Книга: Добро пожаловать в ад
Назад: Глава 6 СЛАДКАЯ ПАРОЧКА
Дальше: Глава 8 «МОРСКОЙ КОНЕК»

Глава 7 МЕЖДУ НАМИ, ДЕВОЧКАМИ...

Размышляя по дороге таким образом, я незаметно для себя очутилась возле большого магазина «Словакия», где как раз заведовала отделом бывшая жена Целикова – Татьяна. Я посмотрела на свое отражение в витрине – паричок-то а-ля Чиччолина, но для данного запланированного мероприятия именно такой и будет в самый раз.
Я уже вполне обмозговала, под каким предлогом я к ней подъеду. Я давно усвоила себе правило ведения игры «между нами, девочками», причем возраст и социальное положение «девочки» может быть любым.
На доверительный разговор о мужиках можно вызвать практически любую малознакомую и совсем незнакомую женщину, и даже свою начальницу. Пусть обычно она не видит тебя в упор или же минуту назад рявкнула на тебя, что ты пустое место и полная бестолочь, но здесь...
Сердечные переживания, ревность и соперничество – вот что превращает порой недоступных снежных королев в обычных баб, готовых, невзирая ни на какие правила приличия и чувство собственного достоинства, преступить черту допустимого в обществе поведения и принятых тем для разговора.
– А как мне найти Татьяну м-м... Ну, завотделом тут каким-то? – спросила я девочку за ювелирным прилавком, не зная в точности нынешней фамилии своей тезки и ее отчества.
– Татьяну Анатольевну? Да вон она, – пискнула девочка, показывая рукой на женщину, энергично разгребавшую ворох джинсов в джинсовом отделе, что-то при этом быстро говоря и мелко кивая головой высокому парню. – Она там заведующая, – пояснила мне любезно продавщица.
И я направилась туда и принялась разглядывать и ощупывать разложенные на прилавке джинсы, изучая в то же самое время бывшую жену Целикова, которая быстро-быстро тараторила:
– Двенадцать пар, согласно накладным, по шестьсот восемьдесят... Даша, записывай! Миша, а когда будет «Вранглер» – клиенты спрашивают?
Сама она была одета в голубые джинсы и джинсовую же жилетку, наглядно демонстрируя качество товара. Это была средних лет, очень бодрого вида женщина с черными волосами, закрученными в шишку, с быстрыми и зоркими черными глазами, мелкими чертами лица и большим бюстом при вполне сохранившейся фигуре.
Видимо, энергичные брюнетки с пышными формами были слабостью покойного, похоже, очень дорого ему стоившей. Ее часы с бриллиантами и множество перстней в сочетании с джинсовым костюмом недвусмысленно говорили о принадлежности к торговой среде.
– Простите, пожалуйста! – обратилась я к ней, чтобы не терять даром времени и чтобы она не упорхнула куда-то, переполняемая своей кипучей энергией. Она умудрялась производить сто жестов и произносить сто слов в минуту. Теперь же она повернулась ко мне с улыбкой продавца, кровно заинтересованного в продаже товара.
– Простите, Татьяна Анатольевна, мне нужно с вами переговорить. Наедине, если можно, – попросила я.
– Конечно-конечно, ныряйте сюда, – указала она мне путь под прилавком, видимо, принимая меня за свою товарку. Мой парик и макияж, конечно, могли относить меня к двум древнейшим профессиям – торговки и еще одной.
Татьяна провела меня в подсобку и усадила за стол, где красовались остатки недоеденной халвы и пирожков – радости заведующих секциями. Я не удержалась, чтобы не отщипнуть тайком изрядный кусок от обольстительной халвы, и украдкой отправила его в рот. Моя тезка не заметила факта моего мелкого воровства.
Она оборотила ко мне свое маленькое лицо и бездумную улыбку. Я не стала терять времени даром и отчебучила:
– Дело в том, что я – любовница Владимира Целикова, – и замолчала, ожидая реакции, которая последовала незамедлительно.
– Ой, неужели?! – Она пришла в полный неподдельный восторг. – Какая прелесть! А что же Сонька – он ее бросил?
Глаза бывшей подруги жизни врача заискрились душевной теплотой и детской радостью. Видимо, в состояние полного счастья ее привела судьба обманутой очередной жены ее бывшего беспутного мужа. Да, женское сострадание и сочувствие – великая сила!
– Ой, милая моя, как хорошо, что ты пришла! – затараторила она, не давая мне вставить слова. – Я же с этим говнюком пятнадцать лет прожила. Ну-ка, рассказывай – как он живет и что там у вас, холера его побери! Он же всю жизнь по бабам... Такой вот – любитель. И как же ты, моя девочка, такая молодая, красивая, на его удочку попалась?! Ну да ладно. Дело молодое – с кем не бывает. Я вот с ним пятнадцать лет прожила, пока не поумнела. Зато теперь счастье нашла. Мой новый муж – Борис – просто клад, такую радость мне бог послал за все страдания с Целиковым! Ну, да я зла все ж не держу – пущай живет. Расскажи мне, как он, – здоров ли? Он же...
– Володя умер вчера, – сказала я, умудрившись вклиниться в поток словесных извержений.
Она споткнулась на лету и уставилась на меня непонимающими глазами, задержав дыхание, – теперь ее постоянно колыхающаяся грудь пятого размера застыла без движения, придавая облику монументальность. А глаза приобрели форму ровных круглых блюдец.
– Вы только не волнуйтесь, пожалуйста, – попросила я, но она уже схватилась за сердце и закачалась:
– Ох, что ты! – И Татьяна разразилась целым потоком непригодных для письменного описания восклицаний, общий смысл которых сводился к тому, что «она прожила с Целиковым пятнадцать лет, у них сыну двенадцать лет и быть такого не может».
