Глава 4
ИГРЫ ДЛЯ НАСТОЯЩИХ МУЖЧИН
…Почувствовав на затылке грубое прикосновение пистолетного дула, Савичев похолодел и, чуть повернув голову налево, скосил туда же глаза, стараясь разглядеть человека, столь учтиво обошедшегося с ним.
— Уйми чердак! — грубо прикрикнул тот, весьма болезненно ткнув дулом в затылок Алексея.
Савичев поднял глаза — туда, где на ледовой площадке неподвижной черной тенью застыла девушка. Алексей как-то беспомощно улыбнулся ей и выговорил:
— Ну спасибо тебе, Наташенька…
— Молчать! — рявкнули за спиной.
Она медленно повела плечом, словно желая укрыться от пристального взгляда Савичева, и тихо сказала:
— Леша, все будет хорошо. Я не виновата… ты сам поймешь. Я тебе все объясню.
— Зачем ты? — горько сказал он. — Я думаю, и без тебя найдется немало желающих все мне разъяснить.
— Слюшь, дарагой, пачиму абижаищ? — произнес другой голос с сильным кавказским акцентом. — Если будэш вэсти сэбя хараще, праживещ балшую и счастлывую жизн.
— Кто вы такие? — агрессивно спросил Смолинцев, не обращая внимания на то, что и в его голову с силой упирался ствол.
— Молчи лучше, дятел! — сказал первый террорист. — Тахир, выведи их во двор и посади в машину.
— Хараще, Круглый, — ответил кавказец. — Пащли!
Смолинцев оглянулся. Первый бандит стоял и что-то горячо доказывал девушке, а та молча смотрела в лед под ногами и нервно сплетала и расплетала пальцы рук. А за ними с Савичевым шел один невысокий, хоть и чрезвычайно широкоплечий и плотный человек с характерной кавказской внешностью.
Поравнявшись с дверью, Смолинцев задержался, кавказец протянул руку, чтобы подтолкнуть упрямого пленника, но в следующую секунду сильнейший удар ногой в живот, молниеносно и четко исполненный Максимом, отшвырнул незадачливого конвоира метра на три.
— Текаем, Леха! — прошипел Смолинцев и высунулся было в коридор, но, увидев бежавших навстречу двух парней с автоматами, отпрянул назад.
— Туда, Макс! — хрипло произнес Савичев, указывая на противоположный бортик площадки. — Там есть еще один выход…
Первый налетчик обернулся на шум и, подняв пистолет, прицелился в бегущих прямо на него хоккеистов. Пролетая мимо все еще лежащего в нокауте Тахира, Савичев непостижимым образом извернулся и, не снижая скорости, выхватил у него пистолет.
— Не надо, Олег! — крикнула Наташа, вцепившись в руки бандита, прицелившегося в Алексея. — Я умоляю тебя, не…
— Ах ты, сука! — прорычал тот и, одним легким движением отстранив девушку, почти не глядя выстрелил в набегающих на него парней.
Смолинцев глухо вскрикнул и, упав на колени, покатился по льду, за ним сначала каплями, потом пятнами, а затем и непрерывной багровой дорожкой стелился кровавый лед.
Но уже через секунду Савичев настиг бандита и, рыча от гнева и ненависти, вцепился в глотку. Вероятно, желание расплатиться за раненого Смолинцева вытеснило все прочие стремления — даже стремление спасти собственную жизнь.
Оружие, звеня, покатилось по льду, и два переплетшихся тела рухнули возле согнувшегося от невыносимой боли Смолинцева. Над ними, в отчаянии заломив руки, стояла Наташа.
Савичев был куда сильнее и мобильнее бандита, поэтому уже через три секунды тот хрипел, выпучив глаза, пытаясь разомкнуть на собственном горле стальные пальцы хоккеиста.
Девушка схватила Алексея за плечи и попыталась оттащить от Олега, но Савичев только взмахнул рукой — и та, отлетев, покатилась по льду, пачкая пальто в крови Смолинцева.
— А ну, отпусти его, падла, — прозвучал над Савичевым грубый голос одного из братков с автоматами, и дуло с силой ткнулось в Алексея.
— Успели, суки… — прохрипел хоккеист, отпуская шею предводителя бандитов.
— Не стрелять! — сдавленно выдохнул тот, поднимаясь из-под Савичева. — Ворон велел, чтоб с его головы и волоска не упало. Он стоит миллионы баксов!
