Глава 5
Собственно, план мой был прост до неприличия.
Лучше матери сына никто не знает. Верно? Верно. Значит, матушка господина грузчика сама нам о своем сыночке и расскажет. Надо только представиться ей как-нибудь поудачнее… Ну, представительницей фонда помощи пенсионерам и инвалидам, что ли…
В общем, оделась я попроще, купила фруктов, сладостей и явилась будто бы из собеса. С гуманитарной помощью.
Тут разговор пошел традиционный: «как живете, как животик, не болит ли голова», одна-не одна, каковы соседи, сын не обижает, что у нас с жилплощадью?.. И так далее, и тому подобное. Клавдия Федоровна, понятное дело, сразу же растаяла от такого внимания государства, напоила меня дешевым чаем и выложила о Трофимове все, что «товарищу служащей» необходимо было знать.
— Живу-то? Да, слава богу, не одна живу. С сыночком. Сашенька ухаживает за мной изо всех сил. Я ведь, знаете, болела сильно и поправилась-то только благодаря родненькому моему: он женщину нанял, сиделку, и она, когда сам на работе был, от меня ни на шаг не отходила. Вечером сиделка — домой, а Сашенька до утра у моей постели. И накормит, и напоит…
Ясненько.
— А где же Александр Иванович работает?
— Сашенька-то? Дак ведь… По-новому как-то называется… Раньше-то просто было, а теперь эти… на «гэ», что ли, не то на «фэ»…
— Фирма? — подсказала я старушке.
— Вот-вот, фирма, — закивала та.
А я задумалась — а на «гэ» — то там что? Продукция? Решила уточнить у Трофимовой.
— Название на «гэ», — с готовностью ответила она и задумалась. Потом пояснила: — Память у меня, дочка, худая стала. Зверек есть такой. Его еще царям на плащи пришпиливали.
Ладно, поиграем в угадайку.
— «Горностай», наверное?
— Да-да! «Горностай». Умница. Фирма у Сашеньки так называется. Хорошая фирма, не слыхала? — забеспокоилась вдруг Трофимова.
— Не знаю, честное слово, — ответила я совершенно искренне.
— Ну, если Сашенька там работает, стало быть, хорошая.
А что, логично…
— И что же, Клавдия Федоровна, любят вашего сына на работе?
— Сашеньку-то?
Интересная у нее манера — переспрашивать, прежде чем дать ответ.
— Любят, конечно. Как же его не любить? Его, голубчика моего, и соседи-то все любят. Не нахвалятся им, такой всегда добрый, внимательный. Его вот, знаешь, дочка, — старушка зачем-то перешла на шепот, — только женщины не любят. Не ценят они сыночка моего, душевности сердечной в нем не видят.
Мне оставалось только с печальным видом покачать головой.
— А уж как я его жалею! — продолжала Трофимова, отирая глаза уголком столового полотенца. — Сашенька ведь, дурачок, женился-то рано, до армии еще. И ведь сколько говорила, плакала, умоляла: погоди, успеешь. Нет — люблю, женюсь! Только свадьбу сыграли, а его тут в армию и захватили. Ну женушка-то, пока Сашенька служил, гуляла тут направо и налево, а в конце концов совсем ушла. И зачем надо было замуж-то выходить?
В самом деле.
— Я ему, Сашеньке-то, грешница, сдуру в часть написала про его благоверную… чтоб ей… Так он, голубчик мой, совсем умом тронулся…
«Так до сих пор „тронутый“ и ходит», — подумала я, вспомнив выражение лица Трофимова.
— …с собой хотел покончить. Доктора, слава богу! — старушка перекрестилась, — выходили, бедненького. Но с тех пор смурной стал Сашенька, к женщинам и близко не подходит: не верит им теперича, супостаткам. Правда, — Клавдия Федоровна вдруг оживилась, — в последнее время вроде бы оттаивать стал. Улыбается иногда.
Да ну? Извините, мамаша, но как-то вот не в состоянии я представить себе вашего сыночка улыбающимся.
— Может, кто у него появился? — с надеждой в голосе продолжала старушка. — Дай-то бог.
Понятно. Шерше, значит, ля фам. Женщины, стало быть, во всем виноваты. И что это за народ такой? Ах они, супостатки! А Трофимов-то у нас, оказывается, «разочарованный»…
Пока я так размышляла, старушка тоже что-то надумала, от ответов перешла к вопросам.
— Погоди-ка, дочка, а ты сама-то не замужем ли?
— Нет, Клавдия Федоровна, не замужем.
— И деток нету?
— Нет.
К чему она клонит?