Мне понадобилось минут двадцать, чтобы привести в относительно разумное состояние бывшую жертву непостоянства бывшего мужа, убедив ее в том, что его хватил неожиданно инфаркт, – ни к чему было сваливать сейчас на разволновавшуюся клушу столько трагических событий. Инфарктом она, кажется, даже осталась довольна:
– Доблядовался. А я всегда говорила... Ну что ж, мне еще давно мой знакомый экстрасенс сказал, что у Целикова на пути встанет конец... то есть тьфу... смерть, короче, придет очень рано. Ох, Володя, что ж ты наделал! – И вдова номер два скорбно замотала головой. – Налить тебе красненького? Помянем?
Я согласилась, и она достала из-под стола бутылку красной наливки, оказавшейся необыкновенно сладкой и вкусной.
– Хороший он все-таки был! – сказала она, прослезившись. – Молодой был да глупый, я ж его старше была! Вот все и бегал налево по девочкам. Потом на Соньке женился... Значит, опять взялся за старое?
Я покорно кивнула, олицетворяя собой разрушительницу новой семьи.
Затем последовал новый взрыв сокрушений по поводу безвременно ушедшего Володи. Ах, он был такой милый! Ах как она его любила! Теперь она, конечно, до безумия любит своего нынешнего мужа, но память о Володе не покинет ее никогда.
Пришлось мне направлять сокрушающуюся женщину в нужное русло... Окольными путями стала я выяснять, не известно ли ей что-нибудь о денежных делах Володи и, боже упаси, наследстве питерской бабушки. Но либо она была невинна как младенец, либо хитро прикидывалась, что никакие денежные дела ее нисколько не волновали.
Ее занимало лишь то, в каких отношениях и как долго состояла я с Целиковым и, главное, как в это самое время себя чувствовала Сонечка. С трудом отбоярившись от натиска каверзных вопросов, доходящих порой до выяснения интимных подробностей, я предложила еще вмазать.
– Ну давай! За Володьку – упокой его душу, господи! Он же у нас один такой был на всех! – сказала моя тезка, и я сердечно поддержала тост.
После второй она совсем размякла, раскраснелась и принялась расхваливать на все лады своего нынешнего Бориса, который был не в пример лучше Володьки – прости господи. Борис возносился на пьедестал и взирал оттуда в лавровом венке победителя, а у ног его примостилась жена Татьяна. Вокруг головы Бориса парил нимб, а за спиной громоздились белые крылья. Он был причислен к лику святых и канонизирован! Он выносил мусор, бегал в магазин и даже иногда зарабатывал деньги.
Мне никак не удавалось вернуть ее в русло беседы о покойном. Похоже, что Татьяну и в самом деле с головой захлестнули новые чувства и бывший Володька уже в ее сердце не вписывался.
Зато я узнала, что Борис моложе ее на восемь лет, дарит цветы охапками, жарит по утрам курицу, встречает ее с работы и собирается усыновить ее от Володи сына, а тот давно уже считает Бориса папой.
– Я чувствую себя счастливой, как девочка, да простит меня за это бог! – интимничала со мною молодая невеста. – Когда я вижу своего Бориса – а он у меня бывший охранник, спецназовец и спортсмен, – у меня сердце куда-то проваливается.
Потом выпили по третьей. Я узнала подробности ее семейного быта и с Целиковым, и с Борисом – этакий сравнительный анализ. Первый муж не желал выносить мусор, ходить в магазин и вообще нести деньги в дом. Муж номер два был воплощением всех возможных совершенств и представлял в одном лице заботливого рыцаря, добытчика и защитника. Молодой охранник выступал в роли Филиппа Киркорова рядом с примадонной, и его преданности не было границ.
Татьяна с ним пока в зарегистрированном браке не состояла, но поведала мне, засмущавшись, как девочка, что не далее как вчера Борис сделал ей предложение оформить отношения и усыновить ребенка. Мне было подробно описано, как жених вчера был взволнован и особенно нежен.
Да, всюду жизнь кипит. Кого-то убивают, кто-то женится. Видимо, ничего тут больше не почерпнешь. Похоже, что Татьяна действительно сидит в перьевых облаках и никаким багром ее оттуда не выцепишь. А молодой Борис скорее всего имеет свой интерес. Как я поняла, он собирается прописываться в ее квартире. А она хорошая, квартира-то, и в центре. Или черт его там знает, чего ему надо. Все-таки она завсекцией: вся семья в джинсах от Вранглера, халву пирожками заедают...
Может, он и вправду пылает к ней такими чувствами – она выглядит необычайно моложаво и пышет энергией. Есть такие любители баб постарше. Однако к чему мне это все?
С Владимиром Целиковым здесь отношения порваны окончательно и бесповоротно, и его родной сын обрел себе нового папу. А про наследство питерской бабушки, как я ни подводила окольными путями к этому разговор, Татьяна не ведала ни ухом ни рылом.
Пора закругляться. Напоследок я выслушала ряд бесценных советов старшей и многоопытной подруги о том, как надо вести себя с мужиками, о том, с кем надо, а с кем не надо связываться. Татьяна уронила еще пару маленьких слезинок по усопшему и заявила, что на похороны обязательно пойдет, что бы там ни говорили, но только без сына. Мальчика ни к чему травмировать. После сего я была тепло приглашена к ним с Борисом на кофе, с заверениями в вечной дружбе и расположении.
– Приходи, приходи! Дом пять, квартира шесть. Мы с Борисом будем очень рады. Боренька – он такой общительный, он так дружит со всеми моими подругами, и с родственницами, и даже с моей мамой – ты представляешь?
Видимо, бывший муж Володя не делал всех вышеупомянутых вещей, не давая повода Татьяниным бесчисленным подругам завистливо говорить: «У, ей с мужиком повезло!» А вот с Борей – другое дело. Тут уж есть чем похвастаться!
Но не хватало мне еще общительного Бореньки! Вот семейка – дурдом.
