У центральных ворот охранников, как ни странно, было столько, что хватило бы, чтобы охранять каждый коттедж в отдельности. Молодые парни в камуфляжной форме курили, шагая взад-вперед по ярко освещенной территории въезда, и, казалось, чего-то ждали. Подъехавшая машина, забитая людьми, то есть нами, оказалась для них объектом внимания номер один. Они окружили нас и стали светить фонариками прямо в лицо. Сергей сидел за рулем, Андрей – рядом. На заднем сиденье расположилась «влюбленная парочка» – мы с Павлом. В самом низу, на уровне наших коленей, прикрытые пледом, замерли и едва дышали Маша с Катей. Они так и не узнали о смерти Стаса. И вообще мало что понимали. Особенно Маша. Главное, чтобы алкоголь, не толкнул ее на всякие глупости. Она могла нам испортить все дело.

К нам подошел худой и высокий человек в черном комбинезоне. Очень странный костюм. Склонившись к открытому окну, он обратился к Сергею:

– Пропуск есть?

– Есть, – сказала я вместо него.

– Давайте. А вы посветите фонариком вот сюда.

Я, крепко зажав пропуск в руке и решив не отдавать его ни при каких обстоятельствах, развернула листок, чтобы охранник имел возможность прочитать все, что там было написано.

– Четверо?

– Что вас еще не устраивает? – я постаралась придать своему голосу твердость.

И тут луч фонарика ударил прямо в перстень, который подарил мне Крысолов. Бриллиант вспыхнул. Охранник отшатнулся от машины и закричал:

– Скорее открывай ворота! Ну, пошевеливайся!

И, словно по волшебству, ворота распахнулись, наша машина выехала с территории лагеря и, с визгом развернувшись, помчалась по трассе к Алтуфьевскому шоссе.

Мы летели, открыв все окна и подставив свои лица тугому прохладному ветру. Нам всем не мешало прийти в себя. Катя и Маша сидели рядом с нами. Нам было тесно, но никто не жаловался. И вообще почему-то все молчали. Маша начала трезветь.

– Девочки, у меня для вас очень нехорошая новость.

Маша даже не повернулась в мою сторону.

– Особенно для тебя, Машенька.

Вот теперь она посмотрела на меня.

– И что же это за новость? – Маша откинула с лица волосы на плечи и тряхнула головой, стряхивая остатки хмеля.

– Только подготовься.

– Да не пугайте меня… Я все знаю, все понимаю и готова ко всему. Я выполню все, что от меня требуется. Растворю ваши кристаллы и поднесу фужер министру иностранных дел. Стас меня подстрахует. Это же так просто. Не преувеличивайте степень риска. Осталось уже не так долго ждать. Всего несколько дней – и все будет кончено. Все на нервах… Все устали. Вот поэтому мы сегодня с Павликом немного разрядились. Он понимает меня…

– Ты готова выслушать то, что я тебе сейчас скажу?

– Говорю же – готова. Давайте.

– Так вот. Стас тебя не подстрахует.

– Ну и что с того? Министр знает меня в лицо. На прошлой неделе я прислуживала ему на банкете, и он даже рассказал мне анекдот. Симпатичный дядечка. Но раз для дела нужно, значит, сделаю все как положено. А что со Стасом?

Она принимала нас с Павлом за членов своей фашистской организации и теперь выкладывала нам вещи, от которых нормальному человеку сделалось бы дурно. Кто же это над ней так поработал?

– Маша, Стаса больше нет, – сказала я, и наша машина чуть не съехала с трассы. Оказывается, это известие произвело впечатление на непробиваемого на первый взгляд Сергея, и он чуть не потерял управление.

– Как это НЕТ?

– Мы с Павлом сели ужинать. Катя нам накрывала, а потом захотели выпить по сто граммов…

– Ну и что, не тяните!

– Пошли пригласить за стол Стаса, а он мертвый. Лежит на полу лицом вниз, а из спины торчит нож. Теперь ты понимаешь, почему мы так спешно уехали?

Маша словно одеревенела.

И вдруг закричала, как истеричка:

– Остановите машину! Немедленно остановите машину!

Сергей, перепугавшись, что она что-нибудь выкинет, резко затормозил.

