Глава девятая

Покинув кабинет Папазяна, я отправилась к первому учредителю ночного клуба «Каскад». К тому человеку, чье имя было написано в листочке Папазяна и который владел шестьюдесятью процентами акций ночного клуба. Им оказался не кто иной, как хорошо мне знакомый Игорь Леонидович Коновалов, управляющий «Каскада».

Я уже давно догадалась, что Коновалов знает, где деньги Карпинского. Навели меня на эту мысль следующие факты: во-первых, Коновалов был должен Карпинскому и в последнее время между продюсером и управляющим происходили напряженные разговоры. Первый требовал вернуть вложенные им на раскрутку клуба деньги, а второй не спешил их возвращать.

Во-вторых, налоговики сообщили Гарику, что в открытие ночного клуба, то бишь в ремонт, раскрутку, рекламу и прочее, было вложено около полумиллиона долларов. Гольдберг же говорил, что их с Карпинским капитал составлял примерно четыреста тысяч. Суммы как раз вполне сопоставимые. Тем более что Гольдберг говорил, что точно не знает, какую именно сумму Карпинский инвестировал в этот проект. Одним словом, я пришла к выводу, что у Карпинского имелись основания быть недовольным Коноваловым. И вот чтобы это подтвердить и узнать подробности, я и решила побеседовать с Игорем Леонидовичем.

Но по дороге я поняла, что сейчас не самое удобное время для встречи. На часах было одиннадцать утра, а клуб-то ночной, и открывался он вечером. А Коновалов, скорее всего, спал сейчас у себя дома после трудовой смены. Поэтому я решила отложить наш разговор. В конце концов и мне не мешало бы отдохнуть по-человечески и привести себя в божеский вид.

Я развернула машину и поехала домой, но по дороге заглянула еще в супермаркет и запаслась продуктами. Вскоре я уже с удовольствием лежала в ванной, смывая с себя неприятные воспоминания о поездке в Москву, потом поела, выпила две чашки крепкого кофе и легла отдохнуть.

Проснулась я от звонка будильника в шесть вечера, бодрая, отдохнувшая, полная сил для новых свершений. Времени у меня осталось еще достаточно, я не собиралась ехать в «Каскад» прямо к его открытию.

Одним словом, вечером я подъехала к светящимся дверям ночного клуба, припарковалась и направилась внутрь. Выяснив, на месте ли управляющий, и получив утвердительный ответ, я прошла в кабинет Коновалова.

– Татьяна? – удивился Игорь Леонидович. – Что, неужели приняли мое предложение работать в нашем клубе?

– Нет, Игорь Леонидович, – с улыбкой ответила. – Пришла к вам совсем по другому поводу, поговорить хочу. Вы позволите присесть?

– Конечно, конечно, прошу. – Коновалов указал мне на кожаное кресло. – Что за повод привел вас ко мне? Надеюсь, не такой печальный, как в прошлый раз?

– Увы, Игорь Леонидович, все то же дело, – вздохнула я. – Касающееся смерти Вячеслава Карпинского.

– Так и не нашли убийцу? – полюбопытствовал Коновалов.

– Нет, но с вашей помощью очень надеюсь на это, – проговорила я, глядя в глаза Коновалову.

Тот напрягся, отвел взгляд в сторону, потом снова улыбнулся и посмотрел на меня.

– Танюша, вы же знаете, что я всей душой желал бы вам помочь. Но не уверен, что смогу это сделать. Я ведь все вам рассказал в прошлый раз. А большего просто не знаю.

– А я думаю, что кое-что вы все-таки знаете, Игорь Леонидович. В прошлый раз вы не сочли нужным открыть мне эту информацию, так что я добыла ее сама.

– И что же это за информация? – осторожно спросил Коновалов.

– Сейчас расскажу, – кивнула я. – Но предварительно могу сказать, что мне стало известно, что Карпинского убили из-за денег. Он был должен слишком многим людям. Так вот, я выяснила, что деньги, которые он был должен, Вячеслав вкладывал в бизнес.

– Вот как? Очень интересно, – удивился Коновалов.

– Да-да, – многозначительно ухмыльнулась я. – И одним из заведений, в которые он вложился, является ваш ночной клуб. И эти деньги вы так Карпинскому и не вернули.

– Еще интереснее, – чуть помолчав, сказал Игорь Леонидович. – И откуда же у вас такая информация, позвольте узнать?

– Информация у меня из самого что ни на есть надежного источника, Игорь Леонидович, – заверила я Коновалова. – Предоставил мне ее досточтимый господин Гольдберг, друг и по совместительству компаньон Карпинского.

На лице Коновалова отразилось замешательство. Он молчал минуты две, потом заговорил, качая головой:

– Я не знаю, зачем это нужно господину Гольдбергу, но он снабдил вас ложной информацией. Ничего я Карпинскому должен не был. Откуда вы вообще взяли, что он вложился в мой бизнес?

– Об этом несложно было догадаться, да и ребята из налоговой полиции помогли, – сообщила я.

– Что ж, – пожал плечами Коновалов. – Я не стану скрывать, что он действительно давал мне деньги на раскрутку клуба, это не тайная информация. А сообщать вам ее в прошлый раз я не стал просто потому, что это не имеет никакого отношения к смерти Вячеслава. Однако все остальное – ложь! Просто какие-то сплетни! Я, честно говоря, удивлен поведением Анатолия. Я считал его человеком порядочным, даже своим приятелем! А он несет такую чушь. Либо он просто не владеет информацией, либо нарочно хочет меня очернить. Дело в том, что мы со Славой уже рассчитались за все прошлые вложения. Почему бы мне не отдать ему долг? Дела в клубе идут, слава богу, хорошо, доход стабильный, высокий. Так что у меня не было причин не вернуть долг.