Хотя все, что окружало когда-либо этого таинственно погибшего врача, носило отпечаток некоторого безумия. Все эти его сумасшедшие бабы – одна Света чего стоит! Потом, вся антикварная дребедень, и в особенности Диана, увенчавшая своей красотой всю цепь его любовных похождений. Ведь, по словам Сони, именно голова Дианы была особенно мила его сердцу. Из-за нее потерял он сон и покой. Не из-за нее ли он нашел свою смерть? Все-таки мы зачастую становимся жертвами своих слабостей, а похоже, что основной слабостью убитого была женская красота...
Я выходила из магазина в весьма эксцентрическом настроении – сказались три рюмки красненькой и обилие неожиданных сюрпризов с утра. Хотелось чего-то необыкновенного и красивого. В конце концов, не все же купаться в чужих личных тайнах, не все греться у чужого огня. Хочется мне чего-то... даже не чего-то, а кого-то своего, а кого – не знаю.
Вот такое вот мое состояние, горевшие глаза плюс белокурый парик и довольно свободная походка принесли соответствующие вполне ожидаемые плоды – в дверях на выходе я столкнулась с высоким мужчиной весьма стильного и в то же время мужественного вида, который издал легкое восклицание, оглядывая меня с ног до головы взглядом, выражающим всю несложную мужскую суть.
В какие-то секунды мой наметанный глаз-алмаз профессионального частного детектива оглядел приставалу и оценил его оптом и в розницу. Не характерный для Тарасова тип мужчины: высоченный и подтянутый, с волосами до плеч, придававшими его четко вылепленному лицу что-то от Робин Гуда, в желтых джинсах без единой капельки грязи, что было просто невозможно, даже если пройти всего два шага от машины к магазину, разве что лететь по воздуху, умопомрачительные ботинки и ремень плюс какая-то необыкновенно стильная кожаная куртка – все носило отпечаток чего-то жутко столичного. И явно отличало их обладателя от классической тарасовской мужской униформы, состоящей из турецких кожаных жилеток и черных, мешком сидящих джинсов из дерюжки с нашлепкой «Версаче», от вида которых сам Джанни Версаче отдал бы богу душу во второй раз и без вмешательства каких-либо гомосексуалистов.
Стильный красавец стоял передо мной с улыбкой опытного ловеласа и в то же время такой милой и застенчивой, заслоняя косой саженью плеч выход. Это был тот самый мужчина, чей взгляд ударяет тебя электрическим током. После него больше всего хочется плюнуть на все сопутствующие встрече не слишком удачные обстоятельства и повиснуть на такой мощной шее, как белье на веревке, спрятав лицо на широкоформатной груди, вдыхая потрясающий мужественный запах.
Однако пока я топталась на месте, погруженная в крамольные мысли и потрясенная мужским обаянием незнакомца, тот, в свою очередь, оглядывал меня так, что я враз ощутила свой чересчур двусмысленный маскировочный видок и вспомнила, что нахожусь как бы на работе. Поэтому я юркнула в щель между его локтем и дверью и процокала каблуками прочь, даже не оглядываясь.
– Девушка, подождите, пожалуйста! – ринулся он за мной. – Не сочтите за наглость, я просто хочу с вами познакомиться!
Не оборачиваться, идти вперед – сказала я себе, взывая к своей пошатнувшейся силе воли и враз отходящему на второй план чувству долга.
– Может, я вас подвезу? – забежав вперед, незнакомец прожигал взглядом все, что было во мне женского и податливого.
Женские гормоны бушующей волной разливались внутри меня, однако умению справляться с собой я научилась уже много лет назад. А уж противостоять сокрушающему мужскому обаянию я как-нибудь сумею.
Его ведь интересует щедро накрашенная блондинка, а вовсе не я. – Решив так, мне оставалось только немедленно прекратить все эти инсинуации, дабы не встать на скользкий путь.
– Нет. Я очень спешу. – Сказано сие было очень твердым голосом, чересчур жестким, каким я обычно прошу сделать руки вверх. Моя резкость, видимо, несколько удивила Робин Гуда в желтых джинсах.
Он постоял, а я вырвалась вперед, стараясь направить растрепанные мысли в русло расследования. Так, перво-наперво мне надо забрать свою машину от дома Целиковой и продолжить поиски разгадки. Спиной я чувствовала горящий взгляд средневекового красавца. Почему-то защемило сердце.
А могло бы быть все по-другому...
Вот так вот люди могут пройти мимо своего счастья, будучи опутаны условностями и заняты делами. Но ничего не попишешь – я не могу заводить легкомысленные знакомства, пока на мне висит нераскрытый трупик. Сейчас я могу заниматься только тем, что имеет отношение к данному делу.
На перекрестке я все же не удержалась и обернулась. Он садился в такую машину, что я невольно задержала взгляд, чуть не проворонив зеленый свет. Это был «Ягуар», весьма старый, но невероятно красивый. Такой машины я никогда раньше не видела в Тарасове. В ней заключалась некоторая претензия – это было очень дорогое и старое авто, годов этак семидесятых. Найти такое и купить – конечно, надо постараться. Старинный «Ягуар» – удовольствие на любителя. За такие бабки можно купить новехонький джип или «мерс».
Загадочный незнакомец со своими длинными волосами и этой машиной словно сошел с экрана старого французского фильма. Однако какое мне, собственно, до него дело?
Мне надо скорее делать обход всех причастных к делу Целикова, а не выворачивать шею на отшитых мною же незнакомцев в «Ягуарах». А главное, пора думать, как проникнуть в «Морской конек». И не просто проникнуть – я могу туда зайти как самый обычный посетитель, – а как мне попасть на сходку? Ведь там для этого наверняка отведены отдельные кабинеты.