Старушка радостно хлопнула себя по колену. И сейчас же перекрестилась.
— Вот славно-то! Понравилась ты мне, дочка, — заговорила она тихо, проникновенно. — Добрая ты, ласковая. Не то что нынешние эти… И работа у тебя опять же гуманная. Получаете вы там мало — Сашеньке не обидно будет, что супруга больше его, голубчика моего, зарабатывает.
Бог ты мой! Так и есть: сватает! Вот так понятия у мамаши.
— Ты, дочка, задержись-ка еще на часок. Сашенька приедет, я тут вас сразу и познакомлю.
Ничего себе! Без меня меня женили, называется!
— Да ты не беспокойся, — продолжала между тем Трофимова, — я-то, чтоб не мешать вам, к соседке уйду, побалакаем там с ней. А ты теперь, знаешь что, голубушка, ужин Сашеньке своими ручками приготовь. Он страсть как любит сладко поесть — сразу и влюбится. А через годок — свадебку, а? Чего молчишь?
Надо что-то делать, причем срочно. Перспектива встретиться с Трофимовым у него дома меня совсем не радовала. И я принялась быстренько втолковывать старушке, что-де на работе и мне необходимо вернуться на оную не позднее половины пятого. Дела, сами понимаете… и так далее. Клавдия Федоровна головой покачала, соглашаясь:
— Конечно, конечно, я понимаю, отчего ж не понять? Нагружают вас там, бедных, сверх меры. Это, дочка, даже хорошо, что вы теперь с Сашенькой не встретитесь. Я его, голубчика, подготовлю, а то он у меня сурпрызы не больно любит.
Надо же! Я такие сюрпризы тоже не очень люблю.
— Опять же скромность мне твоя нравится. Стесняешься ты с ним сразу встретиться — это хорошо, это положительно.
Ваша правда: стесняюсь, матушка, ох как стесняюсь! К тому же совершенно не умею готовить. А посему позвольте откланяться — пока ваш драгоценный сыночек и в самом деле раньше времени домой не заявился.
— Тебя, дочка, в другой раз когда ждать-то?
Я отговорилась занятостью и обещала предварительно позвонить. Попрощалась как можно ласковее.
Клавдия Федоровна, кажется, ничего не заподозрила. Во всяком случае, я очень на это надеюсь.
* * *
Бог миловал. Я не столкнулась с Трофимовым ни в подъезде, ни на троллейбусной остановке.
А народу-то, народу! Угораздило меня сегодня оставить свою «девятку» на стоянке. Куда же вы едете, люди? Надо же, в стране — сплошная безработица, заводы стоят, фабрики не работают, учителя заодно с врачами бастуют, а транспорт переполнен! Парадокс!
Добравшись наконец до дома, едва доплелась до любимого кресла и рухнула в него как подкошенная. Минут двадцать сидела неподвижно, с закрытыми глазами.
М-да… Избаловались вы, Татьяна Александровна, с собственной-то машиной. Конечно, комфортно в ней: никто не толкается, непечатными словами не ругается, на ноги не наступает и новые дорогие колготки торчащим из авоськи дурно пахнущим рыбьим хвостом не рвет. Благодать! А эта получасовая поездка в набитом до отказа троллейбусе совершенно выбила меня из колеи.
И до чего же не хочется из кресла вставать, кто бы знал. Однако надо, поскольку дел — вагон и маленькая тележка.
Тяжело вздохнув — никто не пожалеет! — открыла глаза, потянулась, привычно нашарила ногой тапочки и отправилась в ванную.
Ледяной душ, во время которого предоставлялась отличная возможность проверить силу и мощь собственного голоса, как я и ожидала, взбодрил и привел в уравновешенное состояние, а пара чашек черного кофе и сигарета довершили дело: Татьяна Александровна вновь стала самой собой — бодрой и уверенной в себе.
Я села за стол, включила зачем-то настольную лампу, хотя за окном еще белый день. Выключила. Работать, несмотря на душ и кофе, все равно не хотелось. Опять потянулась за сигаретами.
Результаты трудов моих праведных валяются в полном беспорядке. Какие-то пометки, записки… ерунда, в общем. Ничего конкретного, ни малейшей зацепочки. А время идет…
Серегина, конечно, убили. Но вот кто и почему? Имеются у нас в наличии мрачный тип Трофимов, мой разочарованный в женщинах потенциальный жених, затем господин Каморный, алчный и завистливый, мартовский кот Тулузов и, наконец, истеричная Аллочка. Хороший набор. Ну и кто же из сего милого общества…
Мои размышления прервал телефонный звонок. Сняла трубку.
— Добрый вечер, Иванова слушает.