– А зачем Гольдбергу клеветать на вас?

– Понятия не имею, – с плохо скрываемым раздражением ответил Коновалов. – Может быть, он хочет обелить себя? Перевести стрелки, что называется. Вы не задумывались над этим? Почему слова Гольдберга – правда, а мои нет?

– Но об этом говорят факты, – стояла я на своем. – Карпинский ходил в «Каскад» как к себе домой, чувствовал себя здесь хозяином...

– Но я же не отрицаю, что он ссудил мне денег! – горячо заговорил управляющий. – А что он и после того, как я вернул ему долг, чувствовал себя хозяином, так это по привычке. Да и особенность его характера – он был нахальным парнем, уж простите, что я так отзываюсь о покойном.

– Хорошо, но между вами случались нелицеприятные разговоры, Вячеслав требовал денег, что вы на это скажете?

– Это домыслы Гольдберга! – махнул рукой Игорь Леонидович. – Вы бы, Таня, его самого прощупали хорошенько, это он вам с виду показался таким ангелом. Хорош ангел! – хохотнул Коновалов, нервно теребя галстук. – Да они сами стольких людей кинули, столько долгов не вернули, что я удивляюсь, как на них раньше никто не наехал!

Он встал, подошел к бару и достал бутылку коньяка.

– Будете? – спросил он у меня, снова приветливо улыбнувшись.

– Спасибо, нет, – отказалась я.

– Ну, а я, с вашего позволения, пригублю, – Коновалов налил граммов пятьдесят в пузатую рюмку. – Разговор, знаете, волнующий у нас получился, не каждый день такие несправедливые обвинения получаешь!

Коновалов выпил коньяк быстро, почти залпом, снова наполнил рюмку и вернулся на свое место.

– То есть вы отрицаете, что Карпинский был вам должен? – подытожила я.

– Абсолютно, – уверенно кивнул Коновалов. – Отвечаю вам – врет Гольдберг!

– Хорошо, значит, я переговорю с ним еще раз и все уточню, – просто сказала я.

– Кстати, а где он? – поинтересовался Игорь Леонидович.

– В одном укромном месте, – сказала я.

– Ну... Надеюсь, что он жив-здоров, несмотря ни на что, – усмехнулся Коновалов. – Передавайте ему горячий привет от меня, – с улыбкой поиронизировал он.

– Непременно передам, может быть, даже сегодня, – улыбнулась я в ответ и поднялась. – Что ж, Игорь Леонидович, спасибо за беседу. До свидания.

Коновалов не стал меня удерживать, и на этом мы распрощались. Время было позднее, но я все-таки отправилась на дачу Карпинских. Как я и думала, Марина была там вместе с Анатолием. Когда она отворила мне дверь, окинула испуганным взглядом и неловко заулыбалась, я не стала отвечать любезностями, а молча встала в дверях, скрестив руки на груди, окинула мрачным взглядом сверху вниз сидевшего все на том же стуле Гольдберга и спросила:

– Скажите мне, нехорошие люди, почему вы скрыли от меня столь важный факт?

Гольдберг и Марина хлопали глазами, не понимая, о чем идет речь.

– Не можете догадаться, о чем я? Так много всего скрыли, что не знаете, в чем вас уличили, да? – поехидничала я.

– Мы... мы все рассказали, – робко попытался откреститься Гольдберг.

– Все, да не все, – жестко проговорила я. – Почему вы не сказали мне, что Марина является владелицей сорока процентов акций клуба «Каскад»?

Именно фамилия Марины Карпинской числилась второй среди учредителей ночного клуба «Каскад». Именно ее фамилию Гарик Папазян написал под фамилией Коновалова. И цифра там стояла точная – сорок процентов акций.

Я переводила взгляд с Гольдбега на его подругу, ожидая ответа, хотя понимала, что вопрос мой, в сущности, риторический. Карпинская и Анатолий, насупившись, молчали.

– Но, во-первых, вы нас об этом не спрашивали, – начал наконец Гольдберг.

– А во-вторых, это наше личное дело! – вскрикнула вдруг Марина. – Мы не обязаны докладывать вам все! Может быть, вам еще про наши интимные отношения рассказать?

– Вот этого, прошу, не надо, – усмехнулась я. – Эти подробности меня интересуют меньше всего. И вы понимаете, что меня волнует. И что информация насчет акций для меня важна. И скрыли вы ее от меня намеренно. А что касается личного дела – так вот, благодаря мне ваше личное дело в одну секунду станет достоянием гласности. И все кредиторы, что бегали за вашим братом, теперь обратятся к вам, – глядя в упор на Марину, сказала я. – Вы даже не представляете себе, какого уровня это люди. Уверяю вас, что хорошим финалом можно будет считать, если после общения с ними вы останетесь хотя бы в трусах. И то не факт. Вот так.

И я отвернулась в сторону.

– Вы нас шантажируете! – приподнявшись, крикнула Марина.

– А вы мне врете! – резко поворачиваясь, припечатала я ее словами к стулу. – И я хочу знать, почему.

– Не ваше дело, – опуская глаза, стояла на своем Марина.

