Глава 4 «Уж если я чего решил…»
Однако, если дело меня заинтересовало хоть сколько-нибудь, я уже не могу остановиться. Хочется все сразу и, желательно, «до обеда». Уж если я чего решил, то выпью обязательно. И обязательно сегодня.
Я вышла из подъезда и остановилась, прислушиваясь к разговорам старушек, которые на лавочке мирно отдыхали после трудового дня и сплетничали по поводу убийства Нины Еремеевны. Пропустить хоть слово из таких разговоров было выше моих сил. Я сделала вид, что жду не дождусь того типчика. Старушки на лавочке обычно знают все и про всех на свете. Но на сей раз разговор крутился в основном вокруг доходов погибшей. Из всего, что я услышала, следовало, что Нину Еремеевну вполне могли убить из-за денег.
— А вы Виктора Ивановича, что ли, поджидаете? — поинтересовалась старушка в жилетке из искусственного меха, надетой поверх фланелевого халата.
— Да вот позвонила, а его дома нет.
— Так он, наверное, на танцах. Он же на танцы ходит у нас. В клуб «Строитель».
— Вот как? Он что, в танцевальном ансамбле?
— Да в каком ансамбле, господи, твоя воля? Клуб есть такой, «Кому за тридцать» называется, не знаешь, что ли?
— А ему разве не больше сорока?
— Какое там, не больше? Ему, похоже, около шестидесяти. Но ты, гражданочка, не знаешь разве, что мужчин не хватает в нашем городе? Вот дедки и молодятся. На них, видно, тоже спрос есть.
Бабушки решили, что знают меня уже достаточно, чтобы перейти на «ты».
Про дефицит мужчин я, конечно, слыхала, но представить себе этого шибзика в клубе «Кому за тридцать»… Для этого требовалась богатая фантазия.
— Он вообще-то чудной немного. Мы уж просто привыкли к нему. А ты кто ему будешь-то?
— Да никто. Знакомая просто попросила ему кое-что передать, а то ей самой некогда. — Ничего лучше я придумать не смогла, а разговор поддержать было необходимо, чтобы понравиться бабушкам и почувствовать, в чем им поддакивать. Уж тому, кто им понравится, они все как на духу выложат.
Сама не знаю почему, но я сделала ставку на Виктора Ивановича. Мне хотелось узнать про него побольше. Ведь именно он сказал, что Нина Еремеевна носила куда-то или откуда-то сумку. Бабушки про эту сумку ничего не знали.
— А что ж сразу-то не передала, на поминках-то? Ты ж там вроде была.
— Она меня уже вечером попросила.
— А-а, ну подожди маленько, — милостиво разрешили бабушки.
Я решила воспользоваться их советом и села на лавочку.
— А ты, милая, давно, что ли, его знаешь? — спросила сухонькая, как былиночка, старушка, которую ее собеседница называла Петровной.
— Да нет. Я же говорю, меня просто попросили к нему зайти.
— А-а, ну-ну. А то вот нам уж больно интересно, а спросить не у кого. У самого-то неудобно как-то, раз он это скрывает.
— А что он скрывает?
— Чудно, конечно, но он иногда поздно вечером, когда у подъезда никого нет, в зимнем пальто куда-то ходит. Вроде и жара нонешним летом вон какая, а он в пальто.
— В пальто? — удивилась я. — Может, вам просто показалось? В темноте-то что только не покажется.
Почему-то этот факт меня тоже заинтересовал. Во-первых, я тоже любознательная — профессия такая. Во-вторых, я в таких вещах доверяю своей интуиции. Уж если старушкам, которые в меховые жилетки кутаются, прогулки в жару в зимнем пальто показались дикостью, то мне тем более.
— А то! Дочь моя сама видела. А у нее глаза вострые.
— Ну вот вы же про танцы знаете, спрашивали, наверное. Можно бы и про пальто спросить.
— Что ты, доченька, кто ж его спрашивал, — вмешалась в разговор бабушка в жилетке. — Он разве скажет. От него слова не добьешься. Это он, только когда выпьет, разговаривает с народом, а так… — Она махнула рукой.
— Его Верка Авдеева видела, она тоже по танцулькам бегает, она и сказала.
— Ну так после поминок и спросили бы. Он же навеселе был.