— Добрый вечер, Татьяна Александровна. Это Тулузов соизволил вас побеспокоить.
Его мне только и не хватало.
— У вас ко мне дело?
— Смилуйтесь, Татьяна Александровна. Я осмелился позвонить, чтобы всего лишь пригласить вас на ужин. Сегодняшний вечер как раз подходит для интимной встречи…
— Что?
— Простите.
Но мне стало любопытно, и я поддержала разговор:
— А чем же, позвольте спросить, нынешний вечер отличается от вчерашнего, например? Или от позавчерашнего?
— Сегодня полнолуние.
— Допустим. И что?
— Как — что? Ночь… луна… тишина…
О, да ты романтик, котяра.
— Неужели откажете?
— Разумеется.
Но, честно говоря, мне уже захотелось встретиться с ним.
— Тогда я застрелюсь.
Глупо и не смешно. За пять минут этот гражданин успел пробудить во мне любопытство и… разочаровать. Пошлый тип.
— Всего наилучшего, — сухо произнесла я и собралась было положить трубку…
Раздался выстрел.
— Эй! — заорала я.
Молчание.
— Эй, вы! С ума, что ли, сошли?
Ни звука. Я встревожилась не на шутку. Послал бог идиота!
— Андрей Семенович!
— Я вас внимательно слушаю, — голос Тулузова был спокоен и немного насмешлив.
Кретин.
Я со злостью бросила трубку.
Может, он Серегина и укокошил? Если ему Аллочка приглянулась… Да ну, чушь какая-то.
Снова зазвонил телефон.
Не буду отвечать. А если это не Тулузов? Вдруг кто по делу… Нет, не возьму трубку, наверняка он.
Звонки не прекращались.
Села в кресло, зажала уши. Как юная девица, право.
Телефон надрывался, и у меня лопнуло терпение.
— Ну?
— Татьяна Александровна, простите, ради бога. Я вам сейчас же все объясню. Не кладите трубочку.
— Идите к черту!
— Не ругайтесь, Татьяна Александровна. У меня пистолет газовый… — Тулузов, кажется, изо всех сил старался сдержать смех, — в кармане сработал…
Идиот.
— Ну так сегодняшний вечер никак не подойдет для романтического ужина?
А может, глупо отказываться? Наверное, не он убил Серегина, но вдруг в неформальной обстановке этот тип расскажет немного больше, чем на своем экспериментальном участке?
— Подойдет, пожалуй. Однако вам придется подождать, пока я приведу себя в порядок.
— Готов ждать хоть всю жизнь. Часа хватит?
— А как же «вся жизнь»?
— Татьяна Александровна…
— Хватит получаса.
— Очень рад. Буду ждать вас… где?
— У подъезда, — я назвала адрес.
— Не смею больше задерживать. До встречи.
— Адье.
Я положила трубку.
Итак, что надеть? Я открыла шкаф и задумалась. Уж если выглядеть, так выглядеть на все сто… Платье — вот это, красное. Смотрится элегантно. Интересно, а куда он меня поведет? А может, лучше что-нибудь эдакое…
Вот, нашла. Голубая блузка из японского шелка, короткая замшевая юбочка — очень короткая! — замшевые же черные туфли и… Все.
Нет, не все. Замерзну ведь. Пожалуй, подойдет еще пиджак из плотного шелка на подкладке.
Теперь все. Ну, как я? Повертелась перед зеркалом. Хороша!
Еще диктофон — в сумочку. Так, на всякий случай. Вряд ли, конечно, придется им воспользоваться. Туда же блокнот с ручкой и косметичку.
Интересно, у него есть машина?
Заперев дверь, я спустилась к подъезду. Черный «Мерседес» справа дружески бибикнул. Мама родная, какая честь! Пожалуй, можно рассчитывать на приличный ресторан. Зря красное платье не надела.
Тулузов вышел из машины и открыл передо мной дверцу.
— Прошу, сударыня.
— Благодарю.
Зацепилась каблуком за какую-то железяку. Набойка, будем надеяться, не оторвалась.
Этот мартовский кот отвернулся, чтобы скрыть улыбку.
— Татьяна Александровна, у меня два предложения. Нет, даже три.
— Слушаю вас.
— Предложение первое, — Тулузов положил руки на руль, — такое: может, перейдем на «ты» и будем называть друг друга просто по имени?
— Может, и перейдем. И будем.
— Осмелюсь напомнить, что называюсь Андреем.
— Очень приятно. Каково следующее предложение?
— Имеется два на выбор: поехать в какой-нибудь ресторан или отправиться сразу ко мне и поужинать в интимной обстановке. Как вы на это смотрите?
