Глава шестая

Виктор Кондырев стал таксистом поневоле. До этого он работал водителем маршрутки, но эта работа мало того что была собачьей – с шести утра до позднего вечера, так еще и платили за нее, по мнению жены Риты, сущие копейки. Это всегда злило Виктора.

«Королева! – думал он про жену. – Забыла, как недавно китайской лапшой питалась!»

Те времена и впрямь были тяжелыми: Виктора, с его средним образованием, на высокооплачиваемую работу не брали, предпринимательством он заниматься не умел, хотя и пробовал в девяностые годы открывать разные ИП, но бизнес у него все как-то не шел. Однажды открытый им на пару с приятелем Михаилом колбасный цех и вовсе прогорел: оборудование встало, фарш протух из-за жары, и его пришлось выбросить. Сели они, подсчитали убытки, обхватили руками головы и решили больше не заниматься не своим делом.

Немного встав на ноги, он сумел поднакопить денег и купить собственную «Газель». Не новую, конечно, но вполне приличную. И устроился на один из маршрутов. Поначалу все было ничего. Уставал, правда, сильно, но все-таки тридцать шесть – это еще не возраст для мужчины. Тем более что для Ритки он всегда время находил, по ночам не обижал жену вниманием, хоть ему и спать хотелось, не до любви было. Но жена требовала. Короче, до полуночи – любовь, потом – сон, в пять утра – на работу. Нормально!

Оказалось, для Ритки – ненормально. Сначала она жаловалась, что Виктор никуда с ней не ходит. А когда ему ходить-то, если у него всего один выходной посреди недели? Потом и вовсе началось: «Я тебя совсем не вижу! Я себя женщиной не ощущаю!» Слушать противно! Нахваталась из дебильных бабских журнальчиков да сериалов всякой ерунды, вот и выделывается. Понятное дело, сама дома сидит с ребенком, скучно ей, вот она с ума и сходит. Пошла бы работать, как сам Виктор, так он еще посмотрел бы, как бы она запела!

Когда Анютка немного подросла, Ритка и правда устроилась на работу. Поначалу Виктор повеселел, что теперь жена будет при деле и к нему меньше приставать станет. Ан нет! Оказалось, дальше только хуже все пошло.

Во-первых, в семье стало меньше денег. Ну, это Ритка так считала, он-то думал, что нормально, раз у них теперь две зарплаты вместо одной. Но вместе с зарплатами, как известно, растут и потребности. Ритка принялась капризничать: то ей нужны новые сапоги, потому что прошлогодние уже вышли из моды, то ремонт у них в квартире несовременный, то холодильник пора менять… Набрали кредитов, влезли в долги, зато в доме появилась дорогая бытовая техника и кое-что из мебели, а у жены – новая шуба. Но теперь денег не хватало катастрофически, и Ритка на эту тему пропилила Виктору все мозги.

Пришлось ему продать «Газель» и купить легковушку, на которой он и «таксовал» впоследствии. Денег немного прибавилось, но дома-то он из-за работы чаще бывать не стал. А Ритка словно с цепи сорвалась, требовала внимания к себе, ласки, попрекать его начала – какой, мол, ты мужик? Грозилась уехать к маме.

Виктор сперва сдерживался, потом плюнул и высказал жене все, что он о ней думает. Ритка, надув губы, собрала Анютку и гордо покинула квартиру Виктора, не забыв, однако, прихватить с собою все новоприобретенные вещи, кредит за которые еще не был выплачен и висел на Викторе.

Зол он был на жену – не то слово! Но к материальным проблемам добавилось еще и то, что, оказывается, долго без женщины мужику жить тяжело. Ритка, зараза такая, на его предложение хотя бы иногда устраивать интимные встречи для разрядки – «все ж таки мы не чужие люди!» – повесила трубку, словно оскорбленная в своих лучших чувствах ходячая добродетель.

«Забыла, как сама по пять раз среди ночи ко мне приставала!» – точил зубы на супругу Кондырев.

В сущности, работая таксистом, решить подобную проблему не представляло труда. Но Виктор был брезглив, к тому же его спутницами чаще всего оказывались женщины уже в возрасте (по его меркам – за тридцать пять), полноватые, часто выпившие. А он этого не любил. Ритка, несмотря на то, что родила Анютку, за собой следила и сохраняла стройность.

А эту девчонку, похожую на молодую лань, он заприметил давно. Правда, пока Виктор жил с Риткой, ему и в голову не приходила мысль познакомиться с ней. Она, во-первых, была совсем еще молодая, во-вторых, ему и везти-то ее тогда было некуда. А в машине… она могла и не согласиться.

Когда они приехали к нему, Виктор первым делом отправил девочку под душ, выбросил ее пропахшую вокзалом и поездами одежонку, а взамен нашел в шкафу что-то из стареньких Риткиных вещей, которое она забирать не стала, видимо, больше не намереваясь это носить.

Когда она вышла из ванной, чистая, свежая, благоухающая душистым гелем для душа, в полупрозрачном коротком платьице, у Виктора аж сердце застучало – красавица! Ему захотелось сразу же обнять ее, уложить на диван и целовать – всю, с ног до головы…

Однако сначала все-таки нужно было ее накормить. Виктор отварил пельмени на двоих, смотрел, как она ест, улыбался… Заметив, что после сытного ужина у нее начали слипаться глаза, он сказал:

– Я тебе на диване постелю.

Она кивнула как-то просто, равнодушно. Он ей постелил, а когда вернулся в кухню, она уже спала за столом, положив на него голову с рассыпавшимися волнистыми волосами. Он поднял ее на руки, повернул лицом к себе, ощутил небольшую упругую грудь, уперевшуюся в его собственную, скользнул ладонью по нежной ноге…

Когда он укладывал девушку на диван, сил, чтобы сдерживаться, у него уже не было. Женщины у Виктора не было третью неделю, а тут к тому же такая новизна, помноженная на красоту! Платье он с нее снимал дрожащими руками, не обращая внимание на ее неумелое сопротивление; жадно прижимался к юным розовым губам, гладил нереально гладкую поверхность худеньких бедер, вжимал, вминал в диван это хрупкое тело, теряя голову от наслаждения…

То, что она была девственницей, он понял только позже, когда встал, чтобы пойти в кухню покурить. Долго не мог сообразить, что сказать, только смотрел, как она лежит, уставившись в потолок немигающими глазами. И молчит… С того момента она не сказала ему ни слова. По ночам отдавалась покорно, молча, не сопротивляясь, но сама в процессе словно и не участвовала вовсе. Словно отбывала повинность, молча соглашалась на пытку. И от этого Виктору становилось не по себе.

Днем он оставлял ее одну, запирал дверь на ключ, домашний телефон отключал. А когда возвращался вечером, она все так же лежала на диване. Еда в холодильнике оставалась нетронутой.

Надоела она ему быстро, уже на третий день. И своей покорностью, и безучастностью, и постоянным молчанием. Он даже не знал, как ее зовут, и это тоже его угнетало.

«Бревно настоящее!» – раздраженно думал Виктор, вспоминая, как стонала и извивалась под ним Ритка.

И главное, молчит все время! Смотрит не мигая и молчит! А в глубине ее глаз таится что-то такое, отчего в его сердце поселяется безотчетный страх.

«Черт ее знает, еще зарежет ночью!» – думал он, уже не зная, как избавиться от девчонки, которой он еще пару дней тому назад хвастался перед дружками-таксистами.