Я нашла свою машину, сиротливо прижатую к бордюру, и решила навестить первым делом Заточного – завистливого сослуживца покойного. Хотя есть одна сладкая парочка, выходящая на первое место по подозрениям. Вообще в этой свистопляске вокруг врача без кое-чего не разберешься. Однако не пора ли мне уже обратиться к моим верным друзьям из мешочка?
В данный момент меня одолевал один вопросик: Света и Абзац прикладывали руку к убийству? Или нет? Кости упали на сиденье...
7+36+17 – «Пока вы медлите, будущие удачи могут пострадать, а тайные замыслы врагов возмужают».
Вот и поговорили. Понимай как хочешь. Не то мне нельзя медлить по отношению к вышеуказанным субъектам, не то по отношению к остальным подозреваемым. Но медлить нельзя – это точно. Мои магические кости предупреждают о коварных планах неведомых врагов. Эх, знать бы еще, кто они.
Как говорится, задайте любой вопрос, и вы получите любой ответ. Но тем не менее сигнал получен, и я не могу его игнорировать. Значит, тайные замыслы врагов не исчерпались этим убийством и, возможно, за ним будет следовать что-то еще. Сейчас есть резон опасаться за Соню и ее сына, не лучше ли им куда-нибудь уехать, обязательно вместе с побрякушками, или же сдать все барахло в банк?
Что-то меня терзают дурные предчувствия на ее счет. Зайду-ка я к ней еще раз. Завтра похороны, и завтра же ей лучше где-то скрыться. Если не сегодня.
А Заточный подождет. Главное – обезопасить женщину с ребенком!
Исполненная решимости сломать любое ее сопротивление, готовая пугать ее любыми страшными фактами, я вошла в Сонин подъезд, где тут же споткнулась о ведро с водой. В темноте раздался грохот, и на мои ноги вылилось изрядное количество холодной воды, тут же пропитавшей замшу моих выходных ботинок.
– Черт, кто тут ведро поставил! – не удержалась я. Это мои самые любимые ботиночки!
– Кто-кто! Кто тут засрал весь подъезд, чтоб я его отмывала! Я тебя спрашиваю! – раздался оглушительный скрипучий голос откуда-то сверху, и в освещенном пятачке на лестничном пролете показалась бабка со шваброй наперевес, в черном ситцевом халате поверх пальто и калошах. Она воинственно приближалась, отклячив перевешивающий ее всю зад, зажав в руке швабру наподобие копья. Ростом она была не больше полутора метров, но ее громогласности мог позавидовать даже Лучано Паваротти.
– Все загадили, все изгваздали, всю страну продали! – угрожающе напустилась она на меня, словно это я олицетворяла «всех», продавших всю страну. – Ты что, ведро не видишь, фря такая?!
– Где ж его в темноте-то увидишь? – сказала я уже вполне миролюбиво, не обидевшись на «фрю».
Лучше с этой бабулькой разойтись мирными тропами. Не хватало еще на моем и без того тернистом пути воинствующих уборщиц, вооруженных швабрами и очень опасных!
– Да вот, а кто ж подъезд-то мыть будет за такие шиши из ЖЭУ?! Только баба Маша здесь ишачит, я то есть, а ты мои ведра пинаешь! – Она надвинула на меня свой круглый живот. – Кто тут нассал в углу, кто бычков наплевал, я тебя, деточка, спрашиваю?!
Все это вопрошалось тоном прокурора, выступающего с пятым обвинением одного и того же рецидивиста и потерявшего всякую надежду на его исправление путем воздействия трудовым воспитанием.
– Я этого не делала! – сказала я возмущенно, ибо речь шла об обвинении в слишком уж серьезных вещах.
– Все Витька-проглот с пятого етажа. Енто он – точно! Сидит детина на материной шее, пьет да блюет на ступеньки, он мне тут все загадил! – сообщила мне баба Маша и доверительно добавила: – Совсем мочи моей нету все говно за ими убирать, да внуку надо помочь, холера его побери, заразу такую!.. В институт третий год пихаемся, все родичи пашут на три работы, чтобы, значить, взятку за него декану ихнему всунуть...
В пять секунд я стала доверенным лицом, когда выяснилось, что к вышеупомянутым вопиющим фактам вандализма я не имею отношения. Уборщица вцепилась в меня клешнями и не закрывала рта, понося всех и вся в округе. Особенно доставалось Витьке с пятого этажа, родному внуку, начальнику ЖЭУ и президенту страны. Все это излагалось в весьма специфическом стиле.
Это была одна из тех явно выживших из ума старух, основным занятием которых является высокохудожественного исполнения ругань и приставание к разным людям. Сегодня я стала ее объектом для возмущенных излияний, поэтому она загородила мне грудью проход, а так как поперек она была шире, чем по вертикали, то обойти ее не было никакой возможности.
Выпустив обойму ругательств в адрес жильцов и ЖЭУ, она прицепилась ко мне – куда я вообще тут иду?.. Дескать, она тут всех как свои пять пальцев знает. Не успела я что-то ответить, как ее вдруг всю тряхнуло, и она завопила не своим голосом:
– Ой, милая моя, ты в ентот подъезд вообще не ходи! Тут такие дела – живут одни новые русские, а вчерась одного из них – Володьку Целикова, я его сто лет знаю, так вот его убили вчерась. Всю голову, говорят, выстрелом разнесло! Ты не к ним, случайно?
– Да, к ним – я подруга Сони, – сказала я, испытывая желание что-нибудь покрутить, чтобы уменьшить громкость ее голоса.
– Ох, свят, свят, свят! – замахала руками, как мельница, бабка, отчего швабра с грохотом свалилась на ведро. – Допрыгался энтот свистунчик-то! Володька-то хороший парень был, я с его женой бывшей дружила – хорошая баба была! Но Володька-то баб менял, как цыган коней, все крутился колесом – докрутился! А я знаю, за что его грохнули! – Последняя фраза была произнесена голосом Левитана, объявляющего о вероломном нападении немцев на наши границы.