Отрицательно смотрю. Слишком смело для первого раза. И все-таки этот котяра мне нравится. Безумно. А голос — господи, какой у него голос!
Размечталась. Пора и ответить.
— Мне больше нравится ресторанный вариант. Тем более что я не была в ресторане сто лет. Целых два с половиной месяца.
Тулузов внимательно посмотрел на меня. Понимающе улыбнулся.
— Ну, в ресторан так в ресторан. Твое — уже позволено на «ты»? — желание для меня закон.
Машина мягко тронулась с места.
Что ему от меня нужно? Вдруг этот тип замешан в… Даже думать о таком не хочется. Но если так, то, вероятно, мои вопросы тогда, в «Горностае», вызвали подозрения, и великолепный Андрей Семеныч решился на флирт, дабы выяснить… Что? А бог его знает. Однако на всякий случай следует быть начеку.
Или не стоит усложнять? Может, он желает провести со мной вечер ради меня самой?
— Тебя что-то беспокоит?
Наблюдает.
Я отрицательно покачала головой. Заставила себя улыбнуться.
— Куда мы едем?
— В один очень уютный ресторанчик. Маленький, чистый. Кормят отменно. Я там появляюсь иногда.
На какую зарплату, интересно?
— «Погребок» называется. Знаешь?
— Нет, не знаю.
В погреба меня еще не водили. Потом последуют подвалы, подворотни, застенки… М-да.
— Думаю, тебе понравится.
Андрей припарковал машину. Галантно помог мне выйти.
Я огляделась. Вывеска большими буквами: «Погребок». И ступени вниз. В самом деле, похоже на погреб.
Ой, что-то не нравится мне все это. Боюсь-боюсь-боюсь. К тому же Тулузов всю дорогу изучал меня, как подопытного кролика. Взглянет — улыбнется, взглянет — улыбнется… Загадочно так, неприятно.
Но какой же он обаятельный! Так и хочется чмокнуть его в выбритую до синевы щеку и положить голову ему на плечо. Бредовые мысли.
Мы подошли к витой лесенке. Навстречу уже спешил молодой человек — официант, видимо.
Общий поклон.
— Уже все готово, Андрей Семенович.
Нас ждали? Забавно. А если б я согласилась на второй вариант — поехать к Тулузову домой? Следовательно, этот жук все просчитал и мой ответ знал заранее. Ну и для чего сие ему было нужно?
Встречающий спустился первым, придержал дверь. Ага, вовсе он не официант, а вовсе он швейцар.
Мы вошли внутрь. Ничего, уютненько. Налево — зал, направо — огромное зеркало. Естественно, я сейчас же повернула направо.
Славненькая девочка. Одета со вкусом… Пожалуй, даже слишком изысканно для погреба.
Поймала взгляд Андрея. Безусловно, я ему нравлюсь. Вон, облизывается уже, котяра.
Я повернулась к зеркалу спиной и с вызовом посмотрела на Тулузова. Он ухмыльнулся, поднял большой палец и взял меня под локоток. Я высвободилась. Терпеть не могу, когда за локти хватают.
Мы прошли в зал. Там царил приятный полумрак, звучала негромкая музыка… А у господина мехового модельера, оказывается, отличный вкус. Мне эта забегаловка начинала нравиться.
Молоденький смазливый официант почтительно провел нас к столику, накрытому на две персоны, и доложил:
— Все, как вы заказали, Андрей Семенович.
Нашей персоне помогли сесть. Красивый мальчик откупорил шампанское. Тулузов поднял фужер.
— За тебя.
Ну, за меня так за меня. Согласна.
А что дальше? Сейчас меня напоят, соблазнят, лишат остатков невинности, и я совсем забуду, что приехала сюда поговорить об убиенном Серегине. Так, что ли? А вот и нет. Со мной такое не пройдет!
Музыка заиграла громче. Несколько пар вышли танцевать.
— Присоединимся?
Ах, какие мы обаятельные, какие все из себя неотразимые.
— Позже.
Андрей нежно или, вернее, как мне показалось, коварно улыбнулся.
— Тогда попробуй вот этот салат — он просто чудо.
— Спасибо.
— И все-таки тебя что-то тревожит.
А так он еще и наблюдательный…
Вечер сюрпризов продолжался.
И закончился он…
Ну что я могу сказать… В общем, все было как в самом банальном романе, хотя я оные терпеть не могу. Да-да, события в уютном тулузовском погребе развивались прямо именно так. Прекрасные вина, отличная закуска, чудесная музыка, бархатный голос и глаза, завораживающие совсем рядом…
Пьяная я была, конечно. И от вина, и от спутника.