На четвертый день Виктор твердо решил выпроводить ее вон. К тому же ему позвонила Ритка. Тон она сменила, разговаривала ласково, рассказывала, что Анютка все время спрашивает об отце, что она и сама соскучилась. Видно, ей без мужика тоже несладко стало. Словом, хватит дурью маяться, нужно им вновь сходиться и жить нормально.

Весь день он размышлял. Вечером пришел домой пораньше, накормил девчонку и просто сказал ей:

– Поехали.

Ни о чем его не спросив, она вышла из квартиры и села в машину. Смотрела тупо прямо перед собой. И до места они оба ехали молча. Виктор так и не знал, поняла она или нет, куда он ее привез. Высадил ее перед воротами. Уже темнело, и он смотрел на освещенные окна здания, ломая голову – позвонить или нет? Знал, что просто так ее не возьмут, придется за это им бабки отвалить, и немаленькие… В конце концов, он решил, что оно ему не надо.

– Позвонишь вот сюда, тебе откроют, заберут. Все будет хорошо, – бросил он ей.

Неловко погладил ее по руке и пошел к машине. Отъезжая, Виктор видел, как она стоит одна перед воротами – тоненькая, потерянная, – и смотрит на него бездонными глазами…

Потом несколько ночей подряд ему снился этот взгляд, он заставлял Виктора просыпаться и вскрикивать от страха, и Ритка тихонько и ласково похлопывала мужа по плечу, шептала: «Ч-ш-ш-ш, я тут, тут!» Она думала про себя: «Настрадался без меня! Мужики – они же как дети, спать одни боятся!»

– Очухалась, стерва!

Такими словами мир встретил меня, тяжело пробуждавшуюся от забытья. И вложил он эти грубые слова в уста человека с квадратным лицом, способным на выражение только негативных эмоций. Во всяком случае, так мне тогда показалось.

Я с трудом разомкнула веки и посмотрела куда-то перед собой. Увидела две большие колонны из джинсовой ткани. Они казались неподвижными и крепко стоящими на земле. Я, находясь еще во власти наркотика, не сразу сообразила, что это чьи-то ноги. Ноги человека, который так грубо встретил мое возвращение к реальности.

Его квадратное лицо, о котором я уже упоминала, я имела несчастье лицезреть чуть после, как только сумела поднять взгляд повыше.

– Ну так что, очнулась, что ли? – повторил свой вопрос тот же голос, только с еще более угрожающей интонацией.

И в подтверждение серьезности вопроса обладатель голоса больно ткнул меня кулаком в бок.

Я медленно, борясь с тяжестью, которой налились мои веки, приподняла голову. В голове еще бродил неясный хмель, вызванный препаратом, которым меня усыпили в кабинете астролога Рахметова. Поэтому все происходящее доходило до моего сознания с трудом, словно сквозь пленку. Все окружающее представлялось виртуальной реальностью, казалось даже, что вот-вот, еще чуть-чуть – и туман рассеется. А потом, очнувшись от тяжелого сна, можно будет сладко потянуться, наслаждаясь знакомой обстановкой своей спальни.

Однако очередной пинок кулаком в бок – он оказался еще более болезненным, чем предыдущий, – и я явственно осознала, что это отнюдь не сон. Я вздрогнула, и глаза мои открылись почти полностью, а в следующее мгновение людские голоса надо мной обрели более четкий тембр, как это бывает, когда ты протрешь спиртом магнитофонную головку.

– Видать, крепко ее зацепило…

– Да уж, мы постарались…

– Ничего-ничего, сейчас заговорит…

– Да скорее бы…

Эти высказывания, относившиеся к моей собственной персоне, зазвучали вдруг совсем рядом и как-то очень реально. Разговаривали между собою несколько мужчин, и по их интонациям можно было с уверенностью судить, что намерения у них по отношению ко мне отнюдь не добрые. Говорили они с каким-то холодным равнодушием.

Я понемногу приходила в себя и вскоре смогла наконец почти полностью открыть глаза. Тут-то я и увидела типа с квадратным лицом, что отнюдь не прибавило мне оптимизма в планах на ближайшее будущее.

Скосив взгляд в сторону, я поняла, что оказалась в каком-то подвальном помещении. В двух метрах от меня стоял обшарпанный стол из разряда тех, что обычно отвозят на дачу. Там эта мебель благополучно и доживает свой век. По обеим сторонам его стояли табуретки, примерно такого же пошиба.

Под потолком висела лампочка, окруженная металлическим круглым плафоном, отчего свет, падавший вниз, растекался на полу большим круглым пятном. Сама же я лежала на тюфяке, который, в свою очередь, валялся на полу. Попробовала двинуть рукой, но почувствовала, что не могу этого сделать. Оказалось, что я ко всему прочему еще и пристегнута к батарее наручниками.

– Ну так что, ты готова к разговору или как? – снова прозвучало сверху.

– Похоже, она готова, да, – ответил за меня чей-то голос.

– Очень хорошо, – ехидно констатировал первый. – Приведите ее в нормальное положение, чтобы я видел ее глаза!

Сильные мужские руки схватили меня и подтащили к стене. Кто-то подсунул мне под голову подушку. Теперь я оказалась в полусидячем положении и наконец разглядела всех, бывших в помещении рядом со мной.

Здесь было трое мужчин. В центре подвала стоял знакомый мне Рахметов. Он снял свой маскарадный астрологический наряд и теперь был в обычном костюме с галстуком. Справа от него – какой-то типичный мордоворот. Абсолютно бульдожья у него физиономия! И, наконец, слева от босса – какой-то худощавый гражданин с тонкими и, как показалось мне, даже нервными чертами лица. Он чуть улыбался и смотрел на меня немигающими глазами. На нем был неприметный серый свитерок и джинсы. Волосы – прямыми, и ничем особым они не отличались, однако создавалось такое впечатление, что прическу ему делают в лучших салонах города.

«Прямо метросексуал», – неожиданно для себя подумала я о какой-то чепухе, неприязненно глядя на этого незнакомца.

– Начнем, – коротко сказал Рахметов и злобно посмотрел на меня: – Итак, зачем ты все это у меня выведывала?

Я замешкалась с ответом. Отходняк после наркоза все же был тяжелым, и я не сразу смогла что-либо ответить. Но, выдержав паузу, я вдруг решила избрать наступательную тактику:

– Да как вы смеете?! Вы похитили меня?! Вы даже не представляете, что с вами будет завтра! Я вам не девочка из Заводского района, из неблагополучной семьи, которую можно увезти на поляну и дружно поиметь всем скопом!

С каждой фразой моя уверенность в себе крепла, я быстро возвращалась в реальность. Главное, что меня радовало – я оставалась собою даже в такой, мягко скажем, неприятной ситуации.

– Хватит распальцовок! – оборвал меня Рахметов. – Говори – зачем ты расспрашивала об Одинцовой?!

Интонации его были угрожающими, и в знак серьезных намерений всех находившихся в помещении мужчин «мордоворот» вплотную приблизился и слегка пнул меня ногой в бок. Впрочем, учитывая его размеры и силу, которой он обладал, это «слегка» отдалось в моем боку весьма сильной болью.

– С чего вы взяли, что я что-то специально выведывала? Я просто спросила о своей подруге!

– Молчи! – Рахметов вновь оборвал меня. – Скажи лучше, на кого ты работаешь, сука?

– Я вам не сука! – упрямо заявила я.

Рахметов как-то скептически-злобно посмотрел на меня, но никак не прокомментировал мою реплику.

– Еще раз повторяю оба вопроса – зачем ты это выведывала и на кого ты работаешь?

– Да с чего вы взяли, что я что-то выведываю? – продолжала я прикидываться дурочкой.