– Да-а?! – протянула я, заинтересовавшись ее интерпретацией происшествия.
Но, видимо, мысли в бабулькиной голове порхали, как бабочки в цветнике, потому что она вновь перешла на своего внука-лоботряса и двоечника. С помощью некоторого напора мне удалось вернуть ее к теме Целиковых.
– А Сонька ента его – шлюха, вот что я скажу! – охотно и радостно сообщила баба Маша. – Бегала в соседний подъезд к ентому скрипачу-бандиту. Только Володька на работу – она шнырь, и там. Но и он хорош гусь... был. Эх, как же его так угораздило!.. Все бирюльки енти их проклятые! Все деньги да богатство, черт его задери...
Вот, оказывается, к кому надо было обращаться Володьке по вопросу слежки за его женой, вот где кладезь информации, причем совершенно бесплатной и в таком еще артистическом исполнении! Поди ж ты – скрипач-бандит! Ушлая бабка, ничего не скажешь.
– Да какие ж там деньги такие особые у врача-то? – спросила я, уже готовая услышать твердый и непоколебимый в своей уверенности ответ всезнающей бабки.
– Ха, какие! Очень даже большие! – сказала она, затем огляделась по сторонам, взяла меня под локоток и заорала громким шепотом: – У Целикова Володьки вся квартира забита антиквариатом, одна бирюлька сто тыщ стоит. Нашими!
Затем она отпрянула, желая, наверное, посмотреть, какое впечатление произвели на меня ее слова. Полутьма в подъезде помогла мне скрыть эмоции, хотя больше всего в данный момент мне хотелось изолировать где-нибудь этот неумолкающий громкоговоритель.
– А ты что, не знаешь? Не видала, что ли? – спросила меня бабуля таким тоном, словно я никогда не видала слона в зоопарке или памятника Ленину.
– Не-ет! А вы видали?
Тут она по-дурацки захихикала и зашептала мне в лицо, немного сбавив тон:
– Да только я и видала... Никому не говори, а я уж тебе расскажу... Вижу я, что не совсем ты еще дрянь! – доверительно сообщила мне бабка и затем огорошила следующими словами: – Короче, гляжу я, Целиковы какие-то коробки домой таскают. Я полы мою, а они носють и носють, мимо, значить. Он носит, и она тоже. Он на нее шипит: осторожней, мол, легче, тише. Я думаю: ну, магнитофоны таскают, он имя раньше спекулировал, фарцовщик хренов. А Сонька взяла в обе руки сразу две коробки, да не справилась, одну выронила – из нее какие-то мешочки посыпались. Володька не видал. Я ей помогать поднимать кинулась, она меня отогнала, все собрали, занесли в дом. Я гляжу, а один мешочек с чем-то внутри тяжеленьким под лестницу свалился. Я подняла, раскрыла: батюшки-светы! Баба там серебряная голая – тьфу ты, гадость какая!
Тут мы с бабой Машей обе перевели дух и уставились друг на друга безумными глазами. Затем она стала говорить тише, испуганно оглядываясь по сторонам и наседая на меня, как нищий на городового:
– Ну я сразу поняла, что вещь-то непростая, да мне ж чужого не надо! Но отдать сразу напугалась, уж больно Володька серчал. Думаю, мне же и достанется, характером-то мужик крут. Думаю, возьму пока, а потом им как-нибудь подкину. Она бы и в почтовый ящик поместилась! Короче, отнесла к себе домой и в комоде спрятала в чулок, где деньги лежат...
Тут бабка вдруг смолкла, соединив в одну линию косматые седые бровки, как у филина. «Как же, напугалась ты отдать! Такую напугаешь!» – подумалось мне.
– Ну а потом что с этой статуэткой? – спросила я, не вытерпев паузы.
– Эх, – махнула она рукой. – Да внук спер, гаденыш.
– Что-о?!
– Да-да. И деньги из чулка вытащил, и статуэтку чужую спер и продал за сто рублев! Я его потом три дня шваброй гоняла да тряпкой ентой вот половой по мордасам отхлестала, говнюка!
– За сколько продал?!
– То-то и оно, продал за сто рублев, а потом мне признался: бабка, говорит, статуэтка-то старинная, нимфа называется, чистого серебра и стоит сто тыщ – квартиру можно купить однокомнатную! А я-то, мне чужого не надо, я вернуть хотела, я и знать не знала, почем она идет-то! А у Целиковых такими вся квартира набита, они пропажу-то и не заметили! Хочу вот пойти к Соньке, покаяться, я ведь в почтовый ящик хотела положить, сразу вернуть – Володьку испужалась, больно он был сердитый, земля ему будет пухом. Когда похороны-то, завтра?
– Кому продал? – Я вытаращила глаза и с трудом сдерживала голос, чтобы не сильно заорать.
Бабка испугалась.
– Да не знаю я, у него дружков-то пруд пруди!
Тьфу, пропасть!
– Кому вы еще об этом рассказывали?
– Да никому. Я знаю, да внук, да вот тот, кому он продал, да его друзья, наверное. Тот, кто ему сказал, сколько эта штука на самом деле стоит, – он потом все локти обкусал. А больше никто не знает, я даже родителям его – сыну своему родному с невесткой – не сообщала, они б ему ноги повыдергали. Так что никто и не знает!
Никто, окромя внука и его бесчисленных дружков! Весело, девицы! Все-таки жалко, что папа не повыдергал ноги этому сопливому коммерсанту.
– Ты только Соньке пока не сообщай, и так вдова расстроена! – попросила меня об одолжении бабка. Воистину пределов ее глупости не было никаких.
– Где ваш внук живет? – спросила я прокурорским тоном, на манер самой бабки.
– Да вона мы там все живем, в третьем подъезде, первый этаж, квартира шестьдесят пять! – растерянно сообщила мне бабка, не потрудившись выяснить, для чего мне это надобно.