В конце концов, уже под утро, он доставил мою персону к дому, перецеловал руки и с достоинством удалился. Исключительно галантный кавалер.
Излишне упоминать, что о бедном Серегине за весь вечер не было сказано ни слова.
* * *
В половине девятого утра меня разбудил звонок. Телефон почему-то оказался на полу рядом с диваном, я на него едва не наступила.
Сначала зачем-то надела тапочки, потом сняла трубку, пробурчала:
— Иванова на проводе.
— Доброе утро, Танечка, — промурлыкал бархатный баритон. — Я все-таки решился тебя разбудить, не сердишься?
Ничего себе, заявочки! Привез в три часа ночи, будит ни свет ни заря, совесть есть, нет?
— Конечно, сержусь.
— Извини, всему трудовому народу давно пора на работу, потому и позвонил. Пока.
— Чао.
Теперь надо быстренько подняться, принять душ, позавтракать на скорую руку и — за дела…
И чтобы быть последовательной, я рухнула на подушку.
Кажется, у меня сломались часы. Я буквально только закрыла глаза — и сейчас же их открыла. Потому что работу работать надо. Только когда закрывала глаза, часы показывали восемь тридцать две, а когда открыла — на них было одиннадцать двадцать. Говорю же, сломались.
Зато выспалась.
А пока собиралась, почему-то вспомнила о беседе с товарищем Кузиным.
Замечательная, кстати, была беседа. Толку от нее — никакого. Но замечательная.
На складе материалов работает, если тут к месту употребить слово «работает», дедуся лет примерно восьмидесяти. Глух как пень. К тому же у него, по-моему, не все в порядке с головой, что в принципе вполне объяснимо: долго и подробно рассказывал мне, как воевал в Отечественную. Но по всему выходило, что речь идет об Отечественной 1812 года. Наполеон там, кони, генералы, батюшка-кормилец император российский… Очень милый дедушка.
Я его спрашиваю:
— Федор Егорович, вы своего начальника хорошо знаете?
А он мне:
— Ась?
— С Серегиным, — говорю, — знакомы?
— Ась?
— У вас тут, в фирме, большая неприятность произошла.
— Хто большой?
— С Леонидом Павловичем общались по долгу службы?
Расслышал только последнее слово.
— Служба-то? Служба раньше, детка милая, тяжкая у нас, у солдатов, была. Выстроють нас, бывалоче, в шеренги, и сам эдак командир батальона… — И дальше все в этом роде.
Хорош поворотец в расследовании, а?
Вспомнила это интервью содержательное и посмеялась. Полезное занятие с утра. Бодрит лучше кофе и душа.
* * *
Первое, что я запланировала на сегодня, — позвонить Кире и узнать новости.
Я набрала номер рабочего телефона подполковника. Оказался мой милицейский друг на месте, что нечасто бывает. Значит, повезло.
— Кирсанов слушает.
— Здравствуйте, уважаемый товарищ Владимир Сергеевич. Это некая Иванова вас осмелилась побеспокоить. Ничего нет нового по нашему делу?
— А, это ты… — разочарованно, как мне показалось, протянул Киря.
— Вы желали услышать другой голос? Понимаю… — я выдержала паузу. — Значит, здравствуйте, уважаемый товарищ Владимир Сергеевич.
— Папку когда принесешь?
Я тяжело вздохнула.
Попробуем еще раз.
— Здравствуйте, уважаемый товарищ…
— Да здравствуй, здравствуй!
— Вот это — другое дело.
— Где папка, спрашиваю?
— У меня, разумеется.
— Она, между прочим, должна лежать…
— Принесу непременно. Киря, дорогой, времени — в обрез…
Ох, как мы заняты, как заняты.
— …ты мне поэтому, что есть новенького, быстренько…
— Спешишь? Что-нибудь наклевывается? — заинтересовался подполковник.
— Я всегда спешу. Ну?
— К сожалению, новостей немного. В аэропорту выяснили, что Серегин действительно прилетел тем рейсом из Германии… Ну, про который его супруга тут у нас выла…
— Помню.
— Однако, куда потом подался, — загадка. В фирме мне ничего нового выяснить не удалось.
Можно подумать, ты сам ходил выяснять.
— Ждем Петрова, экспедитора по закупке меха. Я, правда, не уверен, что он что-нибудь знает. Сама посуди, в командировку уехал в тот же день, что и Серегин, а вернуться должен был двадцать четвертого утром. Но позвонил и командировку продлил. Так что…
— Железное алиби, правда, Киря?
— Вот именно.
