Глава 10

Как все-таки приятно ощущение свалившегося с плеч груза!

Завернутая в свое пальто, все еще дрожащая, но уже окутанная блаженным теплом, которое проникало все глубже под кожу, я свернулась калачиком в уголке так называемого вечернего директорского кабинета и оттуда наблюдала за происходящим, будто сквозь какую-то дымку. Я чувствовала себя бойцом невидимого фронта, который, преодолев невероятные трудности, выполнил почти безнадежное задание Родины; но он в курсе, что страна не узнает своего героя и памятник ему не поставит. По крайней мере, при жизни.

Да что там Родина, даже непосредственные участники этого дела мигом забыли про меня, поглощенные его ошеломляющей развязкой. Впрочем, я их не винила: тут было от чего обалдеть!

Когда со вчерашнего Онегина сняли салоп, позаимствованный им у старушки Лариной, - Боже мой, какое же "северное сияние" полыхнуло по всей комнате, ударило по нашим неискушенным глазам, не привычным к сверканию бриллиантов!..

Серый потом признался мне, что даже он не совладал с собой и на миг зажмурился.

Один только "дядюшка" все время переводил свои восхищенные агатовые глаза с плаща Радамеса на меня и подкреплял взгляды жемчужными улыбками. С меня вполне хватило бы сейчас и этих "драгоценностей". Мне понравилось, что он не бросился к своему, вновь обретенному, богатству и не начал трясущимися руками пересчитывать камешки (впрочем, потом его все равно заставили это сделать, хотя дон Мигель отчаянно сопротивлялся.) Все-таки в этой комнате он был единственным настоящим кабальеро! Я даже простила ему, что он опять собирался меня покинуть, его пригласили в гости друзья юности, живущие в Тарасове, и он, конечно, был счастлив и рвался в эту компанию. Кто-то там специально взял завтра отгул на работе, чтобы посидеть с "Мишей" всю ночь за бутылочкой коньяка, как бывало когда-то. Из вежливости дон Марти спросил, не хочу ли я пойти туда с ним, но этого я, конечно, не хотела. Кому я там была нужна? Да и мне был нужен сейчас только он один... Я в шутку попросила его сильно не напиваться и помнить о завтрашнем спектакле. Мигель ответил, что напиваться он вообще не умеет, а о спектакле напоминать ему совершенно излишне: это превыше всего.

- И вообще, Танечка: "ничто нас в жизни не может вышибить из седла"! засмеялся Мигель. - Помните, откуда эта строчка? Или теперь такие вещи в школе уже не учат?

Я была поражена, через все годы и расстояния, через пропасть своей заграничной "звездной" жизни он помнил "Сына артиллериста", которого читал когда-то, уже не помню в каком классе советской школы... Потрясающе! Я и сама-то с трудом припомнила эту строчку, хотя в мое время "такие вещи" еще проходили...

Все это кабальеро успел шепнуть мне по дороге в вечерний кабинет, куда Федор Ильич пригласил всех участников финала. Я и не подозревала о существовании этих шикарно обставленных апартаментов, примыкающих к директорской ложе и имеющих отдельный выход на улицу. Их единственное назначение - ублажать знатных гостей театра вроде дона Марти. Только вот сегодня вечером состав "знатных гостей" получился весьма смешанным. Кроме самого директора и фамозо кантанте, здесь присутствовали майор ФСБ и несколько агентов, частный детектив, задержанный с поличным вор и понятые.

А через несколько минут сюда же доставили и сообщницу преступника Анну Сергеевну Коркину. Ее задержали на выходе из театрального скверика: она и в самом деле не успела уйти далеко от колодца коллектора, возле которого устроила "шум". Естественно, входной люк в подвале театра, который не был под сигнализацией, вскрыл сам Лебедев, таким образом он рассчитывал направить погоню по ложному следу, чтобы самому под шумок улизнуть через главный вход в образе древней старушки. И ведь его план чуть было не сработал!

Увидев своего "странника" жестоко проигравшим, Анечка лишь произнесла его имя и заплакала.

- Лебедев, вам знакома эта женщина? - спросил майор.

- Первый раз вижу! - процедил тот.

- Коля! - несчастная заплакала еще сильнее. - Как ты мог, Коля...

- Дура! - желто-зеленые глаза сверкнули ненавистью сквозь мертвенную старушечью маску. - Больше ничего не скажу!