– Опять не мое дело? – улыбнулась я. – Хорошо, тогда и из своего дерьма, в котором вы увязли по уши, будете выбираться самостоятельно. Мне, в конце концов, все равно, что вас пустят по миру. Но я, кажется, знаю, почему вы не сказали мне правды. Вы не хотите отдавать эти деньги? Или собираетесь взять весь куш?

– Какой еще куш? – насупившись, сухо спросила Марина. – Ничего мы не собираемся.

– Я имею в виду клуб «Каскад».

В это время позади меня где-то в саду хрустнула ветка. Я резко обернулась и увидела рыжеволосого киллера Гену с пистолетом в руках. Пистолет, как и в прошлый раз, был с глушителем.

«Просто дежа вю какое-то, – удовлетворенно подумала я. – Явился, голубчик!»

– Да, они хотят взять все! – хрипло и резко прозвучал мужской голос. – И поэтому не получат ничего!

Геннадий наставил на меня пистолет и грубо сказал:

– А теперь живо доставай свой ствол и бросай его вот сюда. – Он взглядом показал на землю под своими ногами.

Я молча повиновалась. Геннадий удовлетворенно кивнул и сказал:

– А вы, козлы, сядьте на пол и не орите. И ты давай с ними вместе. Давай, давай!

Гольдберг и Марина медленно опустились на пол. Я, продолжая стоять у открытой двери, сказала:

– Эх, зря я тебя тогда в Москве не пристрелила. Как же ты мне надоел со своими наездами!

– Может, и зря, – согласился Гена. – Потому что сейчас я тебя пристрелю вместе с этим козлом и его козой! Ты свое дело сделала – вывела меня на этих уродов. Шеф будет доволен, а больше ты нам не нужна. И они тоже, потому что собираются присвоить то, что им не принадлежит!

– Ничего подобного! – заорал вдруг Гольдберг и попытался вскочить с пола, но Геннадий направил ствол прямо ему в лоб, и Анатолий плюхнулся на место. – Ты прекрасно знаешь, – тем не менее продолжал кричать он, – что девяносто процентов денег давали мы со Славкой! А у твоего шефа вообще ничего не было, он просто нищеброд с голой задницей! Говорил же я Карпинскому – нечего его спонсировать, гада! Вот он теперь чем отплатил за добро!

Гольдберг остановился и перевел дух. Геннадий с презрительной улыбкой наблюдал за его гневным возмущением.

– А он, как клуб открылся, нос задрал под потолок! – продолжил свою пылкую обличительную речь Анатолий. – Платил нам какие-то копейки без зазрения совести! А потом вообще обнаглел настолько, что стал рулить так, как ему выгодно, а нам уже даже и копейки не перепадали! Он нас и за хозяев-то не считал, через губу разговаривать пытался! Говорил я...

– Ну хватит! – Геннадий насладился эмоциональным всплеском Гольдберга в полной мере, и ему это надоело. – Короче, у меня к вам есть предложение, от которого вы не сможете отказаться.

Все затихли, и я тоже невольно прислушалась к словам Геннадия.

– Либо ты, сука, сейчас подписываешь документы, в которых отказываешься от своей доли раз и навсегда, и перестаешь быть учредителем клуба, либо я вас всех здесь положу к чертовой матери! – сказал он, обращаясь к Марине.

– Я ничего не подпишу, – голос Карпинской слегка дрожал, тем не менее говорила она уверенно.

Геннадий грязно выругался. Потом направил пистолет на Марину и с ненавистью произнес:

– Тогда тебя ждет участь твоего братца, тварь ты мерзкая!

– Она и так меня ждет, – с горечью проговорила Марина. – Думаешь, я поверю, что после того, как я подпишу бумаги, ты оставишь нас в живых? Ты же все равно нас пристрелишь!

Я тоже в этом не сомневалась, тем более что я-то узнала его давным-давно, еще в Москве, когда он появился в квартире Вишневецкого. Я его знала, и уж меня-то оставлять в живых Геннадию не было никакого резона.

– Ты же не выпустишь нас живыми отсюда! – Марина перешла на крик, я чувствовала ее близкую истерику и решила вмешаться.

– Ну это мы еще посмотрим, – умехнувшись, обратилась я к Геннадию.

Тот уставился на меня.

– Что ты имеешь в виду? – неприязненно спросил он.

– А то, парень, что дураком-то ты оказался, – сочувственно пояснила я. – Ты-то, наивный, думал, что через меня вышел на Гольдберга, так? А на самом деле это я тебя на него вывела.

– Зачем? – изумленно вскричали Марина и Гольдберг в один голос.

– Затем, что он мне был нужен в качестве приманки. Нужно же было как-то спровоцировать этого наемного убийцу, – показала я на Геннадия.

Геннадию явно не понравились мои объяснения, он нахмурился и крепче сжал пистолет.

– Так, ты чего это тут несешь? – неуверенно проговорил он и на всякий случай огляделся по сторонам. – Блефуешь, что ли? Не пытайся запудрить мне мозги, все равно пристрелю!

Он вскинул ствол, направив его на меня.

– Руки на голову! – загремел за спиной Геннадия хорошо знакомый голос с кавказским акцентом.

Геннадий рефлекторно повернулся и нажал на курок, после чего бросился бежать через огород. Выстрел, слава богу, был сделан наугад, поэтому пуля никого не задела. Затем я услышала два одновременных выстрела, сделанных уже оперативниками. Марина с Гольдбергом вжались в пол. Я быстро спустилась с крыльца, подняла свой пистолет, валявшийся на земле, и побежала туда, откуда доносилась стрельба. Несмотря на вечернее время, глаза мои уже привыкли к сумеркам, во всяком случае, я хорошо видела, как бежит впереди Геннадий, быстро переставляя длинные ноги, а за ним несутся Папазян и еще какой-то оперативник. Геннадий бежал по дороге, по той самой дороге, по которой на дачу добралась я на своей машине.