Отдавливая нам ноги и вообще не замечая нашего присутствия, Маша выбралась из машины и быстро пошла в противоположную сторону. Решила, значит, вернуться на дачу. К Стасу. Я вышла за ней и побежала следом. Догнала, повернула к себе и резко, наотмашь ударила ее несколько раз рукой по щекам, приводя в чувство. Я понимала, что она находится в шоке. И вывести ее из этого состояния можно было только вот таким РАДИКАЛЬНЫМ способом. Она же член РАДИКАЛЬНОГО движения. Вот и пусть пожинает свои плоды. Смерть Стаса – тоже плод. И то, что мы сейчас мчимся на огромной скорости в Москву, – тоже…

– Возьми себя в руки немедленно. Пошли в машину. За нами могут организовать погоню.

Маша разрыдалась. Она плакала некрасиво, как маленькая девочка, распустив губы и растирая глаза кулаками. Мы приехали ко мне на квартиру в шесть утра. Я постелила все имеющиеся у меня матрацы и одеяла на полу и уложила спать всех мужчин. Катю с Машей положила на диван, сама легла на кровать. Нам всем был необходим отдых. Предстоял тяжелый день.

И только перед тем, как уснуть, я подумала, позвонить Крысолову или нет? Сообщить ли ему о трагедии с Машиным парнем или нет? Так ничего и не решив, я уснула. И снились мне какие-то самолеты, тяжелая артиллерия и мертвый Вик. Я все еще не могла забыть его. Какая ужасная смерть! Какие похожие убийства!

Утром я первым делом сварила себе кофе – все еще спали, – и решила по привычке погадать на кофейной гуще. Но можно было этого и не делать. На дне чашки снова образовалась страшная в своей неотвратимости СВАСТИКА. Почему нет какой-нибудь подсказки? Свастика – это и понятно, и непонятно. Но что же дальше? И вдруг я поняла. Это настолько серьезно, что кофейная гуща предупреждает меня о том, что сейчас не время расслабляться, что надо действовать.

Вымыв чашку, я усмехнулась. Как же это глупо – гадать на кофейной гуще, когда речь идет о таких глобальных проблемах! Хорошо, пускай глупость. Пускай это неправда и все такое прочее, но почему же тогда, скажите на милость, у меня уже который раз подряд выходит свастика? Что это, случайное совпадение?

Я села за стол, достала блокнот и стала набрасывать план действий. Нескромно было с моей стороны думать о том, что если бы не Павел, а я была агентом ФСБ, то, несомненно, дослужилась бы до генеральских погон. Нескромно, но я об этом подумала.

Принесла из комнаты на кухню телефон и принялась набирать номер одного старинного приятеля, который три года тому назад переехал из Тарасова в Москву и теперь работал на Петровке.

Было раннее утро. Я очень надеялась застать его дома.

– Борис?

– Да, слушаю.

– Это Таня Иванова.

– Кто?.. Таня? Ты у нас?

– Да. Нам необходимо встретиться.

– Приезжай ко мне домой, я живу на Масловке, адрес у тебя есть?

– Есть.

– Когда сможешь?

– Часа через два, – ответила я, прикинув, сколько времени понадобится, чтобы накормить всю эту спящую теперь компанию завтраком.

После завтрака, который состоял из остатков нашего с Павлом ночного пиршества двухдневной давности и горячего кофе, я приказала Сергею и Андрею приготовить транспорт – заправиться, проверить тормоза и тому подобное. Чтоб не расслаблялись. В смысле парни, а не тормоза. Кате – прибраться в квартире и подумать об обеде – дала ей деньги на хозяйство. Машу заставила выпить успокоительных таблеток и сказала, чтобы она не вставала с постели до моего возвращения. Павел поехал в свое ведомство – дозваниваться до Трапезникова, чтобы тот поручил своим людям подготовить полную информацию о Вике, Викторе Дубинском. Теперь, после убийства Стаса, практически не оставалось сомнений в связи этих двух убийств. А заодно Павел обещал узнать как можно больше о Стасе. Маша назвала ему фамилию.

У Бориса на Масловке я была в половине десятого.

– Проходи, я своих отправил на море, а сам вот задержался. У нас тут возникли некоторые проблемы – все отпуска отменили.

– Тогда почему же ты дома?

– У меня встреча с одним потенциальным убийцей в двенадцать. Готовлюсь морально. Мы или его возьмем, или нет.