Ага, припухла, старая перечница! Видимо, она сама допетрила, что натворила лишнего и лишнее сболтнула.
– Спасибо, – сказала я ей со всем сарказмом, перешагнула через ведро, лужу и швабру, отодвинув ее, бабку, в сторону, как комод средней тяжести, где она по дури хранила ценности в своих драных чулках.
Переполнившись до краев возмущением, словно кипящий чайник с подпрыгивающей крышкой, я нажала кнопку звонка Сониной квартиры. Она открыла мне дверь, вся в слезах, а из глубин квартиры раздавались горестные причитания. Кажется, я угодила на святая святых – плач горем убитых родственников по усопшему.
– Заходи, пока мы не уехали поминки заказывать, – сказала Соня с прерывистыми вздохами.
Я не поцеремонилась. Схватила Соню за плечи и твердо, четко и внятно стала говорить, вытаращивая глаза для усиления эффекта:
– Сейчас же ты собираешь все манатки и сваливаешь отсюда куда хочешь. Хочешь, живи пока у меня. Вместе с сыном. Или где хочешь. Но не здесь. Вам надо скрыться. Вместе с барахлом. Ты меня поняла? Это жизненно важно!
– Ой, а как же... Завтра здесь соберутся все друзья, родственники после похорон... А сын мой у бабушки. Я могу потом переехать к ней, но не сейчас, Таня... Сейчас другие дела. Дай мне мужа похоронить спокойно!
Я втолкнула ее в кухню, прикрыв дверь, и напустилась с новой силой:
– Мы тебя завтра будем хоронить! Тут весь город знает, что у вас дома лежит!
– Что-о?! Кто-о?!
– Конь в пальто, – не удержалась я. Когда люди добросовестно заблуждаются насчет грозящей опасности, разубеждать их можно долго. – Сейчас мы срочно собираем все ваши бабушкины игрушки... Только статуйки, конечно, медведя с комодом не попрем, и все это надо срочно где-то прятать. Где хочешь. Можешь у мамы. Могу предложить и свою квартиру – там надежней. Мой дом – моя крепость. Ответственность за сохранность несу я. А ты должна находиться все время в куче, в массе, и здесь тебя в любом случае быть не должно. Ты поняла меня, Соня?!
Покуда Соня понимала, соображала и вникала с моей помощью, мне пришлось израсходовать немало сил на пробивание бетонной стены ее упрямства. Она упиралась ногами и рогами, кричала, что сама желает встретить зло и узнать все, готова сама выступить в качестве приманки и все такое прочее. Лишь неопровержимый аргумент об опасности, грозящей ее сыну, – я, правда, не была в этом уверена, но приплела на всякий случай, – сломил ее сопротивление. Береженого-то, его сам бог, как известно, бережет!
Как покажет недалекое будущее, я была права в своей перестраховке.
– Хорошо, – решила она, вняв гласу разума. – Тогда мы отправляем все к тебе. Сейчас собираем большую сумку и перевозим все эти опасные штучки... О боже, как они меня уже достали! А я с сынулей буду жить у мамы до выяснения всех обстоятельств.
– Ну вот, наконец-то! – обрадовалась я.
Я, может быть, заняла слишком уж перестраховочную позицию. Болтовня бабы Маши и ее внук-придурок могли и не представлять такой уж опасности... Хотя Володю нельзя сбрасывать со счетов... Я не смогу себе простить, если при моем участии в деле появятся новые жертвы. Появятся там, где я могла и должна была это предотвратить... Уж лучше лишний раз предохраниться, чем лечиться.
Так что мы с Соней стали собираться. Двух зареванных и ошарашенных внезапными событиями дальних родственниц она отправила заказывать поминки в столовую, отдала несколько распоряжений по телефону маме, уже вполне овладев собою и ситуацией.
Все-таки русская женщина и коня на скаку, и в горящую избу, и в любой критический момент не сробеет.
В большую спортивную сумку беспорядочно пошвырялись драгоценные скульптурки, на дно аккуратненько уложилась голова божественной Дианы. Видимо, не судьба была ей достойно украшать приличный и спокойный дом, а на роду написано было несчастной скитаться по случайным рукам.
Со спортивной сумкой через плечо, подталкивая впереди себя немного офонаревшую от всех перипетий Соню, я благополучно доставила дорогой товар в свою машину.
Транспортировка груза до моей квартиры прошла вроде бы удачно. Слежки за нами не было замечено, а Соня лишь три раза за дорогу всхлипнула, а остальное время высказывала весьма дельные замечания.
Оказавшись с сумкой и Соней за двойной железной бронированной дверью своей квартиры, я стала чувствовать себя как-то спокойнее.
В конце концов, очень маловероятно, что таинственные злодеи и охотники за бабушкиным наследством решат, что оно хранится у частного детектива. Вроде бы никто не знал, что Соня ко мне обращалась.
Уложив статуэтки в свой сейф, в котором я была больше уверена, чем в банковском, я самолично отвезла Соню к ее маме и сдала с рук на руки, представившись подругой.
Теперь я могла быть относительно спокойна хоть какое-то время.
Так, стало быть, сейчас на первый план выходит этот обормот – внук бабы Маши! Его полумифическая фигура затмевала на данный момент даже таких криминальных зубров, как Абзац, например.
И я отправилась по указанному бабкой адресу, благо данный дом мне был уже как следует знаком. Да, многовато требухи на один домик! Внук жил в соседнем подъезде с Абзацем.
Дверь открыла, видимо, его мать – суровая женщина гренадерской комплекции с красным каленым лицом. Она дышала жаром кухонной плиты и вскипающим подозрением. Ее ручищи вполне убедили меня в том, что она была в состоянии повыдергать ноги этому обалдую без применения каких-либо дополнительных техни-ческих средств.