Геннадий, видимо, решил скрыться на своем «Фольксвагене», но планом его не дано было осуществиться. Я нажала на курок. Звук выстрела слился с протяжным, отчаянно-громким криком. Геннадий повалился на землю, и тут уже Папазян вместе со своим напарником настигли его, и на руках Геннадия защелкнулись наручники.

Геннадий орал, не переставая, и все пытался дотянуться руками до простреленной ноги, но в наручниках это сделать было трудно, и ему ничего не оставалось, как беспомощно голосить.

– Ну что, подгоняй машину, – обратился Папазян к своему товарищу. – Не на руках же его тащить, он, гад, тяжелый небось.

– Сейчас подгоню! – весело отозвался оперативник и быстро пошел по дороге.

Я встретилась взглядом с Гариком. Тот улыбнулся белозубой улыбкой и произнес:

– Молодец, Таня-джан. Хвалю.

Затем он склонился над киллером.

– Ну что? – спросил он Геннадия, поднимая его голову за рыжий чуб. – Показания давать будешь на того, кто тебя нанял?

Рыжий киллер исхитрился и в наручниках изобразил перед Папазяном очень неприличную комбинацию, означавшую, что показания он давать отказывается. Гарик, разозлившись, пнул его в бок. Гена взвыл и снова попытался ухватиться за больную ногу.

– Ничего я давать не буду, понятно? И подписывать ничего не буду! И вообще говорить ничего не буду. Все разговоры теперь только с моим адвокатом.

Проговорив все это, он бессильно опустил голову на землю и закрыл глаза. На лбу у него выступили крупные капли пота, он тяжело дышал, а кровь из ноги струйкой сочилась через джинсы. Больше он не произнес ни слова.

– Ладно, – вздохнул Папазян. – В городе поговорим.

– А с этими что? – кивнула я в сторону дачи.

– Как что? С нами поедут, – уверенно ответил Папазян. – Свидетелями будут, протокольчик составим, они подпишут... Так что иди подгоняй их – и сюда.

Я вернулась на дачу. Марина с Гольдбергом уже поднялись с пола. Анатолий пересел на стул, а подрагивающая от пережитого страха и напряжения Марина сидела у него на коленях. Анатолий нетвердой рукой обнимал ее за плечи и пытался успокоить.

– Собирайтесь, поехали, – просто сказала я.

– А... с этим что? – испуганно спросила Марина. – Его убили, да?

– Как бы не так, – усмехнулась я. Была охота связываться! – Слышали, как он голосил? Ну, ходить не сможет какое-то время, подумаешь, важное дело. Зато прыти у него явно поубавится.

Геннадия уже загрузили в милицейский «уазик», Марину с Гольдбергом я любезно посадила в свою машину, и все мы отправились в Тарасов.

Рыжего Гену Полесникова поместили в больницу, где в тот же вечер из его ноги благополучно извлекли пулю. Папазян выяснил, что Гена в сознании и в принципе может давать показания. Но Гарик совсем не был уверен в том, что Гена заговорит и сдаст заказчика убийства Карпинского. А без его показаний все обвинения теряли смысл.

– Надо бы его прессануть, – посоветовала я.

– Надо бы, – вздохнул Папазян. – Но как ты его в больнице прессанешь? Если бы он у нас в КПЗ сидел, тогда без вопросов. А так он больной, пациент, понимаешь!

– Все равно мне кажется, что давить на него нужно именно сейчас, – стояла я на своем. – Когда человек болен, он слаб не только физически, но и морально. Он становится куда более уязвимым. И вот сейчас, когда он деморализован, и нужно применить воздействие, ну, конечно, не физическое, учитывая его послеоперационное состояние, а психологическое. Да я думаю, это будет несложно, Гарик. Давай я тоже поеду с тобой в больницу, постараемся дожать его вместе.

– Я бы с тобой вместе лучше занялся чем-нибудь другим, – усмехнулся Папазян, – но уж никак не выбиванием показаний из киллера. Кстати, что ты там говорила насчет сауны?

– Я говорила, что сперва нужно закончить дело, – твердо напомнила я. – А потом все остальное. И чем быстрее мы добьемся показаний от Полесникова, тем быстрее произойдет все остальное.

Папазян пару секунд помолчал, потом резко поднялся и произнес:

– Поехали!

Городская клиническая больница номер восемь, в которой лежал Геннадий под надежной охраной милиционеров, находилась в одном из центральных районов Тарасова, возле Волги. Папазян, сидевший рядом со мной в машине, был сосредоточен. Он не шутил, не балагурил и не препирался со мной, а с самым серьезным видом что-то обдумывал.

«Наверное, как мы с ним в баню пойдем», – мысленно хмыкнула я, но вслух ничего говорить не стала – все-таки мероприятие предстояло серьезное. Это я про киллера, а не про баню, разумеется.

Полесников лежал в отдельной крохотной палате, нога его была забинтована. Лицо бледное, осунувшееся и какое-то безразлично-усталое. В вене правой руки торчала игла от капельницы. Вместе с нами в палату вошла и медсестра, посмотрела на капельницу и сменила флакон.

– Постарайтесь не очень долго, – бросила она нам. – Все-таки человек после операции.