— Ах, вот оно что, — прошептал Савичев. — Теперь ясно…
— Ас этим что?.. — спросил бандит, указывая на пытающегося встать Смолинцева.
— Не стрелять!.. — взревел Олег внезапно, но два негромких хлопка уже прозвучали, и Смолинцев, конвульсивно вздрогнув всем телом, упал ничком на бок и затих.
— Чьмо паращное, лощара паганый! — выговорил Тахир, опуская пистолет, и опять со стоном согнулся в три погибели, схватившись за живот.
— Макс!.. — хотел было крикнуть Савичев, но только булькающее хриплое клокотание вырвалось из груди хоккеиста.
— Идем! — коротко произнес Олег. — А ты, Нагиев, — повернулся он к кавказцу, — будешь сам разруливать с Вороном насчет вот этого… — Он ткнул пальцем в тело Смолинцева.
Наташа, неподвижно стоявшая у бортика, подошла к Олегу и тихо произнесла:
— Сначала охранник, потом Максим… Ты же обещал, что это…
— А кто тебя просил звать и Смолинцева? — перебил тот.
— Я думала…
— Раньше надо было думать! — грубо оборвал Олег.
Наташа взглянула на него:
— Мне жаль, Олежка, — произнесла она, — мне жаль, что у меня есть такой брат, как ты.
Я ненавижу тебя…
Огромный джип уже затемно въехал во двор одного из новых домов в центре города. В нем была заселена едва ли не десятая часть квартир, и потому на весь темный массив дома приходилось не более двух десятков освещенных окон.
— Есип, Карась, выводите его, — скомандовал Олег Башков, — да поосторожнее, здоровый, черт…
Амбалы ухватили Савичева и довольно нелюбезно выволокли из салона джипа, пристукнув по пути массивной дверью.
— Я не пойду с вами, — сказала Наташа.
— Чего?
— Я не пойду с вами. Можешь меня пристрелить, Олег, ты на это вполне способен.
— Тахир, будь добр, прихвати ее с собой, — улыбаясь, произнес Олег.
Квартира была большая. Каждая комната — всего их было пять — была обставлена роскошной мебелью, отделана шелком, мрамором и зеркалами. В холле в низком кресле сидел бритый охранник и пил через трубочку коктейль.
Возле него на небольшом столике лежали пистолет и рация.
Увидев Савичева, он расплылся в широчайшей улыбке и попросил автограф, на что получил от хоккейного полубога подробнейшие и исчерпывающие указания, куда ему следует идти — чтобы там получить искомый росчерк пера.
Амбал не обиделся, а снова плюхнулся в кресло и стал тянуть коктейль.
— Какой гарячий малтшык, слющь, — насмешливо откомментировал Тахир.
В прихожую вышла высокая красивая девушка и произнесла немного жеманным голосом, преувеличенно растягивая гласные:
— Вадим Николаевич ждет вас.
— А, теперь ясно, — проговорил Савичев, — господин президент «Сатурна» устраняет конкурентов.
Фотомодель качнула бедрами, разворачиваясь на сто восемьдесят градусов, и уже через плечо добавила:
— А вы, господин Савичев, в жизни еще лучше, чем на экране. Надеюсь, мы с вами подружимся.
— Это что еще за мымра? — буркнул Алексей.
— По всей видимости, новая секретарша Вадима Николаевича, — ответил Олег. — Шутка.
— А она что — домашнего обслуживания? — насмешливо спросил Савичев, сбрасывая с ног шлепанцы и оставшись босиком. Из всей одежды на нем была упомянутая обувь и спортивный костюм на голое тело — именно в такой экипировке он вышел на встречу с Наташей.
Башков пожал плечами.
Квартира была двухъярусной, поэтому им пришлось подняться по узкой лестнице, отделанной красным деревом. Лестница вела в большую комнату с электрокамином под мрамор и безвкусной белой мебелью, хотя при одном взгляде на нее можно было предположить несусветное количество нулей после цифры, выражающей ее стоимость.
В углу стоял большой телевизор «Sony», на экране которого вошедшие увидели трансляцию хоккейного матча. Впрочем, при ближайшем рассмотрении оказалось, что это вовсе не трансляция, а видеозапись. Благо Савичев увидел крупным планом самого себя и тут же вспомнил, что это за матч. Последний матч «Кристалла» — первая встреча полуфинальной серии с задольским «Сатурном».