– Я считаю, что тебе пора прекратить гнать этот гнилой базар и отвечать по делу. А то ведь у нас есть Сережа – настоящий виртуоз своего дела, – он показал на худощавого типа, – он живо заставит тебя говорить. Правда, Сережа?

Вместо ответа худощавый улыбнулся и кивнул, пожирая меня взглядом. Взгляд этот не предвещал мне ничего хорошего. В глазах этого человека читалась жестокость, которую, казалось, нельзя было «пробить» ничем. Это был взгляд маньяка, которого не остановят никакие аргументы, если уж он принял решение.

– Надо же, – усмехнулась я, чтобы избавиться от противного холодка, волною пробежавшего по спине. – Как с вас сразу слетел весь лоск! Какая метаморфоза! Вместо пышных витиеватых фраз – низкий тюремный штиль. Фи!

– Ты институтку-то из себя не строй, барышня! – презрительно сказал Рахметов. – Ты на вопросы отвечай! Я думаю, что Сереже и рот раскрывать не придется. У него и без того очень красноречивая внешность. Знаешь, как у нас его зовут?

Я молчала, не выказав никакого интереса к этому вопросу.

– Эс-эс! – назидательно сказал Рахметов. – И не только потому, что он – Сережа Соколов. Догадываешься, почему?

– Я не понимаю, чего вы от меня хотите… – продолжила я, не ответив на этот риторический вопрос.

– Ты не понимаешь?! – вдруг взорвался Рахметов и, подойдя ко мне, грубо ухватил за ворот блузки. – Ты на ментов работаешь! Кому про меня наболтала, дрянь? Не понимает она…

– Ни на каких ментов я не работаю, – твердо заявила я, попутно прикидывая, каковы мои шансы выбраться отсюда.

Если они и существовали, то пока что лишь в теории. Эти трое мужчин, находившихся во вполне определенном настроении, отнюдь не способствовали оптимистическим размышлениям по поводу моего будущего.

– Короче, эта ботва мне надоела, – бросил Рахметов мордовороту и отвернулся.

Мордоворот умел угадывать настроение своего патрона. Он нагнулся ко мне и рывком, одной рукой приподнял над тюфяком. Блузка затрещала по всем швам, и я почувствовала, что еще немного – и я задохнусь в крепких объятиях этого громилы.

А спустя мгновение я ощутила боль в спине. Это мордоворот, чуть приподняв, бросил меня обратно на тюфяк. Я закрыла глаза.

– Так что же? – прозвучал голос Рахметова над моей головой. – Поговорим, или нам стоит применить крайние меры?

– Ну, ладно: я выведывала насчет Вероники, – сдалась я.

– На кого ты работаешь? – спросил Рахметов. – Что ты разнюхивать явилась – это мне и так ясно.

– Ни на кого.

Ответом мне был едкий смешок Рахметова. Краем глаза я увидела, что усмехнулся и Василий. Что же касается Сережи, которого я мысленно окрестила Метросексуалом, то эта кривая легкая улыбочка, по-видимому, была его «визитной карточкой». Она была какой-то нечеловеческой, похожей на улыбку наркомана, находящегося под кайфом.

Метросексуал откинул со лба прядь волос, сложил руки на поясе и выжидательно уставился на меня. Ему, видимо, не терпелось приступить к делу, и он, возможно, был несколько расстроен, что я так быстро начала «колоться».

– Как это – ни на кого? Давай, выкладывай все и не пытайся пудрить мне мозги! – грубо проорал Рахметов.

– Вам этого не понять, – тихо и как можно более убедительно принялась объяснять я. – Я познакомилась с Вероникой, мы подружились… Ее исчезновение потрясло меня, и я решила, что не оставлю всего этого просто так. Вот я и решила все разведать самостоятельно.

– Ты меня за лоха держишь?

– Я же говорила, что вам этого не понять, – уверенно продолжила я.

– Хочешь сказать, что ты – шпион-одиночка? – в голосе Рахметова явственно послышались ехидные нотки.

– Ну, что-то вроде этого… Я частный детектив.

Скрывать этого не было никакого смысла: сумочку мою они уже наверняка обыскали, а там лежало как мое удостоверение, так и пистолет. Вот смириться с его потерей мне было труднее всего!

«Ты лучше себя пожалей, Иванова! – мысленно вздохнула я. – Если ты останешься здесь навсегда, тебе уже никакой пистолет не понадобится».

– Вот я и решила, что вполне смогу разузнать обстоятельства исчезновения Вероники самостоятельно.

– Ты давай, кончай, – уже не так уверенно сказал Рахметов. – Не думай, что я тебе поверю! Говори, кто тебя послал шпионить за мной? Если не скажешь по-хорошему, твое здоровье здорово пострадает. А у тебя его, как я посмотрю, – он, пожалуй, впервые окинул меня чисто мужским взглядом, – не очень-то много. Особенно в некоторых местах.

И он скосил взгляд на нижнюю часть моего тела.

– Мое здоровье – это мое дело, – отрезала я. – Зачем мне работать на кого-то, если я сама, лично, была знакома с Вероникой?

– Когда ты с ней познакомилась?

– Два года тому назад, как только она приехала из Пензы, выйдя из детского дома, – торопливо произнесла я. – Я знала, что у нее никого нет из родных, поэтому и удивилась, что она пропала.

– Как ты вышла на меня? Обо мне никто не мог знать! Я запретил ей рассказывать! Она подчинялась мне – подчинялась абсолютно!

– Видела у Вероники журналы с вашими фотографиями, – честно сказала я. – Кучу рекламных проспектов, адрес и телефон центра были обведены фломастером… И потом! Она все-таки кое-что говорила о каком-то необыкновенном человеке, астрологе, не упоминая вашего имени.

– Дура чертова! – выругался Рахметов. – Ладно, хорошо, – помолчав, нехотя вымолвил он. – Но я не верю, что ты по своей собственной воле влезла в эту историю.

Через несколько секунд он добавил:

– А если даже и по своей воле, то тебе же хуже. Женщинам нельзя соваться в серьезные мужские дела!

– Ты – половой шовинист? – неожиданно перешла я на «ты».

– Чего? – не поняв сути моего вопроса, подал вдруг голос «мордоворот».

– Ладно, проехали, – я махнула рукой, правда, только мысленно, убедившись в низкой степени интеллектуального уровня развития подручного из «бригады» Рахметова.

Я внимательно смотрела на астролога. Я почувствовала, что в нашей беседе наступил какой-то перелом. Во всяком случае, Рахметов прекратил на меня наезжать, и стало ясно, что он отнюдь не является таким предельно уверенным в себе человеком. Ситуация, в которой он оказался, похоже, совсем не отвечала его ожиданиям.

– Я всегда считал баб дурами! – неожиданно заявил Рахметов. – Только они могут влезть в какое-то дело, совершенно не понимая, чем это для них может закончиться. Зачем тебе это понадобилось? Что, спокойно тебе жить неинтересно?

– Не живется мне спокойно, – вздохнула я и с надеждой посмотрела на Рахметова.

Но тот вовсе не собирался проявлять ко мне милость и с миром отпускать восвояси.

– Все, собираемся, едем! – вдруг заявил Рахметов, обращаясь к «мордовороту».

И тут впервые подал голос Метросексуал:

– А с ней-то что делать?

Голос у него оказался неожиданно жиденьким, тоненьким, он вызвал у меня ассоциации с интонациями людей нестандартной половой ориентации. И тут я действительно испугалась. Если он голубой, то к женщинам отношение у него особое. Вернее, вообще нет никакого отношения. А учитывая специфику его деятельности, было очевидно, что он выполняет при Рахметове функции палача, и меня, в случае чего, этот тип примется допрашивать с очень большим пристрастием.