– Бронежилет штопаешь? – мрачно пошутила я.

– Ты выпьешь кофейку?

– Выпью, конечно.

Хорошо сидеть утром в просторной московской квартире и пить настоящий, хорошо прожаренный кофе. Да еще вместе с таким симпатичным парнем, как Борис.

– Что случилось?

– Это важно. Узнаешь чуть позже. Через несколько дней. А пока ты должен мне помочь. Если понадобятся деньги для непосредственных исполнителей – я заплачу любую сумму.

– Ничего себе. По-крупному работаешь?

– Как всегда. Ну так что, ты готов меня выслушать?

– Ты меня заинтриговала насмерть.

– Мне надо найти одного человека. Он инвалид и нуждается в моей помощи. Его сын заплатил мне большие бабки только за то, чтобы я его отыскала и помогла. Теперь ты понял, откуда у меня деньги?

Я знала Бориса. И его жену. У них были постоянные проблемы с деньгами. В моем деле самое важное – найти конец главного, как я называю, «золотого» рычага и давить что есть силы. Таким рычагом в отношениях с Борисом были как раз деньги. И я не осуждала его за это. Быть может, от этого зависела его семейная жизнь.

– И кто этот человек? Фамилия?

– Если бы все было так просто, уж, наверно, я бы к тебе не приехала из далекого Тарасова и не пила здесь с тобой кофе. У меня есть только это, – и я достала фотографию Рюрика. – Ты никогда не видел этого человека?

– Нет. Хотя, быть может, где-нибудь на улице и встречал… Но уж то, что незнаком, это точно.

«Значит, у них здесь, в Москве, ничего не известно о Рюрике. Непонятно, чем они вообще занимаются?»

– Еще раз повторяю: он ИНВАЛИД.

Я повторила это скорее для себя, нежели для него. Борис и так все понял. Дело в том, что я крепко сомневалась на этот счет. Во всех известных мне криминальных сюжетах, где встречается какой-нибудь несчастный на инвалидной коляске, именно он и являлся, как правило, руководителем или инициатором преступления, а его фальшивая инвалидность служила превосходным алиби… Но я не могла сказать этого Борису. Меня интересовало объективное мнение, вернее, достоверная информация об этом человеке.

– Ты найдешь его для меня?

– Во всяком случае, постараюсь.

– Я знаю, что сейчас мало чего добьешься без денег, поэтому ПОКА возьми на карманные расходы… врачам, я не знаю… – Я достала из сумки пятьсот долларов и сунула в руки ошарашенному Борису.

– Остальные получишь позже. Только поторопись. Это очень важно.

– Да я прямо сейчас полечу на Петровку, размножу фотографии и поручу эту работу доверенным людям.

– Я не хочу, чтобы об этом узнало твое начальство.

– Не доверяешь родной милиции?

Я ничего не ответила. Я знала, что все деньги до последнего доллара Борис положит себе в карман. Это было даже лучше. Теперь он обязан мне, а это тоже рычаг.

– Когда тебе позвонить?

– Часа в три, не раньше.

– А если в двенадцать?

– Позвони, но вряд ли за два часа я что-нибудь узнаю. Мне ведь нужно будет обзванивать все инвалидные общества, встречаться с руководителями, показывать фотографию…

– Не забудь про ортопедический институт, Пироговку… Да ты и сам все понял…

Я записала на всякий случай все имеющиеся в его распоряжении номера телефонов, по которым его можно будет найти, и ушла. От результатов его поиска зависела теперь жизнь многих людей. Но мне-то что делать до трех часов?

Сергей привез меня домой. Уже с порога я почувствовала дразнящий аромат поджаривающейся курицы: это на кухне хлопотала Катя. Машу я нашла спящей на своей кровати – Катя успела аккуратно сложить все одеяла и пледы после нашего ночного лежбища и привести в порядок комнату, а Машу переложить на более мягкую постель. Все-таки она по-своему любила Машу. Заботилась о ней, хотя они были почти ровесницами. Я присела к Маше на постель и взяла ее руку в свою. Она сразу же открыла глаза. Куда подевалась ее чудесная улыбка? Ее нежный румянец? Передо мной лежало совершенно больное, обессилевшее существо. И мне показалось, что это не смерть Стаса так подействовала на нее, а что-то другое. А что? Вот за этим я и приехала снова домой, чтобы поговорить, позадавать вопросы…

– Маша, что ты сейчас чувствуешь?