Подполковник помолчал. Я тоже.
— Погоди-ка.
Жду. Не мешаю ему думать.
— Значит, ты считаешь…
— Всего лишь предполагаю.
— …что Петров, школьный товарищ Серегина, был способен…
Умница, Владимир Сергеевич.
— И поэтому, чтобы обеспечить себе алиби…
Хороший мальчик — Киря.
— Но вот что странно, Танюха: Петров должен был прилететь в то же самое время, что и его друг и начальник. Разница в каких-то десять минут. Раньше прилетел Серегин. Сечешь?
— Секу.
— А если Петров не виноват?
— Не исключено.
— С другой стороны, Серегина с Петровым спутать невозможно — совершенно разные люди. Я имею в виду, если ждали одного, а встретили…
Значит, Петров должен вернуться завтра. Пожалуй, во избежание всяческих недоразумений следует связаться с «Горностаем» — пусть встретят и доставят сотрудника в целости и сохранности, есть же у них там какая-то охрана. Кириных ребят подключать опасно: те, кто замешан в этом деле, могут… Собственно, те, кто в сем замешан, должны знать наперечет всех сотрудников фирмы. Что же делать?
— Эй, ты куда пропала?
— Киря, как зовут мадам Петрову?
— Людмила Кирилловна.
— Я подумала, может, она что-нибудь знает… Вероятно…
— Вероятно — что?
— Слушай, Володя, дай-ка мне адрес этого самого Петрова.
— Ты с ума сошла! Папку положь на место, тогда я тебе адрес скажу.
Действительно, папка-то у меня.
— Спасибо, Киря, золотой мой человечек. Пока.
— Эй-эй-эй! — завопил подполковник. — Папку верни!
— После, Киря, после. Чао!
* * *
Петровы, как выяснилось, живут недалеко от меня.
На звонок мне открыла молодая женщина. Я представилась. Она растерянно закивала.
— Да-да, я слышала. Ужасно… Проходите, пожалуйста. Алла звонила… То есть Алла Викторовна. Бедная женщина. Она жила у нас первое время, боялась одна дома. Вы, наверное, знаете — Леня с моим Олегом дружат еще со школы.
«Дружат». Она сказала: «Дружат». А Серегина уже говорит: «Мой муж был…» — в прошедшем времени. Стоит поразмышлять.
Людмила провела меня в гостиную и, извинившись, исчезла. Я присела на диван, осмотрелась. Ничего, уютно. Похоже, Петрова — хорошая хозяйка. Люблю уютные дома.
В дверь заглянули две очаровательные, совершенно одинаковые рожицы.
— Здрасть.
— Здрасть.
— Привет. Вас как зовут?
— Оля.
— Таня.
— Конфеты едите?
Глупый вопрос.
Достала из сумочки пакетик с шоколадными конфетами — купила себе утром. Кстати, как оказалось.
Девочки переглянулись.
— Спасибо.
— Спасибо.
— Мама, нас тетя конфетами…
— …угостила! Мы ей «спасибо»…
— …сказали!
На пороге возникла хозяйка. До чего же бесшумно передвигается.
— А ну-ка в детскую — кыш!
Девчонки с хохотом убежали.
— Извините, что заставила ждать, — Петрова присела на краешек кресла напротив меня. — Чем могу быть полезна? Вы говорили, что насчет Лени пришли… Чаю, может быть?
— Нет, благодарю.
Сидит она интересно — как двоечник перед учителем: ссутулилась, руки на коленях, очки на носу, волосики реденькие и хвостик дурацкий.
— Я хотела поговорить с вами об Олеге Сергеевиче.
Людмила вздрогнула. Дрожащими руками поправила очки, испуганно посмотрела на меня. Что это она такая нервная?
— С ним что-нибудь случилось?
— Нет-нет, все в порядке…
По крайней мере, я на это надеюсь.
— Мне поручили расследование дела об исчезновении господина Серегина.
— Конечно, понимаю. Это так ужасно.
Без банальностей никак нельзя обойтись.
— Скажите, пожалуйста, перед отъездом ваш муж ничего не говорил о Леониде Сергеевиче? Или, может быть, о ком-нибудь другом?
Петрова наморщила лоб, вспоминая. Потом сморщила нос. Потом отрицательно покачала головой.
— И никаких странных, на ваш взгляд, звонков?
— Вроде бы… Нет, кажется, ничего такого не было…
И задумалась. Надолго.
Я успела внимательно рассмотреть «Иисуса в пустыне» над стареньким сервантом. Заметила, кстати, что ножки у этого самого серванта кто-то старательно погрыз — все четыре и что с гипсового Купидона на тумбочке не мешало бы время от времени стирать пыль. Впрочем, на самой тумбочке пыли не было.