– Мне нужен ваш сын! – сказала я безапелляционно, заодно вспоминая, говорила ли мне бабка его имя.
– Олега нету, – хмуро сказала мать, пристально в меня вглядываясь.
На мне все еще красовался белый парик, и общий вид мой вряд ли вызывал особое доверие у матерей взрастающих лоботрясов. Поэтому я сунула ей в нос удостоверение, оттарабанив соответствующее:
– Я старший следователь прокуратуры, провожу дознание по делу Зотова, где ваш сын является свидетелем. Он не явился по повестке, но я пошла вам навстречу – или вы мне его сейчас срочно найдете, или же будет принудительный привод!
– Вот опять дружки его, дурака, подставляют, в дела свои темные закручивают, а он, дурак, всем верит! – забормотала женщина, жестами приглашая проходить и как-то теряя грозные очертания своего неприветливого лица.
– Да вон он в комнате своей лежит, в ящик смотрит! Проходите туда к нему!
В небольшой комнатушке, куда я вошла, на тахте лежал тот самый доверчивый дурак, продавший редкую вещицу из бабкиного чулка. Это был долговязый блондинистый переросток с лицом, выражающим только «а я че? А я ниче!». Внук Олег, видимо, был занят просмотром увлекательнейшего фильмеца с участием Жана Клода ван Дамма – кино было явно для особых интеллектуалов, судя по количеству животных восклицаний и кровавого месива.
Я вошла и закрыла дверь, оставив за ней любопытствующую мамашу. Видимо, в выражении моего лица что-то такое было, что он встал передо мной навытяжку, сложив ручки по швам, словно стойкий оловянный солдатик.
После того как я сунула ему в лицо корочку, он и вовсе окаменел лицом.
– Вольно, – сказала я мягко и вкрадчиво. – Твои дела плохи. Чтобы не тратить на тебя слишком много времени и слов, говорю кратко и ясно. Кому продал серебряную статуэтку, придурок? – Последнее слово было произнесено мною совсем уж медоточиво, однако вызвало у дебиловатого отрока сначала кратковременный ступор, а затем бурную кататоническую реакцию.
– А я че? А я ниче! – забормотал он в полном соответствии с моими предположениями. – Ну продал. Не украл же! Это бабка наша подобрала и спрятала, а зачем ей? Ну наговорила, что у этих Целиковых из второго подъезда таких статуэток полный воз! Ну я взял, показал Женьку... другу лучшему. Я знать не знал, что это за штука такая. Думал, ну, короче, что это сувенир. Ну, в натуре, – так и думал! А Женек мне говорит: я, мол, продам своим ребятам с проспекта, что возле обменки валюты тусуются, а тебе, значит, бабки отдам. Ну и приносит мне на следующий день сто рублей, говорит – продал! А кому – не знаю!.. Только матери, пожалуйста, не говорите! Ей и бабка не сказала, потому как и бабке достанется!
– Где этот Женек? – возопила я, не удержавшись.
– Да Женек Бульканов, не знаю, где он сейчас живет... Раньше анашой торговал, потом все у обменки подвизался, они там дуриков на баксы обували! – охотно сообщил мне лучший друг Женька. Воистину этот Олег вполне заслуживал и шваброй, и тряпкой от бабки, а также выдергивания ног и прочих экзекуций.
– Да его все на проспекте знают. Там, возле «Пионера», часов в десять вечера собираются пацаны – и он тоже! А я не хотел, я не знал... Он мне потом сам и сказал, что вещь-то была очень дорогая. И нас самих с ним обули. Мы и не знали, что это за статуя такая! Я узнал потом, что Женек продал ее за пятьсот рублей, сто отдал мне – тоже гнида!
Я согласилась целиком и полностью, что Бульканов тоже гнида. Должна заметить, что нехитрый бизнес Женька с проспекта вызывал мой самый живейший интерес.
– Он не говорил, кому продал?
– Да, я думаю, опять перекупщику!
Значит, этот возрастающий имбецил иногда думает... Так, а мне и думать нечего – Женек Бульканов наверняка уже принял стойку возле обменки на проспекте, где сейчас не хватает только детектива Тани Ивановой!
– А я че? А я ниче не знаю! – бубнил понуро внук бабы Маши с видом собаки, ожидающей пинка от хозяина.
– Не дружи с плохими ребятами, – сказала я ему напоследок, покидая квартиру и оставляя растерянного внука уборщицы наедине с грозной мамашей, каковая незамедлительно потребует отчета о причине визита сотрудницы прокуратуры.
На улице неудержимо опрокидывалась осенняя промозглая ветреная ночь, таящая в своей неуютной черноте загадки и опасности. Не знаю, для кого как, но для меня-то уж точно таила! Больше всего хотелось сидеть дома с книгой в кресле, поджав под себя ноги в шерстяных носках. Именно шерстяные носки были на данный момент пределом моих земных мечтаний – мои ноги в легких, почти летних ботинках, уместных скорее на вечеринке в сочетании с коротким платьицем и чулочками со стрелочкой сзади, стыли и немели в подступающем холоде. Пахло уже ноябрем и скорым снегом. Спасибо, парик согревал, хотя я с удовольствием бы сменила его на валенки или хотя бы унты.
Но маскировка прежде всего. Мой природный и вполне удачный облик – по крайней мере, я была им вполне довольна, да и среди окружающих никто не жаловался – уже достаточно примелькался в этом тесном городишке, да и на моей неизменной «девяточке» часто приходится менять номера.
Направляясь на проспект, я высчитывала время, отведенное мне на растряску Женька. Некогда мне с ним цацкаться, ой некогда!
На часах шел десятый час, а как минимум в одиннадцать я должна уже находиться в «Коньке», где собираются все «маски-шоу».