– Профильтруй ее на предмет базара, – жестко приказал Метросексуалу Рахметов. – Как она на меня вышла, через кого? И главное – кто еще знает обо мне? Ясно?

Он погрозил пальцем перед носом Метросексуала. Тот улыбнулся чуть шире и потер руки.

«Точно, маньяк! – холодея, подумала я. – А я связана и без оружия…»

Лицо Рахметова внезапно исказилось злобной гримасой, и он окинул всех присутствующих недоверчивым, каким-то болезненно-подозрительным взглядом.

– Я никому не верю! Предупреждаю сразу: если кто-то из вас сдал меня ей – лично урою! Сгною! – выкрикнул он и, резко отвернувшись, направился к двери и покинул помещение.

Следом за ним, сохраняя спокойствие и уверенность в каждом своем шаге, вышел «мордоворот», он же – охранник Василий. Что же касается Метросексуала, то он остался на месте. Когда дверь за двумя мужчинами закрылась, он примерно минуту-другую неотрывно смотрел на меня.

– Что, так и будем молчать? – первой не выдержала я.

Метросексуал поднял одну бровь и невозмутимо ответил:

– Ну почему же? Сейчас поговорим… Всему свое время. К фильтрации надо подготовиться.

– К чему?!

– К фильтрации. Меня же попросили вас профильтровать. Вот этим я и займусь в ближайшее же время.

Он двинулся к тумбочке, которая стояла в дальнем углу комнаты. Покопавшись в ней, он стал последовательно и очень методично вынимать оттуда различные предметы. Сначала на свет божий появился паяльник, затем утюг допотопный советских времен, наконец паяльная лампа. Как будто одного паяльника было мало! Метросексуал, аккуратно разложив все это хозяйство на столе, улыбнулся мне:

– Банальные вещи, да? – и, не дожидаясь моего ответа, он резюмировал: – Но действуют очень эффективно. Я не люблю извращений, люблю то, что приносит пользу.

Он поднял указательный палец, опять полез в тумбочку и вынул оттуда щипцы и гинекологический набор.

– Чуть не забыл, – слегка извиняющимся тоном сказал он.

– Может быть, вы еще и косметичкой моей воспользуетесь? – решила пошутить я.

– Без надобности.

– А я думаю, что вам без надобности все это применять, – сказала я. – Я уже все сказала вашему шефу.

Метросексуал скривился в усмешке.

– То, что вы сказали или не сказали, не имеет никакого значения. Я нахожусь на работе. Я очень добросовестный исполнитель и буду делать то, что мне приказали.

– С чего же вы начнете? – спросила я и почувствовала, что голос мой предательски задрожал, а сознание медленными порциями, как будто его вводят в мой мозг шприцем, заполняет липкий страх.

– Видимо, с этого, – указал он на паяльник. – Этот предмет можно ведь использовать не только по его прямому назначению, и он при этом смотрится не менее адекватно, поверьте мне…

Его речь, правильно выстроенная и выдававшая человека с высшим образованием, пугала меня больше, чем грубые, безыскусные реплики «мордоворота». Я по своему опыту знала, что интеллигенты зачастую бывают гораздо более жестокими и изощренными злодеями, нежели носители примитивного менталитета.

– А раз так, вам придется слегка раздеться, – он спокойно приблизился ко мне и положил паяльник на тот край стола, который был ближе к тюфяку.

– Не трогай меня! – заорала я и яростно задрыгала ногами.

Я всегда считала крик последним методом самообороны, но в тот момент это был единственный способ сопротивления, доступный мне.

– Вам не повезло, – бесстрастно констатировал Метросексуал. – Если бы на моем месте был кто-то другой, он, вероятно, и прельстился бы вашими внешними данными. – Он вздохнул. – Это, конечно, оказалось бы не очень приятным ощущением, но, по крайней мере, ущерба для здоровья было бы меньше. Но… Дело в том, что на работе я не позволяю себе подобных вещей.

Метросексуал заглянул в мое лицо, как будто искал у меня одобрения своим словам.

«Он сумасшедший! – панически пронеслось в моей голове. – От него нет спасения, логика на него не действует… Как же я попала, господи ты боже мой!»

– Итак…

Метросексуал вытянул руки и расстегнул «молнию» моей юбки. Я в отчаянии завертелась на месте. Набрав во рту побольше слюны, я плюнула в своего мучителя.

Тот, не обращая внимания на то, что плевок угодил ему прямо в щеку, продолжал методично делать свое черное дело. Невзирая на мое сопротивление, Метросексуал последовательно стащил с меня юбку, затем блузку…

Меня поразило и даже испугало прикосновение его рук. Они были холодными, словно у мертвеца. Вблизи я рассмотрела, что они были белыми и холеными. Глаза же Метросексуала светились ясной голубизной, как безоблачное небо в знойный летний день. Однако ничего человеческого в выражении этих глаз я не заметила.

Тем временем Метросексуал включил паяльник в розетку и принялся разглядывать мои ноги. Он тихо стоял, задумавшись, метрах в двух от меня, напоминая мне чей-то памятник, статую какого-то писателя. Он как будто обдумывал стихотворение или очередную главу своего романа.

Я уже решила, что, как только он приступит к взятию последнего бастиона, а именно моего нижнего белья, я изловчусь и нанесу ему обеими ногами удар в лицо. Но это мне еще только предстояло сделать. Ко всему прочему, я была абсолютно уверена, что этот шаг вовсе не облегчит, а лишь утяжелит мою участь. Но так уж я привыкла – бороться за жизнь до последнего, пока дышу, даже если не остается никаких шансов…

Наконец изувер сдвинулся с места и подошел ко мне. Я вся сжалась, готовясь к выполнению задуманного. Однако он неожиданно передумал, остановился и сосредоточил свое внимание на утюге.

– А вот этот совершенно обычный утюг предназначен для выравнивания линии бюста, – каким-то очень вкрадчивым тоном заговорил он, словно объясняя студенческой аудитории сложную теорему. – Представляете себе такую операцию? Вы ложитесь на спину и расслабляетесь. А потом гладкая горячая металлическая поверхность медленно разглаживает ваши выпуклости. Эффект, как правило, достигается хороший… Так вы скажете мне правду?! – вдруг резко, визгливым голосом спросил он и застыл на месте, вперившись в меня своими голубыми очами.

– Я уже все сказала, – стараясь вложить в свои интонации максимум искренности, ответила я.

– Не все! Кто еще знает об «Андромеде»?

– Никто! – ответила я, осознавая, что злая ирония моей ситуации состоит в том, что это – чистая правда! Я ведь и в самом деле никого не предупредила, что собираюсь в центр предсказаний, даже Мельникова! А надеяться, что у кого-то хватит ума найти журналы, порыться в них, обратить внимание на обведенную фломастером фотографию астролога и вычислить, куда он меня завез, было бы верхом наивности с моей стороны.

– Хорошо. А знаете ли вы, для чего предназначен вот этот инструмент? – он показал мне щипцы.

– Для выравнивания еще чего-нибудь, – едко ответила я.

– Нет, наоборот, – с жутким спокойствием улыбнулся Метросексуал.

И он продолжил просвещать меня на предмет предназначения этих орудий пыток, но я больше не слушала его, внезапно осознав самое главное.

«Он садист! Господи, ему же все равно, расскажу я о чем-либо еще или нет! Он все равно будет измываться надо мною, даже если я сейчас взахлеб начну сочинять признательные показания!»