Мой совет бабушки восприняли на полном серьезе. Одна посетовала, что не успела, а другая сказала, что постеснялась, момент был неподходящий.
Старушки еще поговорили о такой странности. Предположили даже, что Виктор Иванович к какой-нибудь секте принадлежит, ну и прочую ерунду. Я взглянула на часы и поднялась, решив зайти к Оксане. Наверное, она уже освободилась, и мне удастся с ней побеседовать.
— Уходишь, доченька?
— Да пойду, пожалуй, Оксану еще навещу, узнаю, как она там. Небось одиноко одной.
— А ты им родня, что ли, будешь?
Ох уж эти любопытные бабушки. От них не уйдешь просто так. Если бы они вот так же за Ниной Еремеевной приглядывали! Вот бы мне работу облегчили!
— Нет, мать моего знакомого была подругой Нины Еремеевны.
— Вон оно как, — многозначительно произнесла Петровна и, помолчав, добавила: — Жаль Еремеевну. Пожила бы еще. И чего ее в этот парк понесло?
Николаевна, та, что в меховом жилете, предположила:
— Может, сынок ейный убить ее кого подговорил из-за квартиры?
— Ну-у, ты скажешь тоже. Она квартирку-то свою давно приватизировала да завещание на Оксанку сделала. Нет. Это небось бандюги какие-нибудь. Щас озорников-то много всяких. Они вон все нонче опившиеся да обкурившиеся.
— И не говори, Петровна. Нынешняя молодежь — это страсть господня. Раньше такого не было.
Я направилась в Оксанин подъезд.
* * *
— Кто там? — спросила Оксана через дверь.
— Оксана, я знакомая Евгения Петровича. Я бы хотела поговорить.
Дверь открылась.
Оксанка была не одна. У нее осталась какая-то дальняя родственница.
— Поживу пока у нее, что ж теперь делать. Одна она осталась. И это при живой-то матери. Вот горюшко-то горькое, — пояснила она мне, усадив меня в кресло. Они с Оксаной устроились на диване.
У девочки сразу навернулись слезы на глаза:
— Спасибо вам, тетя Вера.
— Да чего уж там. Надо же помогать друг другу.
— Вы уж извините меня, Вера…
— Васильевна. Можно просто тетя Вера. Как вам удобнее.
— А меня Татьяной Александровной зовут. Можно просто Таня. Вы извините, Вера Васильевна, я по делу к вам пришла. Я — частный детектив. Меня нанял сын покойной подруги Нины Еремеевны, Колокольцев Евгений Петрович.
— А, ну-ну. Это ж Марии Колокольцевой сынок, знаю. Давно я его не видела. А он что ж, и деньги вам заплатил? Это ж небось дорого-то как.
Я пожала плечами:
— Он сказал, что считает это своим долгом.
— Вон как. А я и не думала, что Нина с Марией так дружили.
— Расскажите мне немного о Нине Еремеевне.
— Что ж рассказывать-то? Жила себе, как все. Добрая была, — заговорила Вера Васильевна. Оксана слушала, изредка поддакивая.
— А на кого оформлена квартира, Оксана?
— Бабуля ее приватизировала и мне завещала.
— Понятно. А родители об этом знали?
— Бабушка не велела говорить. — Оксана немного смутилась, почувствовав себя заговорщицей.
— Они пьют ведь, родители-то Оксаночкины. Скандальные такие. Не хотела Еремеевна с ними связываться-то, — высказала свое мнение Вера Васильевна.
— А родители только про завещание не знали или про приватизацию тоже?
— Про приватизацию они знали. Было дело, уговаривали они Еремеевну квартиру продать да съехаться. Она категорически отказалась. Вот помру, — сказала, — тогда как хотите.
Итак, с этим ясно. Надо будет прощупать родителей. Может быть, они и убили старушку, надеясь вступить в права наследования. Позже займусь этим.
— Вы, Вера Васильевна, не будете возражать, если я наедине кое-что у Оксаны спрошу?
— Если так надо, отчего же? Только я полагаю, что у нас с ней теперь секретов друг от дружки не будет. Правда, Ксюша?
Та молча кивнула.
— Ну ладно, вы тут поговорите, а я чайку поставлю. — Вера Васильевна все-таки удалилась в кухню.
Девочка в ожидании вопроса задумчиво плела косичку из бахромы диванного покрывала. На ресницах ее дрожали предательские слезинки.
