оставшиеся, нефункционирующие двери претерпели некоторые изменения - в полном соответствии с моим пожеланием. Их ручки сейчас не были наглухо скручены вместе тряпками, как обычно, а лишь схвачены эластичными резинками. Так что при необходимости и ту и другую можно было открыть практически мгновенно.
Мне казалось, что народ идет уже целую вечность и скоро поток должен иссякнуть. А "моего" личика все нет. Будет ли? Может, Коля придумал какой-нибудь трюк половчей моего? К примеру, решил опять удрать по пожарной лестнице, как тогда из гостиницы...
И почему, черт возьми, до сих пор нет связи?
Куда они все провалились, эти "студентики", прилизанные мальчики? Может, они уже давно скрутили "странника", а про меня забыли? Да нет, Серега не должен бы... И хоть бы кто-нибудь догадался притащить мне мое пальто или хотя б какую-то телогрейку! Я же тут ок-к-колею...
- Тревога на пятнадцатом посту, - сказал бесцветный голос за моей спиной. - Вход в колодец коллектора. Сработала сигнализация. Люк в подвале тоже взломан. Сейчас объект будет наш, далеко не уйдет. Оставайтесь пока на месте.
Я даже не могла взглянуть, был ли это Славик-"петушок", или я ошиблась с голосом. Какая разница!
Мне сразу стало жарко. Вот лохи, они его все-таки проворонили! Конечно, далеко не уйдет, но как бы он плащ не бросил! Подберет какая-нибудь машина на Казачьей - и ищи-свищи...
Боже, а это еще что за реликтовый экземпляр?!
Ну и старушенция! И такие еще выползают в театр... Да в этом костюмчике она еще, наверное, каталась на извозчике в конце прошлого века, по деревянным мостовым!
В толпе выходящих, несколько поредевшей, но все еще достаточно густой, еле-еле двигалась сгорбленная черная старуха в шляпке с густой вуалеткой, закрывающей глаза. Она тяжело опиралась на палку, и каждый шаг давался ей с большим трудом. На бабке был какой-то огромный салоп, такой длинный, что он даже волочился по полу. Складки черной материи создавали впечатление, что бабулька невероятно толста; а может, так оно и было на самом деле.
Из-под шляпки виднелись седые волосы, закрученные "дулькой", а из-под вуалетки - часть мертвенно-бледного лица: кончик крючковатого носа, ввалившиеся синие губы и, наоборот, резко выступающий вперед заостренный подбородок...
Да с такими лицами не живут, ей-Богу! Какая-то маска смерти...
Маска?..
В руках старушки не было никакой сумки, она и себя-то саму несла с трудом. Но раздумывать было некогда: сейчас она доберется до выхода.
- Бабуля, можно вас на минуточку?
Ну конечно, она к тому же глуха как пробка.
Но отчего мне показалось, что это ископаемое стало быстрее перебирать ногами?..
- Бабушка, разрешите вас спросить... - Я сделала шаг вперед и протянула руку, пытаясь дотянуться до черного салопа.
Смешиваться с толпой я боялась.
Нет, теперь мне уже не показалось! С неожиданной резвостью столетняя театралка засеменила вперед, расталкивая людей. Послышались удивленные возгласы.
- Господа, задержите эту женщину, она кое-что забыла!
Но пока "господа" соображали, старуха уже перед самой дверью приемчиком, которому позавидовал бы хороший регбист, отшвырнула одновременно билетершу и здорового мужика в коже и вырвалась за первую полосу дверей под крики и хохот толпы, бесплатно получившей дополнительное зрелище.
Но мне было не до смеха. Я содрала резинку с соседней двери, которая находилась как раз напротив выхода на улицу, и, разбрасывая театралов не хуже лихой "старушки", в два прыжка нагнала ее уже на крыльце.
- Смотри, во бабы дают! Бешеные, что ли... - слышалось со всех сторон.
Я схватила "странницу" за руку с клюкой, которую она еще не бросила (может быть, рассчитывая применить как оружие), но та, не долго думая, с разворота вмазала мне левой в ухо - так, что вдетая в него жемчужная сережка чуть не вылетела с другой стороны.
Я удержалась на ногах только потому, что ожидала чего-то подобного. И даже не выпустила захваченную руку в перчатке. Так что к колонне мы отлетели вместе с моей добычей, и дама в черном салопе с размаху приложилась к моему выставленному колену тем местом, в которое старушек обычно не бьют.
Послышался далеко не старушечий рев, и он обмяк, сложившись пополам.
- Ну вот и все, "дорогой Коля". Это была твоя лебединая ария. - Я скрутила ему руки за спиной. - А плащик-то придется снять: он тебе не по росту!
- Ты... Стерва... Я должен был догадаться!
- Но ведь не догадался же! Хватит об этом, милый.
К нам уже бежали "студенты консерватории", которые бережно приняли у меня из рук "одинокого странника", Мигель Мартинес с моим пальто (наконец-то!), Федор Ильич с армией заместителей, администраторов и билетеров...
- Господа, все в порядке! Все в порядке, господа! Ничего не случилось! Просим извинить за причиненное беспокойство!
Директора неожиданно осенило вдохновение:
- Господа, это снимается кино! Новый фильм, детектив!
- Ах, вот что...
- Во дают!
- Когда покажут?
- А сколько серий?
- Дон Мартинес, вы тоже снимаетесь?
- Нет, я только зритель, - улыбнулся фамозо кантанте.
- А где ж камеры и все прочее? - сообразил кто-то.
- Так теперь же скрытой снимают! - бросила я через плечо, опираясь на руку "дяди". - Современная совершенная техника...