Нет, я понимала, что Рахметов не оставит меня в живых после этого похищения. Но Рахметова здесь сейчас не было, а шанс сбежать от Сережи был бы реальным лишь в том случае, если бы я как-то запудрила ему мозги, насочиняв с три короба. Например, заявив, что про «Андромеду» я насвистела уже половине жителей города. Тогда, может быть, я избежала бы пыток… Но этот садист не собирался от них отказываться – в любом случае! Что бы я ни говорила, в чем бы ни призналась – он все равно убьет меня, предварительно замучив до полусмерти…

– О, паяльничек-то совсем уже готов! – радостно воскликнул Метросексуал.

Он приблизился ко мне и нагнулся, чтобы своими ледяными, как у трупа, руками стянуть с меня нижнее белье. Я напряглась, прицелилась и закрыла глаза. В следующий момент я совершила два молниеносных движения ногами. Сначала сжала их в коленях, а затем резко выбросила вперед, попав прямо в лицо этому изуверу.

Я лишь почувствовала, как ноги мои наткнулись на что-то твердое. Видимо, это были его зубы.

– О-ой!.. – вырвалось у Метросексуала в тот момент, когда он, отлетев после моего удара к противоположной стене комнаты, приземлился на пол.

Вскоре он очнулся и окинул меня крайне недобрым взглядом. Это продолжалось очень недолго. На лице его вновь заиграла улыбка, еще более зловещая, чем прежде. Я поняла, что наступает самое страшное…

Метросексуал поднялся с пола, вытер разбитые губы, подошел к столу и взял щипцы. Улыбка его стала еще выразительнее, так как изо рта у него тонкой струйкой текла кровь – последствие моего удара.

– Вы сами выбрали свою судьбу, – шепелявя и кривя окровавленный рот, сказал он.

И он поиграл щипцами, повертев их в пальцах. В животе у меня что-то страшно екнуло. Метросексуал уже занес руку, чтобы ударить меня щипцами по ногам – для острастки, как вдруг откуда-то снаружи, из-за стены послышался громкий стук, перешедший в грохот. Щипцы от неожиданности выпали из рук палача и со звоном упали на бетонный пол подвала.

Секунду Сережа постоял в раздумьях, затем бросил косой взгляд на щипцы и повернул голову в сторону двери. Движения его вмиг стали резкими, непохожими на те плавные, спокойные, уверенные жесты, какими они были до этого момента. Раздумывал он недолго и быстро пошел к выходу из подвала.

Я уже поняла, что на улице что-то случилось. И, оставшись одна, я вдруг осознала, что сейчас у меня появился, может быть, единственный шанс на спасение. Так, руки мои скованы… Свободны только ноги.

Я не почувствовала холода бетонного пола, когда, отталкиваясь от него босыми ступнями, попыталась сползти с тюфяка. Казалось, все чувства, кроме инстинкта самосохранения, умерли во мне. Я попробовала пошевелить руками, но они, увы, были накрепко прикованы наручниками к батарее.

Подняв голову, я оглядела помещение. На столе лежали предметы, предназначенные для пыток. Дотянуться до них было невозможно, да это и не имело особого смысла. Кроме, пожалуй, одного предмета…

Я остановила взгляд на массивных специальных ножницах, максимально отодвинулась от стены, уперевшись скованными руками в тюфяк и попыталась дотянуться ногами до стола. Ножницы лежали не очень далеко от ближнего ко мне края.

«Только бы они упали правильно», – сверлила мой мозг одна-единственная мысль. Я дотянулась до них пальцами ног и сбросила на пол, оцарапав себе при этом палец. Однако это было сущей мелочью по сравнению со всем ужасом моего теперешнего положения.

Ножницы упали на пол, и мне показалось, что звон от их падения разнесся далеко вокруг. Сердце бешено заколотилось, мною овладело лихорадочное возбуждение человека, который, оказавшись в жутком цейтноте, должен сделать невозможное, чтобы остаться в живых.

Достать ножницы, валявшиеся на полу, было уже легче. Еще раз вытянув ногу и поблагодарив господа – и своих папу с мамой – за то, что я уродилась высокой и длинноногой, я придвинула их пальцем чуть ближе. Потом, слегка отдохнув, подтянула их еще ближе…

Наконец инструмент оказался совсем рядом. Я почувствовала, что предельно устала от этих манипуляций – мое тело принимало крайне неудобные положения. Но отдыхать, к сожалению, было некогда. Собрав остатки сил, я наконец ухватила их одной рукой и принялась за работу, мельком посетовав на то, что в старших классах школы девочек учили шить и вязать, а не работать в слесарной мастерской. Сейчас бы эти навыки мне очень пригодились.

Трудиться мне приходилось в ужасно неудобной позе. Я не видела, что я там режу этими ножницами. Но идея была такова, что ножницы по металлу вполне могут перегрызть наручники, сковавшие мои запястья.

Мне удалось победить свои оковы минут через пять. Вытащив одну руку, я уже достаточно легко освободила и вторую. Ощутив резкий прилив крови к голове, я чуть было не упала обратно на тюфяк, попытавшись встать.

Справившись с внезапно нахлынувшей слабостью, я двинулась к тумбочке. Все тело болело у меня, голова кружилась… Еще немного, и я упаду в обморок… Но нет, не сейчас, только не сейчас, когда я уже почти на свободе!

Я заглянула в тумбочку и обнаружила там массу предметов бытового назначения. Все они, видимо, были приспособлены предприимчивым Метросексуалом для развязывания языков несговорчивым людям. Меня заинтересовал один металлический предмет, предназначенный для отбивания бифштексов.

«Вполне подойдет!» – злорадно подумала я.

Хотя отбивная из него, конечно, вряд ли получится. Слишком мало мяса в этом худощавом чаде…

Как на заказ, в этот миг снаружи послышались шаги. Кто-то приближался к двери. Я быстро встала сбоку от нее. Дверь распахнулась, и вошедший на мгновение застыл на пороге. Через секунду он, недоумевая, сделал шаг вперед, обратив взгляд на тюфяк.

Я тоже шагнула вперед и, вложив в удар всю свою силу и ярость, «угостила» Метросексуала отбивалкой для мяса по голове.

Метросексуал мешком рухнул на пол. Нанеся удар, я инстинктивно выпустила молоточек из рук. И только там, внизу, он отделился от Сережиной головы, звякнув об пол рядом с его телом. Отведя глаза от молотка, окрасившегося кровью, я бросилась за дверь. Только там я заметила, что убегаю босиком. Вернуться или нет?

Здравый смысл победил. Я, преодолев страх, вернулась в подвал и, забрав свои вещи, надела туфли. Мысль о моей сумочке вернулась в мою кое-как вставшую на место после пережитых страхов голову. Обезвреженный противник по-прежнему неподвижно лежал на полу, однако я знала, что он жив. Я лишь вырубила его на некоторое время. Я осмотрела эту камеру пыток и вскоре нашла свою сумку среди других вещей Метросексуала. С удовлетворением я убедилась, что все на месте, включая удостоверение, деньги и, главное, пистолет.

Держа в руках свои вещи, я поднялась по лестнице, молясь про себя, чтобы в доме никого больше не оказалось и человек, нарушивший наше с Метросексуалом «общение», уже ушел бы.

Поднявшись на один пролет, я оказалась в достаточно стандартно обставленном – для жилища бизнесмена средней руки – холле. Потихоньку я продвигалась вперед, ища выход отсюда. По всему было ясно, что я в каком-то особняке.