– Слабость.

– Ты помнишь, кто я?

– Кажется, ты нашла меня для папы. – Она еле ворочала языком.

– Стаса помнишь?

– Кто это? Тот парень, с которым мы познакомились в «Лакомке»?

– Да, красивый такой, вы жили еще с ним в Нагорном…

Услышав про Нагорное, она тряхнула головой, и на глазах ее блеснули слезы.

В это время раздался телефонный звонок. Я уже предчувствовала, что мне скажет Павел (а звонил именно он), и была готова к тому, что он мне сейчас сообщит. Мне бы догадаться об этом много раньше, чтобы расспросить Павла и о Вике…

– У Стаса была частная практика. Он занимался гипнозом с шестнадцати лет. Они с родителями вынуждены были переехать в центр, потому что принимать пациентов в однокомнатной квартире стало невозможным… Ты меня слышишь?

– Конечно, слышу. Что дальше?

– Сначала они снимали трехкомнатную квартиру прямо на Тверской – представляешь? – а потом ВЫКУПИЛИ ее.

– Дороговато им это обошлось.

– И это все на деньги Стаса.

– На него заведено досье?

– Разумеется. Такие люди у нас на учете.

– А Вик? – вырвалось у меня.

На другом конце провода стало тихо. Потом я услышала:

– У Вика не было клиентуры. Он и сам-то не очень верил в свой дар. Дурачился, пользовался им, чтобы только пройти в кино без билета или еще куда-нибудь.

– Подожди, не бросай трубку. Скажи, ведь их смерть – это работа Худякова?

– Думаю, что да. Больше некому.

Неприятная волна захлестнула меня, словно похмелье… Худяков был не просто авантюристом, присвоившим деньги фирмы «Восток». И лично ему эти пятьдесят миллионов были не нужны. Он намеревался переправить их с помощью ничего не подозревавшего Вика руководству «России». Но Женя почему-то передумала и дала Вику неправильный адрес. Заведомо неправильный. Зачем? Она раздумала работать на Рюрика и ее убили? Скорее всего она полюбила Вика и решила выйти из игры, не впутывая его в свои дела. Она его просто ВЫСЛАЛА из Тарасова. Чтобы он остался в живых. Только неизвестно, успела ли она ему рассказать об истинной причине своего приезда в Тарасов? Ведь она наверняка приехала туда по заданию Рюрика, чтобы по наводке Худякова, знающего о гипнотическом ДАРЕ Вика, завербовать его в свою организацию. Если она рассказала Худякову обо всем, то смерть Вика понятна. Его убрали как человека, знающего о планах движения, но отказавшегося с ними сотрудничать. Квартиру Женя Травина (хотя она вовсе и не Женя Травина, а вот кто – это еще необходимо выяснить) снимала. У нее никого, кроме Вика, в Тарасове не было, а встречу на вокзале им наверняка мог организовать тот же Худяков. Если еще учесть, что Женя была очень красивой девушкой, то Вик посчитал, что ему просто повезло с таким знакомством… Похоронили ее явно люди Рюрика. Сначала убили, а потом похоронили. А где ее родители – этого вообще никто, похоже, не знает. Вика хотели использовать в своих целях, потому что здоровье Рюрика уже не позволяло ему продолжать работать, как прежде. Ему были нужны пособники, которые при помощи гипноза и внушения обрабатывали бы и дальше банкиров, политических деятелей, военачальников, коммерсантов, ученых…

После разговора с Павлом я некоторое время сидела без движения, забыв вообще, где я нахожусь. Мне было ясно одно – надо срочно возвращаться в Тарасов. А вот зачем – это уже мое дело. И делиться на этот раз своими планами я ни с кем не собиралась.

Маша, опустошенная постоянным воздействием на нее Стаса, его гипнотической силой, заставляющей ее совершать безрассудные поступки и играть во взрослые политические игры (думаю, что он использовал ее как связную), лежала на постели с широко раскрытыми глазами и, как мне думается, пыталась восстановить в своей больной головке цепь событий за последние пару месяцев. Или за целый год? Бедная девочка, жила бы себе спокойно в своей шикарной квартире в Георгиевском переулке, радовалась бы жизни, гуляла по Тверской, звонила время от времени папе-разбойнику и болтала бы с ним о всякой девичьей чепухе. Нет, надо же было ей встретиться со Стасом!..