В комнате находились два человека.
Один — невысокий молодой мужчина лет тридцати пяти, с умным хищным лицом и неприятными маленькими глазами неопределенного цвета. Несмотря на возраст, мужчина был лысый. Вокруг лысины, бликующей в свете роскошной люстры, уныло топорщились реденькие и коротенькие светлые волосы.
Опасное лицо, подумал Савичев.
Второй, внушительных габаритов аморфный толстяк в очках и в костюме при галстуке, несмотря на вполне домашнюю обстановку, показался Савичеву куда более безобидным.
Увидев Алексея, он сверкнул белозубой улыбкой и вежливо приподнялся в кресле, приветствуя вошедших.
— Здравствуйте, Алексей Иваныч, — мягким баритоном необычайно красивого глубокого тембра произнес лысый. — Я сожалею, что наша встреча произошла при таких обстоятельствах, но, я думаю, вы найдете мне слова оправдания, когда я изложу причины, побудившие меня на столь дерзкое и даже в чем-то незаконопослушное поведение. Садитесь, прошу вас.
— Красиво горбатого лепишь, — проворчал Савичев себе под нос, садясь в предложенное кресло. В другое кресло уселся Олег Башков, а Тахир неподвижной тенью застыл у дверей.
— Вы что-то сказали, Алексей Иваныч? — осведомился лысый.
— Кто вы такие и чего вам от меня нужно? — резко спросил Савичев. — Конечно, я и сам бы назвал вас, но мне неприятно лишний раз произносить ваше имя, господин почетный президент ХК «Сатурн».
— Вот как? — переспросил тот. — Вы догадливы, господин Савичев. Да, я действительно Вадим Николаевич Воронин, президент клуба «Сатурн», как вы совершенно справедливо изволили заметить.
— Дальше можете не пояснять. Вы потеряли надежду победить мою команду в честном мужском поединке и теперь устраняете ее лидеров самым грязным и недостойным способом.
— О чем вы говорите, господин Савичев? — удивился Воронин и коротко, но выразительно посмотрел на Башкова, вжавшегося в кресло под ледяным взглядом жестоких волчьих глаз шефа. — Разве с вами обошлись неучтиво?
— Я не знаю, что именуется учтивостью в вашем бандитском кодексе, — еле сдерживая себя, ответил Савичев. — Если это убийство, то мне и моему другу Максиму Смолинцеву жаловаться просто грех.
Лицо Вадима Николаевича потемнело.
— О каком убийстве вы говорите? — медленно выговорил он.
Савичев перевел взгляд на Олега и увидел, что смертельная бледность омертвелыми пятнами страха проступает на его широком сытом лице.
— Я не успел его остановить… — пробормотал Башков, судорожно вцепившись в подлокотник кресла, — я приказал не стрелять, но…
— При чем здесь Смолинцев? — чеканя каждое слово, веско произнес президент «Сатурна». — Я не девал никаких распоряжений касательно Смолинцева. В чем дело? — вдруг заорал он оглушительным басом, неожиданным для такого маленького, похожего на хорька человека. Еще неожиданнее был перепад между этим иерихонским рыком и тем мягким, выразительным баритоном, которым он говорил прежде.
— Дело в том, — ответил за потерявших дар речи мафиозных деятелей Савичев, — что ваши подручные застрелили Максима Смолинцева, моего друга и капитана «Кристалла».
— Кто? Олег, отвечай, я тебя спрашиваю.
— Эта я, Вадым Ныколайч, — произнес все так же стоящий у дверей Нагиев, — этот скатын ударил мэна вы жывот и убэжал бы вымэсте с этым, если бы я нэ стрэлал.
— Так? — повернулся Воронин к бледному Башкову. — Он говорит правду?
— Да, — с трудом расцепив губы, ответил тот.
Савичев видел, какой панический, животный страх внушал своим людям этот маленький человек со свирепыми крошечными глазами и мелкими неприятными чертами острого, как у хорька, лица. Здоровенный Олег Башков, этот бесстрашный и беспринципный парень, буквально трясся в кресле под пристальным взглядом Воронина. Значит, было в президенте «Сатурна» что-то непреодолимо властное и пугающее, что буквально парализовывало его подчиненных.
— Кто еще убит? — спросил Вадим Николаевич.
— Охранник на проходной базы, — ответил Олег, — по фамилии Петров.