— Оксана, может быть, тебе мои вопросы покажутся немного странными, но ты уж постарайся ответить. Это поможет мне найти убийцу твоей бабушки.
Девочка всхлипнула и кивнула.
— Для начала скажи мне, пожалуйста, были ли у бабушки какие-нибудь сбережения или ценные бумаги?
— Долларов только немного. Она их на черный день берегла.
— А откуда они у нее?
Оксана, размазав слезы по щекам, покрутила головой:
— Не знаю. Она не говорила.
— Ты ведь большая уже девочка и знаешь, что с пенсии она отложить не смогла бы.
— Бабушка сердилась, когда я ее об этом спрашивала. Ерунду всякую придумывала. Может быть, она подрабатывала где-нибудь, а от меня скрывала. Может, на вокзале. Она как-то раз, когда вернулась домой, про вокзал обмолвилась.
— Про вокзал? А что конкретно?
— Просто сказала, что там около какого-то поезда базар дешевле, чем у нас.
Итак, Оксана тоже не знала, откуда у бабушки прибавка к пенсии. Ну что ж, пора было откланяться.
— А чайку-то не попьете, что ли, Татьяна Александровна?
— Да нет, спасибо. Мне уже пора. А где живут твои родители, Оксана?
* * *
Так как Оксанкин сосед все еще не вернулся, я решила навестить ее родителей.
Они жили в такой же пятиэтажной хрущобе, только на другой улице. Квартира их располагалась на первом этаже. Только подойдя к двери, можно было уже приблизительно представить обитателей квартиры.
Дверь эту Востриковы когда-то, очень давно, обили дерматином болотного цвета, который вытерся до такой степени, что местами стал похож на тонкую, грязную, липкую паутину. Кому-то этот дерматин, видимо, чем-то не понравился, потому что он взял, да и полоснул его ножом крест-накрест. А из разрезов детки соседские утеплитель кусочками дергали для каких-то собственных целей.
Звонок у них был допотопный, механический. Таких уж давно даже не продают. За дверью стояла гробовая тишина. Никто мне не открыл. Старушка, которая спускалась по лестнице, недовольно проворчала:
— Ни днем, ни ночью от этих алкашей покоя нет. И ходют, и ходют тут всякие. Дождетесь, мы на вас найдем управу-то. А с виду-то какая дамочка приличная. И не стыдно ведь.
Старушка приняла меня за собутыльницу Востриковых, как это ни грустно.
Я, не отвечая, продолжала звонить. Может, все-таки кто-нибудь дома есть, только очень крепко спит.
Сдаваться так просто сегодня я не собиралась. Поэтому, выйдя на улицу, я уселась на лавочку рядом с той самой ворчливой старушенцией. К ней уже присоединилась еще одна.
— Это, я прямо и не знаю, что и за подъезд у нас такой. Прямо пьяницы одни живут.
Видно, любимым словом старушки было это самое «прямо».
— И не говори, Егоровна. Жизни от них нет никакой. Мать померла. Девчонка одна осталась. Нет, чтобы за ум взяться, а он напоминался да кверху кобылкой валялся давеча. О-хо-хо-хохонюшки.
— А в тот вечер, когда мать Николая убили, где были Востриковы, не знаете?
— А вы из милиции, никак? — сразу оживилась Егоровна.
Я кивнула и показала старушкам свое просроченное удостоверение сотрудника прокуратуры.
— Вон как! А мы уж думали, опять к ним гости, опять песни орать будут. Они же тогда до самой ночи пили да горланили. Еле угомонились. А потом вышли — пьяные все — пошли гостечков своих провожать.
Итак, алиби у Востриковых было. Оставалось выяснить, не подговорили ли они кого.
К подъезду подошла миловидная женщина средних лет с малышкой, которую она держала за руку. Девочка облизывала мороженое. Женщина села на лавочку и усадила ее рядом с собой.
— А мама-то ваша где? — поинтересовалась вездесущая Егоровна.
— В ночь она ушла. А мы вот со Светкой гуляем.
Тут из-за угла дома появился вдрызг пьяный мужик. Грязный, лохматый, он едва переставлял заплетающиеся ноги. В правой руке он держал бутылку водки, под мышкой — батон, а в левой — полиэтиленовый пакет с яйцами.