Его убили точно так же, как Вика. Неужели и он отказался работать на Рюрика?

Произошел какой-то сбой: человек, в свою очередь загипнотизировавший (или убедивший, что маловероятно) Стаса, перестал на него влиять. Почему? Объяснение очень простое: Рюрик ОСЛАБ. Он болен и уже не может держать в своем повиновении такое количество людей. Предчувствуя это, он еще год назад начал искать по всей стране одаренных людей, послал своих агентов, которые должны были привезти их в Москву. И ему это, как мы могли убедиться ранним утром в Нагорном, удалось. Несколько тысяч закодированных сторонников Рюрика приехали, чтобы выразить свою готовность участвовать в перевороте.

Но неужели с каждым из них работали индивидуально?

Вряд ли. Может быть, с помощью компьютеров. Либо – путем кабельного телевидения. Если вместо рекламных вставок хотя бы на несколько секунд появлялось лицо Рюрика и проникновенный голос призывал их примкнуть к рядам народного движения «Россия», то вполне вероятен и такой вот успех. Такой результат. Такая катастрофа. Психическое оружие – и как это мне сразу не пришло в голову?

Я легла на диван и попыталась подробно припомнить свой визит в Рюрику. Два дня находясь под впечатлением этой встречи, я не могла найти свободной минутки, чтобы хорошенько, до последней детали проанализировать все, что я тогда увидела и услышала. Закрыв глаза, я мысленно перенеслась в лес. Вот я стою перед домом Рюрика и вижу два освещенных окна. Два ФРАНЦУЗСКИХ окна, которые позволяют мне видеть его полностью, вместе с креслом… Он в черных очках, на коленях черный с красным плед, под которым скрываются больные ноги. Но больные ли? Мне это еще предстоит узнать. Что еще?

– Таня, – позвала меня слабым голосом Маша. – Я хочу позвонить папе.

Да, она была совершенным ребенком, случайно ввязавшимся во взрослые игры. Мне почему-то подумалось, что именно Паша Худяков ее и гипнотизировал поначалу, а потом появился Стас… Зачем им была нужна Маша? А затем, что у нее есть папашка с миллиардами…

– Машенька, сейчас я наберу тебе папу. Если он в Москве, ты сразу же переговоришь с ним, а если нет, попробуем дозвониться по обычному телефону до Тарасова. – Я набрала номер Крысолова в Москве. И он – о чудо! – тут же взял трубку.

– Это Таня.

– Что случилось? – Я почувствовала его недовольство сквозь графитный порошок телефонной трубки.

– У меня-то все в порядке.

– А что с Машей?

– Я сейчас передам ей трубку, но сначала мне бы хотелось задать вам всего один вопрос.

– Я слушаю тебя.

– Тот перстень, который вы подарили мне, он…

– Да, ты права, – вздохнул Крысолов, как вздыхают старики, надсадно и глухо. – Я не хотел говорить тебе, но про Нагорное я знал. Только о том, что Маша с НИМИ – или с НАМИ, я уже и не знаю теперь, – даже не подозревал. Она же совсем еще девочка. Зачем ей это?

– И давно вы занимаетесь перекачкой денег?

– Два года. И какие деньги, ты бы знала…

– Но как случилось, что вас, такого влиятельного…

– Нашелся еще более влиятельный. Я же не Бог, сама понимаешь.

– А что сейчас? Как вы намерены действовать?

– Хотел бы выйти.

– Вы в Москве часто бывали?

– Да, очень часто.

– Какой канал ночью смотрите?

– «Деньги».

– Разве есть такой канал?

– Есть. Он работает всего два часа, с 22 до 24.

– И что, интересный?

– Коммерческое телевидение. Там рассказывают о котировках акций, курсе валют, короче – все про деньги и про то, как можно жить на эти деньги. Сюжеты о миллиардерах, интервью, картинки из жизни…

– Понятно. Надо посмотреть. А теперь передаю трубку Маше.

Я подала ей телефон и услышала лишь громкое рыдание, прерываемое трогательным: «Папа, забери меня отсюда…»