— Очень жаль, — проговорил Воронин, — с Костичкиным, надеюсь, все улажено?
— Канэщьно, — ответил Нагиев, — я сам с ным все разобрал.
— Скверно, скверно, — резюмировал Воронин, — два трупа.
— Тры, — влез кавказец.
Воронин коротко взглянул на него, как обжег ударом кнута.
— Я недоволен вами, — проговорил он, — идите. Я подумаю, как поступить далее.
Башков и Нагиев вышли, оставив Савичева наедине с Ворониным и все еще не представившимся толстяком.
— Алексей Иваныч, — вежливо заговорил Воронин, — чтобы не терять времени попусту, скажу вам, что сюда вы попали единственно по той причине, что чрезвычайно хорошо играете в хоккей. Лучше всех в России, несмотря на ваш юный возраст.
Савичев угрюмо молчал.
— Можно сказать, что прошлый матч был сделан вами фактически в одиночку. Особенно мне запомнился ваш второй гол в ворота моей команды. Вот этот проход. Взгляните еще раз, мистер Барнетт, — обратился он к толстяку.
На экране появился крупным планом вратарь «Кристалла» Андрей Красницкий, отбивший шайбу после броска нападающего из Задольска прямо на крюк Савичеву. Тот резко ускорился вдоль борта, на красивом финте обошел выскочившего навстречу нападающего «Сатурна», на великолепной скорости прошел середину площадки, разбросал двух игроков соперника и, прикрыв шайбу корпусом, внезапно отправил каучуковый диск в верхний угол ворот.
Московский комментатор зашелся в диком вопле восторга — несмотря на то что интересы подмосковной команды должны быть ему ближе, чем успех малоизвестного поволжского клуба. Слова «бесподобно», «великолепно» в сочетании с эпитетами «виртуоз», «главная надежда российского хоккея» и тому подобное славословие так и пронизывали его речь.
— Он похож на Льемье, — с легким иностранным акцентом сказал толстяк, — прямо его маньер игры. Замьечательно.
— Вот видите, господин Савичев, как вас ценят в стране и за рубежом, — проговорил Воронин. — Позвольте рекомендовать вам представителя клуба Национальной хоккейной лиги «Чикаго блэк хоукс» господина Райана Барнетта.
— Чем же я могу быть полезен господину Барнетту? — холодно спросил Алексей.
— У нас с мистером Барнеттом есть к вам очень выгодное во всех отношениях и для всех сторон предложение.
— Я не думаю, что оно мне подойдет.
— И поступаете опрометчиво, Алексей Иванович, — веско произнес Воронин. — Как я уже сказал, вы здесь потому, что хорошо играете в хоккей. А в отдельных случаях, я бы отметил, даже слишком хорошо. Так, как, например, вы играли в первом матче против команды из своего родного города. Нехорошо, молодой человек, обыгрывать земляков.
— Это я понял уже давно, господин Воронин, — с усилием сказал Савичев, — так что ваши разглагольствования совершенно излишни. Вы хотите выключить меня из борьбы за кубок? А этот господин из-за океана здесь, бесспорно, для того, чтобы купить меня, причем немедленно. А вы на этом погреете руки и неплохо заработаете. Все-таки вы имеете на меня права, земляки как-никак, — с горечью закончил Савичев.
— Вы не только талантливый хоккеист, но и чрезвычайно догадливый человек, — с тонкой, с оттенком уважительного удивления, иронией сказал Воронин.
— О! — с чисто американской бессмысленной и тупой многозначительностью изрек мистер Барнетт.
— Все это так. Только ничего у вас не выйдет.
— Почему не выйдет? Вы только послушайте меня. Завтра же вы без разрыва контракта с «Кристаллом» вылетаете с мистером Барнеттом в Штаты. До вас по пути несанкционированного побега в НХЛ шли великие русские игроки Федоров и Могильный, да и не только они, так что этические проблемы отпадают. В Штатах вы подписываете годовой контракт с «Чикаго» на миллион долларов! А конфликт с Федерацией хоккея России… уладить его я беру на себя. Если вы зарекомендуете себя должным образом, по истечении годового контракта вы подпишете новый, на больший срок и на несравненно большую сумму.
После выразительной паузы Воронин добавил, глядя на Алексея в упор:
— В ближайшее время к вам могут выехать в Америку ваша мама и ваша невеста. На которую, кстати, вы не должны обижаться за то, что она оказала нам небольшую помощь. Поступить лучше для вас она просто не могла.