На тусовочном пятачке между кинотеатром «Пионер» и гриль-баром напротив, несмотря на такую не располагающую к прогулкам погоду, плюс морось, плюс пронизывающий, леденящий душу ветер, тем не менее царило оживление. Там стояли и вяло, сомнамбулически слонялись обкуренные подростки, девчонки в рваных клеенчатых джинсах и на тракторных подошвах. Все зябко кутались в куцые курточки и хрипло пикировались между собой. Возле самой обменки, круглосуточно зазывающей желающих купить-продать зеленые, торчала та самая шлеп-компания. Вот к ней-то я и подвалила, прижимая свою сумочку покрепче к боку и нащупывая под своей курткой «макаров».
– Так, мальчики, мне нужен Булькан, – сказала я, решив, что, вероятно, Бульканов будет числиться здесь именно под этим прозвищем.
Передо мной стояли трое из ларца, одинаковых с лица, – плечистые кидалы в мини-кепочках и идентичных куртках. На их лицах царила беспросветная пустыня.
– А ты кто? – спросил наконец один. Причем тоном, опускающим мое достоинство ниже среднего уровня.
Я раздумывала, представиться мне отделом по борьбе с организованной преступностью или подругой Женька. Дело в том, что я не была уверена, не есть ли Булькан один из них.
На выручку пришел второй:
– Его нет. И уже не будет. – Решил, видимо, что я по сугубо коммерческому делу. Что ж, будем подтверждать этот вариант.
– Ой, мальчики, а у меня к нему дело. Он меня хорошо знает – я у него хотела кое-что купить.
– А его нет, – настойчиво твердил один из троих, никакими особыми приметами от других не отличавшийся. Их можно было вынести на загадочную картинку: найди шесть отличий.
– А где его найти? – настаивала я, наседая на манер бабы Маши.
– А нигде. Его уже вы не найдете ни-ког-да, – по слогам проговорил парень, и остальные выразительно покивали головами.
– А-а? – протянула я, вздергивая брови до начала парика.
– Да. Все под богом ходим.
– Что-о-о? – вырвался у меня эмоциональный прорыв.
– Завтра похороны. Грохнули Булькана. Вчера было, – сказали все втроем – каждый по два слова, не больше и не меньше.
Новость послужила для меня ударом подушки – не больно, но ощутимо оглушает. Так, оглушенная, стояла я под призывно горящими зелеными буквами обменного пункта, тупо глядя на троих из ларца, сошедших из известного мультфильма про Вовку в тридевятом царстве.
– Да что вы... – сказала я, не решив, как поступать дальше, слишком все неожиданно получалось. – Да как же это?..
– Ну вот так, – развел руками тот, который стоял в середине. – Может, мы чем поможем?
– А как это случилось-то?
– Ну как. Хлопнули, и все. Выстрел в висок. Беззвучный. Когда он в подъезд входил.
– Так, – сказала я себе. – Баста, карапузики... Кончилися танцы! – немало удивив своим восклицанием кепочных ребятишек.
Женек Бульканов, накрутивший немало разнообразных грязных делишек, умирает в тот же день, что и Целиков, при тех же обстоятельствах и, видимо, по тому же поводу. Или по тем же основаниям. Ведь если эта моя мгновенно сложившаяся в голове гипотеза верна, то Женька убрали те люди, которые купили у него статуэтку. И за то, что он, видимо, знал о коллекции и настоящей стоимости этой вещички. Но тогда получается, что и бедовый внук уборщицы, да и сама баба Маша ходят под дулом. А им хоть бы хны!
Да, оборвалась главная нить – Бульканов продал статуэтку человеку, явно очень заинтересованному в этих антикварных штучках. И интерес этот чистым не назовешь.
– Знаете, ребята, я хотела купить у него одну статуэтку... Вы не знаете о ней ничего? Может, он ее успел уже продать?
– Мы не знаем, – решили ребята, переглянувшись и пожав кожаными плечами. – Ничего не знаем. Он ничего нам об этом не говорил.
На их пустынных лицах не читалось ни фига – придется поверить на слово. Здесь все было ясно, и я пошла прочь по проспекту. Периодически из черных бегущих по небу туч выкатывалась круглая, как таз, луна, оказывая свое пагубное влияние на душевнобольных, гипертоников и животных. Видимо, все зло на земле творилось в полнолуние. Известно, что это тяжелое время.
И что мне-то делать?.. Взваливать на себя дополнительное расследование смерти Бульканова, каковое авось и вывезет на Целикова? Это было бы возможно, но сейчас у меня, в соответствии с расписанием, сходка в «Коньке», а я еще не имею понятия, как я на нее попаду или как подслушаю. И вообще я в этом недавно открывшемся ресторане ни разу не была.
На проспекте я забежала в платный туалет, где принялась приводить себя в порядок. Операция эта заключалась в следующем: я сдернула с головы белый парик и водрузила парик черный, в виде гладкого каре. Упаси боже, чтобы я примелькалась Абзацу и Свете в бистро. Черное каре превратило меня в этакую экзальтированную даму, пожалуй, египетскую кошку. Я накрасила глаза темно-серыми тенями и удлинила стрелки, брови тоже стали черными дугами, а губы – сочно-вишневыми.
В такой ипостаси мне бы очень подошло проводить спиритические сеансы – вызывать дух Тутанхамона из гробницы и прочую дрянь. Под курткой и коротким жакетом у меня была чудная синяя ажурная кофточка, что в сочетании с узкими черными брюками и ботинками было вполне уместно в качестве ресторанного вечернего наряда. Даже если я столкнусь нос к носу с Абзацем или Светой, у них мизерные шансы на узнавание.
Словно черти несли меня на всех парусах в «Конек». Азарт и ветер подгоняли меня хлыстом, и я уже не ощущала продрогших, уставших от высоких каблуков ног.
Назад: Глава 6 СЛАДКАЯ ПАРОЧКА
Дальше: Глава 8 «МОРСКОЙ КОНЕК»