- Кузьмин, отведи его умыться, - Сергей кивнул "петушку". - А то смотреть страшно.

Все удобства в вечернем кабинете, естественно, были автономные, так что вести "странника" было недалеко. Пока тот смывал с себя грим под присмотром Славика, Анна Сергеевна выпила водички, немного успокоилась и все рассказала. Рассказ ее был совсем коротким и очень печальным.

Когда и как они познакомились с Лебедевым, я уже знала. Она была бездетной разведенной женщиной за сорок, с несложившейся личной жизнью. К тому же обожала оперу. И Коля тоже, несмотря на младые годы, пережил несправедливость и разочарование, он рассказал Анечке о своей роковой неудаче в Вене, которая якобы перечеркнула его планы перебраться в столицу, в Музыкальный театр имени Станиславского и Немировича-Данченко. Не умолчал и о том, что причиной провала стала его ссора со знаменитым Мартинесом, игравшим в жюри далеко не последнюю роль. В общем, "она его за муки полюбила". Ну и за то, конечно, что он был так молод, так горяч и настойчив...

Бурный роман продолжался еще месяца два после того, как Лебедев съехал из "Астории". Потом Коля стал появляться у нее все реже, переменился, сделался равнодушным и даже грубоватым.

И наконец заявил, что между ними все кончено.

Анна тяжело переживала разрыв, но смирилась, в глубине души она понимала, что ничем другим эта связь закончиться не могла. Только ходила в театр слушать своего "одинокого странника" и вспоминала счастливые дни.

И вдруг две недели назад Лебедев снова объявился на ее горизонте. Подонок пришел к покинутой им женщине с цветами и мольбой о прощении, упал в ноги: он, мол, понял, что только с ней у него было "настоящее", давай, мол, попробуем начать сначала... В общем, навешал ей лапши, как он умеет. И Анна Сергеевна - не без колебаний, правда, - опять распахнула дорогому Коле свои объятия. Она хотела верить ему - и поверила. Господи, какие же мы, бабы, все-таки дуры! Правда, не ко всем это относится в равной степени, но от этого не легче...

Эти две недели все складывалось просто замечательно. Коля был само обаяние. Раза два или три, "соскучившись", заходил поболтать к ней на работу, однажды - даже два раза за дежурство, так что гостиничное начальство было вынуждено сделать Коркиной замечание. Исчезновения каких-либо ключей в этот промежуток времени (как, впрочем, и вообще) она не заметила, но это было не удивительно: номера 23 и 24 в ту пору были не заняты. А саму Анну рецидив ее счастья, как видно, сделал рассеянной.

Она припомнила, что именно Николай как бы невзначай посоветовал ей поменяться с кем-то дежурством на 15 апреля, когда прилетел Мартинес, якобы для того, чтобы освободить какой-то другой вечер. О самом "русском испанце" он, естественно, даже не обмолвился, и Анна не поднимала эту тему, зная, что милому она неприятна.

Однако вечером во вторник, около семи, Лебедев позвонил ей и спросил не без ехидства, - устроила ли она дорогих гостей и может ли он прийти выкурить трубку мира со своим "старым корешем" Мигелем (при этих словах женщины "старый кореш" возмущенно усмехнулся). На это Анечка ответила, что господин Мартинес уже ушел в театр, а его сотрудник господин Эстебан у себя в номере занимается костюмами, и патрон просил его без особой нужды не беспокоить. И вообще, его, Колечкин, сарказм сейчас неуместен, потому что у нее страшная запарка с гостями и болтать ей некогда. Николай засмеялся и сказал, что он, конечно, пошутил и приходить не собирается, все, что он захочет сказать Мартинесу, он может сказать ему и в театре. И распрощался.

Впервые Анна заподозрила неладное, когда в тот вечер Мартинес неожиданно прибежал из театра очень взволнованный вместе со своим костюмером и стал расспрашивать ее о какой-то даме под вуалью. Но сразу она не связала это "неладное" с Николаем. Цепочка мелких странностей продолжала раскручиваться и на следующий день, когда Коркину снова вызвали на дежурство. Но только сегодня утром, когда ей позвонила подруга и рассказала о сенсации в "Тарасовском вестнике", Анечку поразила страшная догадка. Ведь это Коля мог украсть плащ Радамеса из мести!

Николай с самого вторника не показывался и не звонил, что после двух недель их нежнейшей дружбы было весьма странно. Анна пыталась успокоить себя, что он просто очень занят на фестивале, но у нее ничего не получалось...