По лицу Папазяна скользнула усмешка, но он очень любезно пообещал сестре не травмировать психику больного. Мы сели на стулья возле койки, и Папазян обратился к Геннадию:

– Ну что, Полесников? Не надумал нам рассказать, кто тебя нанял для убийства Карпинского и как все произошло?

Геннадий молчал. Папазян повздыхал, потом склонился над киллером и сказал:

– Пойми, Гена, отпираться-то бессмысленно. В лесу на поляне, где повесили Карпинского, следы от твоей машины. Взяли тебя со стволом, да еще в перестрелке, при попытке убийства сотрудников правоохранительных органов. Я уж не говорю про Гольдберга с его бабой и про нее, – он кивнул в мою сторону.

Геннадий зашевелился. Видимо, это причинило ему сильную боль, потому что он не сдержался и застонал.

– Ты вот здесь лежишь, стонешь, – подхватил Папазян, – ногу тебе прострелили... А хозяин твой сидит себе в теплом местечке и радуется. Ты что, Гена, думаешь, он пошевелится, чтобы что-нибудь для тебя сделать? Думаешь, адвоката лучшего для тебя наймет, да? Чтобы наказание тебе смягчить или вообще отмазать... Так вот, не будет этого, Гена! И ты сам это прекрасно понимаешь. Ему вовсе не нужно светиться и афишировать дела с тобой! Так что он будет от всего открещиваться. И без твоей помощи нам его не посадить, Гена. Неужели тебе самому охота сидеть в то время, как он будет на свободе при деньгах и положении?

Геннадий тяжело дышал, уставившись в одну точку и периодически постанывая.

– А тебе за помощь правоохранительным органам – смягчение вины, совсем другое отношение и прокурора, и судьи, – продолжал Гарик. – Учтут состояние твоего здоровья, да еще и адвокат постарается – не заметишь, как на свободу выйдешь!

Геннадий чуть не всхлипнул от столь привлекательной перспективы, однако он не мог не понимать, что все соловьиные трели Папазяна, конечно, несколько преувеличены. Тем не менее не мог не понимать и того, что его-то вина доказана, что ему не отвертеться, и срок, какими бы ни были смягчающие обстоятельства, он получит.

– Гена, – вступила я в разговор. – Сидеть тебе будет намного приятее, если ты будешь знать, что твой хозяин также получил свое. Разве не так?

Геннадий не ответил, о чем-то сосредоточенно размышляя.

– Плохо мне, – наконец проговорил он. – Больно, и температура, кажется. Соображаю плохо...

– Так это мы сейчас исправим, – засуетился Папазян, – сейчас сестричку кликнем, она тебе укольчик сделает, обезболивающее там, жаропонижающее, все дела... Будешь, как огурчик!

И он пошел в коридор за сестрой. Та пришла хмурая, потрогала лоб Полесникова, пощупала пульс, затем ловко сломала ампулу и ввела Геннадию какое-то лекарство.

– Может быть, отложите разговор? – обратилась она к Папазяну. – Ему бы поспать не мешало.

– Потом поспит, милая, потом, – чуть приобняв сестру за талию, ласково проговорил Гарик. – Не можем мы разговор прекратить, уж очень важный он у нас, понимаешь? Мужской такой разговор, серьезный.

Медсестра покосилась в мою сторону, вздохнула и сказала:

– Что ж, раз Владимир Сергеевич разрешил, я запрещать не могу. Но все равно постарайтесь недолго.

Владимир Сергеевич был лечащим врачом Полесникова, именно с ним разговаривал Гарик перед тем, как мы вошли к Геннадию, именно его Папазян убедил в необходимости беседы.

Сестра вышла из палаты, Геннадий лежал, прикрыв глаза.

– Ты не засыпай, Гена, не засыпай, после отоспишься, времени у тебя предостаточно будет, – скороговоркой заговорил Гарик, трогая Полесникова за плечо. – Давай сперва показания запишем, вот я уже и протокольчик приготовил.

Он достал заготовленные белые листы и устроил их у себя на коленях, приготовившись слушать. Полесникову вроде бы стало полегче, дыхание его выровнялось, и взгляд был уже не такой затуманенный и страдальческий.

– Хорошо, – хрипловато проговорил он. – Пишите...

Гарик щелкнул авторучкой.

– Убить Карпинского мне действительно приказал Коновалов, – начал Полесников. – Он был должен Карпинскому почти пол-лимона баксов, а отдавать, естественно, не хотелось. А Карпинский в последнее время стал настойчиво требовать бабки. И главное, сорок процентов акций на его сестрицу были оформлены. Это он специально подсуетился, чтобы самому не светиться. Он же сам кому только не был должен! А так – надежно вложил капитал, и взятки гладки. Вот Коновалов и думал, что он не скоро бабки назад потребует. Но у Карпинского какой-то новый план возник, новый бизнес-проект, и ждать он не собирался. В последний раз между ними очень крупный разговор состоялся, Карпинский прямо сказал, чтобы деньги были, иначе он сделает так, что Коновалов лишится своей доли и останется с голой задницей. Коновалова такое положение, конечно же, не устраивало. Вот он и принял меры.

– То есть послал тебя его убить, – уточнил Папазян, скрупулезно записывая каждое слово Геннадия.

– Ну да... – после паузы подтвердил тот, и Гарик удовлетворенно кивнул головой.

Он поскрипел ручкой, после чего сказал:

– Давай расклад. Как все получилось.