Савичев оторопело уставился в лицо этого маленького страшного человека, не в силах произнести ни слова. В заключительных фразах, касающихся матери и Наташи, он почувствовал явную, хотя и искусно спрятанную угрозу…
— Что с мамой? — наконец выдавил он.
— О, завтра вы сможете увидеть ее. Она едет сюда, в Тарасов. Мы обязательно покажем ей послезавтрашний матч, где — она очень надеется — уже не будет играть ее дорогой сын.
Глаза Воронина насмешливо сверкнули, а в голосе слышалось откровенное стремление запугать, уничтожить, подавить волю упрямого девятнадцатилетнего пацана.
— Ах ты каззел! — тяжело дыша, выговорил Леша. — Ах ты хоррек вонючий! Тваррь поганая!
Бешенство заклокотало в груди «золотого мальчика» русского хоккея, и он, протянув руку, схватил Воронина за шею и, легко подняв в воздух, затряс, как щенка.
— Убью, гнида! — проревел Алексей.
Барнетт оторопело попятился и упал в кресло, глядя на разъяренного русского гиганта.
В ту же секунду в комнату ворвались два амбала и двумя четкими ударами заставили Савичева отпустить жертву. Алексей развернулся, и один громила полетел в большое зеркало на стене, с грохотом рухнувшее и засыпавшее верзилу осколками; второй, едва ли не вдвое толще Алексея, попятился от мощнейшего удара хоккеиста в челюсть, споткнулся о туалетный столик и, ухнув на него всей тушей, превратил в щепки.
— Стоять! — загремел голос Башкова, и Олег на пару с Тахиром наставили на Савичева дула крупнокалиберных стволов.
Воронин медленно ворочался на полу, шевеля вывалившимся от удушья языком и растирая посиневшую шею. Лицо его было серым, на гладком лбу и лысине блестели капли пота.
— Дуррак! — прохрипел он. — Мальчишка, дурак! Свяжите его! Осторожнее, он слишком дорого стоит, чтобы с ним неаккуратно обращаться.
— Зачем вязать? — сказал Нагиев, вынимая из кармана наручники. — Прикуем к батарэе, да завтра астынет, клянус, чэстноэ слово!
Процитировав таким образом товарища Саахова из «Кавказской пленницы», товарищ Нагиев защелкнул наручники на правом запястье Савичева и, под дулами своего и башковского пистолетов сопроводив в соседнюю комнату, прицепил наручники к мощному радиатору центрального отопления.
— Пасиди, падумай, дарагой, — напутствовал его на прощание кавказец, — па-моэму, ты нэмножько пагарячился. Затшэм абыдэл Вадыма Ныколаыча?
— Смотри, гнида, допрыгаешься у меня, ублюдок! — хмуро пообещал Савичев.
Сын гор дернулся было к обидчику, но при взгляде на двухметровую фигуру гордо выпрямившегося лидера «Кристалла» тут же передумал. К тому же он вспомнил, что на нем и так висит мокруха со Смолинцевым. Нагиев еще не знал, правда, что тот жив.
— Я с табой еще пагаварю! — угрожающим тоном пообещал Тахир.
— Пагавари! — передразнил его Савичев.
В этот момент в комнату вошел Воронин и, остановившись перед Савичевым, коротко сказал:
— Мы поговорим завтра. Думаю, к тому времени ты примешь правильное решение. Иначе… — Он круто развернулся на каблуках, бросив через плечо:
— В хоккей играют настоящие мужчины, это да. Но даже настоящий мужчина не будет играть в игры со смертью. Запомни это, Леша.
И хлопнул дверью.
Савичев остался один, в темной комнате, и нельзя было включить свет или лечь на диван, потому что не позволяли наручники. Нестерпимая тревога, обида и боль жгли все его существо, сплетаясь в один страшный, неразрешимый клубок противоречий, сомнений и страха.
Он был на крючке у мафии — это было очевидно. Слухи о том, что «Сатурн» находится на содержании у могущественной задольской преступной группировки, по всей видимости, подтверждались.
Смерть Смолинцева, предательство любимой девушки — все это обрушилось на него как снежная лавина и погребло под собой, как подминает незадачливого альпиниста неистовый белый шквал, сорвавшийся с гор.
Страх, боль, одиночество…
Он яростно рванул наручник — и зажмурился от невыносимой, дикой боли в запястье.