Дурочкой она, как видно, тоже не была, а потому рассудок, сердцу вопреки, безжалостно выстроил перед ней логическую взаимосвязь событий. Главным звеном стало то обстоятельство, что Лебедев вновь воспылал к ней чувствами именно тогда, когда в городе стало известно о приезде Мартинеса. И бедная женщина уже не могла избавиться от смутных, но неотвязных подозрений.

Чтобы объясниться с Николаем, она тут же, днем, пошла к нему домой, но не застала. Надеясь, что он появится ближе к вечеру, Анна заглянула в "тараканий питомник" еще разок около пяти (то есть как раз в тот момент, когда "дорогой Коля" в театральном музее пытался соблазнить - и почти успешно! - племянницу дона Мигеля). Соседка сказала ей, что Николай собирался остаться на спектакль, и Анна Сергеевна, забежав домой за туфельками, отправилась вслед за любимым (как истинная театралка "старой закваски", она не могла представить себе, как можно явиться в театр без сменной обуви). Она купила входной билет (без места) и действительно нашла Лебедева на балконе среди театральных людей.

Анна попыталась начать с ним серьезный разговор, но он и слушать не стал. Его мысли были поглощены чем-то. Он просто сказал ей: очень хорошо, что ты пришла, если ты меня любишь - ты сделаешь то-то и то-то...

- Он объяснил вам, зачем вы должны это сделать?

- Нет. А я боялась спрашивать, так у меня оставалась хоть какая-то надежда, что он невиновен... Но я, конечно, поняла, что плащ Радамеса у него.

- Зачем вы сделали это, Анна Сергеевна? - мягко спросил Кедров.

- Я люблю его.

Отсутствующими глазами, в которых больше не было слез, она уставилась в какую-то неведомую точку на ковре...

На том и закончились для меня впечатления этого дня. Было уже достаточно поздно, и Сергей Палыч вынес решение, что наше с Мартинесом присутствие больше не обязательно, зато есть необходимость пригласить (наконец-то!) представителей других компетентных органов, так что нам это будет неинтересно. Фамозо кантанте был рад сбежать, я пыталась слабо протестовать, но успеха, конечно же, не имела. Насчет плаща его хозяину "Радамесу" было сказано, что ему доставят его амуницию завтра прямо к спектаклю, плащ еще нужен следствию как вещдок (далеко не все в этой комнате знали, что - даже не по одному делу, а сразу по двум). Ответственность за сохранность реликвии на этот период берет на себя Российское государство. Мигель ответил, что государству Российскому он верит.

В общем, Славик Кузьмин посадил нас в уже знакомую мне серую "Волгу" и развез по адресам меня домой, а Мигеля - к его заждавшимся друзьям. На прощание "дядюшка" был вынужден ограничиться целованием моей ручки, но вложил в - это всю свою душу. Я знала, что до завтрашнего спектакля не увижу его - целый день он будет отсыпаться и "настраиваться".

Впрочем, и сама я собиралась заниматься тем же самым. Покидая вечерний кабинет, я уже с порога громко предупредила всех, кому эта информация могла понадобиться, что завтра до двух часов дня мой телефон будет отключен. Теперь я имела на это полное право.

...Зато когда в пятницу в два пятнадцать пополудни я, наконец, сунула телефонную вилку в розетку, моему аппарату сразу пришлось туго.

Первым позвонил мой первый клиент.

- Буэнос диас, дорогая "племянница"! Наконец-то я могу с легким сердцем сказать тебе "добрый день", потому что он действительно добрый. И если бы ты знала, Таня, как я тебе за это благодарен!..

Я не верила своим ушам! Неужели дон Мигель Мартинес наконец-то стал нормальным человеком, без этих "звездно" - европейских комплексов?! Должно быть, это встреча со старыми друзьями так благотворно на него повлияла...

- Милый "дядюшка", что я слышу! Вы говорите мне "ты"?

- Но я немедленно перестану, если ты не будешь отвечать мне тем же!

Я не буду? Черта с два! Да я была готова к этому гораздо раньше тебя, мой дорогой кабальеро.

И не надейся, что я буду уважать твой "солидный" возраст!

Однако поворот в отношениях многообещающий...