Осторожно обойдя весь первый этаж, я убедилась, что там никого нет. Дверь на улицу я обнаружила довольно-таки быстро и, открыв ее и выглянув наружу, решилась выйти из помещения. Пригнувшись, я пересекла двор, отодвинула задвижку на металлических воротах и оказалась на улице.

Сориентировалась я практически мгновенно: это было Октябрьское ущелье, хорошо знакомый мне район, удаленный от центра Тарасова. Мне предстояло лишь спуститься с горы, а там уже начиналась магистраль, где вполне можно остановить машину.

Спускалась я почти бегом, хотя ноги и все тело у меня страшно болели. Жара сил тоже мне не прибавляла, зато их очень хорошо прибавляло желание поскорее покинуть логово преступников. Тем более что с пистолетом в сумочке я чувствовала себя гораздо увереннее.

На дороге я оказалась минут через десять и заметила припаркованное у обочины такси. Я быстро села в машину и, назвав водителю адрес Кировского РУВД, без промедления направилась к подполковнику Мельникову…

На задержание в особняк я отправилась вместе с группой захвата и c Андреем, на его служебной машине. Другая группа уже двинулась в «Андромеду», хотя я не была уверена, что астролог Рахметов именно там. Однако Мельников, уже пробивший его личность по базе данных и выяснивший настоящие имя и фамилию этого типа, успокоил меня, заявив, что астролог все равно никуда не денется.

Я не знала, в каком состоянии пребывает Сережа-Метросексуал, но меня это не очень-то и волновало. Я думала совсем о другом человеке. О том самом, который был так сильно похож на астролога.

Первыми к особняку двинулись омоновцы в камуфляжной форме и с автоматами. Передвигаясь короткими перебежками, они ворвались во двор и вломились в особняк. Мы с Мельниковым сидели в машине. Признаться, у меня не было ни малейшего желания не то что принимать участие в задержании, а даже просто заходить в особняк – воспоминания о моем пребывании там были еще совсем свежи в моей памяти.

Операцию ребята провели чисто, что называется, без шума и пыли, и вскоре омоновцы уже выводили из дверей согнувшегося пополам Сережу Соколова. Правую руку ему кто-то заломил за спину. Он увидел мое лицо через автомобильное стекло, замер на миг – узнал, но, подталкиваемый дулом автомата, сам полез в машину с решетками на окнах.

А следом – в той же позе – на пороге дома появился человек, не выходивший у меня из памяти. Тот самый, кто ввел мне в вену наркотик, отключив мое сознание в кабинете астролога Рахметова. Увидев его и мысленно облегченно вздохнув с ощущением завершения очень важного дела, я не удержалась и, выбравшись из машины, подошла к нему.

– Здравствуйте, Анатолий Дмитриевич! – четко произнесла я, глядя прямо в его выразительные серые глаза. – Как же вы докатились-то до жизни такой?

Лебедев ничего не ответил, только желваки на его щеках нервно заходили туда-сюда.

– Иванова, иди в машину! – крикнул мне Мельников.

Я еще пару секунд холодно смотрела в глаза врача-убийцы, затем развернулась и пошла обратно.

Собственно, дело я могла было считать раскрытым. Все участники преступной группировки были арестованы, включая «мордоворота» Василия, Феликса Рахметова и остальных его мелких подручных. Следствие шло полным ходом, допрос следовал за допросом, у Мельникова и его оперов, равно как и у следователя, работы было навалом. Общий смысл произошедшего уже прояснился, оставалось только уточнить некоторые подробности, чем и занимались сейчас Мельников и его коллеги. Здесь я уже была не нужна – выбивать показания и без меня в милиции умели прекрасно.

В принципе, дальнейшая судьба злодеев была предрешена. Мельников так и сказал мне:

– В сущности, Таня, на них и так грехов висит предостаточно. Одних только твоих показаний хватило бы, чтобы упечь их за решетку. А тут еще столько всего всплывает, что я не успеваю бланки протоколов получать! Так что можешь оставить свои розыски и положиться на волю судьбы. Может, ее и в городе-то уже нет, твоей Вероники?

– Я все-таки хочу попытаться! – упрямо стояла я на своем. – Освобождай Арсентьева от разъездов в электричках, я сама ее поищу.

– Ну, как хочешь, дело твое, – вздохнул Мельников. – Только смотри, опять во что-нибудь не вляпайся! И так с того света еле ноги унесла!

– Постараюсь, – улыбнулась я. – Думаю, еще одна встреча с садистами мне не грозит.

Мысль отыскать Веронику Одинцову не покидала меня, хотя никто не уполномочивал меня этого делать. Я уже знала примерно, что с ней случилось, понимала, что девушка тяжело больна и может просто погибнуть. Черкасовым я отзвонилась и, отчитавшись в предварительных выводах, получила гонорар за проделанную работу – полностью. Больше я была им не нужна. Однако неожиданно Виталик поддержал меня относительно продолжения поисков Вероники. Он пришел ко мне на следующий день после задержания бандитов и сказал, что готов заплатить из своих личных средств, чтобы я нашла подругу Марианны. Честно признаться, я уже собиралась искать ее по собственной инициативе, бесплатно.

К вечеру, предварительно договорившись с Галиной Пивоваровой, я направилась на железнодорожный вокзал. Раскатывать в электричках было бессмысленно – на это уже целых два дня потратил Арсентьев. Но Галина как-то говорила, что Вероника в тот день, когда Галя видела ее, ушла вместе с какой-то цыганкой. Цыганки на привокзальной площади крутились постоянно, и имелся реальный шанс отыскать ту, которая и могла бы вывести нас на след Вероники.

Несмотря на жару Галина выразила свою готовность помочь. Экспедитор Костров любезно подвез ее к площади, высадил, а сам остался ждать в машине.

Мы стояли на привокзальной площади, стараясь не обращать внимания на вечернюю духоту, и всматривались в лица прохожих.

– Что-то вообще тут не видно цыган, – задумчиво сказала я. – Может, облаву провели недавно? Да вроде Мельников ничего такого не говорил…

Мы купили по мороженому в хрустящем рожке. Время приближалось к восьми часам вечера. Попутно Галина поведала, что, как я и предполагала, менеджер-экспедитор Костров, увидев, что никто не бежит за ним, роняя на ходу туфли, и не умоляет его вернуться обратно, резко передумал устраиваться на работу в «Восток-Запад». Уже на следующий день после скандала он пришел в «Венецию» и как ни в чем не бывало приступил к выполнению своих обязанностей. И даже ни словом не заикнулся об утраченной премии. И сегодня он милостиво согласился отвезти Галину, куда она пожелает, поскольку ее «Ауди» находилась в ремонте. Галина рассказала мне об этом с улыбкой, и я поняла, что в ее жизнь снова вернулась прежняя гармония.

Запив сладкое мороженое стаканом газировки, я повернулась в сторону скверика на площади, подумав, не пройти ли нам туда, как вдруг Галина тихонько толкнула меня в бок.

– Таня, кажется, вон она!

Я посмотрела в указанном направлении. К тоннелю небрежной походкой, размахивая руками, в драных шлепанцах на босу ногу шагала маленькая неопрятная цыганка с косичками. На ходу она облизывала разноцветное эскимо. Мы поспешно двинулись вслед за ней.

– Эй, девушка, погадать можешь? – остановила я ее первой фразой, которая пришла мне в голову.

Та остановилась мгновенно, весьма удивленная такой просьбой. Обычно это ей приходилось приставать к гражданам с назойливыми предложениями. Быстро осмотрела нас с Галиной, она осталась, видимо, довольна нашим внешним видом, прикинув в уме, сколько можно запросить за гадание.