М-да. Страшненькая она все-таки, эта Людмила Кирилловна. Черты лица вроде бы правильные, носик аккуратненький, губки бантиком… Однако краситься совершенно не умеет. И очки ей не идут. И вместо этого жуткого хвостика при желании можно было бы что-нибудь этакое состряпать… Поэтому и страшненькая. Хотя если приглядеться — вроде как и симпатичная.
— Татьяна Александровна!
Мое имя прозвучало неожиданно громко. Я вздрогнула. Помилуй, голубушка, нельзя же так…
Но, не заметив этого, Петрова торопливо и взволнованно продолжила:
— Я вот что вспомнила. Перед самым отъездом мужа случилась странная история. Понимаете, у Танечки отстала подошва на одной туфельке. Она всегда так неаккуратно ходит, ножки такие тяжелые…
Что за привычка у людей — вдаваться в ненужные подробности! Какое мне дело до ножек близняшек Петровых.
— Олег в тот день пришел с работы немного пораньше, чтобы успеть собраться в командировку, и мы пошли на базар за новыми туфлями. Там еще не было закрыто, и мы довольно долго ходили по рядам, выбирали, примеряли… И вот, знаете, попали в ряды с меховыми изделиями. Решили посмотреть: Олег у меня помешан на мехе. Там была одна шубка… скорее, полушубочек… У него мех по окрасу отличался от остальных. Интересные шкурки. Олег не утерпел, подошел к продавцу, спросил: откуда у него этот полушубок. Тот сказал, из Турции. Сейчас все на Турцию ссылаются. Муж попросил показать документы. Продавец ответил, что документы у хозяина, а тот, конечно же, куда-то ненадолго отошел. И вообще, начал кричать: по какому праву и все такое прочее. Вы, говорит, налоговая, что ли, чтоб вам документы казать. Так и сказал — «казать». Я запомнила, потому что неправильная речь всегда уши режет.
Так она, оказывается, филолог! Тогда понятно, почему выглядит, как библиотечная мышь.
— Олег мне уже потом объяснил… Я спросила, зачем ему эта шубка, и муж ответил, что мех такого окраса появился совсем недавно: песцы были выращены на одной звероводческой ферме в Сибири. Олег в прошлом месяце привез пробную партию такого меха, поэтому ни о какой Турции и речи идти не должно, так как там этих мехов нет и быть не может. Опять же, говорил он, странно, каким образом шубка попала на дешевый базар, тогда как должна была висеть в фирменном магазине.
Вот оно что… Наконец-то появилась зацепочка.
— Олег, хоть и был возмущен, говорил… по крайней мере старался говорить тихо. Однако около нас все время крутился какой-то странный тип. Сначала я не обратила на него внимания… мало ли на рынке всяких типов… Знаете, мне только сейчас пришло в голову, что он, наверное, не зря возле нас вертелся. Его внимание привлек разговор Олега с продавцом, и потом он подслушал все, что муж объяснял мне. Олег еще сказал тогда: «Жаль, что Леонид уезжает в командировку. Мы бы с ним проверили, мне одному как-то не с руки. А если я расскажу все Каморному…» Вениамин Анатольевич — сотрудник Олега и Лени.
— Я знаю.
— Так вот, он сказал: «…если я расскажу все Каморному и сам уеду, то как бы он не обернул все это дело против Леонида. Рад будет занять его место».
Значит, Каморный.
— Господи, Татьяна Александровна, неужели Леню могли… неужели Леня пропал из-за этой ерунды? Неужели какая-то шубка…
Это не ерунда, дорогая моя Людочка Кирилловна, далеко не ерунда. Это очень большие деньги… И Серегина, пожалуй, в самом деле убили…
— Но ведь Леня ничего не знал, совсем ничего. Олег не успел сказать… Значит, мужа тоже могут…
У Петровой, когда она в очередной раз стала поправлять очки, снова заметно задрожали руки.
— Не беспокойтесь, Людмила Кирилловна. Я позвонила куда следует; завтра вашего мужа встретят и доставят сначала домой, потом на работу. Ничего страшного с ним не произойдет, уверяю вас.
Я ее успокаивала, а про себя все же подумала, что надо бы подключить и кирсановских мальчиков.
— Вы сообщили очень ценную информацию. Только у меня к вам большая просьба.
— Да?
— Олег Сергеевич, я полагаю, ничего не знает об исчезновении Серегина?