Я спросила, как прошла его встреча с юностью, и он ответил, что все было в лучшем виде:

"Вернулся сильно растроганный, сильно объевшийся и слегка пьяный". Но выспаться как следует Мигелю так и не дали: прилетевший офицер Интерпола настоял на встрече с ним, и еще надо было уладить формальности с "опустошением", как он выразился, плаща Радамеса (очевидно, он не хотел говорить о наркотиках по телефону).

Я поняла, что фамозо кантанте виделся и со своим лже-Хосе, но говорить об этом ему было неприятно, и я не стала его расстраивать перед спектаклем. Пусть "настраивается"!

Вторым позвонил мой второй клиент.

- Здравствуйте, Танечка! Как вы живы-здоровы после всех этих событий? А я вчера немного "переиграл", и теперь на самом деле сердце жмет.

Да и немудрено! Вот уж не думал, что за четыре года до пенсии придется пройти через такое... Ну и удружил Лебедев нам с Вешневым, ничего не скажешь! Маэстро в шоке. Но это, конечно, цветочки по сравнению с тем, что могло бы быть, если б плащ Радамеса не нашелся. К тому же наши органы обещали, по возможности, не афишировать это дело... Таня, я вам так благодарен за спасение репутации Собиновского фестиваля, так благодарен! И Владимир Леонидович ко мне присоединяется, хотя он и был взбешен, что я сразу не поставил его в известность обо всем...

Боюсь, что, гуляя по оперному театру, мне по-прежнему придется прятаться от Вешнева.

- Пожалуйте в понедельник ко мне за расчетом, Танечка, если желаете наличными. А можем заплатить и через банк, как вам удобнее. Конечно, театр считает каждую копейку, но долг, как говорится, платежом...

Я находилась в таком благостном расположении духа, что предоставила администрации театра самой выбирать вариант оплаты. И даже изрекла, что время терпит.

С Федором Ильичом я тоже распрощалась до сегодняшнего вечера.

Мой третий "клиент" позвонить не мог, и слава Богу, уверена, что слов благодарности я от него не услышала бы.

Но Бог любит троицу, и поэтому третьим мне позвонил "коллега" Кедров.

- Продрыхлась, старушка? Завидую... Ну а теперь, пожалуйста, стань по стойке "смирно": от имени руководства УФСБ по Тарасовской области и, конечно, от себя лично выражаю тебе, Татьяна Санна, благодарность за участие в операции, успешное завершение которой позволило предотвратить удар по международному престижу нашей демократической Родины. А еще ты "внесла посильный вклад", "способствовала" и так далее - ну, в общем, сочини сама, как тебе больше нравится, идет?

- Нет, не идет. Уж ты, пожалуйста, сам сочини, майор, раз я заслужила.

- Черт, ну никак не удается сачкануть усталому майору... Ладно! Спасибо тебе, Татка, здорово выручила Серого. Ты просто умница. С меня причитается. Ну, как теперь?

- То, что надо. Служу закону, служу народу!

Или то в милиции, а у вас как говорят, у рыцарей плаща и кинжала?

- Неважно, для тебя и так сойдет. Вольно, старушка. Кстати, по поводу "причитается": как ты насчет воскресенья? Я тут кое-кого вычислил из нашей "старой гвардии", так что сюрприз тебе будет.

Я сказала, что приятные сюрпризы приветствую, а потому вопрос с воскресеньем можно считать согласованным, и записала Серегин адрес.

- Ну а теперь. Татка, сядь попрочнее, лучше в кресло...

- Господи, что еще такое?!

- Села?

- Да говори же, черт!

- Ладно, как знаешь. Мое дело предупредить...

Тебе известно, кого ты вчера изловила?

- Колю Лебедева, кого ж еще?

- Кого еще? Шурика Минкина, вот кого! Того самого, который навел Голидзе на "Марио-Т".

- Шутишь? - спросила я совершенно спокойно.

Я же понимала, что такого просто не может быть!

- Шучу я, старушка, в нерабочее время. Правда, у меня самого все это еще в голове не укладывается, но тем не менее двое из четверки "олимпийцев" опознали его твердо. Ты же знаешь, мы вчера передали Лебедева УВД. Ну вот, в следственном изоляторе они и встретились. Сегодня утром. Лебедева вели в камеру, а Носова, одного из тех парней, - на допрос. Он тогда лучше других разглядел того, кого Гиви называл Шуриком Минкиным. Ну и поднял шум: "Да вот же он, Минкин, сука!" А потом и Хомишвили его признал. Вот так-то.