— Вон он, красавчик. Еще не напоминался, — укоризненно покачала головой Егоровна.
Николай доплелся до лавочки, плюхнулся на самый край, едва не свалился. Потом разложил покупки рядом с собой. Пьяно икнул.
Бабки, поджав губы, молча качали головами.
— Вон гостья к тебе, Коля, — другая бабка кивнула в мою сторону.
Коля снова икнул. Сообщение не произвело на него никакого впечатления.
Я разглядывала его, соображая, в состоянии ли этот пьянчужка внятно ответить хоть на какой-нибудь вопрос.
— Дядь Коль, а бабуля мне мороженое купила, — похвасталась девочка.
Дядя Коля кивнул, продолжая икать, распечатал зубами бутылку, выпил из горла добрую половину. Потом разбил об угол лавочки яйцо, поднес ко рту и со странным звуком втянул в себя его содержимое. На подбородке у него повис яичный белок. Он, не замечая этого, откусил от батона и, сопя, как паровоз, принялся жевать. Затем повторил процедуру с бутылкой и яйцом.
Старушки смотрели на него с брезгливым отвращением. А он, разбив третье яйцо, протянул его малышке:
— П-пей, Светка. Вкусно.
Женщина притянула девочку к себе:
— Отстань от ребенка, пьяный ирод!
Малышка вырвалась из ее объятий и заканючила:
— Я только попробую, бабулечка.
Женщина подхватила Светку, несмотря на ее протесты, и скрылась с ней в подъезде.
— Ой-ой, какие мы культурные! — Николай запулил яйцо на газон, видимо, насытившись.
— Николай Степанович, я из милиции и хотела бы с вами побеседовать, — решилась все-таки я.
Он уставился на меня мутным взглядом:
— Чево?
— Я бы хотела с вами побеседовать.
— Из мили-иции. Да что твоя милиция могет? Ниче она не могет. Вон мать у меня убили. Думаешь, найдет убийцу твоя милиция? Ха! Как же!
— Давайте, Николай Степанович, все-таки поговорим, только не здесь, а лучше у вас дома.
— Ну, айда!
Он поднялся, прихватил свою провизию и направился в подъезд. Уже около двери выяснилось, что он то ли забыл, то ли потерял свой ключ.
— Держи, — Николай протянул мне батон и пакет с яйцами, поставил бутылку у порога. — Я щас.
Выйдя вслед за ним, я стала свидетельницей акробатического трюка. Николай, цепляясь за раму и проклиная все и всех, полез на подоконник.
— Щас ведь сверзишься, окаянный, — встряла одна из старушек.
Он и в самом деле, не удержавшись, грохнулся. Однако вскочил и, взревев: «Не боись, баб Шур», вновь бросился на абордаж. На этот раз более удачно. Форточка была открыта. Он скользнул в нее и… раздался грохот. Потом тишина.
— Убился, сердешный, — прокомментировала баба Шура.
Но через несколько минут он вывалился из подъезда:
— Айда, дамочка.
Сердобольные соседки, которые только что так за него переживали, теперь возмутились. Видимо, он не оправдал их тайных надежд, не свернул себе шею.
— Видать, не такой уж он и пьяный, больше прикидывается, — переговаривались они.
* * *
Войдя в квартиру Востриковых, я чуть не задохнулась. Там стоял густой аромат дешевых забегаловок.
— Проходи на кухню, — пригласил меня Николай. — У нас тут, правда, небольшой бардачок.
«Небольшой бардачок», на взгляд нормального человека, был похож на конец света. Грязные закопченные стены, заляпанная неизвестно чем, обвешанная засохшими макаронами двухконфорочная газовая плита на ножках. На столе, заставленном бутылками из-под пива и водки, валялись недоеденные куски хлеба, обглоданные рыбьи скелеты. По ним стадами ходили рыжие муравьи и лениво прогуливались тараканы всех размеров.
Николай неверным движением руки отодвинул все лишнее на край стола и спросил:
— Может, чайку сообразить? Заварки, правда, нету. Только старая.
— Что вы, что вы! Я ничего не хочу. Спасибо.
— Ну, как знаешь. Че ты хотела узнать? Спрашивай. Вот тут вот садись.
Он выдвинул из-под стола табуретку, такую же грязную, как стол, а сам уселся на ящик для овощей.