– Пятьсот! – выдохнула она и сама ошалела от собственной наглости.

Я улыбнулась и вынула сторублевую купюру. Глаза цыганки жадно заблестели, она уже схватила мою руку и повернула ее ладонью вверх, уже приоткрыла рот, чтобы начать вешать мне лапшу на уши, как я остановила ее, раскрыв сумочку:

– Постой, не мне. Вот на эту девушку я гадаю. Скажи, где она?

Увидев изображение Вероники, цыганка побелела от страха, и на щеках ее сразу проявились полоски грязи, скрытые общей смуглостью. Она затрясла головой и хотела было убежать, но я крепко схватила ее за плечи и заговорила, глядя девушке прямо в глаза:

– Я не стану тащить тебя в милицию, просто скажи, где девушка, и я дам тебе еще столько же! Просто скажи, где она – и все! Отпущу моментально! Где? Ну!

И я с силой встряхнула цыганку за плечи. Та, блестя глазами от страха, осторожно указала пальцем на таксистов, стоявших у входа в здание вокзала. Потом, воспользовавшись тем, что я повернула в их сторону голову, проворно выхватила у меня из пальцев сторублевку и опрометью понеслась в глубь тоннеля.

– Держи ее, Таня! – крикнула Галина, неожиданно возбужденная новыми приключениями в своей жизни и обрадовавшаяся возможности погони.

– Стой, не надо. Пошли к таксистам.

Таксисты, конечно, нас уже заприметили, они посматривали на нас, пока мы разговаривали с цыганкой. Их сегодня было немного, всего три человека, да и третий вскоре прихватил пассажира и укатил с ним на белой «шестерке». Неожиданно мне в голову пришла одна мысль:

– Галя, ты говорила, что Костров иногда по вечерам подрабатывает извозом, помнишь?

– Ну да, – удивленно ответила Галина.

– Пусть он поговорит с таксистами, может быть, он найдет к ним верный подход.

– Ну… давай попробуем, – неуверенно согласилась Галина.

Кострова срочно вызвали из машины и вкратце описали поставленную перед ним задачу. Он выслушал нас несколько хмуро, но деньги и фотографию взял и, нарочно помахивая купюрами, направился к таксистам.

Беседа их была короткой, Костров вернулся минут через пять. Мы с Галиной ждали в сторонке, в скверике.

– Виктор Кондырев, – коротко сказал Костров, возвращаясь с фотографией. – Синие «Жигули», «девятка». Девушка уехала с ним дня три тому назад. Дополнительная информация – недавно от него ушла жена. Таксистам он хвастался, что на халяву отхватил классную девочку.

– Где он?! – вскричала я.

– Повез клиента в «Юбилейный», минут сорок тому назад. Скоро должен вернуться.

– Молодец, Владимир Леонидович! – хлопнула менеджера по плечу Галина.

Костров посмотрел на нее с надеждой и, кажется, хотел осторожно намекнуть, не начислит ли ему начальница все-таки премию в июне, но не отважился при мне пуститься в торги. Я попросила его вернуться в машину – с Виктором Кондыревым я намеревалась побеседовать лично.

Синяя «девятка» шустро подкатила к вокзалу минут через десять. Я заметила ее, еще когда она выворачивала из-за угла, и быстренько направилась к ней. Кондырев поднял симпатичное лицо, оглядел меня оценивающе и поинтересовался:

– Куда едем, девушка?

Я села на переднее сиденье и прямо спросила:

– Где Вероника?

Лицо Кондырева напряглось.

– Не понимаю, о чем вы! – пробормотал он в сторону.

– Не прикидывайся, Кондырев, если не хочешь на зону загреметь за изнасилование! – прошипела я.

– Я ее не насиловал, все по взаимному согласию было, – быстро проговорил он, бегая глазами.

– А воспользоваться состоянием больной девушки – это как? – едва сдерживая ярость, зло сказала я. – Короче, где она? Говори и катись на все четыре стороны!

– Я ее в больницу отвез, – быстро сказал Кондырев.

– Так, в какую больницу? – теряя терпение, спросила я.

– На Алтынку… У нее же совсем крыша съехала! Что я, нанимался, что ли, нянчиться с ней? У меня, вообще-то, жена есть!

– Вот именно, Кондырев, – усмехнулась я. – Ты впредь помни об этом! А еще о том, что на зоне таких, как ты, моральных уродов, очень сильно не любят. Но встрече с ними радуются. Ты помни!

Кондырев молча смотрел на меня. Я вышла из его машины и с удовольствием изо всех сил бабахнула дверцей.

В палату к Веронике ни меня, ни Мельникова не пустили. Разрешили лишь посмотреть на нее из коридора. Я увидела сидевшую на постели девушку с тонкими, редко встречающимися чертами лица. Портило ее лицо лишь его болезненное выражение и чрезмерная худоба. Девушка молча смотрела прямо перед собой, но словно бы ничего не видела.

– Мутизм, – коротко пояснил пожилой врач, Георгий Робертович, стоя рядом с нами.

Благодаря подполковничьим погонам Мельникова и его служебному удостоверению мы вскоре отыскали Веронику в городской психиатрической больнице. Более того, лечащий врач согласился ответить на наши вопросы.

– Это пройдет? – спросила я.

– Мутизм обычно снимается довольно быстро, после ряда процедур, – уверенно кивнул Георгий Робертович. – А вот амнезия, которая у нее тоже имеется в наличии, – неизвестно, пройдет ли. Девушка, по всей видимости, в недавнем прошлом пережила какой-то шок. Он и спровоцировал мутизм на фоне амнезии.

– Боюсь, что шоков у нее в последнее время было предостаточно, – вздохнула я. – Может быть, вы разрешите мне с ней поговорить? Я знаю ее настоящее имя, фамилию, имена близких ей людей и некоторые факты из ее биографии. Вероятно, если это все ей изложить, она вспомнит хоть что-то? Эта девушка стала жертвой преступления, ей обязательно нужно помочь, у нее совсем никого нет.

Георгий Робертович задумался, потом сказал:

– Давайте все-таки с этим подождем. Вполне вероятно, что мы так и сделаем. Но сперва закончим с курсом кофеина и амиталнатрия.

– Хорошо, – согласилась я.

– Следствие еще нескоро закончится, – успокаивающе сказал мне Мельников, когда мы вышли из ворот больницы. – Проверяются все показания, всплывают новые свидетели. Мне пока что и других показаний хватает. Будем надеяться, что к его завершению она все-таки придет в себя.

– Будем, – кивнула я.

Следствие и впрямь шло долго. На Рахметове и Лебедеве висело множество махинаций и убийств. Эта преступная группировка просуществовала в нашем городе больше двух лет, и благодаря осторожности бандитов и довольно умелому ведению дел она могла бы продержаться и дольше.

Как сообщил мне Мельников, Феликс Рахметов, оказавшийся на самом деле Алексеем Лебедевым, приходился старшим братом Анатолию Лебедеву. Неудивительно, что лицо астролога показалось мне знакомым – братцы здорово походили друг на друга, хотя Анатолий и был поменьше ростом. В юности оба брата закончили медицинский институт, но если Анатолий пошел работать по специальности, то Алексея не устраивал масштаб обычной больницы. К тому же авантюрный характер с юности не давал ему покоя и заставлял придумывать разные махинации.

Привело это к тому, что в двадцать шесть лет он получил срок – правда, условный. И после этого решил заняться чем-то более надежным и прибыльным. Почитал соответствующую литературу, попрактиковался на курсах гипноза, которым и так владел от природы, сменил серое имя Алексей Лебедев на звучный псевдоним Феликс Рахметов и открыл центр «Андромеда».