— Нет, еще нет, иначе он бросил бы все дела… Но если нужно… я знаю телефон…
— Ни в коем случае! Прошу вас, ни слова о Леониде Павловиче: телефон может прослушиваться. И вообще, в целях безопасности постарайтесь до приезда мужа из дома не выходить, дочек на улицу не выпускать и дверь незнакомым людям не открывать.
— Да-да, конечно…
Кажется, я ее основательно напугала.
— Милиция тут подежурит… на всякий случай. Но вы все-таки подстрахуйтесь.
— Да-да…
— И еще. Людмила Кирилловна, постарайтесь вспомнить, как выглядел тот тип на базаре.
Петрова пожала плечами:
— Обыкновенно… Куртка-ветровка… джинсы, рубашка…
— Какая?
— Клетчатая. Бело-бежевая.
— А внешность?
— Волосы темные. Шатен, кажется.
— Глаза?
— Не помню… Нос с горбинкой.
— Русский?
— Вроде бы…
— А продавец?
— Кавказец.
— Точно?
— Да… кажется. Особых примет не помню, конечно. Кавказцы — они все для меня на одно лицо.
Замечательно. Тип в клетчатой рубашке, каких миллион в Тарасове, и господин кавказец «на одно лицо». Странно вообще-то: кавказцы рядовыми продавцами не работают. Может, это и был хозяин точки? Надо бы объехать все рынки, проверить.
— А какого цвета была заинтересовавшая вашего мужа шубка?
— Как вам сказать… Что-то такое, серебристо-сиреневое, с каким-то отливом. Очень красивая шубка.
Исчерпывающий ответ. Впрочем, искать сейчас все равно бессмысленно: нелегальные меха наверняка давным-давно припрятали.
— Шубка была сшита из песца?
— Да…
Как это Петрова не добавила свое обычное «кажется»?
— Или из норки?
— Нет, новый песец. Норкой Олег тоже занимался… И еще лисой, и другими мехами. Но это был новый, очень дорогой песец.
— Хорошо.
Похоже, все. Больше из Петровой выжать нечего. Я поблагодарила за «чрезвычайно ценные сведения» и удалилась, заставив перепуганную Людмилу Кирилловну запереть за мной дверь.
Значит, так. Сначала следует позвонить Кире и попросить ребят для охраны Петровой и — в особенности — ее благоверного. Затем — фирма.
Было упомянуто имя Каморного. Может быть, подозрения Петрова необоснованны, а может…
Как это подполковник не догадался сразу побеседовать с Людмилой? Послал бы Сашу. А то свалил все на меня и сидит — радуется. Балбес. Вот так всегда: если у меня что-либо не ладится — значит, виноват Киря, ругаю его.
Да, вот еще что. Необходимо опечатать все склады и срочно провести в этом самом «Горностае» инвентаризацию. А для этого нужна санкция прокурора. Чтобы получить санкцию, нужны показания свидетелей. Письменные. А у меня — сплошные интервью. Правда, на кассете.
Но показания свидетелей — дело товарища подполковника. И прокурор — тоже проблема товарища подполковника. А у нас другие дела имеются.
М-да, Петрова — важный свидетель. Закономерный вопрос: почему господа преступники ее не тронули? Профессионализмом здесь, конечно, и не пахнет, но уж если начали убирать свидетелей, так всех, чего церемониться-то?
Вопрос номер два: почему «исчез» Серегин, а не Петров? Впрочем, до Олега, вероятно, еще очередь не дошла.
А что касается его супруги, такое впечатление, что про нее просто-напросто все забыли. Непростительная ошибка. Хотя… Сама по себе, без мужа, Людмила в принципе ничего не стоит. Вернее, ее показания ничего не стоят: той шубки давно уже след простыл, ее, я думаю, надежно припрятали, а в мехах Петрова разбирается так же, как я в устройстве холодильника.
В «Горностай» я сегодня, пожалуй, не поеду. Нового ничего там не узнаю, потому как, ежели что произойдет, Аллочка обязательно позвонит. Следовательно, раз сотовый молчит, в фирме все спокойно.
И Каморный ничего нового не скажет. За этим типом надо установить слежку — аккуратно, чтобы он не заметил.
Теперь Петров. Завтра первым делом необходимо встретиться с Олегом Сергеевичем и историю, рассказанную Людмилой, услышать от него самого во всех подробностях.
Ох, ох, интересная деталь: Петров прилетает завтра, а не далее как вчера господин Тулузов сообщил, что именно в этот день он будет страшно занят и едва ли появится в «Горностае». Подозрительно…
Не хочется связывать исчезновение Серегина с «фирменным» котярой, однако дело, Татьяна Александровна, прежде всего.