– Ну как, как... – усмехнулся Полесников. – Проследил я за ним после того, как он из «Каскада» ушел. Коновалов меня еще до этого вызвал и отдал команду. Я все понял, проехал за Карпинским, убедился, что он один в квартире...

– И часто тебе Коновалов подобные поручение давал? – спросил Гарик.

– О чем вы? – усмехнувшись, удивился Полесников. – Это было один-единственный раз. В чем чистосердечно признаюсь и раскаиваюсь.

Папазян не стал сейчас колоть Геннадия на случаи других заказов, он и так был рад до смерти, что удалось выбить из Полесникова показания против Коновалова и что дело об убийстве Карпинского практически раскрыто. А киллер, естественно, не дурак, чтобы выкладывать обо всех своих профессиональных эпизодах.

– Одним словом, я позвонил в квартиру, Карпинский открыл... Я сказал, что меня послал Коновалов поговорить, что у него есть новое предложение. Карпинский поверил, он же знал меня как игрока, завсегдатая «Каскада». Правда, немного удивился, что Коновалов не приехал сам, а послал меня. Но ничего не заподозрил и в квартиру пустил. Ну, а там уже дело техники. Вырубил я его ударом по темени. Потом на себе на улицу вытащил и в машину усадил. Поздно было, народу никого, да и за пьяного его легко можно было принять. Короче, отвез я его в лес, ну и... Все как было велено.

– Давай вот без всяких там «ну и», ладно? – поморщился Папазян. – Сказал уже «А», значит, и «Б» договаривай, чего ты в самом деле скромничаешь.

Геннадий вздохнул и с расстановкой проговорил:

– Я привез Карпинского на Ягодную поляну, нашел подходящее дерево, накинул веревку ему на шею и на этом дереве повесил.

– Вы знали, что он еще жив? – вступила я в разговор.

Полесников не повернул головы в мою сторону. Он помолчал, после чего ответил:

– Я не задавался этим вопросом. Да и какая разница?

«Действительно, какая киллеру разница, если у него одна конкретная цель», – невесело усмехнулась я.

Гарик, сдвинув брови, продолжал записывать.

– Дальше, – бросил он.

– Да, собственно, все, – пожал плечами Геннадий. – Вернулся в «Каскад», доложил Коновалову о проделанной работе, получил бабки...

– А в Москву зачем поехал? – снова спросила я.

– Как зачем? Ты ж сама к Коновалову пришла, – пожал плечами Полесников. – Ему же нужно было знать, на кого ты работаешь! Может быть, на Гольдберга. И вообще... Менты дело закрыли, решив, что это самоубийство. Все успокоились. А тут ты вдруг всплываешь и начинаешь выпытывать про Карпинского, чего и как. Нужно же было все выяснить. Шеф аж сам не свой стал, когда ты в «Каскад» заявилась.

– И отдал приказ ликвидировать меня, – закончила я.

– Проследить, – выразительно поправил меня Полесников. – Поначалу команды мочить тебя не было.

– Когда же она поступила? – спросил Папазян.

Геннадий снова замолчал, и Папазян уже начал беспокоиться, что тот больше ничего не скажет, однако через некоторое время Гена продолжил:

– Когда ты второй раз пришла. Коновалов после разговора с тобой сразу мне сказал: она выводит нас на Гольдберга, и после этого ты сразу убираешь их всех к чертовой матери вместе с сетрицей-акционеркой!

– Да, недооценили вы меня с Коноваловым, Гена, – покачала я головой.

– Да уж, – усмехнулся тот. – Иначе я бы здесь не валялся и не рассказывал бы вам всю эту сагу.

– Ну что ж, – Папазян выглядел довольным. – Молодец, Генка, на сегодня больше не будем тебя мучить. Только, Гена... – он склонился над киллером. – Предупреждаю тебя сразу: не дай бог тебе на суде от своих показаний отказаться. Я тебе лично вторую ногу прострелю.

– Ой, идите вы уже, а? – поморщился Полесников. – Я вам все сказал...

И он отвернулся к стене. Видно было, что он здорово устал, щека его подергивалась, глаза закрывались, и мы с Папазяном покинули больничную палату. Медсестра, стрельнув глазками в Папазяна, поинтересовалась:

– А вы еще придете?

– А как же, дорогая, – весело подмигнул ей Гарик и не удержался, чтобы не приобнять на прощание.

В ночном клубе «Каскад», казалось бы, все было по-прежнему. Так же звучала музыка, так же веселились посетители... И за всем этим праздником жизни совсем не праздничным взглядом молча наблюдал Игорь Леонидович Коновалов. Он взирал на публику сверху, сквозь высокое стекло двери кабинета. Мне хорошо была видна его одинокая фигура. Когда мы с Папазяном прошли через зал, Коновалов слегка вздрогнул, но никуда не отошел. Он лишь поднес к губам наполненную коньяком рюмку и отпил из нее.

Мы поднялись по лестнице, встали напротив Коновалова и молча смотрели на него. Он не выдержал первым: открыв дверь, выдавил из себя натянутую улыбку и спросил:

– Чем обязан?

– Вы арестованы, господин Коновалов, – просто сказал Папазян.

Коновалов откашлялся.

– Позвольте спросить, по какому обвинению? – усилием воли заставив взять себя в руки, вежливо спросил он.

– По обвинению в организации убийства Вячеслава Карпинского, – пояснила я.

Коновалов медленно перевел на меня взгляд. Он откровенно не был нежным и любящим. И вообще, лицо его приобрело совсем другое выражение. Управляющий клубом перестал притворяться.