Я постелила на табуретку носовой платок, опасаясь за свой бирюзовый шифоновый костюмчик, и осторожно села. Не успела я еще ни о чем спросить, как затренькал звонок.
— Во, похоже, Верка пришла. Это жена моя.
Он, качаясь, двинулся в прихожку.
— Николаша, я тут кого тебе привела. Ни в жисть не догадаешься, — раздался пьяный женский голос.
— И кого ж ты привела? — строго спросил Николай.
— Это Стасик. Ты знаешь, он, оказывается, в милиции раньше работал. Поставим ему литр водки, и он найдет того, кто нашу маманьку убил. Он в этих делах ой-ой как соображает.
— Ы-ы, а как же не соображать. Я, как-никак, профессионал, — проговорил невидимый Стасик.
Я поняла, что больше мне здесь делать нечего, потому что теперь была абсолютно уверена: Востриковы к смерти Нины Еремеевны не имеют никакого отношения. Хоть они и потеряли человеческий облик, но тоже хотели найти убийцу.
Я вздохнула и поднялась.
— А ты чевой-то уходишь-то? Сейчас вот выпьем, обмозгуем все. Верка вон помощника тебе привела.
— Я не буду вам мешать. Зайду лучше в другой раз. До свидания.
* * *
Я вернулась к своей «девятке», включила «Русское радио» и достала косточки. Я же к ним весь день не прикасалась. Небывалый случай. А ситуация складывалась незавидная. Никакой зацепки. Непонятно, куда дальше двигаться и что делать. Прямо караул, как сказала бы та ворчливая бабушка.
Вытряхнув содержимое замшевого мешочка на пассажирское сиденье, — надо будет как-нибудь выбрать время и сшить им новый мешочек, — я взяла в руки магические двенадцатигранники и, сосредоточившись, сформулировала вопрос:
— Что же мне предпринять, помощники мои верные? В каком направлении двигаться?
15+25+9 — «Вы достигнете успеха благодаря случаю и доброжелательности друзей».
— Ну что ж, очень мило с вашей стороны. Обнадежили! Значит, по-вашему, надо ждать случая? И долго? Нет, позвольте все же с вами не согласиться. Идите-ка вы в свой занюханный мешочек да подумайте получше на досуге.
Я упрятала кости в бардачок и, достав сигарету, с наслаждением закурила.
— Ну, гениальный детектив, думай, давай! Сопоставляй, взвешивай, прикидывай.
Только в том-то и дело, что обмозговывать мне пока было нечего. Я все больше склонялась к мысли, что это работа хулиганов или не слишком удачливых воров. Других версий у меня не было.
Целый день пробегала, а результат нулевой. День в июле длинный, а промелькнул он как одно мгновенье. Вон солнце уже скоро закатится.
Надо подумать, как бы поступили на моем месте те детективы, киношные и книжные, которых я уважаю. Вульф бы, конечно, уже ящик пива оприходовал и в раздумье шлепал губами, обхватив свой необъятный живот. Холмс, как и гениальная Таня Иванова, рассуждал бы сам с собой. А вот Коломбо уже пятьдесят пять раз посетил бы место происшествия, обнюхал или даже попробовал бы на вкус траву, на которую упала старушка.
Кстати, может, именно это и надо сделать еще раз. Ну, траву жевать, конечно, необязательно, а вот чтобы лучше понять психологию преступника, как бы проникнуть в его тайны, побывать на месте преступления крайне желательно и лучше в то же самое время, когда было совершено преступление. Особых иллюзий я не питала, но, поскольку выбор у меня был небольшой, я затушила сигарету и завела движок.
— Вперед, Татьяна. Может, и правда, достигнешь успеха. Только вот где эти самые друзья, доброжелательность которых поможет тебе решить этот ребус?
* * *
Я бродила вокруг того места, внимательно оглядывая окрестности. Я пыталась представить себя на месте преступника. Еще чуть-чуть, и солнце окончательно скроется за горизонтом. Быстро начнет темнеть. Я окажусь в тех самых пресловутых временных рамках. И тогда… на меня снизойдет озарение? Может быть. А может быть, и нет.
В этот момент в ветвях одного из деревьев, которые росли тут совершенно беспорядочно, словно огонек промелькнул. Я внимательно присмотрелась и направилась прямо к этому дереву.