Даже его огромной силы не хватало, чтобы освободиться от прочных стальных пут.
Он уткнулся лицом в подоконник и заплакал беспомощными мальчишескими слезами — горько и глухо.
Алексей долго сидел вот так, неподвижно прислонившись лбом к прохладной поверхности подоконника и вцепившись онемевшими пальцами в теплый радиатор. Но вдруг что-то заставило его обернуться, он почувствовал в этой комнате присутствие еще одного человека…
Он увидел застывший у дверей изящный женский силуэт и обращенное к нему, Алексею, лицо. Он не видел глаз женщины, но понимал, что они смотрят на него, что они буквально впились в его лицо и горят, как угли.
— Наташа? — спросил он с сомнением.
Она молчала. , — Наташка, это ты? — еще раз спросил он.
Щелкнул выключатель, и комната ярко осветилась. Савичев удивленно поднял брови.
Перед ним стояла та самая девушка, которая в прихожей выразила желание подружиться с Савичевым поближе. Только сейчас Алексей разглядел, насколько она красива — совершенной, тонкой, благородной красотой. Мужская рубашка на голом теле не скрывала ее изумительной фигуры. Большие неподвижные глаза дрогнули и сомкнулись от света, и, прикрываясь точеной рукой, девушка сказала ленивым, медленным голосом, все так же, как тогда, в холле, растягивая гласные:
— Я не Наташа. Меня зовут Юля.
— Зачем ты пришла? — спросил он.
Она прикрыла дверь и подошла к нему вплотную, и он почувствовал тонкий чувственный аромат, исходящий от ее тела.
— Они все уехали, — сказала девушка, — в квартире остались только двое охранников, ты и я.
Она медленно расстегнула рубашку, но не для того, чтобы ее скинуть, а чтобы достать спрятанные под ней ключи. Ключи от наручников, мгновенно понял Савичев.
— Открой, — тихо попросила она, словно это не он был прикован к батарее, а ее тонкая, нежная рука.
Он взял ключ и открыл наручники. Затем сел на диван и посмотрел на нее.
— Зачем ты это сделала?
— Мужчины не понимают красоты, — выгибаясь, как кошка, сказала она, — а я понимаю. Я смотрела на тебя, на твои движения, на то, как ты вел себя там, когда разбросал этих боровов. Ты был красив, как бог. Даже сейчас, когда ты неподвижен и ошеломлен, ты превосходишь их всех, вместе взятых.
Савичев почти испуганно смотрел на нее, в ее глубокие глаза, полыхающие животной страстью, в это лицо, носящее отпечаток болезненной — и божественной — красоты.
— Что с тобой, девочка?
— Не уходи, — сказала она, — я знаю, ты сможешь пройти сквозь них, я дам тебе оружие… Но я не хочу так просто отпустить человека, достойного меня.
Она расстегнула рубашку и сбросила ее к своим ногам. Под ней, как и ожидал Алексей, не было ничего. Восхитительное тело рванулось к нему, и он почувствовал, как ее упругая точеная грудь упирается в его напружинившуюся кожу. Тонкая рука обхватила его шею, и вдруг он почувствовал, как мороз проходит по его спине.
Нежная кожа на локтевом сгибе ее была усеяна бесчисленными точками уколов.
Он схватил вторую ее руку и увидел те же зловещие пятна инъекций.
— Да, да, — прошептала Юля, падая на диван и увлекая его за собой, — ты все правильно понял, но разве это я тому виной?..
— Кто? — спросил он, с неожиданной для себя нежностью целуя ее алые губы, распухшие и с запекшейся кровью в уголках. Ее чудесные глаза с длинными трепещущими ресницами, ее тонкую шею.
— Я его племянница, — проговорила она тихо, — я проклята.
Ее ноги сомкнулись за спиной Савичева, и всплеск животной страсти застелил красной пеленой взор «золотого мальчика» русского хоккея.
Как странно… человеческая натура не может соотносить вечные и незыблемые ценности с их реальной значимостью в жизни. Вот только что… Савичев плакал, как ребенок, не находя выхода из паучьей тьмы, опутавшей его сетями коварства, злобы и лицемерия. Он чувствовал, что попал в ад и нет выхода из этого гнезда ненависти и порока.
И вот… жестокий, больной ангел этого ада обвил его своими нежными руками, и можно отдать все, лишь бы не покидать гнезда тьмы и ненависти…