– Как ты мне надоела, – сквозь зубы процедил он. – Ну что ты все лезешь и лезешь, лезешь и лезешь!

– Все лезет и лезет! – весело подтвердил Папазян, сжимая мою ладонь в своей. – Я и сам ей сто раз это говорил! Но сегодня я не стану ее за это ругать, поскольку она...

«Идет со мной в баню», – мысленно закончила я его фразу.

– ...помогла мне раскрыть убийство, – завершил Папазян, показывая свои белые зубы.

– У вас нет никаких доказательств, – проговорил Коновалов.

Он молча допил коньяк, потом прошел к столу, наполнил рюмку и повернулся к нам. Он неторопливо пил коньяк и смотрел на нас насмешливым взглядом. Я обратила внимание, что хозяин клуба уже основательно пьян.

– Вы ничего не сможете доказать, – продолжал он. Алкоголь явно придавал ему уверенности. – Я известный уважаемый человек, а вы кто? Никто! Да если меня арестуют, знаете, что поднимется? Вы вообще знаете, кто мои друзья?

– Даже знать не хотим. – Папазян был непробиваем. – Потому что никакие друзья тебе не помогут. У нас санкция на арест, а ее просто так не дают. Так что мы в себе уверены.

– У меня есть деньги, – помедлив, привел новый аргумент Коновалов. – Так что ничего у вас не выйдет. И засуньте себе свою санкцию знаете куда...

– Нельзя, дорогой, нельзя, – покачал головой Гарик. – Нельзя так с санкцией обращаться, это документ, дорогой мой. Понимаешь? У тебя деньги, а у нас – документ. А еще у нас свидетель имеется и протокол – тоже документ, между прочим. Так что собирайся, дорогой, собирайся, не тяни время. Сейчас по-быстрому все оформим – и отдыхай себе.

– Вы еще скажите – как раз к ужину успеем, – зло поиронизировал Коновалов, разглядывая санкцию, которую Папазян держал перед его лицом. – Все равно у вас ничего не выйдет.

– Выйдет – не выйдет, давай гадать не будем, – подталкивая Коновалова к двери, скороговоркой произнес Папазян. – Поехали, поехали, там люди ждут, дорогой.

При этом он бросил взгляд на наручные часы.

«Знаю я, чего ты ждешь и так торопишься», – подумала я, так как Гарик явно спешил перепоручить Коновалова следователю для допроса и поскорее освободиться для похода в сауну.

Коновалов не спеша сдернул с вешалки плащ, так же медленно набросил его и, окинув нас презрительным взглядом, двинулся к двери, однако Гарик остановил его. Он быстро достал наручники и защелкнул их на руках Коновалова. Игорь Леонидович побледнел и быстро заглянул Гарику в глаза.

– Положено так, дорогой, порядок такой, – притворно вздохнув, сказал Папазян. – Да ты не стесняйся, пошли, пошли!

Когда Коновалова в наручниках проводили через зал, в помещении невольно возникла немая сцена. Гарик остановился в дверях, повернулся и громко сказал:

– Уважаемая публика, всем спасибо за внимание, продолжаем веселиться!

Однако зря надеялся Гарик, что очень скоро мы с ним окажемся в сауне. Все было не так просто. Коновалов наотрез отказывался говорить, отвечать на вопросы следователя, кричал, требовал адвоката, и было ясно, что так просто он ни в чем не признается. Я решила взять ситуацию в свои руки и отозвала Папазяна в сторону.

– Слушай, Гарик, у меня, кажется, есть аргумент, который заставит его разговориться, – задумчиво проговорила я. – Разреши мне поучаствовать.

– Что за аргумент? – тут же поинтересовался опер.

– Долго объяснять, – махнула я рукой. – Сейчас сам все поймешь.

– Ну давай, – пожал плечами Папазян. – Если ты уверена в его эффективности...

– Практически на сто процентов, – усмехнулась я, входя в кабинет, где с Коноваловым бился следователь.

– ...Я отказываюсь с вами говорить! – восклицал тем временем Коновалов. – Я уже повторял это тысячу раз! С какой стати вы меня допрашиваете? В чем вы меня обвиняете? Где доказательства, где?! Вы держите меня здесь незаконно, и санкция ваша выписана незаконно, это вам любой адвокат докажет! А против меня нет никаких доказательств, потому что я ни в чем не виноват! Никаких убийств я не заказывал, понятно вам? А то, что там говорит какой-то бандит, – так это его проблемы! Он от себя вину отводит, это очевидно! Кроме его слов, у вас ведь ничего против меня нет, абсолютный ноль! – Он махал рукой перед лицом молоденького следователя прокуратуры, красный и взъерошенный.

– А вы не допускаете, – присаживаясь на стул, негромко начала я, – что есть люди, которым и не нужно ничего доказывать? Им не нужны ни документы, ни решения суда... Они сами скоры на расправу. Вы ведь прикарманили деньги не только Карпинского, но и тех людей, которые его кредитовали. А они знаете какими методами работают? Попробуйте догадаться. Могу вам сказать – вы будете просто мечтать умереть смертью Карпинского, настолько она покажется вам безболезненной и легкой.

Коновалов вздрогнул, в глазах его появился испуг. Сейчас он боялся по-настоящему. Лоб покрылся испариной, а руки начали подрагивать. Несколько минут он в панике молчал, затем взорвался криком:

– Я отказываюсь с вами говорить! Я уже это повторял! Я ни с кем не буду говорить, а с вами особенно! И никого я не боюсь! Это мои деньги, это мой клуб, и ни с кем я делиться не собираюсь! А вы... Вы уходите, я вас ненавижу, у меня на вас уже аллергия начинается!