От потрясения я не скоро смогла пошевелить языком.

- Невероятно, Серый! Бывает же такое... Нет, просто невероятно! Он признался?

- Насколько мне известно, сейчас как раз этим и занимается. Сначала артачился, но потом нервишки сдали - и заговорил.

- Но как же он... Что ему было известно? Если он был связан с "Марио", значит, должен был знать о том, что плащ Радамеса набит наркотиками?!

- Почему? Совсем необязательно. Мы же не знаем еще, за кого его держали "люди Марио".

Это вполне может оказаться совпадением. Глупый случай. Нет, он же еще вчера заявил, что плащ у Мартинеса похитил из мести, и, по-моему, не соврал. Ты бы видела его перекошенную физиономию... И вообще, старушка, я еще ничего не знаю, говорю ж тебе! Я отправил туда пару надежных ребят, вернутся с допроса - доложат.

А сам сегодня занимаюсь только плащом Радамеса и паном Кашинским: это дело "горит", Москва нажимает! Вот вырвался на пять минут тебе звякнуть да и застрял...

- Подожди, Серега, пожалуйста! А что Кашинский - раскололся?

- А куда он денется теперь? С плащом в руках парень из Интерпола припер его к стенке.

Пан Бронислав стреляный воробей, но все-таки одна его реакция, когда он неожиданно увидел плащ Радамеса, выдала его с головой. Не смог с собой совладать.

- Сергей Палыч, миленький, а где все-таки он припрятал наркотики? Высверлил бриллианты изнутри?

- Татка, мне действительно пора бежать. Еще раз спасибо за помощь. До воскресенья!

- Постой, как это "до воскресенья"! Ты мне разве не расскажешь...

- Пока больше ничего, старушка, извини. Когда у меня будет полная информация, тогда посмотрю, чем можно с тобой поделиться, а пока - нет.

- Опять "поделиться"? Да чтоб я еще с тобой связалась!.. - прокричала я в трубку.

Но трубка только хихикнула и перешла на короткие гудки.

Просто зла не хватает! Такие потрясающие новости - и этот несчастный службист оставил меня изнывать от любопытства. Конечно, я из него кое-что вытяну потом, но когда это еще будет...

Однако не напрасно он меня предупредил, что надо сесть получше! Честно говоря, я еще и вовсе лежала, а то просто не знаю, что со мной было бы.

Вот это да: расставлять силки на одну птичку, а изловить сразу двух, да каких!

Я еще долго ломала голову, каким образом оперный певец Коля Лебедев и мелкая сошка наркобизнеса Санек Минкин могли совместиться воедино, но в конце концов более важные проблемы оттеснили все это на второй план. Например, надо было решить, в чем я пойду в театр. Ну и вообще: позаботиться, чтобы мой зрительный образ полностью соответствовал только что полученному мной блестящему профессиональному результату.

Я забыла упомянуть, что еще во вторник вечером Федор Ильич вручил мне пригласительный билет на "Аиду" на целых два лица - в качестве, так сказать, аванса. И не в директорскую ложу (откуда, кстати, скверно видно сцену), а в партер, на лучшие места. И в самом деле: роскошной молодой женщине в роскошный театр, на роскошный спектакль как-то не к лицу идти без "второго лица" - соответствующего обстановке, разумеется. Так что мне пришлось своевременно о нем позаботиться. Тем более что мое "минутное увлечение" тогда еще было в самом зародыше и я понятия не имела, во что все это выльется.

По-видимому, мой благородный кабальеро просто позабыл или упустил из виду, что сегодня вечером я явлюсь на спектакль с другим "кабальеро". Иначе он наверняка устроил бы мне допрос первой степени. Наверное, "дяде" не приходило в голову, что он приехал и уедет, а я тут жила и останусь! И значит, в моем окружении неизбежно имеются "вторые лица" в некотором количестве - помимо друга детства Сереги Кедрова...

Учинив всем этим "лицам" заочный осмотр, я рассудила, что лучше других будет соответствовать обстановке художник Леня. Все-таки тоже представитель "богемы", ну, и вообще... В буфет я его свожу, а все остальное, если сыт и доволен жизнью, он делает вполне прилично. К тому же много от него сегодня уж никак не потребуется.