– Неужели ему дали лицензию, несмотря на судимость? – поинтересовалась я у Мельникова.

– Таня, ну ты иногда бываешь такой наивной! – снисходительно посмотрел на меня подполковник. – Ты забыла, что в нашей стране если не все, то почти все решают деньги? А остальные лицензии, думаешь, как приобретаются? Экзамены у них, по-твоему, комиссия принимает? Ты еще спроси, как становятся добропорядочными депутатами бывшие бандиты!

Механизм их «предприятия» был прост, как и все гениальное. Рахметов быстро завоевывал у клиентов популярность, но главной его целью был вовсе не «поиск предназначения» обратившихся к нему людей, а уровень их благосостояния. Точнее – их недвижимость. Рахметов очень внимательно присматривался к своим клиентам, выбирал подходящих, полностью одиноких, людей. Проводил сеансы, «чистил каналы» – словом, всячески пудрил им мозги. А потом, используя гипноз, убеждал их перевести на других людей квартиру. Разумеется, на подставных лиц – в основном на разных асоциальных типов. Все процедуры проводились в присутствии нотариуса, имевшего свою долю в этом прибыльном «бизнесе».

А братец Анатолий, добросовестно трудившийся на «Скорой помощи», стал правой рукой астролога, выполняя самую грязную, но и самую высокооплачиваемую часть работы…

Когда клиент, введенный в транс, отключался, появлялся младший братец и вводил ему убойную дозу снотворного, после чего человек исчезал навсегда… Нужно ли говорить, каким доходным был этот бизнес! Он позволял хорошо жить не только братьям Лебедевым, но также и подкармливать их подручных – от садиста Сережи до нотариуса.

Доверчивая Вероника Одинцова стала одной из их жертв. Случайно прочитав в журнале статью об астрологе – которую, к слову, накатал он сам, – она отправилась в его центр и была буквально очарована магическим обаянием Рахметова, после чего рассказала ему о себе всю подноготную. Всю скрытность девушки как рукой сняло его психологическое воздействие. А уж он-то как обрадовался такой клиентке! Хорошую комнату в центральном районе можно было продать по цене квартиры где-нибудь на окраине. И главное – у девчонки мало того, что никого нет из родни, так она еще и приезжая. Идеальный вариант! Оставалось лишь подписать все документы. Рахметов мастерски ввел девчонку в транс, бумаги та подписала, и комната перешла во владение некоего Геннадия Звонарева, который, разумеется, в глаза не видел ни этой комнаты, ни самой Вероники. За ящик водки этот человек был согласен оформить на себя любую бумажку, не вникая в ее смысл. А уж потом комнату продали другим хозяевам, и все снова оформили правильно – так, что и комар носа не подточит!

Только вот с Вероникой вышла небольшая накладка. Видимо, после сеанса гипноза у нее в голове произошел какой-то сдвиг – она перестала узнавать людей и понимать смысл происходящего. Собственно, это и спасло ей жизнь: братья решили не брать на себя еще одно убийство. По приказу брата Анатолий отвез девушку подальше за город, где и бросил на какой-то дальней станции. А уж там она мыкалась с бомжами, пока ее не подобрала какая-то бабка. Потом она попала к цыганам, затем к Виктору Кондыреву, пока наконец не оказалась в психиатрической больнице.

Это уже рассказала нам сама Вероника: к счастью, к девушке постепенно возвращалась память. Я проводила с ней по несколько часов в день, слушала ее рассказы и удивлялась тому, что и такое бывает в жизни. К сожалению, пришлось сообщить Веронике о том, что Марианны больше нет. Правда, эту функцию я возложила на Георгия Робертовича, боясь брать на себя ответственность за едва пошедшую на поправку девушку. Конечно, расстроилась она сильно, но зато преисполнилась решимости дать на суде показания против Рахметова и его подельников.

Удалось мне через Мельникова подробно выяснить и обстоятельства гибели Марианны Новожиловой. Не удовлетворившись результатами расследования Антона Колесникова, искавшего по ее просьбе Веронику, Марианна, памятуя о «необыкновенном человеке», решила разыскать его сама. Как призналась нам Вероника, она все-таки назвала Марианне его имя – Феликс.

Будучи девушкой прямой, но не очень осторожной, Марианна направилась прямиком к астрологу, никому ничего не сказав. Может быть, она и не была уверена в том, что именно Рахметов виновен в исчезновении ее подруги, пришла просто поговорить с ним. Теперь этого уже невозможно было установить точно.

Но почуявший угрозу Рахметов сориентировался моментально. Рассказал о Марианне брату, и Анатолий решил подстраховаться. Назначил Марианне деловую встречу рано утром, потом подвез ее к училищу. По дороге он угостил ее кофе из термоса. В напиток был подмешан яд. Ему и в голову не могло прийти, что всего через несколько часов, после окончания занятий, Марианна придет к нему домой за пресловутой капельницей! Тут ему повезло и не повезло одновременно: яд подействовал, когда она еще была в квартире Лебедева, и, с одной стороны, он оказался на виду у милиции; но с другой стороны, в силу того, что никто не знал о его утренней встрече с девушкой, все подозрения с него снимались: яд-то был долгого действия.

Словом, теперь мы ожидали суда, материалы туда уже успешно передали. С родителями Черкасовых я больше не встречалась – мы получили друг от друга все что хотели. А вот Виталик неожиданно стал частенько навещать Веронику в больнице, и, кажется, боль после утраты Марианны уже не так сильно свербила его сердце…

«Боюсь, впечатлительную Альбину Юрьевну ожидает новый удар! – с улыбкой думала я. – Да и папу тоже!»

Но, как бы там ни было, я не вмешивалась в эти отношения, считая, что Вероника с Виталиком уже достаточно взрослые люди, чтобы самим во всем разобраться. Просто в душе пожелала им обоим счастья.

Вероника – возможно, чувствуя симпатию к себе со стороны Виталика и под влиянием общения с ним – сильно изменилась внешне, причем в лучшую сторону: затравленность исчезла из ее взгляда, робость и болезненность постепенно сменялись уверенностью и силой. Она немного поправилась, на ее щеках появился румянец, и природная красота ее заиграла свежими красками. Я рассказала ей о своем посещении детского дома в Пензе, и Вероника сама позвонила своим бывшим воспитателям.

Галина Пивоварова уверяла меня, что, как только Вероника выздоровеет окончательно, она сразу же возьмет ее в свое кафе, певицей, так что о средствах к существованию девушка может больше не волноваться.

Также она должна была получить прежние права на свою комнату, поскольку после передачи в суд все сделки, совершенные подставным нотариусом, членом преступной группировки, автоматически признавались незаконными. И это тоже являлось поводом для радости.

Главным же поводом к радости для Мельникова было то, что по результатам раскрытия такого громкого преступления ему наконец-то должны были присвоить звание полковника, о чем он и сообщил мне с таинственным и гордым видом. Правда, информация эта пока что считалась неофициальной, а сама процедура должна была свершиться по возвращении Мельникова из отпуска, куда он и так опоздал уйти из-за дела Рахметова-Лебедева.

– Ну что ж, Андрей, – улыбнулась я старому приятелю. – Теперь у тебя что впереди? Генеральские погоны?

– Я не доживу, – прижав руку к сердцу, потряс головой Мельников.

– А если все-таки? – подмигнула я. – Меня-то позовешь на торжество? По старой дружбе?

– Не вопрос, Иванова! – расплылся в широкой улыбке Мельников.