– Примите кларитин, – посоветовала я, поднимаясь.

Гарик последовал за мной.

– Ну как? – спросил он меня в коридоре. – Ты думаешь, прокатит?

– Очень на это надеюсь, – со вздохом проговорила я и набрала номер на сотовом...

Лелек и Болек сидели в своем белом «БМВ» с московскими номерами напротив РОВД. Вид у обоих был серьезный и сосредоточенный. Увидев, как я спускаюсь по ступенькам на улицу, Болек опустил стекло. Я подошла вплотную.

– Ну что? – высунув голову, спросил он.

Я молча протянула ему диктофон. Болек кивнул, чтобы я садилась в машину, и включил кассету.

«...Никого не боюсь, это мои деньги, мой клуб, и ни с кем я делиться не собираюсь!» – послышался истерический голос Коновалова.

Лелек и Болек переглянулись, и на лицах обоих появилась нехорошая улыбка.

– Это мы еще посмотрим, – проговорил Лелек, выключая диктофон.

– У вас есть еще ко мне вопросы? – спросила я.

– Нет, – переглянувшись с Болеком, ответил Лелек.

– Претензии, может быть, остались? – прищурившись, уточнила я.

– Да нет, нет, – махнул рукой Болек. – Давай иди, спасибо. Извиняй, если что не так.

– И вам не хворать, – бросила я, с удовольствием покидая «БМВ».

Я села в свою машину и быстро завела мотор и тронулась с места. Мне не хотелось задерживаться возле РОВД. Я поскорее приехала домой и легла на постель. После встречи с Лелеком и Болеком я чувствовала огромную усталость.

Я знала, что они не успокоятся и обязательно найдут меня в Тарасове. Что, собственно, и случилось. Сегодня, выходя из дома, чтобы поехать с Гариком в больницу к Гене, я заметила у подъезда до боли знакомый мне «БМВ», а в салоне машины – две коротко стриженных головы...

«Ну вот и явились, голубчики», – подумала я в тот момент и даже почувствовала облегчение от того, что скоро все закончится.

Я не раз прокручивала в голове возможный сценарий нашей встречи и довольно четко представляла, как вести разговор с этими ребятами. Я знала, что просто так они от меня не отвяжутся, и, чтобы избежать дальнейших конфликтов, нужно было что-то положить им в клювик. Им требовались их деньги, и я знала, у кого они могут их взять.

Собственно, разговор наш был коротким: я спокойно села к ним в машину и рассказала все, что мне известно об убийстве Карпинского. Рассказала про Гольдберга, который не при делах, про рыжего киллера Гену, про заказчика убийства жадного господина Коновалова.

– Доказательства, – хмуро буркнул Лелек, заинтересованно выслушав мой рассказ.

– Доказательства, я надеюсь, будут сегодня вечером, – уверенно ответила я. – Давайте договоримся так: по моему звонку вы подъезжаете к Кировскому РОВД и ждете, когда я выйду. Я передам вам пленку с записью, из нее вы поймете, что я говорю правду.

Лелек с Болеком переглянулись и кивнули. Я записала их телефон и отправилась в больницу. Папазяну о нашей беседе я тогда ничего говорить не стала.

Все получилось так, как я и рассчитывала: сначала Геннадий дал показания против Коновалова, затем был взят сам управляющий клубом, после чего он выдал себя своими эмоциональными выкриками, которые и были записаны на диктофон. И уже после этого я с чистой совестью отправилась домой отдыхать.

Ну, строго говоря, совесть моя была не совсем чиста перед Папазяном: я ведь сказала Гарику, что выйду на пару минут и вернусь. Но не идти же мне в сауну с этим дамским угодником, я с самого начала не собиралась этого делать.

Обеспокоенность Папазяна не заставила себя ждать: мой мобильный пиликал уже минут пятнадцать, но я не отвечала на звонки Гарика. Вместо этого я набрала номер Морозова.

– Дело закончено, Андрей, – сказала я ему. – Все в порядке: убийца арестован и деньги вы свои получите. Но только, вероятнее всего, не от него, а от господина Гольдберга. Он согласен с вами расплатиться.

Морозов от такой информации на некоторое время онемел, затем спросил:

– Вы нашли Гольдберга?

– Ну а как бы иначе я могла вам все это обещать? – усмехнулась я. – Подождите совсем чуть-чуть, скоро вы получите свои деньги.

Пауза длилась где-то полминуты, после чего Морозов с невероятным облегчением выдохнул:

– Спасибо, Татьяна! Честно говоря... был такой момент, когда я стал сомневаться в том, что вы чего-то добьетесь.

– И все-таки надеялись, – улыбнулась я.

– Да, – подтвердил Морозов. – И, как выяснилось, не зря. Недаром мне говорили, что вы лучший детектив города Тарасова.

– Стараюсь держать марку, – скромно вздохнула я.

После этого я отключила телефон, чтобы разъяренный Гарик не доставал меня. И свет в квартире я погасила, так как совершенно не исключала, что разгневанный герой-любовник заявится ко мне в квартиру, если поймет, что я дома.

А мне ужасно хотелось спать. Время было позднее, день сегодняшний оказался богат событиями, так что мне хотелось только одного: лечь и поскорее заснуть, что я и сделала благополучно.