Однако, сидя со мной в восьмом ряду партера (совсем как у Паулса!), сам Леня, кажется, думал по-другому. После посещения буфета он стал каким-то задумчивым, загадочным и явно настроился на "десерт" после спектакля. Я не спешила разочаровывать свое "второе лицо", но думала только об одном: чтобы Он не узнал меня в этом самом восьмом ряду рядом с Леней. Нет, конечно, не маэстро, который стоял спиной ко мне за дирижерским пультом и которому до меня не было никакого дела (как и мне до него), а фамозо кантанте. Тот, который заставил сегодня ползала плакать от восторга. А я-то раньше думала, что "плакать от восторга" - это пустая болтовня, просто сопливый образ...

Боже мой, что творилось в этот вечер в театре!

На самых крутых рок-тусовках я не видела ничего подобного. Но только это.., да, все это, конечно же, из другой оперы. Здесь нельзя вскакивать с мест, танцевать в проходах, а кричать разрешается только после завершения арии или дуэта и только "браво!". Но в этих строгих правилах, что ни говори, есть своя прелесть. Кажется, я начинаю ее понимать, черт возьми!

Как он пел! О Боги, как он пел... Даже то, что он пел по-итальянски, мне нисколько не помешало: все-все было понятно. (Мигель объяснил мне, что исполнять оперные партии на языке оригинала - это мировая практика. Стало быть, если Верди итальянец, а Бизе француз, то "Аиду" надо петь только по-итальянски, а "Кармен" - только по-французски, и ни один фамозо кантанте никогда не позволит себе отступить от этих правил).

Я не замечала ни Аиду, влюбленную рабыню из "благородных" эфиопок, ни ее соперницу, дочь фараона Амнерис, ни остальных, хотя всем им тоже много кричали и хлопали, так что, наверно, и они не фальшивили. Я слышала и видела только его, моего великолепного Радамеса!

В конце первого действия, когда начальника фараоновой дворцовой стражи избрали главным полководцем Египта и вместе со священным мечом рабы вынесли и набросили на плечи Мартинеса сверкающий плащ, по залу пролетел ропот смятения - и замер . Но как только очередной музыкальный номер подошел к концу, маэстро Вешневу пришлось приостановить спектакль, чтобы дать публике возможность выплеснуть свои эмоции. Громом оваций и восторженными криками люди приветствовали теперь уже не только талант и знаменитое имя; они аплодировали победе добра над злом, чести - над подлостью, благородства над враньем. И даже сами не подозревали, насколько они были правы!

Я имела сейчас все основания встать с места и вместе с Мигелем поклониться публике как соавтор его успеха. Но никто меня не понял бы, и прожекторы в мою сторону не направили бы. Ладно! С меня вполне достаточно его триумфа. И моего гонорара.

...Разумеется, он меня все-таки заметил. И Леню тоже! Когда в последнем антракте мы вернулись на свои места, то на красном плюше кресла я обнаружила блестящий длинный конверт с монограммой и коробку с великолепной белой орхидеей. Леня уронил челюсть.

Из конверта я достала такой же "фирмовый" листок. И то и другое источало тонкий страстный аромат мужской туалетной воды "Опиум", так хорошо знакомый мне теперь.

Кабальеро решил показать товар лицом.

- Классный парфюм! - Леня потянул ноздрями воздух. - От кого это?

Он сделал попытку заглянуть мне через плечо, но я только отмахнулась от него.

"Дорогая Татьяна!

Имею честь пригласить Вас по окончании спектакля на торжественный ужин на две персоны в честь благополучного завершения известного Вам дела и надеюсь! - не менее благополучного разрешения всех возникавших между нами недоразумений. Смею заверить, что намерения мои самые благородные: делать лишь то, что будет угодно и приятно Вам, моя глубокоуважаемая племянница.

Если Вы согласны - прошу приколоть к Вашему платью этот цветок. Пусть он будет знаком моего счастья, который заставит сильнее биться мое русско-испанское сердце!

Если же нет - я буду иметь честь скрестить шпаги с вашим спутником. А ведь он еще так молод... Подумайте об этом, дорогая!

Искренне Ваш Мигель Мартинес".

Давясь от смеха, я убрала конверт в сумочку и взглянула на Леню, который ждал от меня объяснений.

- Что там такое? Мне же интересно, ну...

Пусть живет, бедняга, в самом деле! Может, и мне еще когда пригодится.

- Так, одно деловое предложение. Для тебя ничего интересного, дорогой. Увы! Помоги-ка мне лучше приколоть эту чудную орхидею вот сюда: она сама просится к моему платью...